Текст книги "Преступный режим. «Либеральная тирания» Ельцина"

Очевидное отсутствие корректировок в правительственном курсе в сторону прагматизма в сложных условиях вынудило парламент пойти на самостоятельное проведение мер в области социальной политики. Это прежде всего усиление контроля за социальной политикой и, как ключевое звено, укрепление Пенсионного фонда в статусе независимого от правительства органа, аккумулирующего средства, направляемые на пенсионные цели. Это давало возможность парламенту более или менее постоянно поддерживать уровень пенсионного обеспечения людей.

По инициативе парламента были приняты акты о возможности купли-продажи дачных, приусадебных участков, имеющихся у 73% семей Российской Федерации, о безвозмездной передаче в частную собственность жилья, целый ряд нормативных актов, направленных на повышение минимального уровня заработной платы, пенсий и студенческих стипендий. Эти меры имели задачу конкретного улучшения положения людей. Собственно, все эти меры, предпринятые парламентом со второй половины 1992 года, практически «спасли» правительство от позорного изгнания еще в сентябре – октябре 1992 года, а экономику – от полного развала. Однако общей ситуации в стране действия парламента изменить не могли. К тому же многие позитивные идеи парламента блокировались шумными акциями ультрарадикалов, бездумно поддерживавших обанкротившуюся правительственную политику. Продолжалось налоговое «удушение» регионов и предприятий. К тому же правительство и президент встали на путь введения косвенных налогов. А массированная пропаганда о чудодейственности западной помощи в размере 24 млрд долларов парализовала волю предпринимателей, хозяйственных руководителей, внесла беспокойство в общественное мнение и во многом повлияла на результаты решений VI Съезда народных депутатов. К этому времени (март 1992 года) стало уже предельно ясно, что надо было заменить ни к чему позитивному не способное правительство Гайдара. Но этого не произошло. Поэтому экономическое состояние общества продолжало непрерывно ухудшаться. Все это, конечно, ослабляло позиции исполнительной власти во главе с Ельциным, что сильно меня беспокоило. Не способный к серьезному анализу, не терпящий критики, он уже начинал ненавидеть всякого, кто говорил правду, кто был способен на объективный анализ. Но я продолжал с ним работать, хотел тесного взаимодействия в работе, исходя из наших общих задач и общей ответственности за судьбы Отечества.

...Британский посол, посетив меня, пригласил на завтрак в посольстве с госпожой Маргарет Тэтчер, прибывшей с неофициальным визитом в Москву. Ее партия консерваторов проиграла в 1990 году парламентские выборы лейбористам Мэйджора, и она уступила пост главы правительства после почти 12-летнего правления. Согласился. Завтракаем, разговариваем о чем-то, я делаю комплименты относительно ее удачной экономической политики в 80-х годах. Она, в свою очередь, расспрашивает о законодательной деятельности Верховного Совета, восхищается нашей августовской (1991 года) победой. Вдруг открывается дверь, входит посол и... Гайдар. Госпожа Тэтчер с наигранной радостью приглашает гостя присоединиться к нашей «интересной беседе». Разумеется, я поддакиваю с неменьшим радушием, хотя про себя думаю: «Что это за затея?»

Тэтчер переводит разговор на «взаимоотношения», говорит: «Вы, господин спикер, человек очень талантливый и опытный. Господин Гайдар не такой опытный публичный политик, как вы, но он очень хорошо понимает, какие реформы нужны России. И поэтому вам обоим нужно работать дружно».

Гайдар вступает в разговор, говорит, что напрасно Руслан Имранович критикует его, Гайдара, либерализацию цен: «Госпожа Тэтчер может подтвердить, что такая мера – необходимое звено в начальный этап реформы»... Тэтчер восклицает: «Совершенно верно!»... И начинает по-старчески увлекаться, долго и скучно рассказывает о ситуации, с которой она столкнулась в Англии, когда пришла к власти в 1979 году, какие ей препятствия чинили и как она одержала великую победу и т.д.

Гайдар с жаром продолжает тему. Прошло минут 30 в такой «их» беседе-диалоге. Мне скучно, молчу, изредка вставляя какие-то ничего не значащие реплики, в том числе одобрительные, когда говорила Тэтчер. Наконец, Тэтчер обращается ко мне с вопросом:

«Как вы думаете, господин спикер, получится у вас совместная работа с господином Гайдаром?»

