Текст книги "Преступный викинг"

Селик самодовольно улыбнулся.

– Ну нет, твои жалобные стоны тебе не помогут, – самодовольно улыбнулся он. – Я не собираюсь идти дальше, сладкая колдунья. И не надейся. И не хмурься. Что бы ты там ни говорила, это не будет наказанием.

Рейн попыталась выскользнуть из его рук, не повторяя прежнюю глупость, но из этого ничего не вышло. Ее груди, несмотря на лифчик, шелковую блузку и шерстяную тунику, едва коснувшись его доспехов из кожи, тотчас встали торчком и томительно заныли.

У Селика перехватило дыхание, но она не успела воспользоваться удобным моментом, потому что он в мгновение ока скинул с себя все, кроме штанов, и вновь прижал ее к тюфяку.

Голой грудью он легонько касался ее груди, дразня и мучая ее, и возбуждая сверх всякой меры.

– О…

– Ты говоришь «О» сейчас, а что же ты скажешь потом, глупая женщина?

– О чем ты?

Селик хмыкнул:

– Хочешь знать, какое наказание тебя ждет?

Рейн неуверенно кивнула.

– Помнишь, еще в начале мы разговаривали, и ты болтала всякие глупости по вашему обычаю?

Рейн замерла и вся напряглась в ожидании.

– Ты говорила, что нет ничего лучше, как целоваться и целоваться часами. Будто бы это мечта всякой женщины, которой вовсе не надо…

Рейн застонала.

– Ты будешь повторять каждое слово, которое я когда-либо произносила?

Он улыбнулся в ответ.

– Наверное, так и надо сделать… Я буду целовать тебя, как умею, до тех пор, пока ты не запросишь большего… А потом начну сначала…

– Хватит, – перебила его Рейн, чувствуя, как горячая краска стыда заливает ей шею и щеки. – Можешь не продолжать. Я знаю, о чем ты.

– Ну и как, радость моя? – спросил Селик и насмешливо изогнул губы. – По-моему, наказание подходящее. Ты ведь этого хотела? Ничего, ты убедишься, что была неправа. Уж я-то знаю.

Рейн перестала дышать.

– Дыши, дыши глубже, мой ангел. У нас вся ночь впереди.

ГЛАВА 11

– Ты думаешь, поцелуи могут быть наказанием? – недоверчиво спросила Рейн и рассмеялась. – Ты не очень внимательно меня слушал. Я говорила тебе, что лю…

Селик зажал ей рот одной рукой, а другой захватил обе ее руки в свою над ее головой. Он не дал ей договорить. И глупо. Неужели он в самом деле думает, если она не будет говорить о любви, то можно и не думать о ней?

– В последнее время я только и делал, что слушал твою трескотню обо всем на свете.

– Мм-м! Вот как! Ах ты!

Ты считаешь, я слишком много говорю? Ну подожди, я тебе еще кое-что скажу.

– Святой Тор! На белом свете еще не было женщины, которая так похвалялась бы, что она все обо всем знает. Да еще говорила всем и каждому, что делать, как делать, когда делать и где. Ради всех святых! Пора положить этому конец. Пора преподать тебе урок, чтоб ты знала, что хорошо, а что плохо:

Еще закрывая ей рот рукой, он наклонился и несколько раз прижался губами к ее лбу.

– Вот так, прелестная мегера. Успокойся и не хмурь брови.

Она посмотрела на него еще более негодующим взглядом, и он довольно хмыкнул.

– Давай, давай! Ты недолго продержишься, если с самого начала так расходуешь себя. Любой воин знает, что надо сохранять силы для главного сражения.

– Чрт б тбя пбрл!

Черт бы тебя побрал! Отпусти меня.

– Что такое, дорогая? Ты просишь не останавливаться? Ну конечно же, я еще никогда ни в чем не отказывал женщине, тем более если ее требования законны.

Его губы скользнули по ее векам, потом по щеке к подбородку…

Рейн приоткрыла рот под ладонью Селика. Неужели те же самые губы, которые произносят все эти слова, так нежно целуют ее? Она попыталась думать о другом, чтобы не возбуждаться еще больше. Кубики льда… удаление миндалин… деревья… операция на сосудах… Но она не могла заставить себя не радоваться восхитительному прикосновению влажных теплых губ к прохладной коже. Или это у него прохладные губы, а ее тело горит огнем? Она уже ничего не понимала и лишь вздрагивала каждый раз, когда он прижимался к ней губами.

– Если я уберу руку, ты обещаешь молчать? – шепотом спросил Селик, и от его дыхания шевелились у нее на шее волосы, выбившиеся из косы.

– Тсвсмсшлсм?

