Текст книги "Дверь в никуда"

– Но ведь она МОЯ ЖЕНА! Энни со мной, здесь в этом безмолвии супружеской спальни.

Ему показалось, что Энни пошевелилась, и он замер, затаив дыхание, надеясь, что ее рука прикоснется ласково и доверчиво к его плечу, как бывало не раз после их близости… Ничего не произошло.

В мыслях, слегка затуманенных выпитым вином, с яростным наслаждением и мстительным чувством Мартин в деталях планировал как завтра поутру он поедет прямо в больницу, пройдет к Стиву, станет у его кровати и скажет в лицо все, что о нем думает. Он потребует от этого наглеца, чтобы тот оставил его жену в покое.

Гнева и решительности, считал Мартин, у него вполне достаточно, чтобы удержать Энни и сокрушить любое сопротивление. Когда, наконец, он уснул, сны его были тяжелыми и мстительными.

Утром весь гнев исчез. Он побрился и спустился вниз в столовую, испытывая легкую головную боль.

Мартин знал, что ни в какую больницу он не пойдет. Да и вообще это было не в его характере: ругаться с кем бы то ни было, даже с Энни. Нет, особенно с Энни. Он посмотрел на ее бледное, измученное лицо, и, ему стало стыдно за свои вчерашние мысли. Энни казалась как-то особенно беззащитной и несчастной, и поэтому когда ему пришло время ехать на работу, Мартин обнял жену и прижался лицом к ее волосам, а она в ответ тоже легонько прижалась к мужу, хотя и не глядя на него. И, удовлетворившись этим, он покинул дом.

Ощущение своей отстраненности от всего проходящего вокруг не покидало Энни. Оно окрашивало неуютным, тусклым светом все ее существование, ежедневные домашние заботы. Энни автоматически занималась домашними делами, ходила по магазинам, покупала продукты, стирала белье и укладывала его в шкафы и комод, гуляла с мальчиками, чувствуя, как с каждым днем становится все сильнее физически, а по вечерам она сидела рядом с Мартином, прислушивалась к окружавшей их тишине и страх изо всех щелей наползал на нее. Ночами ее по-прежнему одолевали кошмары с грохотом и внезапно наступающей темнотой, и тогда Энни просыпалась в ознобе и пыталась почувствовать сквозь пелену кирпичной пыли, затягивающей сознание, рядом кого-то близкого. Она несколько раз ездила в госпиталь, чтобы показаться специалистам и пройти новые обследования. Она побывала во всех кабинетах терпеливо покоряясь собственной участи, вновь позволила медицинским приборам временно завладеть ее телом, и только после того, как выполнила все необходимое позволила себе пойти в палату к Стиву.

Первый раз после того, как Энни выписалась они увиделись уже через несколько дней, но им показалось, что эта тягостная разлука длилась месяцы. В то утро, когда она решила навестить Стива, Энни поднялась в свою комнату и тщательно обдумала, что одеть, Потом решила немного накраситься, и вдруг оказалось, что от волнения у нее так дрожат руки, что она испачкалась косметикой.

– Я веду себя совсем как девчонка, – глядя на свое отражение в зеркало, подумала Энни. От этой мысли и от того, что было странным переживать чувства, испытанные в далекой юности, она рассмеялась, но ее сердце продолжало взволнованно колотиться.

Энни вышла из притихшего дома и пошла на станцию метрополитена. Тут же ей припомнилось, как она вот также шла однажды, в разгар зимы, и снежные хлопья кружились на ветру вокруг нее. Утро тогда было холодное, как и сегодня, но теперь под квадратиками живой изгороди в саду уже появились первые подснежники, а за ними сквозь мерзлую землю прорезались бледные наконечники длинных и узких, как пики, листьев крокусов. Когда молодая женщина увидела первые цветы, ей показалось, что она вошла в солнечный луч. Точно также ощущение полноты жизни она испытала в тот день, когда ее перевели из реанимации в общую палату. Стив тогда понял и разделил ее радость, и то, что сейчас это чувство вернулось, еще сильнее потянуло Энни к Стиву.