Я отвечаю: «Госпожа Тэтчер, могу вам, так же как и всем другим, кто задает мне этот вопрос, ответить самым искренним образом: все зависит от самого господина Гайдара. Если он найдет в себе силы работать совместно с парламентом, мы, несомненно, найдем самые лучшие решения для успеха. Россия – это не Великобритания. У нас – другие условия, поэтому и парламенту, и правительству надо учитывать эти наши конкретные российские условия. Если говорить о нашем правительстве, оно по нашей Конституции, не является избранником народа и несет полную ответственность за свою деятельность не перед народом, а перед президентом и парламентом. Если правительство Гайдара добьется успехов в проведении реформы – оно долго будет управлять страной, если нет – уйдет в отставку. Мы все – и парламент, и правительство, и президент – не коммунистические вожди, мы не должны во что бы то ни стало цепляться за власть... А теперь, если вы позволите, госпожа Тэтчер, господин посол, я вынужден вас покинуть, меня ждут дела...» — и ушел.

...Через год один «эпизод» в связи с госпожой Тэтчер вызвал повышенный интерес в нашем и британском обществах, во всяком случае, в прессе наблюдался ажиотаж. Давая кому-то интервью, госпожа Тэтчер допустила крайнюю бестактность – она высказалась в том плане, что российский парламент не отражает «новую ситуацию» и ему следует самораспуститься; он оказался не способен принять демократическую конституцию и т.д.

Буквально в эти же дни, когда наша пресса оживленно обсуждала высказывания «великой Маргарет Тэтчер» – низкопоклонства в русском обществе всегда хватало, – у меня была телевизионная беседа с Олегом Попцовым, руководителем российского телецентра. Его, конечно же, интересовали мои «впечатления» относительно «рекомендаций» госпожи Тэтчер.

Я ответил следующим образом: «Мне неинтересны дилетантские суждения разного рода гастролеров, которые с умным видом говорят большие глупости... Что же касается конкретно госпожи Тэтчер, я посоветовал бы ей обратить внимание на то, что у Англии вообще нет конституции – никакой. Но я ведь не пытаюсь им «советовать», как было бы хорошо, если бы Англия приняла конституцию...

Или возьмем другой вопрос – что это за прославленная британская демократия, когда верхняя палата парламента формируется некими наследственными джентльменами-дворянами? Где же здесь демократия? – Непорядок! – Срочно отмените эту «палату», пусть эти джентльмены занимаются охотой на лис в своих поместьях! Или другая британская проблема – десятилетиями идущая война в Северной Ирландии, в Ольстере. Так что у Англии множество своих внутренних проблем, и их политикам следует искать пути их решения, а не соваться дилетантски в дела чужие. Мы лучше всяких «заезжих бабешек» знаем, как надо решать наши проблемы...»

Вся страна была в восторге от словосочетания «заезжая бабешка». Ну а радикал-демократы неистовствовали: «Как посмел Руслан Имранович так высказаться об уважаемой леди!»

...Принимал я позже, спустя какое-то время, делегацию палаты общин британского парламента. Один из депутатов, прощаясь, говорит: «Господин спикер, некоторое время тому назад вы задали нелегкую работу для всего нашего парламента, не говоря уже о госпоже Тэтчер – мы искали точный смысловой перевод понятия «заезжая бабешка». Нам дали чуть ли не десяток толкований, пока мы не поняли истинный смысл. У вас хороший юмор...»

...В 1989 – 1992 годах процессы прямого распада доминировали не только в отношениях между Союзным центром и Союзными республиками. Однако лидировала в стремительном развитии этих процессов Россия – здесь публично, с неимоверным пылом разного рода политиканы обсуждали вопросы о перспективах Уральской, Вологодской, Сибирский, Дальневосточной и иных республик, – которые, на их взгляд, должны были стать «преемниками» РСФСР. Не говоря уже о том, что ее автономии, а их было 21, должны были, по мнению тогдашних аналитиков, – получить «полную независимость». Юрий Афанасьев, Галина Старовойтова, Гавриил Попов и другие «теоретики» той эпохи, чьи взгляды абсолютно доминировали в столичной прессе (дело обстояло приблизительно так, как ныне происходит с идеями кремлевской бюрократии), – рассуждали о том, что на «территории РСФСР должно появиться 30 – 35 независимых государств». Высказывание Ельцина в адрес автономий... «глотайте суверенитет столько, сколько проглотите...» – не было импровизацией; он находился под сильнейшим влиянием взглядов этих людей. Но я тогда занимал слишком сильные позиции во власти, и никто не мог игнорировать меня, поэтому все то, что я говорил, мгновенно публиковалось...

