Текст книги "Дверь в никуда"

Бенджи слепил длинную колбаску, и сейчас ярко-розовые пластилиновые кольца спиралями извивались, выползая меж его крепко сжатых пальчиков, он выдавливал пластилин с удивительной серьезностью и забавной сосредоточенностью.

Энни подошла к сыну, поцеловала его в макушку:

– До встречи, малыш.

– Угу-м, – произнес Бенджи в ответ, – и она вышла снова на солнечный свет.

По дороге домой Энни сменила маршрут и пошла мимо маленького муниципального парка, где нарциссы должны были скоро смениться рядами алых тюльпанов, которые как раз высаживали в грунт. Рабочие уже устанавливали здесь качели, карусели и другие аттракционы. Томас особенно любил карусели, которые ему нравились, и которые можно было раскручивать самостоятельно. Ему нравилось все быстрее и быстрее вращать карусели до тех пор, пока Бенджи не начинал визжать от страха.

Энни вспомнила часы, которые проводила в этом парке с тех пор, как Томас, впервые выбрался из своей коляски. Мартин иногда привозил их сюда на уикэнд и играл с детьми з прятки на крохотной поляне среди деревьев и кустов. Энни пошла по траве, оставляя на ней сверкающие от серебристой росы следы. За парком находился длинный ряд магазинчиков, куда она собиралась зайти. Томас пригласил на чай к себе домой одного из своих друзей, и Энни подумала, что ей следовало бы приготовить шоколадный торт для ребят.

Она сделала необходимые покупки, в универмаге обменялась несколькими любезными репликами со знакомой семьей индейских эмигрантов, и неторопливо по знакомым улицам, наслаждаясь теплом и покоем солнечного утра и, беззаботно помахивая полиэтиленовым пакетом с покупками, она вернулась домой. Садовая калитка, скрипнув на петлях, закрылась у нее за спиной, оставляя пыльный запах улицы за оградой. Энни вошла в дом, подняла с коврика у двери несколько лежавших там коричневых конвертов. В прихожей стоял устойчивый аромат кофе и полу засохших цветов, что стояли в вазе на тумбочке. Не думая не о чем, с головой, приятно легкой от отсутствия мыслей, Энни прошла в кухню и наполнила чайник. Мартин, уходя на работу, оставил включенным радио, и Энни тихонько насвистывала под музыку, когда зазвонил дверной звонок.

Когда она проходила через холл, за цветным стеклом двери, увидела незнакомый силуэт. Энни открыла дверь. У порога стоял Стив.

В ту же секунду ей показалось, что померкли все краски мира, и в нем остались только они вдвоем, лицом к лицу среди черно-белого пейзажа городской улицы. Дыхание двух людей, и больше ни звука. Стив нарушил молчание первым:

– Мне можно войти? – улыбнулся он.

Энни в смятении посмотрела на пустую улицу и окна в домах напротив, на переднюю калитку, которую Стив закрыл за собой, крокусы вдоль садовой дорожки и негнущейся рукой приоткрыл дверь пошире.

Когда Стив шагнул через порог и вошел в дом, Энни увидела, что его костылей с ним нет. Теперь он тяжело опирался на трость.

Закрыв дверь от любопытных глаз улицы, они стояли, глядя друг на друга в полутемной прихожей. У их ног валялся брошенный трехколесный велосипед Бенджамина.

– Как ты нашел меня? – наконец, изумленно спросила Энни.

– Ты собиралась скрываться?

– Но я никак не ожидала увидеть тебя здесь в своем доме.

Стив улыбнулся, но Энни прочитала на его лице беспокойство. Он, конечно, рисковал, придя сюда, но, видимо, слишком велико было его желание увидеть ее.

– Видишь ли, – напомнил он ей, – существуют телефонные справочники… Я отыскал твой адрес там. Ну, так можно мне пройти?

– О, Боже, да, да… Конечно, проходи. Вот сюда, пожалуйста. Посиди, а я пока приготовлю тебе чашечку кофе.