На мгновение среди грязной замусоренной улицы Энни забыла о своем волнении и чувстве вины. Расправляя плечи, она подумала: «Будь, что будет» и пошла быстрее вперед, сильная и уверенная в своем счастье. Прохожие оглядывались на нее, но она ничего не замечала, кроме теплого света и первых признаков весны. В больнице Энни, как только вошла в палату, увидела Стива. Он сидел в кресле рядом с кроватью, а рядом лежали его костыли. Энни, поднимаясь в лифте, готовилась к тому, что его уже нет в больнице, и спрашивала себя, что же она будет тогда делать. И вот он здесь, совсем близко, и от волнения у нее перехватило дыхание, и несколько мгновений она стояла не в силах ни подойти к нему, ни сказать хоть слово. Стив оказался бледнее и худощавее, чем она представляла себе, и Энни подумала, что, видимо, таким, каким она видела его в мыслях, он станет, когда выйдет из больницы. Ей всем сердцем захотелось, чтобы это произошло как можно скорее. Но пока женщина с удивлением обнаружила, что ее состояние раздвоенности, нереальности исчезло, а она стала просто Энни с отчаянно колотящимся сердцем и пересохшим от тревожного ожидания ртом.

Стив поднял голову, увидел ее, и Энни с трудом удержалась от того, чтобы броситься ему навстречу или, наоборот, чтобы не убежать в панике назад.

Энни глубоко вздохнула и сделала шаг навстречу любимому. Она торопливо шла через всю палату к нему, а Стив, словно не веря своим глазам, смотрел на нее с радостным удивлением и думал восторженно и изумленно: «Боже, как хорошо! Я даже не представлял, как она прекрасна!».

Энни дотронулась до руки, которую Стив протянул ей, и они несколько мгновений просто держали друг друга за руки – единственное, что они себе позволили на виду у всей палаты. Потом Стив потянулся за своими костылями, но Энни торопливо остановила его:

– Не беспокойся, я посижу здесь возле тебя. – Она принесла себе стул и села.

– Шесть дней – как долго мы не встречались, – тихо произнес Стив, и Энни вынуждена была отвести взгляд, чтобы не видеть ничем не прикрытого желания в его глазах.

Было еще довольно рано; многие больные спали за ширмами, но два или три пациента уже слонялись по палате, да скучали за своими столиками сиделки. Одна из санитарок посмотрела в сторону, где стояла кровать Стива, узнала Энни и приветственно помахала ей. Догадалась ли она о том, что происходит с ними, с ней и Стивом? Видимо, да, потому что их чувства слишком отчетливо отражались на лицах.

Энни опять повернулась к любимому. Все, что могли увидеть или подумать другие, было неважно. Важно было то, что Стив рядом с ней.

– Сегодня у меня консультация у хирурга, – сказала она.

– Ты бы так и не пришла, если бы не было причины пойти в больницу?

– Да нет, дело не в этом, – начала она и сразу осеклась.

Энни и, вправду, использовала необходимость ходить на обследование, как предлог для визитов к Стиву, успокаивая себя тем, что всегда может беспечно сказать Мартину:

– А я сегодня в больнице навестила Стива. Дай, думаю, зайду на пять минут, раз уж все равно пришла. Знаешь ли он выглядит куда лучше.

Хотя, конечно, об этом она с Мартином говорить не будет, разве скажет только что в отделении гематологии ей приходилось бесконечно долго ожидать приема, а доктора крайне неохотно давали общие рекомендации. Впрочем, лучше вообще не говорить мужу о своих посещениях больницы, потому что ей будет очень трудно скрывать настоящую причину своих визитов туда, и она легко себя выдаст. Но раз Мартин вообще ничего не узнает, то тогда не все ли равно, когда она будет приходить к Стиву? Нет, все же предлог для того, чтобы пойти сюда, нужен ей самой, для ее спокойствия. Энни чувствовала, что у нее не достает храбрости посмотреть правде в лицо и сказать себе честно о подлинной цели ее приходов и посещений больницы.

Как всегда Стив, конечно, понял, какие чувства испытывала Энни. Он прикоснулся к ее щеке ладонью и провел большим пальцем между ее бровей.