У меня в тот период была совершенно другая позиция, покоившаяся на четких классических представлениях о том, что такое государство. С самого начала дискуссий относительно «суверенитетов республик» я публично заявил (можно сделать подборку газет и журналов того периода с моими статьями и интервью на эту тему), что «суверенитет республик, входящих в состав России, может быть достаточно обширным, но ограничиваться тем пределом, когда начинается распад государства России... Здесь следует руководствоваться отношениями между целостностью и частями этого целого, то есть между «государством как целым» и «его республиками как частями» этого «единого, целого и неделимого»... «Часть» не может стать равной «целому» – такова логика и диалектика...».

Помнится, возмущенный моей жесткой позицией в этом вопросе, председатель Верховного Совета Башкирии Муртаза Рахимов, человек прямой и честный, на одном из совещаний, которое проводил Михаил Горбачев в Кремле, пожаловался ему на меня. Он тогда сказал примерно следующее: «Михаил Сергеевич, вы разберитесь с Хасбулатовым. Председатель Верховного Совета РСФСР Борис Ельцин нам, автономиям, дает столько суверенитета, «сколько мы можем проглотить», а его первый заместитель, Хасбулатов, отнимает этот суверенитет у нас он утверждает, что в таком случае следует ждать распада РСФСР, ссылается на Аристотеля, Платона и Гегеля. Но нам, республикам, Гегель ни к чему – нам нужен суверенитет...» ... Горбачев благодушно улыбается, чертит руками круги, говорит, что «поправит Руслана», «не беспокойтесь»...

В общем, дела обстояли очень плохо... Общество, находившееся в окончательном упадке в результате «гайдаровских» реформ, даже не замечало, что дело идет к стремительному распаду Российской Федерации. Сепаратистская активность Татарии и особенно Чечни, ее главаря, отставного генерала Дудаева, преподносилась столичной печатью как «героическая борьба с остатками империи». Такие газеты, как «Известия», «Московский комсомолец», «Московские новости», «Комсомольская правда», десятки других столичных изданий были переполнены восторженными описаниями каждого жеста, мимики, слов... Дудаева – этого «последнего доблестного солдата Империи», ведущего «неравный бой с Хасбулатовым, цепляющимся за ...прогнившую Российскую Империю...» Таковы были слова и мысли публикаторов этих газет, ныне «забывших» эту свою позицию и полагающих, что История тоже предаст ее забвению. Наивные люди! История ничего не забывает. Уйдут в небытие доминирующие ныне в политической жизни страны ельцинисты, и все станет предметом беспристрастного анализа со стороны теперешних наших ребятишек – студентов, которые сами разберутся в правде 90-х годов.

Несмотря на все баталии вокруг экономической реформы, мы в Верховном Совете не могли не заниматься еще более сложной проблемой, какой представляла собой задача сохранения единства страны. Еще на II Съезде народных депутатов, осенью 1990 года, я делал Доклад относительно Союзного и Федеративного договора. Тогда мои слова оказались вещими. В частности, мною было сказано, что если мы не сумеем в ближайшее время подготовить и заключить Союзный договор, страну ждут большие беды. После распада СССР процессы дезинтеграции перекинулись на Россию – автономные республики требовали чуть ли не полной самостоятельности, области и края провозглашали себя «республиками», шантаж регионов центра приобретал всеобщий характер.

Слабое до беспомощности, крайне неэффективное и не авторитетное федеральное правительство само являлось источником роста сепаратизма и регионализма республик, областей и краев. И можно со всей ответственностью заявить: если бы центр политического процесса в 1991 – 1993 годах плавно не переместился бы из Кремля в Парламентский дворец – не было бы сегодня единой России. И скорее всего, реализовалась бы идея некоего конгломерата полуколониальных государственных образований (30 – 35 субъектов) на территории России, как прогнозировали в своих тогдашних публикациях и зарубежных выступлениях лидеры радикал-демократов. Только такое расчленение России, полагали они, может «окончательно» решить вопрос о «русской империи». Забегая вперед, скажем, этими концептуальными идеями руководствовались они, когда открыто поддержали мятежный режим генерала Дудаева. Они хихикали в прессе, когда грозненские мятежные власти приняли смехотворное решение о «лишении депутатского мандата Р.И. Хасбулатова»...