«Так нельзя, – подумала Энни, – я разговариваю с ним, как со страховым агентом или с одним из клиентов Мартина». Она подняла велосипед Бена и отставила в сторону, чтобы дать Стиву дорогу. Потом они вместе пошли в кухню. Свою неловкость и чувство растерянности Энни постаралась скрыть, сразу занявшись приготовлением кофе. Она принялась расставлять на подносе посуду. Руки у нее дрожали: ей было страшно, что близость Стива нарушит размеренный порядок ее ежедневных дел и еще ей очень хотелось, чтобы он прикоснулся к ней, и в то же время она ужасно боялась этого.

– Когда тебя выписали? Ты мне не говорил, что покидаешь больницу, – голос ее прерывался от еле сдерживаемого волнения.

– Я сам себя выписал. Прыг, и я свободен! – Наконец, они улыбнулись друг другу, и Энни быстро отвернулась к кофейнику.

– Налить молока?

– Да, пожалуйста…

– Хочешь чего-нибудь сладкого?

– Нет, спасибо…

Стив, не отрываясь, смотрел как она неторопливо, без суеты двигается по кухне от мойки к буфету и потом к плите. Именно такой он часто себе и представлял ее раньше, а сейчас, когда был здесь, с нею, уже ничего не видел, кроме нее самой. Волосы у нее вновь отросли и теперь обрамляли ее голову пышным светлым облаком. В своих джинсах и блузке, с распущенными волосами и таким мягким, изумительным выражением лица она казалась совсем юной девушкой. Стив внезапно поймал себя на мысли, что он так долго ждал этой встречи, так много сил потратил, чтобы найти возможность увидеться с нею, что с той минуты, когда Энни открыла ему дверь, почти утратил способность соображать. Он подумал, что сам сейчас похож на юношу, который явился на первое свидание с любимой, и рассмеялся при этой мысли. Энни резко обернулась, посмотрела на Стива, и краска залила ее лицо. Она опустила кофейник на стол.

– Энни…

Он шагнул к ней, и его трость стукнула по паркету.

– Да…

– Я не могу начать снова жить… без тебя.

– …Я знаю.

«Нам нет нужды говорить про то, что сказали доктора, о погоде, саде или о том, сколько сахару он возьмет,» – подумала Энни. Она подняла на него глаза, и Стив бережно взял ее лицо в свои ладони, медленно наклонился к ней и осторожно прикоснулся к ее губам своими, а потом поцеловал ее шею, уголки глаз… Энни отвечала на его поцелуи, безропотно отдавая себя ему, и Стив крепко прижал ее к себе, почти приподняв над полом. То, что они оказались вдвоем тут, в этом пустом доме, было так неожиданно, что Энни стала вновь той, прежней, юной девчонкой. И не было долгих лет ее семейной жизни, не было этого дома, кухни, обстановки, картин, которые они покупали с Мартином… не было ничего, кроме рук и губ любимого…

Рука Стива была у нее на плече, а затем коснулась ее груди, и губы женщины, отзываясь на его ласки, приоткрылись навстречу мужчине.

Энни забыла обо воем, кроме того, что он ей нужен. Боль недельных разлук с ним мучила ее и сейчас, но вот он рядом, так близко, что мог владеть ею беспрепятственно. Отныне они со Стивом могли быть везде и нигде, потому что теперь имело значение только то, что они вместе.

Стив шептал нежно, легко касаясь ее губ своими:

– Любимая моя…

И Энни эхом вторила ему:

– Я люблю тебя.

Они чувствовали, как соприкасаются их улыбающиеся губы, и снова улыбались от радости, что все это наяву, все это – правда, а что значит эта правда, вспоминать не было нужды. Энни понятия не имела, сколько времени они вот так стояли обнимаясь, а, когда, наконец, они разомкнули свои объятия, у нее кружилась голова, и горели распухшие от поцелуев губы.

Внезапно ощущение реальности вернулось к Энни. Еще пальцы Стива нежно ласкали ее, еще сама она легко прикасалась к его губам, щекам, лбу, словно изучая каждый изгиб любимого лица. Она уже увидела знакомые вещи, свою кухню и сразу вспомнила об нерешенных вопросах, стоящих перед ней. Ее взгляд изменился, но Стив, сразу заметивший ее состояние, легонько сжал ее ладонь, в своей и прошептал:

– Не надо, Энни… Останься со мной.