– Энни, приходи, когда захочешь. Все остальное не имеет значения. Мне просто очень важно, чтобы мы хоть изредка виделись. Ничего большего я от тебя не собираюсь требовать.

Стив пошевелился в своем кресле. Было совершенно нестерпимо чувствовать, что нога медленно срастается, что вокруг унылая, тоскливая больничная палата, в то время, как рядом, так близко сидела Энни. От ее волос исходил аромат чистоты и лимона, а самое легкое прикосновение женской руки тут же заставляло Стива обостренно чувствовать трепетную нежность кожи и податливую гибкость ее тела.

Любовь с огромной силой захватила его, сжала ему грудь, стараясь вырваться на волю, найти выход из тех глубин, куда Стив пытался ее скрыть. Энни видела, как трудно ему дается внешнее спокойствие, и от этого, от сознания своей желанности, она вся словно засветилась радостью.

– Давай немного пройдемся? – предложила она. Стив поднялся с кресла, взял поданные ею костыли и оперся на них.

– Можно прогуляться в холл, – сказал он, иронично усмехнувшись, и они медленно пошли к выходу из палаты. По пути Энни приветливо кивала, здороваясь с теми, кого знала, а потом толкнула дверь, и они оказались в прокуренном холле. В комнате никого не было, но телевизор, оставленный включенным, по-прежнему кричал в углу.

Стив подошел к окну и посмотрел вниз на улицу, потом уткнулся лбом в оконное стекло.

– Мне кажется, что я в тюрьме, – произнес он медленно. Энни подошла и стала у него за спиной, и тогда он повернулся и положил руки ей на плечи.

– Это не может длиться вечно, – сказала она.

– Не может…

Стиву так хотелось поцеловать эту женщину, такую изящную, такую желанную, но он понимал, как нелепо будет выглядеть со своими костылями и заштопанной ногой, в особенности, если откроется дверь и в комнату ввалится Фрэнки, или войдет медсестра, или посетители, желающие перекурить и поболтать.

И погружаясь в ласковую синеву ее взгляда он прошептал, беспомощно и призывно: «Энни,»

Она улыбнулась в ответ и быстро поцеловала его в губы.

– Потерпи немножко, теперь уже повторила она, недолго осталось ждать.

– Я люблю тебя, – хотел оказать Стив, но вместо этого предложи. – Давай погуляем по коридору.

И они пошли, прислушиваясь к звуку его неуклюжих шагов. Улыбаясь с видом заговорщиков, прошли мимо двери с круглым окошком, и, наконец, Стив спросил:

– Ну и как возвращение домой? Дети, наверное, счастливы?

– Да, все прекрасно, – осторожно ответила Энни. – Дети, пожалуй, стали немного грубее и навязчивее. Но это, в общем, так и должно быть… Иногда очень утомительно. Если бы я была нервным человеком, то, наверное, могла бы уже давно выйти из себя.

Глядя на нее, Стив словно увидел, какой она была дома, в кругу семьи. Ревность к Мартину и сыновьям, жившим с ней под одной крышей, захлестнула его о новой силой. Он сказал что-то незначительное и уставился на светлое пятно в дальнем конце коридора. Краем глаза Стив заметил, что Энни бросила на него быстрый взгляд и понял, что для нее не осталось не замеченным его состояние.

Они молча сделали еще несколько шагов, а потом завели разговор о том, как идут дела с их выздоровлением. Это был разговор совершенно безопасный, наиболее соответствовавший больничной обстановке. Но оба они понимали, что у них, возобновляясь опять и опять продолжается другой разговор: о Мартине, который, казалось, незримо шел сейчас между ними, о будущем, которое наступит, когда кости в ноге Стива, наконец, срастутся. Стив и Энни дошли до дальнего конца коридора и повернули назад.

– Все еще снятся кошмары?

– Да… Грохот, мрак… и становится невыносимо страшно.

– Я так тебя понимаю…

Они посмотрели друг на друга вновь вспоминая, как звучали их голоса там, под обломками здания. На мгновение им показалось, будто стерильный больничный свет померк и их вновь окутал мрак.

