Текст книги "Сергей Королев"

Разобраться в ситуации Тухачевский поручил начальнику УВИ Терентьеву. Клейменов уже приходил к нему и представил дело в своем свете. Терентьев знал и Клейменова, и Королёва, и понимал, что объединить ГДЛ и ГИРД, соперничавших друг с другом, будет сложно. Получалось, что все хотели этого объединения, приложили колоссальные усилия, чтобы оно произошло, а вместе ужиться – не могли. Возможно, масла в огонь подливало то обстоятельство, что Клейменов был умудренным опытом человеком, и Королёв ему казался пусть талантливым, но юнцом. А где это видано, чтобы мальчишки указывали старшим. Были и другие обстоятельства. РНИИ создавался для того, чтобы заниматься не полетами в космос, а военной ракетной техникой. Ленинградцы до объединения состояли в военном ведомстве, а москвичи в общественной организации Осоавиахим. Военным с гражданскими всегда тяжело было ладить. По решению начальника научно-технического управления ВСНХ СССР Николая Ивановича Бухарина, Королёва отстранили от должности. Вместо заместителя начальника РНИИ была введена другая должность – главного инженера. Эту должность занял Георгий Эрихович Лангемак.

Конфликт между Королёвым и Клейменовым не утихал, а наоборот, разгорался. Клейменов попытался сделать так, чтобы Сергея Павловича исключили из РККА – не вышло. Он заявил начальству, что работать дальше с Королёвым невозможно. В ответ Королёв написал Тухачевскому письмо, в котором сообщил, что Клейменов некомпетентен – ракеты на твердом топливе не смогут дать скорости, высоты и дальности полета, которые потребуются для нового вооружения РККА. Сергей Павлович жаловался, что жидкостным ракетным двигателям не уделяется должного внимания. Он пытается заступиться за сотрудников, которых уволил Клейменов, а это были классные специалисты. Тухачевский дает распоряжение разобраться.

Ему доложили, что если руководителем останется Клейменов, то Королёва придется уволить, а с ним уйдет группа специалистов (Победоносцев, Тихонравов и др.). Напрашивался вывод, что с должности нужно снять Клейменова. Но как-то получилось, что пока искали подходящего «кандидата», шум поулегся, и Клейменова оставили начальником института.

Королёв теперь работал старшим инженером в отделе, занимавшемся жидкостными ракетами. Руководил отделом Алексей Стеняев, далеко не лучший специалист в ракетной технике. Заведующим 8-м сектором, в состав которого зачислили Королёва, был Евгений Щетинков. В отделе работали над кислородными и азотнокислотными двигателями, бескрылыми и крылатыми ракетами, занимались керамическими покрытиями камер сгорания, защищавшими их от высоких температур, искали состав нового жидкого топлива.

Королёву был нужен мощный реактивный двигатель для ракетоплана. Но такого двигателя нет, есть только маломощные. Значит, надо уменьшить планер и найти подходящее отношение тяги двигателя к весу аппарата. Королёв строит ракетопланы с размахом крыльев около двух метров, продолжает испытывать ракеты. Прогорела камера сгорания – облицевали керамическим покрытием. Ракета сорвалась в пике – поставили на нее автомат, обеспечивающий ей устойчивость в полете.

Королёв и Евгений Щетинков работали над новой ракетой «216». Стартовой площадкой для нее была тележка с разгонными пороховыми ракетами, которая должна была катиться по рельсам. Королёву едва удалось уговорить Клейменова и Лангемака выделить деньги на эту работу. Дорогая затея, один 60-метровый рельсовый путь чего стоит. При этом неизвестно, взлетит ли ракета.

Наступил день старта. Королёв и Щетинков сильно нервничали, готовность ракеты проверяли несколько раз, каждую мелочь: кинокамеру для фотосъемки, самописцы движения рулей, шашку дымового трассера, штуцера воздушных баллонов.