– Я хочу этого, но… что я могу поделать?

Он снова обнял ее, и Энни положила свою голову ему на плечо. Касаясь своей щекой женских волос, Стив молча смотрел на комнату, в которой они находились.

Столик из хвойного дерева и изящные стулья с ажурными спинками, старомодный шкаф для посуды, на полках фарфоровые безделушки и фотографии ее мужа и детей. За окном были видны соседние дома. Энни и Мартин знали людей, живущих там. Их дети, наверняка, играли вместе и ходили в одну школу.

Стив внезапно осознал, какой большой жертвы он требует от Энни. Он хотел, чтобы она бросила все это ради него. Но как предложить ей порвать все семейные связи и уйти с ним? Он желал ее… Это стало его единственной всепоглощающей страстью, и Стив совершенно отчетливо понимал, что никого раньше он не любил так сильно, как Энни. И та близость, которая возникла между ними, когда они лежали под развалинами, сейчас оставалась с ним и была самым драгоценным и реальным чувством во всей его жизни.

Он взял ее за руку, подвел к столу. Потом отодвинул стул и усадил Энни. Забытые чашки кофе остывали на подносе.

– Я хочу, чтобы ты переехала жить ко мне, – сказал Стив.

Энни сделала движение, чтобы прервать его, но он легонько сжал ее руку и продолжал.

– Не сегодня, и не на следующей неделе, и даже не в следующем месяце, если ты, действительно, пока не можешь, Энни, пусть это случится, когда ты будешь готова прийти ко мне… Если ты хочешь этого…

Энни чуть не сказала: «Я хочу!», но весь ужас этих слов, словно приливная волна, затопил ее. Она посмотрела на лицо Стива: уголки его рта вздрагивали от волнения.

«Я должна сказать, что я не могу этого сделать. Я же не могу оставить мужа и сыновей. Не могу же я привести к тебе своих детей… Но я не могу жить без тебя! Теперь я это знаю».

– Я не хочу, чтобы между нами была недосказанность, Энни.

«Ты не хочешь, чтобы я придумывала, как бы улизнуть на свидание о тобой, если удастся выкроить время в заботах о Мартине и сыновьях. Нет, мне тоже невыносима эта мысль. Тут уже или черное, или белое, и, конечно, никаких полутонов». Энни вспомнила вечер в супермаркете и то, как ею овладела вспышка гнева. Она подумала о перемирии, которое они с мужем заключили в тот день, но сейчас ей казалось, что это все неважно.

Она, наконец, подняла голову:

– Я тоже не хочу недомолвок и полумер. Но то, что должно быть сделано, нужно сделать осторожно, так, чтобы Мартин…Надо постараться принести ему как можно меньше боли.

И только теперь, увидя как облегченно разжались мускулы на лице Стива, Энни осознала, как он боялся решившись спросить ее обо всем и не зная, что она ему ответит, и даже не надеясь услышать от нее ответ.

Энни была тронута его честностью и любовью по отношению к ней.

– Итак? – прошептал он. – Ты пойдешь со мной?

Энни медлила с ответом, вслушиваясь в тихие звуки дома, словно надеясь услышать что-то такое, что могло бы остановить ее. Но не было слышно ничего, и тогда она сказала:

– Да…

Стив с такой неожиданной быстротой и силой встал со стула, что тот опрокинулся с грохотом, но они даже не посмотрели в его сторону.

И снова Стив и Энни сплелись в объятиях. С какой неутолимой жаждой стремились они друг к другу. Энни чувствовала, что ее влечет к Стиву так, как не влекло ни к кому на свете за годы и годы со времен Мэттью.

Она счастливо улыбнулась:

– Я вспомнила Мэттью.

– Знаю, – пробормотал Стив, приподнял подбородок женщины и прикоснулся губами к впадинке меж ее ключиц. Любимая…

Энни чувствовала удивительную легкость во всем теле, Стив осторожно начал расстегивать у нее на груди блузку, в то же время нежными легкими поцелуями покрывал холмики женских грудей там, где с них соскользнула одежда. И вот уже перламутровые пуговицы расстегнуты все до одной, Стив взял губами ее сосок… Энни сомкнула веки, стала перебирать пальцами его густые волосы.