– Вот оно! – вздрогнув подумала Энни. Стив очень хорошо знал, как это бывает; он понимал ее, а она по ночам просыпаясь в холодном поту и стараясь дотронуться до спящего беспробудным сном мужа, в отчаянии винила Мартина за бесчувственность. Но ведь иначе и быть не могло – он не пережил того, что испытали они со Стивом.

– Эти сны прекратятся, – уверенно сказал Стив.

– Да, сны, но не все остальное…

Они прошли по коридору и направились вниз по лестнице в главный холл. Навстречу им уже поднималась первая группа посетителей с охапками цветов, подарками. Люди проходили мимо Стива и Энни, бросая на них равнодушные взгляды, и Энни на мгновение забыла, что и она теперь одна из этих посетителей, и уже принадлежит к миру, находящемуся за больничными стенами.

– К тебе сегодня кто-нибудь придет?

– Может быть…

Настал черед Энни испытывать укол ревности, вспоминая его посетителей, которых она видела во время своего пребывания в этих стенах. Она запахнула пальто и слишком оживленно сказала:

– Ну, мне пора идти. Бен остался со свекровью. Он бывает в яслях только утром и до обеда.

И тут Энни с огорчением заметила, что Стиву совсем неинтересно слушать о ее детях.

– О чем еще могу я ему рассказывать, – думала она. – Что нас объединяет, кроме того страшного разрушительного прошлого, которое так внезапно сблизило нас? От него, от этого прошлого, не убежать.

– Да я и не хочу бежать, – сказала себе Энни. Стив неуклюже балансировал, стараясь освободить одну руку, чтобы иметь возможность прикоснуться к ней. Его лицо потемнело от гнева на собственную неловкость.

Энни решила, что наступил момент для расставания и сердце ее болезненно сжалось, она заторопилась уходить, чтобы не унизить невольно Стива своей жалостью. К тому же Энни понимала, что надо поскорее проститься с ним, пока боль от очередной разлуки не овладела ими с новой силой.

– Ну, до встречи. Я скоро снова приду. На днях мне опять необходимо будет встретиться с врачом, и тогда я зайду к тебе. – Она протянула ему руку, и Стив непроизвольно сжал ее своей сильной ладонью так, словно хотел удержать навсегда. Казалось, он хотел сказать: «Подожди, останься!». В глазах его было столько нежности и тоски, что Энни отвела взгляд в сторону, боясь растерять всю свою решительность.

– Ты обязательно придешь еще? – настойчиво спросил Стив.

– Конечно же…

Она улыбнулась ему и поспешила к выходу, а Стив стоял наверху лестницы и смотрел ей вслед. Перед его мысленным взором стояло лицо Энни, когда она сегодня шла к нему навстречу по проходу больничной палаты: такое неожиданно красивое, озаренное радостным светом. Но вот она спустилась по лестнице, открыла тяжелую дверь, вышла на улицу, и Стив потерял ее из вида. Он постоял еще немного, глядя на пустой холл, где только что была женщина, дороже которой теперь не было для него никого на свете, тяжело вздохнул и медленно побрел по длинному коридору.

При первой возможности Энни снова навестила Стива. И в тот день, и во время их остальных встреч, все происходило также, как и в день их первой встречи после ее возвращения домой. С нарастающим нетерпением ждала Энни удобного момента для посещения больницы, а когда, наконец, они встречались, часы превращались в мгновения и казались ей всего лишь маленькими эпизодами, только усугубляющими ее постоянное желание видеть Стива, слушать его, чувствовать рядом. И в глазах Стива, устремленных на нее с такой любовью, она читала такие же чувства, недостающие с каждым моментом их свиданий. Они мало разговаривали, а часто просто молча сидели, крепко сжав руки и глядя друг другу в глаза. Нежность и ожидание окутывали их невидимым теплым облаком.

