Текст книги "На обочине мира"

Глава 19

Что ж, это хороший вопрос.

Само собой, я ничего не «делала» с сестрой Алекса. Предположительно я и есть его сестра. Но это наталкивает меня на мысли. А где его другая сестра? Та Вильгемина, которую все любят в школе, которая зовёт себя Миной, слушает того певца с постера на стене и тоже ездила в Эдинбург со странным кузеном Заком?

Я не могу ответить.

Почему здесь существует Алекс-мальчик, а моя сестра – угрюмая Алекс-девочка – нет?

На это я тоже ответить не могу.

В голове, как в стакане, в который слишком быстро налили газировку, бурлят мысли, и я вскакиваю с кровати.

– Подожди! Куда ты? – спрашивает Алекс-мальчик, когда я проталкиваюсь мимо него, натягивая кроссовки и хватая ярко-зелёное худи, и несусь к двери из дома. – Я просто пошутил! Что с тобой такое?

Впрочем, он не очень-то старается меня остановить; уж не знаю, что он там думает.

Когда я пробегаю мимо его комнаты – или комнаты, раньше принадлежавшей моей сестре Алекс, – вместо обычных гор её одежды на полу я замечаю книжные полки и два здоровенных телескопа, увитых проводами. На столе нет ни ноутбука, ни компьютера.

Через несколько секунд я вырываюсь из дома, вскакиваю на трайк, разблокировав его тем кодом, который Мэнни написал мне на руке, и изо всех сил кручу педали в сторону бухты Браун – аж ветер в ушах свистит. Я уже совсем на пределе и то и дело оглядываюсь – не едет ли кто за мной следом.

Я всё сильнее давлю на педали, выжимая из трайка по максимуму, пока не начинаю нестись со скоростью машины – без всякого шлема.

Правда ли он «просто пошутил»? Мне вот так не кажется. Это уже второй раз, когда кто-то упоминает мои кривые зубы. У «Мины» зубы явно поровнее моих. Он, наверное, подумал…

…Не знаю, что он подумал, но у меня было ощущение, что он подобрался совсем близко к правде, и я струсила. Настолько струсила, что не увидела никакого другого выхода, кроме как сбежать, там и тогда. Потому что а вдруг бы они помешали мне? Вдруг бы они, не знаю, вызвали полицию или что-то такое?

Я вымотана, напугана и определённо сыта всем этим по горло.

Что бы со мной ни произошло, я хочу, чтобы оно… оно…

Распроизошло? Такое слово есть вообще?

Пока я гоню в темноте, всё то, что в последние двадцать четыре часа казалось смутным пятном, делается словно чётче, как медленно фокусирующаяся камера. Си-мобили, бесшумно едущие по дороге, безумно яркие цвета, более синее море!

Это не путешествие во времени. Это что-то другое…

Длинная прибрежная дорога, ведущая к Калверкоту и бухте Браун, освещена призрачно-жёлтой подсветкой, встроенной в приподнятый бордюр, отчего на тротуаре немного темнее. Поначалу это производит странное впечатление, но от этого звёзды и Луна кажутся ярче. Впереди я вижу большой белый Калверкотский отель, обращённый к бухте Браун, – теперь он так и сияет белым, все окна целые и оживлённо светятся.

К тому времени, как я добираюсь до бухты, где всё и началось, – это правда было всего двадцать четыре часа назад? – я тяжело дышу, несмотря на добавленную мощность трайка.

Я спрыгиваю на землю и спускаюсь по бетонным ступенькам, перескакивая через три за раз, к набережной. Луна, частично скрытая облаками, по-прежнему яркая, хотя верхний левый краешек словно немного срезан.

Мэнни ждёт меня внизу, на бетонной дорожке, прислонившись к перилам. Услышав мои шаги, он поворачивается.

– Я знаю, что произошло, Мэнни, – говорю я так спокойно, как только могу, выравнивая дыхание, чтобы не встревожить его.

– Правда? – спрашивает Мэнни. – Значит, ты всё выяснила?

– Да! Дело в… постой. Ты так говоришь, будто уже знаешь.

Он немного грустно улыбается и поворачивается обратно к Луне.

– Не-а. Просто… я не уверен, что хочу знать.

– В смысле не хочешь знать? – Мне не нравится его тон. – Почему это?