– НЕТ!

Внезапно широко распахнула глаза и увидела солнечные полосы на кухонном полу, который совсем недавно чистил и натирал Мартин. Нет! Только не в стенах этого дома, который они с мужем создали и в котором жили ее дети. Своими руками, все еще запутавшимися в волосах Стива, она заставила его поднять голову и посмотреть на нее.

– Не здесь… – прошептала она.

Стив еще несколько мгновений сжимал ее в объятиях, потом резко отпустил. Они оба посмотрели на посудный шкаф с голубыми тарелками и семейной фотографией в рамке.

Стив виновато улыбнулся.

– Ну, конечно… не здесь, – и смущенно отвел взгляд.

Отвернувшись от него, Энни стала торопливо застегивать блузку. Потом она потрогала кофейник, чтобы проверить, не остыл ли он, а потом налила себе и Стиву кофе и они сели за стол. Но тут Энни обнаружила, что ей нестерпимо видеть Стива, сидящим в кресле ее мужа, и она немедленно опять встала, прошла с чашкой через всю кухню и стала пить остывший кофе, стоя у окна и глядя в сад. Стив сказал тихим голосом:

– Прости меня, я не должен был приходить сюда. – Энни поставила чашку на подоконник, подошла к Стиву, и став у него за спиной, положила руки ему на плечи, потом наклонилась к нему и прижалась к его щеке своей.

Он сжал кисти ее рук, удерживая в таком положении.

– Совсем наоборот, конечно же, ты должен был прийти, если тебе это было надо, нет, если нам это надо. Мне ты нужен, и я даже не подозревала, что так сильно… – спустя секунду она добавила, – нам будет нелегко… сделать то, что мы хотим.

– Думаешь, я рассчитывал, что нам будет легко? Я размышлял об этом все эти долгие недели в госпитале. Я бы не осмелился придти сюда и спросить тебя, если бы не верил, что это… он остановился, а потом все же решился произнести вслух то, что труднее всего если бы не верил, что это необходимо нам двоим. Потому что, как там не крути, а мы принадлежим друг другу.

Снова наступило молчание. Энни потерлась щекой о его волосы, потом коснулась губами тонкой кожи у него на шее. Это напомнило ей, какой хрупкой, слабой и беззащитной чувствовала она себя под развалинами. И все же, тогда она и Стив, выжили. Возможно, что ее родные о разлуке с которыми она думает с такой болью, гораздо более крепкие и выносливые, чем ей кажется. Вполне вероятно, что они переживут, если она уйдет…

– Переживет Бенджи? И Томас?

Энни резко встала и заходила по комнате, бесцельно перекладывая с места на место ложки. Потом переставила стеклянный кувшин. Стив внимательно наблюдал за ней. И опять он словно прочитал ее тревожные мысли и сразу же поспешил хоть как-то помочь:

– Энни, милая, ты не хотела бы сейчас куда-нибудь поехать, развеяться, подышать свежим воздухом? – спросил он.

Энни посмотрела на часы.

– В двенадцать мне нужно забрать Бенджи из садика, – сказала она.

– А до того времени мы могли бы где-нибудь побродить.

Он улыбнулся ей.

– Отлично! Значит – прогулка.

– Да, только погуляем немножко совсем, а то боюсь, ты устанешь.

Он улыбнулся шире:

– Я сильнее, чем ты думаешь.

И они вышли вместе на улицу навстречу мартовскому солнцу.

Стив был на машине – его большой серый БМВ был припаркован на другой стороне улицы.

– Я не знал сразу, где тут твой дом, – пояснил он, и открыл дверцу, помогая Энни сесть в роскошный салон автомашины.

А у нее тут же в голове вспыхнуло:

«Как предусмотрительно он поставил машину немного в отдалении – теперь ни у кого не возникнет вопроса, кто это такой приезжал.»

Пока они ехали по их тихой улочке, Энни неподвижно сидела, напряженно глядя перед собой в лобовое стекло. Она понимала, насколько бледное и неестественное у нее сейчас лицо, и боялась, что если хоть кто-нибудь из знакомых увидит ее, то у него непременно возникнет желание присмотреться к ней повнимательнее. А ей-то казалось в больнице, что они со Стивом будут обязательно счастливы, а их любовь будет простой и радостной!