Спустя несколько дней после ее первого посещения Стива перевели в отделение ортопедии. Он больше не спрашивал, может ли она приходить к нему без особого повода. Энни, пожалуй, не понимала до конца, как важны ему ее посещения. В монотонной круговерти будней она могла забыться хоть немного за домашней работой, заботами о детях, но у Стива не было ничего, кроме больницы, а, значит, постоянного напоминания о его немощи.

Он стал решительно охранять свои встречи с ней, предупредив всех, кого знал, чтобы в день предполагаемой встречи с Энни они к нему не приходили. Большинство из его друзей, увидев его лицо в тот момент, когда он об этом говорил, не решались нарушить его предписание, и только однажды, то ли, действительно, по случайности, а скорее просто из любопытства, в один из таких дней его посетила Викки. Энни уже была у Стива, и, когда Викки их увидела, они как всегда сидели рядом, держась за руки, как будто заряжаясь силой от близости другого.

Выражение их лиц остановило было Викки в ее уверенном движении через палату, но колебалась она только мгновение, а потом шагнула вперед и окликнула Стива.

– Привет, любимый, я пришла сегодня вместо четверга, потому что…

В это мгновение Стив взглянул на нежданную гостью и слова застряли у нее в горле. Сидевшая рядом с ним светловолосая женщина посмотрела на него, потом на Викки, в то же время, как та выкладывала на кровать книги и журналы Стива.

– Ты не должна была приходить сегодня, – тихо сказал Стив.

– Да…нет… но… у меня встреча в четверг, так что я решила, что мне…

Слова снова застряли, когда Викки посмотрела на этих двоих людей, так близко сидевших рядом и нельзя было не заметить, что между ними существует какая-то особенная связь.

Женщина обратилась к ней.

– Проходите, садитесь. Мне уже скоро надо идти. – Викки заметила, что у нее мягкий голос, что она старается говорить дружелюбно и даже приветливо улыбаться, но улыбка ее более чем очевидно показала, почему незнакомка подвинулась, освобождая место у кровати для стула, который принесла Викки, и стала просматривать глянцевые обложки новых романов, пока Стив слушал болтовню своей старой подруги.

– …Ну вот, поэтому я и пришла сегодня, – решительно закончила Викки. К ней уже вернулась вся ее самоуверенность. – Вы уже извините, если помешала. Но, разя здесь, может, ты нас познакомишь?

Она улыбнулась соседке.

– Это Энни, – Стив, запнувшись назвал имя, явно без особого желания. – А это Викки.

– А, знаю, – внезапно поняла она. – Вы были… Вы тоже были там, в том супермаркете.

– Да, я была там, – подтвердила Энни своим тихим голосом.

– Как это, должно быть, было ужасно!

– Думаю, что я не выжила бы, если бы рядом не было Стива.

Викки заметила, что эта молодая женщина не смотрит на Стива, как будто не уверена в себе и боится потерять самообладание, если взглянет на него.

Наступило молчание, прежде чем Викки произнесла как можно равнодушнее:

– Вам повезло, что вы встретились.

Ни Энни, ни Стив не ответили. Так что ей только и оставалось, что говорить самой, чтобы заполнить неловкую паузу. И Викки старалась вовсю, болтая о всяких пустяках и рассказывая последние сплетни из того мира Богемы, к которому она и Стив принадлежали.

Спустя некоторое время Энни решила, что теперь ее уход уже не будет выглядеть как поспешное бегство. Она посмотрела на часы и поднялась со стула.

Стив непроизвольно протянул руку, чтобы удержать и привычным движением дотронулся до запястья ее, но Энни взглянула так холодно и отчужденно, что он тут же отдернул пальцы.

– Разве ты не побудешь еще?

– Мне пора. В следующий раз задержусь подольше.

Энни наклонилась за своей большой сумкой, стоявшей на полу и на секунду ее лицо оказалось на одном уровне с лицом Стива.

Викки спокойно сидела, с любопытством наблюдая за ними и ожидая прощального поцелуя, из которого ей удалось бы заключить, насколько далеко продвинулись их отношения. Но поцелуя не последовало. Стив и Энни посмотрели друг на друга, а потом Энни поправила упавшие на лоб волосы, взяла свои вещи и пошла к выходу.