Правительство и президент, столкнувшись с неодолимыми для них препятствиями, вообще отказались от задачи разработать и подписать более или менее приемлемый Федеративный договор. Страна неумолимо двигалась в направлении распада. Зарубежные печатные органы 1992 года были переполнены статьями, авторы которых с тревогой писали о неминуемом хаосе в России, который наступит в результате феодализации Российской Федерации. Вот в такой обстановке я лично взялся за разработку Федеративного договора, который скрепил бы все субъекты России в едином конституционном акте, в котором были бы четко определены права, полномочия и взаимоотношения на трех уровнях: республики, области и края, автономные области.

Не буду описывать все проблемы и трудности, которые приходилось преодолевать. Сообщу лишь, что приходилось приглашать к себе лично чуть не всех руководителей регионов, согласовывать с ними едва ли не каждый пункт Договора, учитывая при этом конституционные ограничения. Полагаю, что лишь высокий авторитет парламента, понимание всей российской провинцией того обстоятельства, что именно парламент в настоящее время выступает единственной дееспособной государственно-политической властью в стране, помогли нам добиться успеха. 29 – 30 марта в стенах Парламентского дворца состоялось полное одобрение текста Федеративного договора. Он состоял из трех блоков, или трех разновидностей договора.

Первый блок. Это – Договор между Российской Федерацией и республиками в составе России.

Второй блок. Это – Договор между Российской Федерацией и областями и краями России.

Третий блок. Это – Договор между Российской Федерацией и национальными округами и автономной Еврейской областью.

Все они были представлены председателями местных парламентов и главами исполнительных органов власти. И все они, как главы субъектов Российской Федерации, подписали три документа (республики – один, области и края – второй, национальные округа – третий). Таким образом, сторонами Договора стали, с одной стороны – субъекты Федерации, с другой стороны – Россия, в лице ее центральной власти – Верховного Совета. И соответственно, от имени России, центральной власти, все три Документа подписал Председатель Верховного Совета России Хасбулатов, а от имени ее субъектов – главы администраций и председатели соответствующих парламентов (Верховных советов республик, областей, краев, национальных округов). Все эти три документа в своей совокупности составили ФЕДЕРАТИВНЫЙ ДОГОВОР; он на очередном Съезде народных депутатов был инкорпорирован в Конституцию России. Таким образом, мы конституционно превратили Россию в Договорную федеративную Республику. Так был разрушен автономный процесс распада Российской Федерации.

И самое интересное – ни у кого из участников этого судьбоносного Совещания не возник вопрос: почему этот Федеративный договор не подписал президент Ельцин, не говоря уже о правительстве России? Ответ прост: руководители автономных республик, краев и областей – раньше других политических и иных сил – поняли (в силу своей вынужденной «заземленности»): политическая и государственная Власть реально находится в Парламентском дворце, у Верховного Совета, а не в Кремле. До подписания Федеративного договора о таком факте говорили только отдельные аналитики, а с этого момента, 30 марта 1992 года, не понять это было уже невозможно – слишком наглядным было это историческое событие.

Содержанием Федеративного договора являлось точное установление полномочий субъектов Федерации и описание этих полномочий. Тем самым был положен конец бесконечным спорам относительно предмета ведения полномочий Центра и провинций этого Центра. Отныне политические дискуссии, расшатывающие Россию, прекращались, а в случае возникновения спора начинали действовать Конституционные суды. Таким образом, был остановлен процесс распада России.

Это был грандиозный успех (и «мой личный успех»); и даже не просто Верховного Совета, – грандиозный результат всей нашей государственной политики, выдающееся достижение страны. Успех был достигнут благодаря нашей решительности, динамизму, умению найти компромисс, не выходя за рамки Конституции, уважительному отношению к лидерам всех и каждого из субъектов страны. В течение двух дней (чуть ли не до полуночи) я и мой заместитель Юрий Яров – не считая большой группы ученых-специалистов области конституционного и административного права – работали с этими руководителями, уделяя им повышенное внимание. В случае затруднения с каким-то конкретным лицом я приглашал его в свой кабинет, согласие достигалось, и работа продолжалась. В этой работе не участвовали только руководители двух республик – Татарии и Чечни. Но это я не считал уже большой проблемой – важно было достигнуть согласия чуть ли не с 70 субъектами России. С «двумя» я как-нибудь справлюсь – позже, так размышлял я, будучи совершенно уверенным в полном успехе всего этого предприятия.

Другой фактор успеха – это правильная тактика в отношении Кремля. Если бы «подключил» людей Ельцина – это был бы неминуемый провал. Ельцин поручил бы это «дело», например, Сергею Шахраю, тот неумолимо начал бы конфликтовать с лидерами провинций, последние, в свою очередь, раздраженные таким отношением, просто покинули бы Москву. Поэтому я строго запретил Ярову никого из Кремля не приглашать, проекты наших рабочих документов никому не показывать. Эта тактика дала блестящий успех...

Это событие оказало ошеломительное воздействие на Кремль... Я еще подводил «промежуточные» итоги, выступая перед участниками этого Исторического Совещания (а всоседнем помещении, там же на 2-м этаже Белого дома, накрывались столы для торжественного ужина), как мне позвонил Ельцин.

Ельцин: Руслан Имранович, я слышал, что вы успешно завершили работу с Федеративным договором, подписали документ. Это – очень хорошо. Но, может быть, я тоже поставлю свою подпись – я ведь президент страны. А тут такое дело, как будто меня и нет... Как вы смотрите на мое предложение? Люди еще не разъехались?

Я: Борис Николаевич, это хорошая идея. Будем считать, что я подписал с руководителями субъектов своего рода «предварительный Договор». От имени Российской Федерации подписи мы можем поставить вдвоем. Я не только не возражаю, но и приветствую ваше решение. Но учтите только одно – никакой ревизии документа, иначе – все «взорвется».

Ельцин: Я понимаю, уверен, что в тексте все то, что следует отразить, я знаю, что вы все контролировали лично.

Я: Хорошо, Борис Николаевич, дайте нужные указания к торжественному акту.

Ельцин: В таком случае, я даю задание, чтобы завтра, 31 марта, в Большом Кремлевском дворце приготовили все необходимое для этого торжественного события.

Я: Согласен, я выделю для оказания помощи Юрия Ярова, пусть с ним свяжутся организаторы. Попросите также пригласить Председателя Конституционного суда Валерия Зорькина, а может быть – и весь состав Суда.

Ельцин: Хорошо, это будет правильно.

Я: Борис Николаевич, надо, чтобы был хороший ужин.

Ельцин(довольный): Конечно, а как же без ужина. Я скажу, чтобы все было на высшем уровне...

Я вернулся в зал – все заметили мой уход, ждут. Я сообщил, что звонил Ельцин, передает нам всем свою искреннюю благодарность и поздравления. Он на радостях приглашает всех в Кремлевский дворец для торжественного акта подписания и дает ужин. Кто-то спросил: а не будет ли попытки «пересмотра» положения Договора? Я успокоил, заверив, что об этом и речи не может идти. Все были необычайно довольны. Их, региональных лидеров, не меньше нас, конечно, беспокоила неопределенность с позицией Кремля вокруг Федеративного договора. И завершение с таким согласованным результатом, конечно, рассматривалось ими как выдающийся успех в нашем общем деле по сохранению единства страны. Ведь они по большому счету были искренними патриотами России.

Вечером 31 марта в Большом Кремлевском дворце мы подписали Федеративный договор уже с участием Ельцина... Помню слова Валерия Зорькина уже на торжественном ужине:

– Руслан Имранович, кроме вас, никто в стране не сумел бы разработать этот Документ и привести субъекты к его подписанию. Вы сами представляете значение того дела, которое вы только что сделали?... Конечно, я понимал.

...Затем мы инкорпорировали этот Договор на очередном Съезде народных депутатов в Конституцию страны, и он приобрел конституционный характер. Так была буквально спасена Российская Федерация от грядущего распада, к которому она приближалась. В том числе благодаря ельцинско-гайдаровской деятельности в 1992 году.