Наконец, Стив отъехал достаточно далеко от того квартала, в котором жила Энни, и она теперь немного расслабилась, откинулась на спинку сиденья и стала равнодушно смотреть на витрины магазинов, мимо которых они ехали. Как бы то ни было, но сейчас она уехала из дома со Стивом, а значит совершила первый шаг на долгом пути к выполнению своего решения жить с ним.

Они еще немного проехали и оказались в северной части Кэмпетеда, Энни заметила, что Стив хорошо ориентируется в этом фешенебельном районе среди дорогих домов, окружающих этот лондонский район. В этом фешенебельном районе Лондона, его тихих улицах, застроенных дорогими домами с зелеными лужайками и площадками для гольфа. Он вопросительно посмотрел на Энни, как бы спрашивая ее, довольна ли она местом для прогулки. Энни кивнула в знак согласия. Тогда Стив взял трость, они вышли из автомобиля и медленно побрели по траве, плечом к плечу.

Энни оглянулась на огромные особняки, полу скрытые за высокими оградами.

– Ты часто бываешь в подобных местах? – Стив пожал плечами, потом засмеялся.

– Здесь? В этом царстве магнатов кино бизнеса? Нет, не особенно.

– Приглашали меня как-то на пару неофициальных приемов, которые устраивались тут поблизости, где-то в одном из этих роскошных домов. Смею тебя заверить, это были такие скучные, нудные вечера. Помню, на них было полно этаких чопорных господ и молодящихся старух с бриллиантами на сморщенных шеях и тонкими поджатыми губами. Это было где-то вон там, за теми раскидистыми деревьями, если не ошибаюсь.

Стив продолжал вспоминать.

– Было так тихо, как будто мы очутились где-то на острове или далеко в поле. Совсем не похоже на Лондон.

Энни подумала, с кем он мог быть в тот раз с Кэсс, Викки или кем-то еще. Она знала, что ее давняя ревность была беспочвенной, она до конца еще не изжила – слишком дорог ей был Стив. Энни поглубже засунула руки в карманы джинсов, отгоняя от себя видение Стива, медленно прогуливающегося с какой-нибудь кино девой в роскошном туалете, она постаралась сосредоточить внимание на тропинке, по которой они шли, потом спросила:

– А для твоей ноги наша прогулка не будет чрезмерной?

– Нормально, если только не очень далеко и не очень быстро. Но если что, мне придется опереться на твою руку.

– Мне будет приятно, – прошептала Энни, и они улыбнулись друг другу, согреваясь от счастья, более яркого, чем солнечное сияние, и Энни забыла о своей ревности.

– А зачем ты ходишь на приемы к акулам шоу-бизнеса, – спросила она. – И вообще я совсем ничего не знаю о том, чем ты занимаешься, разве не так?

Открытое пространство, расстилавшееся перед ними, было пустынным, если не считать нескольких случайных прохожих в спортивных костюмах да двух-трех собаководов, вышедших на прогулку со своими питомцами. Собаки обнюхивали прошлогодние листья, все еще лежавшие в канавах, и никому не было никакого дела до молодой женщины и ее спутника. И им было удивительно хорошо от того, что они совершенно одни в этом пустынном месте под высоким голубым небом.

– Если хочешь, я расскажу тебе о своей работе.

– Ну, конечно хочу, мне интересно все, что касается тебя.

Они шли по тропинке поглощенные друг другом, Стив, не сводя с Энни влюбленного взгляда, говорил о своем бизнесе, о создании рекламных роликов, о партнере и коллегах, стараясь рассказывать так, чтобы ей было интересно, вспоминая самые увлекательные и забавные эпизоды из своей деятельности. В его рассказе было столько добродушного юмора, столько точных, чуть ироничных наблюдений и парадоксальных выводов, что она с увлечением слушала, открывая в любимом новые привлекательные черты. В какой-то момент ей показалось, что рассказы Стива возвращают ее в забытый мир той жизни, которую она вела, когда Мартин работал в Италии. В той жизни были витрины маленьких магазинчиков женской одежды, в оформлении которых она старалась вложить как можно больше фантазии и вкуса; и ее акварели, пронизанные романтикой и жаждой любви. И впервые за многие годы Энни подумала, что пожалуй, надо поискать эти картины на чердаке родительского дома, потому что она могла бы подарить их Стиву.