– До свидания, Викки, – вежливо кивнула она, а потом дрогнувшим голосом сказала Стиву: – Всего хорошего…

– Она даже не решилась при мне назвать его по имени, – подумала Викки.

Энни вышла, не оглядываясь.

Лицо Стива было темным и мрачным, и впервые с того времени, как они встретились, Викки не знала, о чем с ним говорить.

И все же она попыталась.

– Наверное, легче, когда можно поговорить о ком-нибудь, кто тоже перенес все это…

– Да…

Набравшись храбрости, Викки спросила:

– Она тебе нравится?

– Нравится? – Стив повернулся, изучающе посмотрел на нее, как если бы никогда раньше не видел.

– Да, – наконец ответил он, и его слово упало, как камень в темную воду.

Лицо Викки не изменилось. Она слишком хорошо владела собой, чтобы выдать свои чувства, но про себя она тут же отметила:

– Вот даже как.

Энни торопливо шла, съежившись от холода, к станции метро, здесь в центре города, улицы были грязные, и на них не было и следа тех первых признаков весны, которые совсем недавно подарили ей такое счастливое настроение. Возвращаясь к тому, что произошло в госпитале, Энни все больше ожесточалась, по мере того, как в ее душе разгоралась ревность. Перед ней возникло лицо Викки, молодое, гораздо моложе, чем ее собственное, с чистой бледной кожей. Девушка Стива была из тех амбициозных, упрямых особ, которые самой Энни всегда казались неприятными. А Стив ее выбрал, да? Там, во мраке, он говорил: «Это было до того, как появилась Викки». Да, вот как он говорил!

Энни глубоко вздохнула и надеясь ослабить нараставшую в груди боль. Горькие мысли метались в ее возбужденном мозгу.

– Какое у меня право ревновать? Я иду домой к своему мужу и детям. Мне ничего от Стива не нужно. Да мы и ничего друг от друга не можем и требовать. Но ей так хотелось иметь такое право! – Энни ехала в метро, не замечая окружающей сутолоки, погруженная в свои невеселые думы. Она вспомнила как вчера вечером Мартин, сам того может быть и не желая, дал ей понять, что заметил, что с ней творится что-то неладное.

Вчера он пришел домой раньше обычного. Энни мыла посуду после того как поужинали мальчики, и на кухне еще был беспорядок.

Грязные тарелки, разбросанные игрушки, карандаши, мелки валялись на столе и полу.

Она машинально отметила давно знакомые звуки, обычно предшествующие его появлению: тяжелый стук поставленного на ступеньку портфеля, звяканье ключей в замке.

Когда открылась входная дверь, Бенджи, лежавший на полу, и смотревший телевизор, вскочил и, бросившись навстречу отцу, задел модель Томаса, валявшуюся рядом. Немедленно раздался протестующий вопль, и между братьями завязалась яростная потасовка.

Энни в сердцах вытерла пальцы о передник и бросилась к сыновьям. Она пронеслась мимо вошедшего мужа, не удостоив его взглядом, схватила мальчишек и расшвыряла их в стороны.

– Прекратите сейчас же! – закричала она, совершенно не контролируя себя, дрожа от охватившего ее гнева. – Сколько можно драться! Я не могу больше выносить этого, слышите?

Она сильно шлепнула, не разбираясь, кто прав, кто виноват, подвернувшегося под руку сынишку.

– А ну, отправляйтесь к себе оба, быстро! Готовьтесь ко сну!

– Папа…

– Делайте, что вам велела мама, – подчеркнуто спокойно сказал Мартин.

Дети, обиженно хныкая, пошли наверх, а, когда дверь за ними закрылась, Энни бессильно опустила руки. Ее гнев улетучился также быстро, как и появился, оставив после себя учащенный стук крови в висках.

– Привет, – сказал Мартин. – Про меня не забыли?

Энни посмотрела в его сторону, словно сейчас заметила мужа.

Он по-прежнему стоял у двери, на которой виднелись следы чьих-то пальцев. Вот, и это все – тоже часть обстановки уютного семейного очага!