Было тепло. Жидкий кислород испарялся, окутывая ракету, лежавшую на тележке, облаком паров. Пришлось доливать жидкий кислород в крылья ракеты. Нулевая готовность. Запалены пороховые ракеты тележки, она понеслась вперед с неимоверным треском, из хвоста ракеты ударило рыжее пламя – взлетела! Ракета сделала «мертвую петлю» и врезалась в землю. Раздался взрыв. Но это был уже успех. Для Королёва главным было, что ракета взлетела.

Создание и запуск жидкостных ракет требовали серьезных затрат. А смета у Королёва – на все работы только 190 тысяч в год. Надо было как-то вписываться в ее рамки. Тогда Сергей Павлович решает отрабатывать систему управления полета на пороховых ракетах. Они по устройству были гораздо проще жидкостных и стоили гораздо дешевле. Над пороховыми ракетами Сергей Павлович работал с Михаилом Дрязговым. Сделали несколько маленьких ракет весом всего пять-десять килограммов. Запускали «объект 48» (так называли эти ракеты) на Софьинском полигоне. Поначалу они были совсем неуправляемыми – в полете вели себя непредсказуемо. Однажды одна из них полетела в сторону здания штаба полигона. Начальник полигона пригрозил Королёву, что если ракеты и дальше так будут летать, он выгонит его и Дрязгова с полигона. Ракеты летали нормально при работающем двигателе, но как только сгорал порох, становились неуправляемыми. Сергей Павлович обратился за консультацией к профессору Политехнического института, первому в России дипломированному специалисту по самолетостроению Владимиру Петровичу Ветчинкину. Тот подсказал, что надо делать. Опыты с маленькими ракетами закончились. Изготовили две больших. Одна из них – ракета «217-1» – весила больше сотни килограммов. Во время первых испытаний 6 октября 1936 года «217-1» довольно долго, около километра, летела устойчиво, потом кувыркнулась и вошла в землю. Вторая ракета в тот же день взорвалась на старте. Королёву ничего не оставалось, как учесть ошибки и продолжать работать дальше.

Между тем возник очередной конфликт. Бывшие ГИРД и ГДЛ, несмотря на объединение, по-прежнему соперничали между собой. Они представляли два разных направления в ракетных двигателях. Гирдовцы – Тихонравов, Душкин и Костиков – работали с жидким кислородом, Глушко из бывшего ГДЛ работал с азотной кислотой и ее производными. Каждый из соперников считал лучшим «свой» окислитель.

Королёв начинал работать с кислородом. На кислороде взлетели ракеты Тихонравова и Цандера. «216» тоже взлетела на кислороде. Но что это были за полеты – носом в землю… Двигатели Глушко работали лучше. Спорить было не о чем. Выбирая двигатель Глушко, Королёв продолжал поддерживать направление Тихонравова, Стеняева, Душкина. Он считал, что нельзя отказываться от жидкого кислорода из-за неудач.

Сергея Павловича не смущало, что его считали ренегатом. Он часто беседует, прогуливается с Глушко. Ракета должна быть новой – не поправленный вариант «216», а другой, отличной от всех предыдущих ракет, чтобы не повторялась где-то вкравшаяся ошибка. Задачу, поставленную перед предыдущими ракетами – управляемость в полете, – для новой ракеты Королёв не отменял. Ведущим конструктором по новой ракете Королёв назначил молодого ленинградского инженера Бориса Раушенбаха.

Раушенбах был моложе Королёва на восемь лет. Так же, как и Сергей Павлович, он был очарован авиацией с детства: у Королёва интерес к авиации проснулся с полета Уточкина, Раушенбаху отец когда-то выписал журнал «Самолет». И Королёв, и Раушенбах строили планеры. Внимание обоих в свое время привлекли бесхвостки Черановского. Но Раушенбаха, в отличие от Королёва, интересовало в бесхвостке совсем другое – почему она не переворачивается в воздухе? Сергею Павловичу нужен был человек, увлеченный проблемами устойчивости и управления ракет. Он нашел Раушенбаха.

Королёв жил ракетами. Естественно, он хотел, чтобы важностью дела его жизни прониклись и остальные. Рассказать, что собой представляют ракеты, объяснить их возможности – нужен журналист, который бы мог толково написать об этом. Королёв знал, что и как надо рассказывать. Вот если бы записали с его слов. Однажды он понял, что если знает, что и как надо рассказывать о ракетах, то и писать о них надо самому.

Журналист нашелся – Евгений Бурче, давнишний знакомый по Коктебелю, летчик. Королёв написал небольшую, в пять авторских листов, книжку «Ракетный полет в стратосферу». Евгений Бурче редактировал ее в Воениздате. Книга была издана весной 1935 года. Она понравилась Циолковскому, ее отметили в журнале «Самолет». Однако в РНИИ к книге отнеслись иначе. На одном из собраний Андрей Григорьевич Костиков, активно поддерживавший во всем Клейменова, поднял вопрос о том, что в ней есть иллюстрация летящего ракетоплана. На самом деле ракетоплан ни разу не летал. В книге действительно были помещены две фотографии, на одной из которых запечатлен взлет ракетного планера, на второй – ракетоплан в полете. Это был фотомонтаж, который сделали Королёв и Бурче. Видимо, им очень хотелось, чтобы ракетоплан все-таки летал. Или же Королёв так сильно верил, что ракетоплан действительно полетит в скором будущем, и хорошо представлял, как это будет выглядеть, что решил с помощью этого фотомонтажа опередить события.

Ракетоплана еще нет, но Королёв в курсе работы конструктора Черановского, занимавшегося высотным скафандром. Более того, Сергей Павлович считает, что у скафандра должен быть гермошлем, как у водолаза, и электрообогрев. Будущий ракетоплан – вот о чем думал Королёв, когда обсуждал в Военно-воздушной академии конструкцию патронов с перекисью натрия для регенерации воздуха и систему дополнительного обогрева кабины машины для полетов в стратосфере.

Но своими силами ракетоплан не построишь. Каким-то образом надо было включить его в план работ института. И Королёв кому-то доказывает, кого-то уговаривает, кому-то внушает мысль о том, что над ракетопланом необходимо работать. Сила убеждения этого человека была такова, что члены техсовета согласились заслушать его доклад «Эскизный проект ракетоплана с ракетным двигателем (объект 218)» и даже утвердили его. Королёв не остановился на достигнутом. Он составил программу испытаний.

Если не получается добиться желаемого напрямую, надо действовать хитростью. Чтобы ракетоплан не остался на бумаге в решении техсовета, Королёв требует дополнить пункт об утверждении эскизного проекта программой испытаний. Если будут испытания, значит, машину построят. Для пущей важности, в этой программе Сергей Павлович назвал ракетоплан «ракетопланом-лабораторией» и присвоил ему индекс «218-1». Это автоматически означало, что за первой моделью последуют другие. И 16 июня 1936 года на заседании техсовета Королёв добился своего.

* * *

Еще в начале 1935 года в РНИИ Сергею Павловичу выделили комнату. До этого времени они с женой жили в квартире на Октябрьской улице, вместе с матерью и отчимом. Двум семьям там было тесновато. Наконец-то у Королёва появилось свое жилье. Дом, где выделили комнату, находился рядом с катком «Динамо».

Первое, что увидели Ксения и Сергей, когда вошли – темный захламленный коридор, уставленный сундуками. На стенах висели оцинкованные корыта, стиральные доски и велосипеды. Столы на общей кухне были заставлены керосинками, примусами и кастрюлями. Смешавшиеся запахи табачного дыма, щей и вываренного белья проникали в каждую щель. За дверью не скрыться от визга детей и громких голосов соседей. Вся жизнь – на глазах чужих людей. Сергей Павлович и Ксения переночевали в этой комнате несколько раз и вернулись на Октябрьскую. Королёву нужна была тишина, чтобы работать по вечерам, Ксения ждала ребенка и оставаться одна в коммунальной квартире среди скандалов соседей и грохота кастрюль просто боялась.

Королёв надеялся, что жена родит ему дочь – даже имя для девочки придумал в Исарах (Крым), куда ездил по путевке в санаторий в октябре 1934 года. Это был привилегированный санаторий для начсостава Главного управления Гражданского воздушного флота. О путевке для Королёва позаботился Тухачевский. Санаторий был расположен неподалеку от развалин старинной генуэзской крепости и водопада Учан-Су. Вокруг горы, сосновые леса. В октябре отдыхающих было человек десять-двенадцать – не больше. Всех разместили в одном двухэтажном коттедже. Образовался тесный, маленький мирок. Отдыхающие гуляли в округе, лазали по горам, по вечерам слушали патефон, танцевали. Сергею Павловичу все это очень быстро надоело. Особенно досаждали ему пустые, ничего не значащие разговоры о красотах природы. Он брал малокалиберную винтовку и уходил стрелять. Это как-то его отвлекало. Отдыхающих возили машиной на пляж в Ялту. Но море было уже холодным для купания. Кухня в Исарах была замечательная, к обеду всегда подавали сухое вино «Мысхако». Отдыхающие были настроены благодушно, и только Королёва все раздражало: и жизнерадостные соседи по коттеджу, и танцы под патефон, и «Мысхако», и стрельба, и беременная жена. Он нервничал без работы, ракетоплан словно звал его.

Наташа родилась 10 апреля 1935 года. В родильный дом забирать дочь Сергей Павлович поехал с матерью Марией Николаевной. На Октябрьской появилось прибавление. Весной 1936 года Королёв получил отдельную квартиру в ведомственном доме № 28 на улице Конюшковской. Кроме него в этом доме поселились коллеги – Лангемак, Победоносцев, Тихонравов, Дудаков, Чернышев, Зуйков, Зуев. В этом же доме жили первые Герои Советского Союза – летчики-полярники Сигизмунд Леваневский, Михаил Водопьянов и Николай Каманин.

Это была небольшая квартира, всего две комнаты, одна из которых была проходной, плюс кухня, прихожая, ванна, туалет. С мебелью было небогато, маленькая Наташа сначала даже спала в оцинкованном корыте, стоящем на двух стульях. Кроватку купили позже. Рядом, в Большом Тишинском переулке жил Щетинков. Евгений Сергеевич приходил к Королёвым каждый вечер не только из-за работы – он был безответно влюблен в Ксению Максимилиановну, что ее несколько раздражало. Сергей Павлович не ревновал жену к скромному романтику Щетинкову, для него – главным была работа. Впоследствии случилось так, что он охладел к Ксении Максимилиановне. Отношения не ладились, он увлекался другими женщинами. А ей не нравилась работа мужа. Ксения считала, что Сергей должен заниматься наукой, а не ракетами, – стало быть, ракеты для нее наукой не являлись. Королёв никому и никогда не прощал такого отношения к его делу.

* * *

26 мая 1937 года был арестован Тухачевский. Известие об его аресте потрясло Королёва. Михаил Николаевич покровительствовал ракетчикам – теперь они остались без защитника. Более того, теперь это покровительство им могли припомнить в любой момент.

Арестовали Клейменова. На следующий день – Лангемака. Сотрудники института испуганно молчали. И. о. директора института назначили Леонида Эмильевича Шварца. Состоялось общее собрание. Повестка дня таких собраний во многих учреждениях была одинаковой: ликвидация последствий вредительства. Но как можно ликвидировать то, чего не было? А людям приходилось это обсуждать. Кого они убеждали в том, что не причастны к вредительству – себя, друг друга? А вдруг кто-нибудь решит донести? Костиков, например – чего только не сделаешь, когда мечтаешь стать начальником института, и у тебя очень много сильных конкурентов. Костиков пишет, не жалеет бумаги, а каждое такое письмо может стоить человеку жизни. Сколько таких доносов было написано – разными людьми, в разных местах. За все свои старания Костиков получил должность главного инженера. Начальником НИИ-3 НКБ (название института с конца 1936 года) был назначен Борис Михайлович Слонимер.

Люди работали в институте по-прежнему. О Клейменове и Лангемаке не вспоминали, как будто их никогда не было.

Для деятельной натуры Сергея Павловича сомнения были очень мучительны. Ощущение тоски и тревоги, поселившееся в его душе после ареста Клейменова и Лангемака, не проходило. Спасение было в работе. Клейменова арестовали, а Королёв в тот же день провел испытания топливных магистралей. Затем довел до ума систему зажигания и закончил программу холодных испытаний двигателя ракетоплана. Написал заключение. Все сделал, как планировал. Теперь слово за военными из академии Жуковского. Его цель – заинтересовать их своим ракетопланом. Слонимер подписал требуемые документы, в академии согласились ознакомиться с расчетами Королёва. Ожидание ответа тяготит его. Сергей Павлович включается в огневые испытания Арвида Палло, которые тот проводил на институтском стенде. Двигатель не запустился из-за дефектов форсунок. Но Королёву и Паяло не привыкать к неудачам – надо отрегулировать форсунки и продолжить испытания. 16 декабря 1936 года двигатель проработал 92 секунды. Шесть раз его запускали и он работал без сбоя.

В это время в институт пришло заключение из Военно-воздушной инженерной академии имени Жуковского. Пакет Королёв получил уже вскрытым. Сергей Павлович тут же прочел документ. Начальник кафедры тактики Военно-воздушной академии РККА полковник Шейдеман и ВРИД начальника кафедры огневой подготовки Военно-воздушной академии РККА майор Тихонов, ознакомившись с запиской Королёва, считали, что необходима дальнейшая работа над ракетными двигателями и широкое внедрение их в авиацию. Чуть ли не каждый день на стенде проходили испытания двигателя. В них, кроме Палло и Королёва, участвуют Щетинков, Глушко, инженеры Шитов, Дедов, слесарь Иванов. Сперва двигатель испытывали на стенде, укрываясь на случай взрыва за броневой плитой. 19 марта 1938 года двигатель решили запустить на раме ракетоплана – как в полете. Но двигатель не запустился. В понедельник 21 марта Королёв с Глушко допоздна сидели на стенде. Глушко все волновался, смогут ли они завтра заменить завихрители горючего и померить температуру, которую дают зажигательные пороховые шашки. Обоим казалось, что температура зажигания недостаточна. А ночью Глушко арестовали…

Отзыв из академии не помог – в институте Королёву опять стали мешать работать над ракетопланом. После ареста Глушко, Костиков сразу припомнил Сергею Павловичу азотную кислоту. Логика была проста. «Вредитель» Глушко использовал в качестве окислителя азотную кислоту, а если Королёв тоже ее использует, то, значит, его разработки – «вредительские». Все это смахивало на бред, если бы не было очень серьезно. Общее собрание членов Осоавиахима РНИИ единогласно исключает Королёва из членов Совета Общества. С 1 января 1938 года без объяснения причин Сергея Павловича из начальника отдела перевели на должность ведущего инженера. Сотрудники избегали его, как будто просто разговаривать с ним было опасно, даже механики на стенде старались держаться от него подальше.

Единственным человеком, который не изменил своего отношения к Королёву, был Евгений Сергеевич Щетинков. Он не боялся говорить о Клейменове, Лангемаке и Глушко. Кто-то из сослуживцев сказал, что Щетинков может себе это позволить, потому что у него туберкулез. Он действительно был тяжело болен. Обычно весной и осенью он уезжал работать над расчетами в Абастумани – погода в Москве в это время года была для него губительна. Но в эту весну он оттягивал отъезд. Он понимал, что жить ему осталось недолго, и хотел напоследок сделать что-то значительное – ракетоплан виделся ему именно таким, и он старался хоть как-то поддержать Королёва. А Королёв продолжал огневые испытания, запланированные еще с Глушко. Работать с азотной кислотой было трудно, механики обжигали руки. На ракетной торпеде взорвались баки. Через неделю Сергей Павлович назначил новые испытания ракеты. Давление было высоким, до сорока атмосфер, – из-за этого вырвало штуцер. Когда справились с неполадкой, Королёв велел залить основные компоненты и продолжить испытания. Арвид Палло отказался – обнаружилась течь, может произойти взрыв. Королёв обратился за поддержкой к стендовикам Волкову и Косятову. Они хмуро промолчали. Сергей Павлович вспылил, сказал, что сам проведет испытания. Подействовало, все разошлись по своим местам, приступили к работе. Давление нарастало с громким шипением, заглушающим звуки. Потом резко наступила тишина…