Стив первым посмотрел на часы и напомнил Энни, что пора возвращаться назад к машине. Они порядком утомились, но им так не хотелось уезжать отсюда, так страшно было даже подумать о новой разлуке. За две минуты до садика Энни отрывисто сказала:

– Ты не мог бы высадить меня здесь?

– Вот еще, конечно нет, – не задумываясь, ответил Стив. Я подвезу тебя прямо к дверям…

– Нет! – резко воскликнула она. – Я…

Она представила себе любопытные лица мамаш у входа в садик, разглядывающих их. Стив заметил ее состояние и в ту же секунду резко свернул на обочину. Он сидел молча, его руки напряженно сжимали рулевое колесо.

– Прости меня, – тихо сказала Энни.

Стив продолжал молчать, глядя на улицу. Ей хотелось прошептать его имя, положить голову ему на плечо, но она заставила себя сидеть неподвижно.

– Когда я снова тебя увижу? – спросил он.

– Не знаю, как только у меня будет возможность. Может… как-нибудь днем. Хорошо?

– Я буду ждать тебя в любое время, дорогая.

– Я… приду к тебе… в это же время, – Энни произнесла эти слова очень тихо, почти неприязненно. Она подумала: «Мы обречены на то, чтобы лгать. О, Стив! Не уходи, не оставляй меня! Нет, лучше уйди! Почему ты не оставишь нас в покое?»

У нее было такое ощущение, будто ее разорвали на тысячи кусков, и она чувствует, как болит каждый из них.

– Ну ладно. Пока? – слабо сказала она. Стив достал из бумажника визитку и подал ей.

– Тут мой адрес и телефон. Ты всегда сможешь меня найти по этому номеру.

– Спасибо… – прошептала Энни, открыла сумочку и опустила туда маленький картонный прямоугольник, надежно скрыв его среди всяких мелочей.

Она посмотрела на Стива. Его лицо было спокойным, а глаза светились любовью. «Он ничего не требует от меня. Как я могла о нем так подумать?». Энни медленно склонилась к нему и прикоснулась губами к уголку его рта. Через секунду она неохотно откинулась на спинку сиденья.

– До свидания, – сказала Энни.

Он кивнул, его глаза с нежностью и ожиданием смотрели на нее. Энни открыла дверцу автомобиля и вышла на тротуар, торопливо махнула ему на прощание и быстро пошла к детскому садику. Стив смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду, но Энни так ни разу и не оглянулась.

– Мам, можно поиграть с мозаикой!

Бенджи сидел за кухонным столом, уже достав разноцветные кусочки из коробки. Энни быстро оглянулась. В этот момент она стояла у раковины и чистила картошку.

– Хорошо, только не забудь – скоро в кровать.

– Ну, я хочу-у-у-у.

– Я ведь разрешила, Бен, только не скандаль, если вдруг не закончишь и придется идти спать.

Энни говорила спокойно, почти автоматически, даже не вникая особенно в смысл слов, потому что мысли ее были далеко. Бенджи разбросал мозаику по столу и сердито посмотрел на дело своих рук.

– Я хочу, чтобы ты мне помогла.

– Я не могу, деточка. Я занята. Сделай сам. – Бенджи потянулся ручонками через весь стол и ленивым движением двинул разноцветные кусочки на край. Они стали с приятным шелестом падать на пол. Энни бросила картофелечистку. Снова шелест падающей мозаики.

– Зачем ты это делаешь, Бен?

Мальчуган с откровенным вызовом посмотрел на нее, а потом спросил:

– Почему ты всегда ЗАНЯТА?

Энни внезапно застыла, опершись на край раковины и растерянно глядя на сыновей.

Томас поднял голову от своего альбома, и солидно произнес, как если бы говорил очевидные вещи, непонятные такому неразумному младенцу, как его брат.

– Потому что взрослые всегда заняты.

И после этого они оба посмотрели на нее, и осуждая, и моля ее отвергнуть эти слова. Их неуверенность бросилась ей в глаза.