– Да уж, забудешь тут…

Она пошла назад к мойке и стала, доставать из нее мокрые тарелки. Мартин вошел за Энни, взял жену за руку, и ей волей – неволей пришлось остановиться. Она стояла, не глядя на него, склонив голову над хлюпающей пеной. Наверху раздавалось шлепанье босых ног по полу, потом послышался плеск воды в ванной.

– Энни, по-моему, хватит нам делать вид, что ничего не происходит. Что с тобой? – Воду в ванной выключили, и в тишине, наступившей вслед за этим, стало слышно, как падают в мойке капли воды со звуком, похожим на звонкие смачные поцелуи. Неожиданно на Энни напал приступ безумного смеха.

– Со мной? Ничего…

– Послушай, с того времени, как ты вернулась из больницы, ты или отмалчиваешься, или взрываешься от гнева по любому поводу. Я понимаю, с тобой случилось нечто ужасное…

«ТАК ЛИ УЖ УЖАСНО ВЛЮБИТЬСЯ В МУЖЧИНУ, КОТОРЫЙ ТЕБЕ НЕ МУЖ?».

– …но рано или поздно ты забудешь обо всем, тебе придется об этом забыть, и начнешь сначала свою жизнь. Если тебе нужна помощь, Энни, наберись мужества и мы вместе разберемся в твоих проблемах. А если тут что-то еще, скажи мне, но прекрати вымещать свое раздражение на сыновьях.

Он замолчал, и на комнату снова опустилась тишина.

Мартин впервые за последние дни, когда обстановка в семье все ухудшалась, так откровенно продемонстрировал ей свою тревогу и недовольство. Но Энни знала, что не сможет найти нужные слова, чтобы объяснить, что происходит, или чтобы убедить мужа ради бога в том, что все в порядке, особенно после того, как он только что стал свидетелем. С отчаянием понимая, что сказать надо или все, или ничего, Энни предпочла промолчать.

Мартин вздохнул и отвернулся от нее.

– Что-нибудь еще нужно делать?

– Если хочешь, можешь помыть детей и уложить их в постель.

– Конечно, я сделаю все, если это тебе поможет.

Он вышел, притворив за собой дверь и через минуту Энни услышала, как Мартин и дети разговаривают и смеются в ванной. В одиночестве она закончила уборку кухни, протерла плиту и чистила мойку, до тех пор, пока та не стала блестеть, как зеркало. Позже, когда дети уже заснули, Мартин и Энни как обычно сели друг против друга за кухонным столом и принялись за свою вечернюю трапезу.

– Говори! – приказала себе Энни, – поговори с ним.

Но так и не могла придумать какой завести разговор, чтобы он не привел к тому, в чем она и себе боялась признаться, – к ее отношениям со Стивом. Энни подозревала, что как только она заговорит, ее чувства к Стиву станут абсолютно ясны и ей самой и мужу, истина прорвется сквозь самые осторожные слова и причинит ей, Мартину, ее верному, доброму Мартину боль. Она хорошо представляла, как мучительна для него будет эта истина, и не хотела причинять ему страдания. Этого она боялась больше всего на свете, больше своих ночных кошмаров и больше той опустошенности, которую ощутила, придя в себя в госпитале и обнаружив, что рядом с ней нет Стива… Так они и сидели молча в круге света, подавшем на стол, и Мартин рассеянно переворачивал страницы «Архитектурного обозрения».

После ужина, уже приняв душ, он сказал, что ему надо выполнить несколько чертежей для какой-то срочной работы и, захватив портфель, пошел наверх в свою студию, которая находилась на самом чердаке под крышей.

Энни не знала, сколько времени она вот так неподвижно сидела, как вдруг зазвонил телефон. Она машинально встала и подошла к телефону, полагая, что это звонит кто-нибудь из коллег Мартина, которому что-то понадобилось по работе.

В студии был параллельный телефон, но Энни сняла трубку с аппарата, висевшего в кухне на стене и сказала:

– «Алло?»

Раздались резкие попискивания, которые издает телефон-автомат, а потом она услышала низкий голос Стива.