Королёв стоял, закрыв лицо руками. Между пальцев стекала кровь. Вырвавшийся осколок трубы ударил его в висок. Сергей Павлович выбежал во двор, там и упал. Вызвали «скорую». Королёва отвезли в Боткинскую больницу, где работала его жена. Он пролежал в двухместной палате травматологического отделения две недели. У Сергея Павловича была трещина в черепе, к счастью, удар был скользящим, еще бы несколько миллиметров и…

Королёв выписался и долечивался дома, а когда вернулся в институт, то узнал, что 1 июня Слонимер подписал приказ свернуть работы по ракетоплану. Этот удар был гораздо сильнее, чем попавший ему в висок осколок трубы. За помощью Королёву обращаться было не к кому – Циолковский умер, Эйдеман, Тухачевский расстреляны. Сергей Павлович не собирался сдаваться. Однажды вечером, возвращаясь домой, он заметил слежку – два человека в темных костюмах. После ареста Глушко он понимал, что это рано или поздно произойдет. Королёв медленно поднимался по лестнице в свою квартиру. Хорошо, что жена отвезла Наташу на дачу к бабушке Соне. Девочка не должна видеть, как придут за отцом. В их ведомственном доме почти каждую ночь кого-то арестовывали. Может, обойдется, может, следили за кем-то другим. Королёвы поужинали. Когда раздался звонок в дверь, Сергей Павлович понял, что пришли именно за ним…

Чекистов было трое, с ними дворник. Он уже привык почти каждую ночь быть понятым, и тихо дремал в прихожей на табуретке. В квартире в это время проводили обыск: от дверей по часовой стрелке. Королёв сидел молча на стуле посередине комнаты. Искали лениво, неохотно – по опыту знали, что ничего запрещенного не найдут. Один из чекистов сидел за письменным столом Сергея Павловича и составлял протокол. Где-то за окном лаяла собака. Ксения Максимилиановна, хоть и жила в постоянном напряжении ожидания ареста мужа, к такому повороту событий оказалась совсем не готова, и когда один из чекистов мирно предложил ей собрать вещи, не сразу и поняла – какие вещи, куда. А когда осознала – в тюрьму – дрожащими руками стала доставать из шкафа белье, какую-то одежду. С обыском чекисты закончили только к утру. Уже светало, когда Сергей Павлович стал одеваться. Он написал доверенность на получение зарплаты – больше не было причин медлить. Уходя, сказал жене, как говорили многие арестованные:

– Ты знаешь: вины за мной никакой нет…

Арест Королёва санкционировал Рагинский – заместитель Генерального прокурора Вышинского. Основания для ареста: показания Клейменова, Лангемака, Глушко – все трое называли Сергея Павловича участником контрреволюционной троцкистской организации внутри РНИИ. Следствие по делу Королёва вели младшие лейтенанты оперуполномоченные Быков и Шестаков.

К подследственным применяли самые жестокие методы допроса. Избивали, ставили на «конвейер» – заключенного заставляли стоять у стены без сна, без пищи, а в это время трое следователей сменяли друг друга. Если подследственный терял сознание – фельдшер приводил его в чувство и допрос продолжался. В ящике стола у следователей лежали разные доморощенные приспособления для пыток: куски резиновых шлангов с металлом внутри, плетенки из кабеля со свинцовой изоляцией, бутылочные пробки со вставленными внутрь булавками так, что жало выходило наружу на два-три миллиметра. Через все это пришлось пройти и Королёву. У следователей была какая-то иезуитская логика. У Королёва спрашивали, работал ли он в НИИ-3? Да, работал. Так, институтом руководил вредитель и немецкий шпион Клейменов, значит, Королёв выполнял указания вредителя и немецкого шпиона. Но все сотрудники выполняли распоряжения начальника института, возражал Сергей Павлович и так же получал удар страшной силы в лицо. Ему давали читать показания Глушко. Вот, ваш дружок сознался, что вел подрывную работу с целью ослабления мощи Советского Союза, сорвал снабжение армии азотно-реактивными двигателями. Королёв пытался объяснить, что Глушко, наоборот, делал все, чтобы двигатель ОРМ-65 работал. Тщетно, следователей не интересовали технические подробности. Глушко – вредитель, Королёв работал вместе с Глушко, значит – тоже вредитель.

Сразу после ареста мужа Ксения Максимилиановна поехала на Кузнецкий мост, в приемную НКВД. Ничего утешительного ей там не сказали – арестован, ведется следствие. Она созвонилась с родственниками, вечером собрался семейный совет. Решили, что если хлопотать о Сергее будет Ксения, то ее тоже арестуют. Спасти сына пыталась Мария Николаевна. В НКВД ее не пустили. Она написала письмо Сталину – ответа не получила. Как многие другие матери и жены, она не собиралась опускать руки, но разве можно выиграть у Системы?

Королёв, технарь, погруженный в свои расчеты, искренне не понимал, как можно всерьез интересоваться политикой. Он никогда не вникал в разногласия Троцкого со Сталиным, или, например, Тухачевского с Орджоникидзе. Это интересовало его постольку, поскольку эти люди могли влиять на его дело – ракеты. Только они занимали его ум. И вот Королёва Сергея Павловича обвиняют в преступлениях, обозначенных в статье 58, пунктах 7 и 11 Уголовного кодекса Российской Федерации.

Пункт 7 – это «подрыв государственной промышленности, транспорта, торговли, денежного обращения или кредитной системы, а равно кооперации, совершенной в контрреволюционных целях путем соответствующего использования государственных учреждений и предприятий или противодействия их нормальной деятельности, а равно использование государственных учреждений и предприятий или противодействие их деятельности, совершаемое в интересах бывших собственников или заинтересованных капиталистических организаций, влекут за собой высшую меру социальной защиты – расстрел или объявление врагом трудящихся с конфискацией имущества и с лишением гражданства союзной республики и тем самым гражданства Союза ССР и изгнанием из пределов Союза ССР навсегда, с допущением, при смягчающих обстоятельствах, понижения до лишения свободы на срок не ниже трех лет, с конфискацией всего или части имущества».

Пункт 11 – «всякого рода организационная деятельность, направленная к подготовке и совершению предусмотренных в настоящей главе преступлений, а равно участие в организации, образованной для подготовки или совершения преступлений, предусмотренных настоящей главой».

Прежде всего, Королёва обвиняли в том, что он – член контрреволюционной вредительской организации. Это обвинение, как уже отмечалось, опиралось на показания Клейменова, Лангемака и Глушко, выбитые из них следователями на допросах. Второе обвинение: разработка ракет производилась без чертежей, расчетов и теоретического обоснования, то есть нет документов – нет ракет, а есть только саботаж и обман. На самом деле, чертежи и расчеты, конечно же, существовали, как существовали и протоколы испытаний, и акты экспертиз Технического института РККА, Военно-воздушной инженерной академии имени Н.Е. Жуковского, НИИ № 10 НКОП. Только следователи почему-то не потрудились их посмотреть.

Далее: Королёв специально создавал никуда не годную ракету «217», чтобы задерживать продвижение других, более важных разработок. Вообще-то заказчик – НИИ № 10 в Ленинграде – ракету «217» принял, что было подтверждено актами. И «217-я» не так уж много заняла времени и усилий конструкторов, чтобы отвлекать их от других разработок.

Следующее: не разработана система питания ракеты «212», что сорвало ее испытания. Это тоже не соответствовало истине. Испытания проводились, а без системы питания сделать это невозможно, значит, система все-таки была.

Еще одно обвинение: Королёв создавал ракетные двигатели, заранее зная, что они будут работать только 1–2 секунды, т. е. не будут работать вообще. На самом деле Сергей Павлович лично не разработал ни одного ракетного двигателя – он занимался ракетами в целом.

И последнее: в 1935 году Королёв с Глушко разрушили ракетный самолет. Но на самом деле его в это время еще не существовало. Ракетный самолет был создан позже, и в 1938 году в РНИИ на нем регулярно проводились испытания. Значит, его все-таки не разрушили.

Очевидно, что дело, слепленное на скорую руку, рассыпалось бы при справедливом расследовании как карточный домик. Цементным раствором для этих несостоятельных обвинений стал акт специальной экспертной комиссии по делу Королёва, назначенной Слонимером по требованию оперуполномоченных. В состав комиссии входили Костиков, Душкин, Дедов, Калянова. В акте они написали, что Королёв специально создавал надуманные трудности и запутывал дело, чтобы срывать серьезные заказы. Почему подписал Костиков – понятно, почему это сделали остальные – наверное, просто боялись.

4 августа 1938 года Сергея Павловича вынудили признаться, что он является участником антисоветской организации, в которой состояли Лангемак, Клейменов и Глушко.

В Москве в те дни стояла жара 35 градусов. Тюремные камеры были переполнены, смрад, дышать нечем. Королёв ждал суда. Сергея Павловича, как и многих подследственных до него, не оставляла иллюзия – на суде разберутся, оправдают.

Судили Королёва 27 сентября 1938 года. Председателем Военной коллегии Верховного суда СССР был Василий Васильевич Ульрих, полный, круглолицый человек, о таких говорят – добродушный. Сергей Павлович не признал себя виновным, от прежних показаний отказался. Это была его последняя надежда. Знал бы он, сколько человек в зале суда до него поступили точно так же. Королёва приговорили к десяти годам тюремного заключения. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит…

* * *

В церкви Бутырской тюрьмы полторы сотни зэков, среди них Королёв, ожидали отправки в пересыльную тюрьму на Красную Пресню. Сергей Павлович провел там два дня, пока оформляли этап. Затем Новочеркасская пересылка. В ней он пробыл почти восемь месяцев. 1 июня 1939 года оформлен этап, следовавший на восток. Заключенных по пятьдесят человек загоняли в вагоны и запирали снаружи. Там были разные люди – и такие, как Королёв, технари, и военные, и священники, и блатные. На остановках заключенных кормили похлебкой. Ложек не предлагали – пусть едят, как собаки, прямо из мисок. Зэков людьми не считали. И только невесть каким способом раздобытые бумажки, в которых огрызком карандаша было написано: «жив, здоров», свернутые треугольником и заклеенные хлебным мякишем, выброшенные через обмотанное колючей проволокой окошко на рельсы, служили доказательством, что в вагонах везли не призраков – людей. Иногда такой треугольничек находил путевой обходчик и пересылал семье арестованного.

Через два месяца пути эшелон прибыл на станцию назначения «Вторая речка». Территория зоны обнесена колючей проволокой в два ряда, между ними – овчарки, по углам на вышках – пулеметчики. Через десять дней опять этап. Пристань. Пять тысяч заключенных погрузили в трюмы теплохода «Дальстрой». Семь дней Королёв находился в носовом отсеке – семь дней невыносимой липкой духоты и нечистот под ногами, холода, голода и сырости. «Дальстрой» пришел в Магадан. Заключенных накормили, отвели в баню, выдали новую одежду: майка, трусы, портянки, ватные штаны, гимнастерка, бушлат, шапка-ушанка и валенки. И снова пересыльная тюрьма. Через несколько дней Королёва и других заключенных усадили в грузовик ЗИС-5 с крепкой фанерной будкой в кузове. Конвоир сел в кабину к водителю – о зэках можно не волноваться, им некуда бежать, кругом тайга. Четыре дня ехали по тракту: Мякит – Оротукан – Дебин – Ягодное – Бурхала – Сусуман – Берелех. У Берелеха свернули направо. Королёва привезли на прииск Мальдяк.