– О, Томас! – воскликнула она и быстро подошла к детям. Бенджи соскользнул со стула и обвил ручонками ее ноги, а Томас неторопливо встал с опущенными плечами, стараясь казаться взрослым и сдерживаясь, чтобы не подбежать к матери. А она обняла их обоих и прижата к себе, чтобы они не увидели ее лицо в этот момент.

– Простите меня, мальчики, – наконец смогла сказать она. – Не обижайтесь, хорошие мои. У меня и вправду много дел. Вот освобожусь, и мы будем вместе играть, как раньше, хорошо?

«Я все делаю неправильно, – подумала Энни. Целыми днями, каждую минуту я думаю только о себе и Стиве, вместо того, чтобы заняться с детьми. Но станет ли им лучше, если я отвезу к чужому человеку? Каково им будет?»

Внезапно ее охватило чувство всепоглощающей нежности и любви к сыновьям. Она крепче прижала их к себе, вдыхая теплый детский запах, и касаясь щекой волос Томаса.

«Я не смогу бросить их, – поняла она со всей отчетливостью. – Если я и уйду от Мартина, они должны быть со мной».

– Я вас так люблю, – прошептала она… – Вы же знаете…

Она обняла их еще сильнее и нежнее и, наконец, отпустила, но в эту секунду Томас зацепился своим ухом за пуговку на ее рукаве.

– Ой! – схватился он за больное место.

– Не плачь, маленький, – поддразнил его Бен, и они все трое весело рассмеялись. Напряжение развеялось, как туман.

– Ну, идите, – сказала Энни, – помойтесь и спать. – «Вот и еще день прожила» – подумала она, когда дети побежали наверх. Сыновья еще не спали, когда вернулся Мартин. Он устал после встречи с одним особенно требовательным клиентом и вошел в кухню, утомленный, потирая глаза ладонью.

– Был тяжелый день? – спросила Энни. Мартин погладил жену по щеке, подошел к буфету и взял бутылку вина.

– М-м… чертовски трудный… так вкусно пахнет, что ты готовишь. А как у тебя прошел день?

– … Как обычно, – осторожно ответила она. Мартин плеснул себе вина, взял вечернюю газету и направился к дивану в дальнем конце комнаты. Он сделал большой глоток и со вздохом облегчения опустился на диван.

– Хвала Господу за мир и покой, – донеслось до Энни его бормотание.

Она стояла у плиты, без особой надобности помешивая деревянной ложкой содержимое кастрюли, и думала «сказать, не сказать». Вдруг я скажу, и получится, что я не смогла это скрыть. А не скажу, получится еще хуже: он может заподозрить, что тут что-то не так».

Энни склонилась над кастрюлей, из которой поднимался ароматный запах. Трудно давалась ложь…

– Мартин! – Неестественно громко позвала она.

– Да?

– Думаю, завтра с утра мне надо будет отправиться по магазинам. Съезжу в Вест-Энд – надо купить кое-что мальчикам, да и себе хочу что-нибудь присмотреть. Бенджи до обеда, как всегда, будет в садике, а потом придет Одри, она обещала.

Мартин оторвался от своей газеты.

«Хороший знак – она снова чувствовала себя в состоянии посещать универмаги, переполненные людьми.» – Он улыбнулся, пытаясь определить, волнение или желание что-то скрыть от нею придало голосу жены натянутость.

– Отличная идея. Слушай, может, мне сходить с тобой. На весь день я, конечно, не освобожусь, но пару часов после ленча я бы выкроил.

– Нет нужды… – взгляд в кастрюлю. Потом короткий взгляд в одном направлении, потом – в другую сторону. Глубокий вздох. – Это роскошное занятие… Я хочу купить Томасу спортивную куртку.

«КАК ПРОТИВНО ЛГАТЬ ЕМУ!»

Мартин на секунду смутился, увидев, как она отводит глаза, посмотрел на ее профиль, и потом безмятежно сказал:

– О'кей. Если ты уверена, что все будет в порядке, иди одна. Возьми чековую книжку, – там на такой случай есть пара сотен фунтов.

– Спасибо, – сказала Энни. Итак, на обратном пути надо будет заскочить в магазин Джона Льюиса и купить все, чтобы муж поверил, будто она целый день поисками нужных вещей.