– Энни…

У нее сразу же перехватило дыхание, и она оперлась на стену. Сначала испугавшись, Энни тут же почувствовала огромное облегчение от того, что взяла трубку, именно она, а не Мартин.

– Как ты смог мне позвонить?

– Да так, взял и позвонил.

Она отчетливо представляла себе, где он сейчас находится, видела его яснее, чем кухонный кафель или детские каракули на стене рядом с телефоном. Стив, наверняка, стоял в длинном коридоре возле палаты ортопедического отделения, там, где два ее серых пластиковых колпака прикрывали общественные телефонные аппараты… Свет уже, наверное, погасили на ночь, и теперь горит дежурное освещение, наполняя углы темными тенями. Энни представила его ненавистные костыли, на которые ему приходится опираться, одновременно придерживаясь рукой за стену, а потом даже ощутила тепло мужской руки.

– Что бы ты делал, если бы к телефону подошел Мартин? Сказал бы, что ошибся номером или какую-нибудь подобную ерунду.

– Энни, ты слышишь? Я должен с тобой поговорить. Я не хочу, чтобы ты ревновала меня к Викки или кому-нибудь другому. Я не хочу, чтобы ты что-либо боялась, потому что никогда, слышишь, никогда не предам тебя.

Он говорил торопливо, его голос звучал очень тихо, почти как шепот. Энни закрыла глаза, чтобы не видеть свою кухню и напряженно вслушивалась в его голос.

– Энни, я хочу тебе только сказать перед тем, как ты ляжешь спать, что я люблю тебя. Запомни это…

У нее появилось ощущение, что давний молчаливый диалог начинает звучать вслух. Все ее тело задрожало под напором рвущихся на свободу слов, которые она так долго сдерживала, и, наконец, Энни произнесла их наяву, а не мысленно:

– Я знаю, – ответила она, а потом беспомощно добавила. – Я… тоже люблю тебя.

На том конце провода послышалось его резкое порывистое дыхание. И молчание, всеобъемлющее и просветленное, молчание влюбленных, наконец-то открывшихся друг другу, коснулось их своим нежным крылом. Самые тайные, самые главные слова произнесены вслух, и все, что не терпится высказать вслед за ними, пока не имеет смысла.

– Как бы я хотел прикоснуться к тебе, – только и промолвил Стив.

– Уже скоро… – отозвалась Энни.

– Спокойной ночи… любимая моя…

Его голос исчез, а Энни все стояла с трубкой в руках, прислушиваясь к коротким гудкам, потом она положила трубку на рычаг, каким-то отрешенным взглядом посмотрела вокруг и внезапно осознала, что говорила шепотом, словно муж, работавший через два этажа, наверху, мог ее услышать.

Шептать и притворяться и не договаривать, чтобы самый невинный разговор случайно не коснулся опасной темы. Изворачиваться и лгать, пусть даже по необходимости – вот куда вела та радость, которая сейчас переполняла Энни.

Наощупь, будто внезапно ослепнув вытянув перед собой руку, Энни через всю кухню дошла до стола и присела на краешек стула, беспомощно уронив руки на скатерть и опустив на них голову.

Одна возможность услышать голос Стива неизъяснимой радостью наполнила ее, а от уверенности, которую они приобрели, кровь быстрее бежала во всем теле.

Господи, какое это счастье!

Энни подняла голову и все тем же невидящим взглядом обвела комнату и вдруг счастье любви невыносимой болью отозвалось в каждой клеточке ее существа. Она поняла всю безнадежность своих чувств. Ее дом, ее муж и дети, и устоявшийся налаженный быт, и размеренный уклад всей жизни – слишком сильно она привязана ко всем этим напластованиям любви и привычек, появившихся за долгие годы.

Восторг и страдания сплелись в тугой клубок камнем на сердце Энни. Тяжелой шаркающей походкой, словно старуха, она пошла наверх и разделась, потом легла, и прохлада простыней коснулась ее кожи. Энни подтянула озябшие колени к груди и свернулась калачиком, чтобы хоть чуть-чуть приглушить эту мучительную боль, ослабить тягостный груз, давивший ее душу.