Он выпрямляется, и я опять замечаю, что он уже не сутулится.

– Мне кажется, мне могло бы здесь понравиться – понимаешь? Я как будто на своём месте. А ты нет?

– Ты что… ты шутишь? У меня была сестра, а теперь появился брат!

Он удивлённо округляет глаза.

– Да, Мэнни! Всё ещё Алекс, но определённо мальчик. Это не мой мир. И не твой тоже, что бы тебе там ни казалось. Прошлой ночью мы залезли в ту пещеру, а когда проснулись, всё стало по-другому. Мой дедушка Норман жив, Мэнни! Он умер кучу лет назад. Я только что с ним познакомилась.

Глаза Мэнни округляются ещё сильнее.

– И какой он?

– Он… он милый и… и дедушковый и всё такое… но это просто неправильно. Разве тебя это всё не беспокоит? Хотя бы немного?

Он пожимает одним плечом и отбрасывает с лица прядь волос.

– Беспокоит, конечно. Это жутко странно. Но, думаю, я привыкну. Но ты сказала, что знаешь, что произошло. В каком это смысле?

Я прохожу немного дальше и смотрю на вход в пещеру – совершенно не затронутый той волной странности, которая смыла всё остальное. Вода плещется рядом с ним, как и в тот раз, когда мы впервые залезли внутрь. Хотя сейчас прилив уже выше, и я осознаю, что, возможно, упустила свой шанс. Лезть туда уже довольно рискованно.

– Слушай, Мэнни, – говорю я. – До этого ты говорил, что думаешь, будто мы перенеслись во времени. В будущее.

Он снова пожимает плечами и фыркает.

– Ну да. Но мы не переносились, ведь так? – Он прислоняется спиной к выкрашенным в жёлтый перилам.

Я продолжаю.

– Именно. Конечно, не переносились. Мы точно не в будущем и не в прошлом. Но что если – знаю, прозвучит тупо – что если во времени нельзя отправиться ни вперёд, ни назад, зато можно, как бы… свернуть вбок? Сойти на обочину?

Мэнни надувает щёки и выдыхает воздух, раздумывая над моими словами.

– На обочину мира? С обочины в другой мир?

– Ага. Вроде как это мир, который мог бы существовать, если бы какие-то вещи случились по-другому, – говорю я. – Что-то в мировой истории случилось такое, отчего всё изменилось. В относительно недавней истории то есть. Как там называется твой детский дом?

– А? Ну, он по-прежнему дом имени Уинстона Черчилля.

– Вот именно. Видимо, Вторая мировая война у них была, и в честь Черчилля называют всякое-разное. Но мы знаем, что у них не было ни высадки на Луну, ни изобретения интернета. Этот мир как будто на обочине нашего, понимаешь?

Я делаю несколько шагов по набережной и перекидываю ногу через перила, на ступеньки, ведущие к пещере.

– Ну ладно, а теперь я иду обратно. Обратно с обочины. Если это вообще возможно.

– Как?

– А как ещё? Так же, как вчера. Ты идёшь?

В кои-то веки Мэнни идёт за мной. Я бреду в пещеру – вода уже доходит мне до коленей, а земля под моими ногами постепенно идёт вверх. Я оглядываюсь и вижу устье пещеры: кривоватый синий треугольник в крапинках звёзд. Уровень моря продолжает повышаться; мы с Мэнни нервно выбираемся на сухой участок песка, куда вода не достаёт. В нос ударяет знакомый запах металла и жжённых спичек.

– Ты готов? – спрашиваю я Мэнни, и мой голос эхом разносится по пещере, вспугивая какую-то чайку – она хлопает крыльями у нас над головами, и мы оба вскрикиваем.

Фонарика с собой ни у кого, конечно, не оказывается. Кругом царит почти полная темнота, но глаза Мэнни отражают звёздный свет и сияют, когда он на меня смотрит.

– Ты что-нибудь чувствуешь? – нервно спрашиваю я его и вижу, как он кивает.

– Но не так сильно, как вчера.

Я медлю. Сработает ли? Я даже не уверена, чего ждать. Окажусь ли я в своей кровати?

Если да, означает ли это, что я больше никогда не увижу ни брата, ни дедушку Нормана, ни снова весёлого, как в старые времена, папу?

– Ну тогда вперёд. – Мэнни как будто уговорил сам себя. – Возьми меня за руку.

В темноте я протягиваю руку и стискиваю его ладонь своей. Я слышу, как его свободная ладонь ударяется о стену позади, и немедленно чувствую, как вверх по руке расползается покалывание, а от устья пещеры на нас снова несётся серость.

В тот самый миг, как на сухой песок набегает волна, сбивая меня с ног, серый туман окутывает нас обоих, и мы погружаемся в пустоту.

Часть третья

Глава 20

– Ядержу тебя, дружок!

– Один у меня, командир!

– Ты в порядке, сынок?

– Держись за меня, солнышко!

Пещера полна мелькающих лучей фонариков, освещающих её каменный свод и стены; пара сильных рук несёт меня через холодную воду к устью пещеры. Кто-то ещё, кажется, поднимает Мэнни.

В голове у меня – только боль и туман, прямо как в прошлый раз, и я не понимаю, что происходит, но вижу лодку – жёсткую, надувную, такими пользуются полиция и береговая охрана, – и кто-то светит на меня ещё одним фонариком; мужчина, который меня держит, одет в ярко-жёлтые болотные сапоги по грудь и стоит по пояс в море.

Но хоть мысли у меня и путаются, я уже вижу, что ничего не сработало. Я ведь, конечно, должна была проснуться в мокрой одежде в своей кровати? Именно так ведь и произошло в прошлый раз?

Вокруг спорят, нести нас в лодку или к ступенькам, ведущим на набережную.

– Всё нормально, я её держу. Дойду до ступенек без проблем. – Обладатель голоса поднимает меня повыше на руки и бредёт к волнолому, до которого не так далеко, и нас с Мэнни несут вверх по склизким ступенькам на набережную, а потом по другим ступенькам к дороге.

Там стоит фургон с надписью «Тайнмутское Королевское общество спасания на водах» – местные спасатели, – и всё, о чём я думаю, – это «Ничего не сработало» и «Сколько же у меня будет неприятностей», но в итоге я говорю:

– Я в порядке, я в порядке. Не нужно было это всё делать…

Сидя на задней подножке фургона, я хочу лишь одного – чтобы здесь была мама. А ещё папа и, возможно, Алекс.

Девочка-Алекс, что важно.

Но я спрашиваю про маму, и мы с Мэнни начинаем называть имена, адреса, телефоны и так далее, и объяснять, кто мы такие, а спасатели делают несколько звонков и говорят мне, что мама едет меня забрать.

– Он может поехать со мной, – говорю я, и Мэнни благодарно кивает.

Кто-то наливает мне чай из термоса в пластиковый стаканчик, и я медленно пью. Я оглядываюсь – всё постепенно приходит в фокус. Мимо проезжает машина: обычная машина, на колёсах, с хриплым двигателем и выхлопными газами. Я смотрю на другую сторону дороги – там стоит грязноватый Калверкотский отель с разбитыми окнами. Потом я вижу, как какой-то мужчина катит к фургону два велосипеда. Не фрирайды, а жёлтый велик Мэнни и чёрно-красный мой.

Тут я уже точно понимаю, что вернулась – назад в свой мир.

«У нас получилось», – думаю я.

Глава 21

– Это ваше, ребятишки? – спрашивает мужчина. Он прислоняет велики к фургону, а потом приседает перед нами на корточки. Это он вынес меня из пещеры. – О чём, чёрт возьми, вы думали, когда туда лезли?

Внутри меня начинает подниматься чувство, что впереди нас ждёт куча трудностей, и я вешаю голову.

– Вы что, знака не видели?

Я подумываю рассказать им про кобаку, и про то, как мы оказались на обочине нашего мира, и про си-мобили, но тут чувствую, как стаканчик выскальзывает у меня из рук, и словно в замедленной съёмке наблюдаю, как он отскакивает от земли, а весь чай дугой выплёскивается на дорогу, и вместо этого начинаю плакать – а потом рыдать и хватать ртом воздух.

Меня обнимают две большие руки, и я слышу мамин голос…

Вопросы. Столько вопросов.

Мама привезла нас с Мэнни к нам домой – и там папа (борода на месте) и моя сестра, Алекс.

Папа звонит в детский дом имени Уинстона Черчилля и говорит, что Мэнни у нас.

Меня немедленно откидывает обратно к тому ощущению, которое было у меня с утра, когда я проснулась.

Где я?

Я сплю?

Реальный ли это мир, и если да, то как мне в этом убедиться?

Так что я начинаю проверять. Папины борода и татуировки – на месте. Пластиковые упаковки молока – на месте. Всё как раньше. Стены моей спальни правильного цвета. Фото из Эдинбурга в туалете: там я, мама, папа. Кузен Зак. Алекс-девочка. Всё правильно.

– Мы так волновались, – всё повторяет мама, в перерывах обнимая меня. – Ох, это я виновата. Мы с твоим папой вцепились друг другу в глотки…

– О чём ты думала, Уилла? – Папа спрашивает меня, но смотрит на Мэнни. Очевидно, все винят именно его.

Всё новые и новые вопросы. Почему я пошла с ним в пещеру? Это он предложил?

Я узнала, что Алекс – примерно впервые в своей жизни – зашла в мою комнату проведать меня. Увидев, что меня нет на месте, она попыталась мне позвонить, но, ясное дело, не дозвонилась: телефон я оставила рядом с кроватью. Так что она позвонила родителям, и они тут же помчались домой и начали поиски. Мама с папой поехали на север, к Блиту; Алекс на велике – на юг, к Тайнмуту.

Алекс увидела, как мы идём в пещеру, когда начался прилив. Она нам кричала. Я не услышала. Потом они подняли тревогу, позвонив добровольцам из береговой охраны – у них были ночные учения возле маяка Святой Марии, так что они прибыли буквально через несколько минут, а то бы…

Мне уже говорили это, отрывками, пока я сидела на задней подножке фургона, но я тогда поняла не всё. Когда папа пересказывает всё заново – это словно лунный свет пробивается сквозь тучи.

– Погоди, – говорю я. – Они прибыли через несколько… минут?

Мы в гостиной: я, Мэнни, мама, папа и Алекс. Я сняла мокрую одежду и теперь сижу в старом пушистом кигуруми Алекс и пью горячее молоко из своей любимой кружки. Мэнни тоже подыскали какую-то сухую одежду.

Я всё думаю – минут?

– Да, – отвечает мама, промокая глаза. – Вам очень повезло. Вас быстро вытащили. Прилив в этой бухте такой опасный…

– Но… но сколько нас не было? Какой сегодня день?

– Уилла, это всё случилось за, ну – последний час или около того, – хмурясь, говорит папа. А потом снова спрашивает: – О чём вы только думали?

Я встречаюсь взглядом с Мэнни – он явно думает о том же, о чём я.

Но нас не было целый день.

Как именно всё это объяснить, я не очень понимаю. Я делаю глоток молока. Бедной маме становится страшно при одной только мысли о том, что могло случиться; папа отвечает на звонки из береговой охраны и теперь вот из полиции. Сестра почти ничего не сказала. Я перевожу взгляд с неё на каминную полку: маленькое святилище брата, которого я лишилась.

Стоит ли рассказывать о нём? О том, что произошло? Но никто не поверит мне, не так ли? Честно говоря, я сама себе, кажется, не до конца верю. Вдруг со мной случился какой-то приступ… не знаю чего? Какого-то безумия? Вдруг у меня в голове что-то помутилось, и я это всё придумала? Я слышала, что у людей бывают галлюцинации – это когда они видят то, чего на самом деле нет. Со мной это произошло?

Я опускаю голову и смотрю на тыльную сторону ладоней. На руке у меня – следы смазанных чернил. Большую часть смыло морской водой, но мне это точно не привиделось. У меня на руке, явно написанные синими чернилами, проступают остатки каких-то цифр – код для фрирайдов. Я поднимаю руку, показывая его Мэнни. Мне не нужно даже ничего говорить. Он едва заметно кивает, и я знаю, что он меня понял. Тогда-то я и осознаю, что всё куда страннее, чем я могла бы представить.

Глава 22

Немного позже Джейкоб, соцработник из детского дома имени Уинстона Черчилля, приезжает забрать Мэнни, который всё это время был какой-то притихший, сидел с тёплым молоком на диване и не произнёс ни слова.

Уходит он тоже тихо, пробормотав:

– Спасибо.

Идя за Джейкобом к машине, он поворачивается ко мне. Многого Мэнни сказать не может, но его зелёные глаза встречаются с моими, и он спрашивает:

– Это же правда было, а?

– Ага.

Джейкоб нас слышит.

– Ещё бы этого не было, проклятье! Честное слово, Мэнни, ты не поверишь, сколько бланков мне теперь придётся заполнять. Садись в машину. О, и кстати говоря, полагаю, тебе ничего не известно про мою камеру, не так ли?..

Я сочувственно улыбаюсь Мэнни и закрываю дверь.

Изнутри доносится приглушённая ругань родителей.

– …всего-то пошёл в паб, посидеть немного в тишине и покое…

– …даже не начинай, Тед. Как ты можешь ходить по пабам, когда наши счета в таком состоянии, у меня просто в голове не укладывается…

Терпеть не могу слушать, как они грызутся. Иногда мне хочется, чтобы они начали кричать друг над друга, но такое редко бывает: всегда тихие голоса и отрывистые замечания. У бедной Алекс такой вид, будто её окунули в огромный чан с грустью. Видимо, на неё нашипели, потому что она должна была за мной присматривать.

Я не могу этого вынести. К тому времени, как мама с папой возвращаются в гостиную, я решаю всё им рассказать.

То есть буквально всё. Хуже ведь не станет, правда? У Моди на стене в мастерской висит картинка в рамке, на которой написано: «Три вещи нельзя скрыть: солнце, луну и истину».

Так что я вспоминаю об этом и говорю:

– Мам, пап – мне надо всё объяснить.

И я рассказываю им про Мэнни и кобаку, а потом про пещеру.

Рассказываю, как проснулась в своей комнате и как всё в этом новом мире было такое же, но немного другое. Летающие си-мобили, фрирайды, Академия Фрай…

– И войн у них нет! – говорю я. – Они посвятили изобретательность человечества тому, чтобы решать проблемы, а не создавать их. Это же так круто, правда?

Родные смотрят на меня с жалостью.

– Видите? – говорю я, приподнимая руку со следами чернил. – Это был код, который давал Мэнни доступ к фрирайдам. Он написал его мне на руке, чтобы я не забыла.

Я вижу, как они переглядываются. Понятно, что я или Мэнни могли бы написать это на моей руке где угодно, в любое время. И всё же меня радует, что Алекс наклоняется, чтобы посмотреть повнимательнее. Некоторое время она разглядывает надпись, а потом просто говорит:

– Хм-м.

Только это: «хм-м», что вообще-то ничего не выражает, но звучит в точности так же, как «хм-м» её тёзки, Алекса-мальчика.

– Моя одежда! – вспоминаю я. – То лаймово-зелёное худи. Раньше у меня такого не было! – Не успеваю я договорить, как уже понимаю: они подумают, что я могла взять его где угодно, скорее всего, у Мэнни. В конце концов, оно очень в его стиле.

А потом я рассказываю про школу; и про море синее синего; и как Дина Малик внезапно перестала быть злюкой; и как кобака ела банан; и про Вселенную Вне Войны; и про то, как мы с Мэнни вернулись в пещеру. Я не упоминаю лишь одно – единственное, для чего не могу подобрать слов, – пока не заканчиваю со всем остальным. А потом вроде как просто выпаливаю.

– И я познакомилась с братом, – говорю я.

Честное слово, вот что значит «атмосфера переменилась». До этого момента все смотрели на меня с недоумением, но каким-то тёплым, мягким, и теперь я понимаю, что это было.

Они притворялись, что верили мне.

Ну знаете: «Пусть Уилла треплется себе, не будем её осуждать. Так она успокоится, и мы, возможно, выясним, что там было на самом деле, а именно – вполне очевидно, – что этот негодник Мэнни заманил её в пещеру какого-то опасного спора ради».

И тут я упоминаю Алекса, и у меня немедленно появляется ощущение, что кто-то открыл окно, и в комнату ворвался холодный ветер.

Сначала мама, а за ней и папа с Алекс переводят взгляд на каминную полку и фото малыша Александра в серебряной рамке. А потом принимаются говорить, все разом.

– Уилла, милая… – печальным тоном начинает папа.

– Что ты несёшь такое? – насмешливо интересуется Алекс.

– Я с ним познакомилась. Он был жив – уже подросток, каким и мог бы теперь быть.

– Я думаю, ты сказала достаточно, Уилла, – холодно говорит мама. – С твоей стороны довольно жестоко придумывать такое…

– Ничего я не придумываю. Это правда…

Я собираюсь добавить «А ещё я познакомилась с дедушкой Норманом», но успеваю прикусить язык. Так я только хуже сделаю. По их лицам я вижу: они мне не поверят.

Что я сделала – с точки зрения моей семьи – так это потащилась в какое-то жутко опасное место с новеньким из моего класса, из-за чего меня пришлось спасать аж береговой охране. А потом, чтобы замести следы, придумала какое-то тупое враньё про целый день в другом мире, как какая-нибудь четырёхлетка.

Честное слово, уже даже мне самой всё начинает казаться невероятным.

И всё же, прежде чем разразиться рыданиями, я говорю им то, что сказала мне Моди:

– Правда – она правда и есть, верите вы в неё или нет.

Глава 23

Прошёл уже день. Я почти не выходила на улицу. Сегодня понедельник, но мама с папой отпросили меня со школы, якобы чтобы я могла справиться с «травмой» от пребывания на волоске от гибели, хотя я-то знаю, что происходит на самом деле.

Они думают, у меня «искажённое восприятие реальности». Никто мне не верит. Мне дают время «прийти в себя», прежде чем вернуться в школу, иначе мой рассказ разнесут в клочья всякие Дины Малик и ей подобные. Нас с Мэнни безжалостно задразнят, и школе придётся разбираться с серьёзным случаем буллинга.

Ну ладно, по правде говоря – потому что «правда» становится для меня всё важнее, – к этому выводу я пришла не совсем самостоятельно. Это мне Алекс рассказала – «для моего же блага».

– Не хочу показаться грубой или что-то такое… – начала она. Это – по моему опыту – всегда оканчивается какой-нибудь грубостью. – Но тебе лучше не растрёпывать это фигово враньё за пределами дома. Может, тебе и плевать, что о тебе подумают, но мне вот не плевать, что подумают обо мне. Я почти уверена, что Финли Макуин собирается позвать меня на свидание, а если моя младшая сестрица будет направо-налево рассказывать про летающие машины и волшебные пещеры, это плохо отразится на мне. Тебе же двенадцать, в конце-то концов, а не шесть!

Проблема в том, что я её понимаю.

Тем временем мой телефон весь день звякает – Мэнни шлёт мне сообщения.

Мы же не чёкнулись, да, Уилла? Это правдо было?

Да, точно было. Все думают, мы просто врём, как маленькие дети.

Повезло тебе. Джейкоб думает это знак чегото серьёзного и изза моей ма хочет отвести меня к психеатру, но притворяется что это просто обычный осмотр. Я бы пришол но меня не выпускают.

Пишет Мэнни не особо грамотно – ему даже встроенная проверка орфографии не помогает. Я отвечаю:

Всё равно это плохая идея. Мои родители думают, это ты меня в пещеру потащил.

Ни так уш они и ниправы.

По крайней мере, он честен. Через несколько мгновений телефон снова вибрирует:

Мыж друг друга поддержым, да?

Я немедленно отвечаю:

СТОПРОЦЕНТНО

Я пыталась говорить с мамой, папой и Алекс о том, что случилось. Старалась, чтобы голос звучал настолько спокойно и взвешенно, как только возможно, но это не помогало. Мама всё твердит, что мне станет лучше, если я просто признаю, что меня сбили с толку. Папа всё талдычит, что не нужно покрывать Мэнни.

Завтра из Лидса должны приехать бабуля с дедулей. После ужина мама говорит мне:

– Уилла, сделай-ка мне одолжение, а? Не говори про то, что… ну, ты знаешь, что якобы с тобой случилось… бабуле. Она только переволнуется.

Тогда-то я и не выдерживаю, как резинка, которую слишком сильно растягивали.

– Ты хочешь сказать – про то, что на самом деле со мной случилось?

Мама вздыхает.

– Не вздыхай так, мам! – всхлипываю я и опять повторяю: – Я говорю правду!

Я вскакиваю, подхожу к камину и беру фото малыша Александра.

– Всё дело в этом, правда? Ты не можешь вынести того факта, что я его видела! Что я знаю, что в каком-то другом измерении он жив! Тебе завидно!

На миг воцаряется тишина. Потом мама опускается на диван, и её лицо сморщивается.

Папа это услышал и принёсся из своего кабинета.

– Довольно, Уилла! Ты ведёшь себя жестоко, и пора бы уже забыть об этой нелепой истории – прямо сейчас, ты меня поняла?

Мы стоим лицом друг к другу, тяжело дыша от переживаний. Он стискивает губы в тонкую белую линию, закрывает глаза и делает глубокий вдох, чтобы успокоиться. Низким, нарочито спокойным голосом он говорит:

– Думаю, тебе следует извиниться перед мамой. Нам и так хватает стресса из-за «Счастливой Страны», а ты только подливаешь масла в огонь.

Я смотрю на маму – она сидит на диване, подбородок трясётся, глаза влажные.

Я тут же жалею, что была так резка. Вряд ли кому-то нравится доводить свою маму до слёз. Но я до сих пор не могу понять: как правда может причинить столько боли?

Я сажусь с мамой рядом и обнимаю её.

– Прости, мам, мне очень жаль, – говорю я.

Она шмыгает носом и обнимает меня в ответ.

– Знаю, дружок. Тебе сейчас непросто, – отвечает она и целует меня в макушку. – Просто знаешь, все эти разговоры о малыше Александре… Если бы я смогла поверить, что это правда, всё было бы в порядке. Честно говоря, я думаю, что если бы это было правдой, мне бы это даже понравилось, понимаешь? Было бы приятно и радостно знать, что в каком-то… другом мире или где-то там мой бедный малыш выжил. Но делать вид? Это совсем не помогает, Уилла. Совсем.

Она обнимает меня напоследок, и я понимаю, что она хочет этим сказать: «Я больше ничего не хочу об этом слышать».

И всё же в голове у меня начинает формироваться одна идея.

Над высокой живой изгородью Моди поднимается тонкий завиток дыма – верный признак того, что у неё топится буржуйка, а это обычно означает горячий шоколад.

– Сегодня кой-чего особенное, – говорит Моди, даже не оборачиваясь. Я внезапно вспоминаю последний раз, когда поприветствовала её, ткнув пальцем в ягодицу, и на миг задумываюсь, она ли это, но беспокоюсь я зря. Моди стоит над кастрюлькой с молоком в своём открытом сарае. – Только что получила. Восьмидесятипроцентный, органический, с Эквадора. Тебе может показаться горьковатым, моя милая, но мы добавим сахарку, если захочешь. – Она разламывает плитку и кидает несколько кусочков в молоко, а потом ставит кастрюльку поближе к огню и вручает мне деревянную мутовку.

Не успеваю я ничего сказать, как она продолжает:

– Ну и приключеньице же тебе выпало, Уилла, и тому махонькому пареньку, который с тобой был. Это…

Я перестаю помешивать.

– Так ты слышала?

Моди складывает руки под грудью.

– О да. Твой папа рассказывал, когда мы с утра чинили прохудившийся бойлер. Было ясно, что он не собирался пересказывать всё в подробностях, так что я знаю всё только из вторых рук. Хотя мне бы хотелось услышать из первых – знаешь, из уст очевидца. Не забывай следить за молоком – мы же не хотим, чтоб всё пригорело.

Я отодвигаю кастрюльку от огня и помешиваю ещё немного. Насыщенный аромат шоколада смешивается с древесным дымом. Я разливаю пенящийся шоколад по кружкам и усаживаюсь на свой обычный ящик с подушками, а Аристотель устраивается возле моих ног.

Поглаживая кота и попивая шоколад, я рассказываю Моди всё то же, что рассказала всем.

В отличие от всех, Моди не перебивает меня – ни разу. Просто сидит, потягивает из кружки, давая мне говорить всё, что я считаю нужным, и делать паузы, и исправлять саму себя, кивает и слушает так внимательно, будто у неё есть всё время мира.

Когда я дохожу до момента со Вселенной Вне Войны, она слегка приподнимает седые брови над оправой очков, но по-прежнему ничего не говорит.

– …а теперь все думают, что я чокнулась. Искажённо воспринимаю реальность. Или просто вру по приколу, не знаю. И что с моей стороны вообще глупо было туда лезть, они винят Мэнни, что он на меня плохо влияет…

Моди допивает шоколад, довольно причмокнув, а потом встаёт.

– Ты идёшь?