Внезапно Энни осознала, что вид пищи вызывает у нее тошноту. Она подумала уныло о причинах такой реакции. То ли это потому, что ее любовь к Стиву оказалась низким чувством, то ли ложь и увертки стали тому виной…

Она позвонила Стиву два дня назад, когда поняла, что больше не может жить, не увидев его. У нее дрожали руки, когда она набирала его номер, но чувство уверенности вернулось сразу, как только он поднял трубку и она услышала его теплый спокойный голос.

– Я могу освободиться на целый день, до самого вечера, – сказала она.

– Когда?

– В четверг, хорошо?

– Конечно! Где-нибудь вместе проведем ленч. Вот так они и договорились.

…Энни положила деревянную ложку в раковину к грязной посуде.

– Мартин, обед готов.

– Отлично!

Вечер прошел, как обычно. Но в эту ночь Энни плохо спала, беспокойно ворочалась, разрывалась между чувством вины и счастьем от предвкушения предстоящей встречи.

Утром, когда дом опустел и все затихло после торопливых сборов, она медленно, как во сне, обошла все комнаты, поправила подушки на старой софе, завела маленькие французские часы на каминной полке и, наконец, поднялась наверх. Энни подержала в руках флакон лосьона для тела, потом открыла ящик комода и посмотрела на белье, аккуратно уложенное там. У нее был один комплект дорогого шелкового белья, но это был подарок Мартина, сделанный им год назад на ее день рождения…

Энни взяла простое обычное белье и задвинула ящик. Потом сняла с вешалки вельветовое платье и одела его, стараясь не смотреть на свое отражение в зеркале платяного шкафа. Одевшись, Энни пошла в ванную, зачесала свои волосы так, чтобы они волнами легли вокруг ее лица. Немного поколебавшись, она достала пару гребней из черного янтаря, которые ей подарила Тибби, сказав при этом: «Мне они не нужны, у меня волосы стали слишком редкие». Этими гребнями Энни заколола волосы назад и только теперь посмотрела на себя в зеркало. Глаза блестели, на скулах горели пятна румянца, словом, вид у нее был такой, будто она собиралась сделать нечто ужасное и отчаянное. В полдень она одела свое серое пальто, купленное взамен того, что было на ней тогда, на Рождество. Господи, когда это было? Энни взяла чековую книжку, оставленную Мартином, и положила ее в сумку. Несколько мгновений она стояла глядя на телефон, думая, что еще есть время позвонить Стиву. «Скажу, что не смогу прийти». И тут же подумала о том, как он сидит в своей пустой квартире и ждет ее прихода.

«Я должна идти. Я не могу сейчас звонить. Не сейчас».

Энни вышла из дома. Она собиралась как обычно захлопнуть дверь, но на этот раз, что-то остановило ее, и она тихо прикрыла за собой. Та издала легкий, мирный щелчок.

Стив жил на последнем этаже огромной многоэтажки, недалеко от района Харроудз. Энни вошла в зеркальный лифт, и он повез ее наверх. Она старательно отворачивалась от собственных неприветливых отражений. Наконец, двери открылись и, Энни оказалась в длинном коридоре, устланном толстыми коврами. Она заколебалась, бросила последний взгляд на свое отчаянное, испуганное лицо в зеркале лифта и пошла, утопая в глубоком, мягком ворсе. Энни позвонила, и Стив медленно открыл дверь.

Он поцеловал в щеку, взъерошил ей волосы и произнес:

– Заходи.

И она вошла вслед за ним.

Комната казалась пустой, удивительно высокой, была окрашена в серые и кремовые тона. Немногочисленная обстановка производила впечатление изысканности и достатка. В дальнем углу комнаты стоял длинный черный стол, заваленный бумагами.

– Ты работаешь? – спросила Энни. В этом окружении Стив внезапно показался ей совсем чужим, незнакомым.

– Пытаюсь… – его кривая усмешка выдала волнение и тревогу, которую он испытывал так же, как и Энни. Он спросил:

– Хочешь чего-нибудь выпить?

Энни вспомнила разговор, который они когда-то вели в больнице. Стив тогда сказал: