Текст книги "Ночь с принцем"

Берн тут же вспомнил, как Кристабель рассказывала про своего мужа и переживала по поводу того, что не умела угодить ему в постели.

– Если ты будешь делать это хоть немного правильнее, от удовольствия я потеряю рассудок, детка. Дело не в этом.

– Да? – хитро блеснула глазами Кристабель. – Тогда в чем? Я просто делаю то, за что мне заплатили…

Берн схватил упрямицу в охапку и посадил ее к себе на колени.

– Ты не шлюха. – Он поцелуем закрыл Кристабель рот, чтобы остановить поток возражений, неизбежный, раз она решила, что победила в их споре.

Что, конечно, не так. «Шлюха – это как раз та, кто получает что-то в обмен на свои ласки».

Чтоб она пропала! Он целовал Кристабель как сумасшедший, стараясь, чтобы у нее в голове не осталось даже мысли о том, что она шлюха, оказывающая услуги, оплаченные клиентом. Она не шлюха.

«Кто я тогда?»

Он покажет ей, кто она. Хотя и сам пока точно не знает как.

Кристабель освободила свои губы.

– Берн…

– Ш-ш, – прошептал он, осыпая поцелуями ее нежную кожу. – Не мешай мне любить тебя, дорогая, – проговорил Берн, пробираясь рукой Кристабель под юбку.

– Нет, теперь моя очередь. – Кристабель отвела руку Берна и стала развязывать его галстук. – Я теперь знаю, что женщина может делать все то же самое, что и мужчина.

– И откуда же у тебя такие сведения? – удивился Берн, откинувшись, чтобы лучше видеть ее.

– От твоих бывших любовниц. – Кристабель стянула с Гэвина сюртук и начала расстегивать жилет. – У нас была очень интересная беседа о том, как можно доставить удовольствие мужчине.

– Не уверен, что меня это очень радует, – проворчал Берн.

– Отчего же нет? – Кристабель взглянула на него с притворной невинностью и стала очень медленно расстегивать рубашку.

– Потому что, учитывая твои воинственные наклонности, ты скорее всего используешь эти знания, чтобы поставить меня на колени.

– Так же, как это только что сделал ты?

Кристабель наконец стащила с Гэвина рубашку и слегка провела указательным пальцем по его груди, животу и ниже, прикоснувшись дразнящим движением к кончику его восставшей плоти.

Берн решительно схватил Кристабель за запястье:

– Даже не начинай, моя сладкая.

– Что? – спросила она, изображая непонимание.

– Ты желаешь расквитаться со мной с помощью своих дьявольски ловких ручек? Не выйдет. Я хочу быть внутри тебя. Сейчас же.

– Слушаюсь, сэр, – с покорностью согласилась Кристабель. – Все, что пожелает клиент.

– Кристабель… – начал Берн угрожающе.

– Ты не захватил с собой «французские письма»? Дьявол! Нет.

– Забудь о них.

Гэвин приподнял Кристабель, чтобы избавить ее от платья, а потом занялся шнуровкой корсета.

– Ах, ну как же мы без них обойдемся? – насмешливо причитала Кристабель. – Ведь леди Дженнифер уверяет, что ты без них никуда, потому что считаешь всех своих любовниц шлю…

– К черту леди Дженнифер! – Гэвин расшнуровал корсет и почти вытряхнул Кристабель из него. – А если ты еще раз употребишь слово «шлюха», я высажу тебя из кареты, и пойдешь до Бата пешком.

– Не высадишь, – рассмеялась Кристабель, пробежав пальцами по его возбужденному члену. – Ты же не сможешь удовлетворить вот это, не прибегая к моим услугам.

Берн сердито посмотрел на Кристабель, и она припала к его губам до тех пор, пока злость и напряжение не ушли. Тогда, отодвинувшись немного, она серьезно спросила:

– Почему тебя так беспокоит то, что я называю себя шлюхой?

– Потому что это неправда. И потому что я не хочу, чтобы ты себя ею чувствовала.

Кристабель остановила Гэвина, уже взявшегося за подол ее сорочки.

– Ты как-то сказал, что тебя не беспокоят чувства твоих любовниц.

– Так и есть, – хрипло ответил Берн. – Но твои, черт возьми, беспокоят. – Боже праведный, неужели он действительно превращается в обезумевшего, не владеющего собой глупца? И почему же ему на это совершенно наплевать?

Кристабель продолжала смотреть на Берна серьезным взглядом.

– Почему?

Освободив руки, он все-таки снял с нее сорочку.

– Почему – что?

– Почему тебя беспокоят мои чувства, а чувства других любовниц – нет? Чем я от них отличаюсь?

Чтоб ей пропасть!

– Ты, кажется, собиралась заняться со мной любовью, – напомнил Гэвин. Он заставил Кристабель подняться только для того, чтобы быстро стащить с нее панталоны и белье, и тут же усадил обратно. – Вот и займись этим, хорошо?

Огонек, сверкнувший в ее глазах, должен был бы насторожить Гэвина. Но он ничего не заподозрил даже тогда, когда, слегка приподнявшись, Кристабель начала медленно опускаться, впуская его в свою горячую, тесную глубину. И вдруг остановилась, глядя с лукавой издевкой Гэвину прямо в глаза.

– Так чем я от них отличаюсь, Берн? – повторила Кристабель свой вопрос и так же медленно начала подниматься, заставив его застонать от разочарования.

– Упаси меня Господи от упрямых тварей, – пожаловался Гэвин, безуспешно пытаясь заставить ее двигаться побыстрее.

Облизав палец, Кристабель потерла им свой сосок.

– Ты, кажется, говорил, что тебе нравится смотреть? Или это была ложь?

Никогда в жизни Гэвин, кажется, не испытывал такого сильного возбуждения.

– Нет… не… ложь… – Резким движением бедер он постарался войти в Кристабель глубже.

– Чем я отличаюсь? – не унималась она, похоже, твердо решив вырвать у Гэвина признание. Вот что получается, если позволяешь нынешней любовнице близко сойтись с прежними.

– Ты не врешь и не хитришь, – бормотал Гэвин отрывисто, – и не играешь со мной в игры. Только в постели, – усмехнулся он.

Широко улыбнувшись, Кристабель опять начала двигаться, но все еще очень медленно, намеренно терзая его этой сладкой пыткой.

– А чем еще? – требовательно спросила она.

Господи, она еще только начала заниматься с ним любовью, а он уже сходит с ума! Для женщины, которая лишь недавно узнала, как по-настоящему это нужно делать, она очень быстро научилась использовать его в своих целях. И как она это делает!

– Ты… не… пытаешься… вымогать… подарки… и деньги.

– А кто пытался? – засмеялась Кристабель.

– Все… мои… любовницы… – задыхаясь, бормотал Гэвин, – кроме… тебя.

Продолжая улыбаться, Кристабель все ускоряла темп, и Гэвину казалось, что он сейчас умрет от счастья быть внутри ее, слышать ее смех, смотреть в ее сияющие глаза. Сияющие для него.

– Е-еще… чем? – с трудом выговорила Кристабель, ускоряя темп. Ее чудные волосы растрепались, тяжелые груди подпрыгивали в такт движениям, и, не выдержав, Гэвин схватил одну из них ртом и сосал до тех пор, пока Кристабель не стала задыхаться. – Почему, Берн? – шептала она словно в забытьи. – Почему… тебя… беспокоят… мои чувства? Он оторвался от ее груди, чтобы глотнуть воздуха.

– Потому что… с тобой… я хочу… стать лучше. Никогда… раньше… ни с кем… я этого… не хотел.

Кристабель сама притянула его голову к своей груди.

– Как странно… А я с тобой… хочу… стать… хуже.

Берн чувствовал, что не выдержит больше ни минуты этой бешеной гонки. Его рука скользнула между бедер Кристабель, нащупала там чувствительную точку и ласкала ее до тех пор, пока он не почувствовал, как ее мускулы тесно сжимаются вокруг него, увлекая его за собой, все выше, выше…

– Тогда… наверное… мы… можем… встретиться… где-нибудь… посредине… любимая.

Кристабель вскрикнула и с силой прижала Гэвина к себе. Берн кончил сразу же вслед за ней, хрипло застонав от наслаждения.

Прошло немало времени, Кристабель задремала, уютно устроившись на коленях у Гэвина, и он вдруг подумал, что еще никогда в жизни ему не было так хорошо и спокойно. Он будто навсегда готов был остаться в этом тесном, слегка покачивающемся мирке, ограниченном стенками кареты. Раньше он всегда ощущал беспокойство, оставаясь наедине с женщиной, после того как закончил заниматься с ней любовью.

А с Кристабель он чувствовал себя как в раю.

– Берн?

– М-м? – Гэвин погладил Кристабель по плечу.

– Лорд Стокли говорил правду? У Филиппа действительно не было любовницы?

Гэвин вздохнул. Гармония нарушена. Зачем ей понадобилось вспоминать о муже?

– А это имеет значение? Кристабель подняла на Гэвина глаза:

– Если у него была любовница, значит, я не сумела сделать его счастливым.

– Нет, – резко ответил Гэвин, – это не значит ничего подобного. Это значит только то, что он был идиотом, не умеющим ценить сокровище, которым владеет.

– Твои друзья, они тоже поэтому изменяют своим мужьям и женам? Потому что они идиоты?

– Не все мои друзья неспособны на верность. Дрейкер и Айверсли не изменяют женам, и те их обожают.

– Да, – сказала Кристабель задумчиво, – это так.

Это действительно так. Если судить по его братьям, верность все-таки существует на свете. Только надолго ли ее хватит?

– А что касается моих так называемых друзей, – продолжал Берн, – то их браки строились на расчете, а не на любви. Когда люди, выбирая себе спутников, думают только о деньгах или положении, не приходится удивляться тому, что потом им очень скоро надоедает общество друг друга и они начинают искать другого. – В голосе Гэвина звучала горечь. – А иногда, даже если брак заключен по любви, одному из супругов он надоедает раньше, чем другому. – Он прижал Кристабель к себе, провел губами по ее нахмурившимся бровям. – Но Хавершем любил тебя, судя по тому, что говорил Стокли. Если у него и была любовница, то ее звали «игра». – Гэвин покачал головой. – Я видел, как игра разводит сына с отцом, мать с дочерью и мужа с женой. Ты ни в чем не виновата, моя милая. Эта страсть, похоже, появилась у него задолго до того, как он встретил тебя. А когда для карт появились время и деньги, его уже ничто не могло остановить.

Кристабель прижалась к Гэвину:

– Значит, ты думаешь, что у него не было любовницы?

– Я ни о чем подобном ни разу не слышал. И никто другой, кажется, тоже. – Кристабель молчала, и Гэвин спросил:– А кто сказал тебе, что она у него есть?

Кристабель потянулась за пледом, лежащим на сиденье напротив, и, накинув его на себя, укрыла Гэвина.

– Не важно. Возможно, я просто не так поняла…

– Кто, Кристабель? Скажи мне.

– Его высочество, – прошептала Кристабель неохотно.

– Что?! – взвился Берн. – Этот толстый негодяй сообщил тебе, что у Хавершема есть любовница?

– Не совсем так. Я не уверена, что он хотел сказать именно это…

– Точно повтори мне его слова! – Гэвин успокаивающе погладил Кристабель по волосам, заметив, как она сразу же ощетинилась, услышав командный тон. – И с какой стати вы вообще обсуждали с принцем подобные вещи?

Кристабель вздохнула:

– Первый раз я узнала о пропавших письмах, когда принц вызвал меня в Лондон и назначил личную аудиенцию. Он объявил мне, что мой муж, видимо, продал письма, принадлежащие моему отцу. Сначала его высочество не был уверен, что мне о них известно, но я сказала, что от отца знаю все. Тогда он сказал, что лорд Стокли угрожает опубликовать, их, если принц не согласится… на некоторые его условия.

– Что за условия? – Кристабель молчала, и Берн, взяв ее за подбородок, заставил взглянуть себе в глаза. – Послушай, детка, ничего не случится, если ты расскажешь мне, чего хочет за них Стокли. Я давно понял, что Принни это касается не меньше, чем твоего отца, поэтому никаких секретов ты не откроешь.

Кристабель смотрела на Гэвина целую минуту, потом тяжело вздохнула:

– Наверное, так и есть. – Еще немного помолчав, она заговорила уже решительнее: – Этот наглец хочет, чтобы его высочество согласился на брак между ними принцессой Шарлоттой, раз уж ее помолвка с принцем Оранским расторгнута.

Гэвин раскрыл от удивления рот:

– Он что, свихнулся?

– Вряд ли, ведь известно, что одно время принцесса вела тайную переписку с красивым капитаном гвардии. Наверное, лорд Стокли решил, что барон все-таки предпочтительнее.

– Сомневаюсь, что ее отец согласен с этим мнением. По словам Дрейкера, принц мечтает, чтобы Шарлотта заключила политически выгодный союз.

– Можешь быть уверен, что у принца нет никакого желания отдавать принцессу Шарлотту за лорда Стокли, – заметила Кристабель. – Но Стокли не намерен отступать.

– Наверное, он устал, оттого что его не принимают во многих хороших домах и считают изгоем общества, хотя он себя и довел до этого своим образом жизни. Видимо, Стокли считает, что брак с принцессой укрепит его репутацию.

– Наверное, он прав. Но подобный шантаж все равно отвратителен.

– Правильно, – согласился Гэвин не вполне искренне, ведь если письма попадут в его руки, он сам намерен использовать их для того, чтобы добиться чего-то для себя. Но по крайней мере он не втягивает в это несчастную принцессу, а значит, гораздо меньший подлец, чем Стокли. Разве нет?

Да и какая разница, подлец он или не подлец? Когда дело касается Принни, любая подлость оправданна.

– Ну, говори дальше. Принни рассказал тебе об угрозах Стокли, и…

– Я сначала не могла поверить в то, что Филипп так предал мое доверие. Я сказала его высочеству, что лорд Стокли, наверное, лжет, говоря, что письма у него. Даже когда принц показал мне одно письмо, которое Стокли прислал в качестве доказательства, я все твердила, что Филипп здесь ни при чем. Но он сказал, что это либо Филипп, либо я… либо… кто-то… близкий к нему… как… как…

Глаза Кристабель наполнились слезами, и у Гэвина вдруг непривычно сжалось сердце.

– Как кто?

– К-как любовница. – Кристабель заплакала, и Гэвин прижал ее к себе, убаюкивая и мысленно желая Принни провалиться ко всем чертям. – Я с-сказала ему, что у Ф-Филип-па нет любовницы, а он сказал, ч-что я бы не узнала, если бы она и была, и больше мы об этом не говорили. Я была слишком… потрясена, чтобы спросить, кто она такая. – Утерев слезы, Кристабель продолжила глухим голосом: – Я тогда решила, что принц точно знает о любовнице Филиппа. А сейчас думаю, что он, возможно, просто предполагал. А я сразу поверила, потому что тогда все становилось понятным: и его частые поездки в Лондон, и то, что он не хотел брать меня с собой.

– Тогда Принни и уговорил тебя принять этот план?

Кристабель утвердительно кивнула.

– Будь он проклят! Ты была расстроена и сбита с толку, и он этим воспользовался.

– Ты ведь не думаешь, что он специально упомянул о любовнице?

– Не знаю. Вполне возможно. Но Принни настолько цинично относится к браку и к женщинам, что, может, и действительно был в этом убежден.

– Ты очень не любишь его высочество, да? – Кристабель заглянула Гэвину в глаза.

– Ненавижу и презираю – это точнее. Кристабель погладила Берна по щеке:

– Папа говорит, что ненависть приносит вред только тому, кто ненавидит. А следовательно, это очень непрактичная эмоция.

За последние дни Кристабель впервые упомянула о своем отце, и Гэвина поразила теплота, прозвучавшая при этом в ее голосе.

– Если письма будут опубликованы, как отразится это на твоем отце?

– Это зависит от того, как будет развиваться скандал и какая партия выйдет из него победителем, – удрученно вздохнула Кристабель. – В лучшем случае он лишится пенсии и будет разжалован, а в худшем – его повесят за измену.

Черт побери! Что же все-таки такое в этих проклятых письмах? И что случится с Кристабель, если они попадут ему в руки?

Ничего с ней не случится, мысленно поклялся себе Гэвин и крепче прижал Кристабель к себе. Он ведь не собирается их публиковать, а просто хочет заставить Принни прилюдно рассказать правду о своей матери.

– Не волнуйся, ничего этого не произойдет, – заверил Гэвин. – Мы об этом позаботимся. Я об этом позабочусь.

Кристабель радостно улыбнулась и прижалась головой к его груди. Вскоре она заснула, а Гэвин еще долго размышлял над тем, что будет с Кристабель, если он не сумеет отнять письма у Стокли. И что он может сделать, чтобы помешать этому.

Глава 19

Очень, очень редко попадался мне любовник, который оказывался глубже, чем можно было судить по его поведению.

«Мемуары содержанки»

Автор неизвестен

Кристабель снился очень странный сон. Будто она взлетает в небо и ее поддерживают чьи-то ласковые руки. Потом они осторожно опускают ее на облако, ноги освобождаются от сжимающих их оков. Голос откуда-то сверху говорит: «Пусть она спит. Ей надо отдохнуть. Пусть пока останется в платье».

Ее разбудил звук закрывающейся двери. Кристабель медленно открыла глаза и обнаружила, что находится в незнакомой комнате, освещенной только пламенем камина. Значит, это был не сон. Наверное, они уже в имении Берна. И наверное, это он на руках поднял ее по лестнице и уложил в эту кровать с замечательно мягкой пуховой периной.

Она села и поморщилась от боли, косточки корсета впились в грудь. Кристабель вспомнила, как до этого проснулась в объятиях Берна, когда их карета подъезжала к городу, где они должны были обедать. После обеда они опять занимались любовью, медленно, легко и чудесно. А потом она снова уснула.

Кристабель потерла глаза и повертела головой в поисках часов. Полночь. Они доехали быстро. Но где же Берн? Неужели он собирается спать отдельно, пока они находятся здесь? Как-то это странно для ее ненасытного любовника.

Кристабель внимательнее рассмотрела комнату. Непохоже, что ее заранее готовили к приезду хозяина. Хотя в камине весело горел огонь, воздух еще был прохладный, да и пахло здесь, как в комнате, которой долго не пользовались. А главное, она слишком розовая, для того чтобы быть спальней Берна. На окнах – кружевные розовые занавески, розовый балдахин и розовое покрывало на изящной кровати и даже бледно-розовый ковер на полу. Совсем не похоже на комнату Берна. Так где же он все-таки?

Поднявшись с кровати, Кристабель отворила дверь, вышла и оказалась в просторном холле, в который выходили двери нескольких спален. Из комнаты, расположенной дальше по коридору, доносились негромкие голоса. Кристабель направилась туда, осторожно ступая ногами в одних чулках.

Подойдя к последней двери, она услышала из-за нее голос Берна, говорившего с кем-то:

– Значит, доктор приходил еще раз? Он уверен, что ей лучше?

Ей? Кому это? С упавшим сердцем Кристабель подошла еще ближе, стараясь остаться незамеченной.

– Да, сэр, – произнес женский голос. – Прошу прощения, что зря послала за вами.

– Я говорила Аде, что не надо, – пожаловался другой женский голос, дребезжащий и ломкий, но при этом звучавший властно. – Это всего лишь обычная простуда.

– Ты всегда так говоришь, даже когда харкаешь кровью, – возразил Берн мягко, как обычно говорите больными. – Слава Богу, что Ада знает тебя слишком хорошо, чтобы слушаться, мама.

Мама? Сердце Кристабель тревожно застучало. Мать Берна жива? И живет в этом имении? Господи, возможно ли в это поверить?!

А как же пожар? Ведь миссис Берн погибла! И почему Берн позволяет всем в это верить? По крайней мере теперь понятно, почему он мчится в Бат по первому требованию.

– Я останусь до завтра, Ада, – продолжал Берн, – но уехать нам придется очень рано. Если ты уверена, что с ней все в порядке.

– Доктор Мэйс так сказал, сэр, но вы велели мне…

– Да, и ты правильно сделала, что послала за мной. Спасибо, Ада, можешь ложиться. Я хочу поговорить с мамой наедине.

– Хорошо, сэр.

Кристабель испуганно отпрянула от двери, но, прежде чем она успела спрятаться, женщина вышла из комнаты и пошла вниз по лестнице, даже не обернувшись в ее сторону.

Облегченно вздохнув, Кристабель снова приблизилась к двери.

– Я привез с собой кое-кого, с кем хочу тебя познакомить, – услышала она голос Берна.

– Еще один доктор? Пожалуйста, Берн, не надо больше докторов. Мне сейчас лучше, что бы там Ада ни говорила, и доктор Мэйс прекрасно обо мне заботится…

– Это не доктор, – прервал мать Берн. – Это друг. Женщина.

– Ах вот что… – Последовало долгое молчание. – Значит, ты рассказал ей обо мне.

– Конечно, нет. Ты же заставила меня поклясться, что я буду молчать, и до сих пор я держал слово. – Голос Берна звучал взволнованно. – Я всегда уважал твое желание жить в деревне, хотя мне кажется, что в городе тебе было бы гораздо удобнее, и я знаю, как ты не любишь новых людей. Но прошу тебя сделать для этой женщины исключение. Пожалуйста.

Кристабель почувствовала комок в горле. Еще ни разу она не слышала, чтобы Берн употреблял слово «пожалуйста».

– Хорошо, – откликнулась женщина. – Утром перед отъездом приведи ее ко мне, и мы с ней поговорим.

– Спасибо, мама. – Голос Берна стал спокойнее. – А теперь давай позаботимся о тебе. По-моему, в этой комнате довольно холодно, а твоя грелка наполовину пуста. Я сейчас позову служанку и…

Кристабель не успела спрятаться. Берн вышел из комнаты и тут же обнаружил ее. Поняв, что пойман за занятием, совсем не подобающим циничному Красавчику Берну, он затравленно смотрел на Кристабель, как лисица, окруженная стаей гончих.

– Гэвин? – окликнул его голос матери, после того как он целую минуту простоял, молча глядя на Кристабель. – Что там случилось?

Берн медленно выдохнул и усмехнулся:

– Похоже, твоя встреча с гостьей состоится сегодня, а не завтра, мама. – Я… я… прости меня, – залепетала Кристабель. – Я не хотела подслушивать… Я проснулась, а тебя не было…

– Все в порядке. – Берн подал Кристабель руку. – Пойдем. Я представлю тебя.

Кристабель с ужасом вспомнила об измятом платье, отсутствии туфель и растрепанных волосах.

– Ох, Берн, я не знаю…

– Она тебя не осудит. Обещаю, – сказал Гэвин с легкой иронией. – Пойдем.

Держа Гэвина за руку, Кристабель вошла в комнату.

Массивная кровать под балдахином стояла в самом темном углу просторной спальни. Острый запах лекарств смешивался с аромат только что срезанных роз.

Из-за полумрака Кристабель почти ничего не удалось разглядеть, но она заметила, что обстановка в комнате очень женская: изящные виндзорские стулья, элегантный туалетный столик и занавески с красивым узором, который, наверное, становится очень веселым, когда его пронизывают лучи утреннего солнца. Кровать же, напротив, казалась довольно мрачной, потому что тяжелый балдахин бросал на нее непроницаемую тень.

Берн подвел Кристабель ближе:

– Мама, позволь представить тебе моего друга Кристабель, маркизу Хавершем. Кристабель, это моя мать, Салли Берн.

– Добрый вечер, миледи, – произнесла женщина тихо, но отчетливо. – А где же находится сейчас ваш супруг?

– Она вдова, – пояснил Берн.

Не зная, что делать, Кристабель слегка присела в реверансе:

– Я очень рада познакомиться с вами, миссис Берн. Это, кажется, развеселило мать Берна, потому что из глубины кровати послышался тоненький смешок:

– В самом деле? Вот уж не думала, что в моей спальне окажется маркиза, которая будет уверять, что рада знакомству со мной. – Рука с искривленными пальцами высунулась из-под полога и поманила Кристабель. – Подойдите ближе, моя милая. Позвольте мне взглянуть на вас.

Кристабель, взволнованная, приблизилась. Теперь она могла различить в темноте маленькую, хрупкую фигуру. Лицо было скрыто густой тенью, однако огонь свечи отражался в глазах женщины. Было заметно, что она бесцеремонно изучала Кристабель.

– Хорошенькая, не спорю, – заявила наконец миссис Берн. – Только маленькая.

– Мама, – вздохнул Гэвин, – будь любезнее.

– Ничего, – сухо заметила Кристабель, – иногда я и сама считаю это недостатком.

Салли рассмеялась, а потом закашлялась.

– Я почти такого же роста, как и вы, так что недостаток у нас общий. Сама не понимаю, как мне удалось произвести на свет этого высокого шалопая, который стоит рядом с вами.

Все замолчали, потому что одновременно вспомнили о том, что принц высокого роста.

– Гэвин, – обратилась к Берну мать, – ты, кажется, хотел наполнить мою грелку? Иди и дай мне поболтать с твоей приятельницей.

– Зачем? – подозрительно спросил Берн. – Чтобы засыпать ее бестактными вопросами?

– Не смей проявлять непочтительность, мальчишка. – Гнев миссис Берн был явно нарочитым. – Хочешь, чтобы я отшлепала тебя по пальцам?

– Это ее любимое наказание, – объяснил Берн, неохотно улыбнувшись. – Просто чудо, что я еще могу держать карты в руках.

– Действительно чудо, потому что шлепать по ним приходилось довольно часто, бездельник. Иди-иди и принеси мне воды. – Миссис Берн опять закашлялась. – Видишь, у меня пересохло в горле. И пожалуй, я бы съела того свежего хлеба, который подавали за ужином. Принеси его с кухни, хорошо?

Бросив на мать косой взгляд, Берн отпустил руку Кристабель и направился к двери.

– И не смей стоять под дверью и подслушивать, – произнесла ему вслед миссис Берн. – Мне нужны грелка, стакан воды и кусок хлеба с маслом, и если не принесешь их через пятнадцать минут, я пойму, почему ты задержался.

– Она меня неплохо знает, – ухмыльнулся Берн и вышел.

– Садитесь, леди Хавершем, – скомандовала миссис Берн.

Ее властный тон и легкий ирландский акцент так напоминали о Гэвине, что Кристабель невольно улыбнулась и села на стоящий у кровати стул.

– А теперь расскажите мне, – потребовала миссис Берн, – зачем леди с таким положением нужен мой сын.

Кристабель сразу перестала улыбаться. Что же ответить на это? И как много она может рассказать этой женщине? Кристабель решила перейти в наступление:

– А почему бы и нет? Он очень привлекательный мужчина и так много работает…

– Это не то, что обычно нравится маркизам.

– До того как стать маркизой, я была дочерью генерала. И мне нравятся мужчины, которые не боятся работы.

Несколько секунд миссис Берн помолчала, вероятно, обдумывала услышанное.

– Это все равно не объясняет, почему вы предпочитаете общество моего сына, в то время как можете вращаться в самом высшем свете, – проговорила она, кашляя в руку.

Ох, если бы она только знала!

– Ваш сын помогает мне вернуть то, что мой покойный муж… э-э… утратил, играя в карты.

– А, выходит, маркиз проигрался в «Синем лебеде», так?

– Да, но это не…

– И вы выплачиваете его долги в постели моего сына?

– Нет! – возмущенно воскликнула Кристабель и вскочила на ноги. – Я никогда не стала бы спать с мужчиной за деньги. И вы оскорбляете своего сына, думая, что он способен воспользоваться бедственным положением вдовы.

– Верно, – заключила миссис Берн, оценивающе глядя на Кристабель. – Значит, вы с ним не спите?

Кристабель покраснела, не зная, как сказать миссис Берн, что она любовница ее сына.

– Я… ну… я, просто…

– Можете не отвечать. Я и так все вижу. – Кристабель тихо простонала, и миссис Берн добавила сухим шелестящим голосом: – Я, знаете ли, не дура. И слышала о любовницах своего сына. Не от него, имейте в виду, – мужчина никогда не должен рассказывать матери о таких вещах. Но есть газетенки, печатающие сплетни, а Ада часто ездит в Бат и слышит много разговоров. – Миссис Берн замолчала, чтобы откашляться. – Но дело в том, что Гэвин еще никогда не знакомил меня ни с одной из своих женщин, никогда даже не просил об этом. Никогда, слышите?

– Мне больно разочаровывать вас, – тихо проговорила Кристабель, чувствуя, что разочаровываться самой ей еще больнее, – но то, что он привез меня сюда, ничего не значит. щ него не было выбора. Он был вынужден это сделать.

Кристабель удивилась, услышав смех миссис Берн.

– Вынужден? Гэвин? Вы когда-нибудь видели, чтобы мой сын делал то, что «вынужден»?

– Нет, – нерешительно призналась Кристабель.

– Он привез вас сюда, потому что хотел, признается он в этом или нет. И я хочу знать, почему он это сделал. Что именно вы значите для него?

– Я тоже хотела бы это знать, – вздохнула Кристабель. – Но даже представить себе не могу.

– Тогда скажите, что он значит для вас.

Кристабель молчала. Что значит для нее Берн? Только средство, для того чтобы добиться приглашения к лорду Стокли? Разумеется, нет, раз спать с ним она начала уже после того, как приглашение было получено.

Да, он ее любовник, но значит для нее больше, намного больше, чем ей бы хотелось. И наверное, больше, чем она когда-нибудь сможет значить для него.

– На это я… тоже не могу ответить, – дрогнувшим голосом ответила Кристабель.

– Вы любите его? – мягко спросила миссис Берн.

– Если люблю, то это очень глупо, – с трудом выговорила Кристабель – от волнения у нее пересохло в горле, – потому что он никогда не будет в ответ любить меня.

– Чепуха. – Миссис Берн снова немного покашляла. – Он же был влюблен в эту идиотку Анну. Как же ему не влюбиться в такую славную девочку, как вы?

Кристабель удивленно заморгала:

– Но минуту назад вы считали, что я…

– Я просто хотела быть в вас уверенной. Я верю, что Гэвин не выберет дурную женщину, но все-таки он мужчина и подвержен женским чарам.

– Гораздо меньше, чем женщины подвержены его чарам, – пробормотала Кристабель.

Миссис Берн захихикала:

– Верно-верно. Он имеет к ним подход. Но еще ни одной из них не удалось затронуть его сердце. Если вы этого хотите, вам следует знать несколько важных вещей о Гэвине. – Миссис Берн показала рукой на камин: – Там есть свеча, милочка. Зажгите ее и принесите сюда.

Кристабель подчинилась. Когда она вернулась к кровати с зажженной свечой, свет упал на лицо женщины.

Лицо миссис Берн было так страшно изуродовано, что Кристабель, хоть и ожидала чего-то подобного, не смогла сдержать испуганного возгласа и, пытаясь скрыть его, притворно закашлялась.

– Прекратите этот глупый кашель, милочка, – резким тоном произнесла миссис Берн. – У меня есть зеркало, и мне известно, как я выгляжу.

– Простите… – смутилась Кристабель.

– Не за что извиняться. Эти ожоги для меня – как почетный орден за спасение сына. Я ношу их с гордостью. – Губы, покрытые шрамами, раздвинулись в улыбке. – Почти всегда, во всяком случае.

Кристабель с ужасом подумала о боли, которую, вероятно, пришлось перенести этой женщине. У нее почти не осталось ушей, и волосы совсем не росли на обгоревшей коже черепа.

– Я слышала о пожаре, но я даже представить себе не могла…

– Что я выжила? Это было нелегко, могу признаться, но я справилась. Я не могла оставить Гэвина совсем одного на этом свете.

– Но почему же все считают, что вы погибли?

– Это долгая история. – Миссис Берн взяла у Кристабель свечу, поставила ее на столик у изголовья и похлопала рукой по краю кровати, приглашая Кристабель сесть. – Знаете, во время пожара были большая паника и неразбериха. Когда я спасла Гэвина, то тут же потеряла сознание, а он еще не пришел в себя, когда меня увезли в госпиталь Святого Варфоломея вместе с другими пострадавшими.

Они сказали ему, что я умерла, – большинство из тех, кто остался в доме, действительно умерли, и все так обгорели, что разобрать, кто есть кто, было невозможно. Прошло несколько недель, когда я смогла назвать свое имя и спросить о сыне. Миссис Берн взяла Кристабель за руку, и та разглядела, что пальцы женщины искривлены совсем не от старости, а от глубоких, неровных шрамов.

– К тому времени, когда я смогла узнать о Гэвине, – продолжала миссис Берн, – он уже жил с одним шулером, который взял его под свое крыло, и у него, кажется, все было в порядке. Я подумала, что его жизнь будет намного легче, если ему не придется ухаживать за больной, изувеченной матерью. Поэтому я попросила людей из госпиталя ничего не рассказывать сыну обо мне.