Ты совсем сошел с ума?

– Нет? Что ж, тогда продолжим.

Селик скользнул легкими, как перышко, поцелуями по ее шее, то нежно покусывая ее, то едва касаясь. За правым ухом, где у нее билась жилка, он помедлил, давая волю своей страсти и оставляя на ее коже мету любви, а потом тихонько подул, остужая словно обожженное место.

Его горячее дыхание коснулось ее уха, у Рейн округлились глаза от страха, как бы он не узнал о сверхчувствительности ее ушей, а тело напряглось в напрасном сопротивлении неизбежному. Он ни в коем случае не должен был узнать, что ее уши все равно что пятка у Ахилла, и ее броня из здравого смысла ей не поможет, едва он догадается…

Селик догадался. Рейн поняла это по его затуманившимся глазам и медовой улыбке, изогнувшей его губы.

– Итак, уши, милая. Наверное, здесь одна из тех самых пятидесяти семи эрогенных зон, знанием которых ты однажды хвасталась. Ну же, кивни головой, если я прав.

Рейн неистово затрясла головой.

Господи Иисусе! Неужели этот человек помнит все глупости, которыми она его заговаривала?

Селик искренне развеселился, ни на минуту ей не поверя.

– Интересно. У некоторых женщин точка наслаждения за коленками. У других – между ног. Еще соски. Бывает, даже на ступнях. Ну, а я начну, пожалуй, с ушей, радость моя. Что скажешь?

Она застонала.

– Ну конечно, ты не должна ничего говорить. Я буду целовать тебя всю, пока не найду пятьдесят семь точек.

– Чртбтбпбрл…

– И я так думаю, – сказал Селик и нежно куснул ее за мочку уха, после чего медленно, мучительно медленно провел кончиком языка по краю уха. – Ну просто морская ракушка, сладкая моя, вся беленькая и розовая, – прошептал он едва слышно между легкими покусываниями. – Интересно, тебе это тоже по вкусу?

Рейн застонала и попыталась отодвинуться, но у нее ничего не вышло. Его язык прошелся по всем внутренним завиткам, и эти прикосновения эхом откликнулись глубоко в ее теле.

– Ага! Вот она, точка номер один из твоих пятидесяти семи! – проговорил Селик со смешком.

И сколько возможно глубоко засунул влажный язык ей в ухо. Потом вытащил его. Потом опять засунул. Вытащил. Опять. Внутрь – наружу. Рейн не могла сопротивляться, и вся потянулась к нему, правда, тотчас отпрянула, но что было, то было, и прикосновение к его не менее возбужденной плоти вызвало в ней такой шквал желания, что она уже больше ни о чем не могла думать, кроме как об еще одном прикосновении. Тогда она зажмурилась, не желая показывать, как легко ему свести ее с ума.

Он же взялся за другое ухо и принялся проделывать с ним все то же самое. Это тянулось долго, очень долго, а когда наступила очередь заключительных движений внутрь-наружу, Рейн вся замерла, стараясь побороть неодолимое желание соединиться с этим мужчиной, который ласкал ее и мучил своими ласками.

Тело предавало Рейн, и она чувствовала себя униженной оттого, что ему почти не потребовалось ни труда, ни времени дабы довести ее почти до невменяемого состояния. Она напоминала себе соломенную вдову, изголодавшуюся по мужской ласке.

– Открой глаза, – требовательно прошептал Селик.

Даже его дыхание словно било ее электрическим током, вызывая уже не трепет, а самые настоящие конвульсии.

Рейн не открыла глаза.

Тогда Селик вновь прижался к ней всем телом, через одежду соединяя свою мужскую плоть с ее возбужденной плотью…

И она проиграла битву.

Рейн открыла глаза, и когда их взгляды встретились, она уже не могла удержаться и задвигала бедрами, стараясь и не в силах принять его в себя и чувствуя, как внутри разгорается всепожирающее пламя.

Селик хрипло вскрикнул, отнял руку ото рта Рейн и, подложив ее ей под ягодицы, приподнял, отзываясь на ее немой призыв. Рейн не могла сдержать торжествующий стон.

Когда она расслабилась, удовлетворив жгучее, неистовое желание, Селик с нежностью вытер ей слезы.

– Почему ты плачешь? – спросил он тихо.

– От обиды.

– Ты шутишь. Ты получила удовольствие и еще чувствуешь себя униженной?

– Ты сделал это, чтобы меня унизить.

– Да? Ты, как всегда, отлично читаешь мысли, мой милый ангел-хранитель.

Рейн вгляделась в его лицо, лишь теперь заметив огонь страсти в его глазах и потемневшие губы.

– Не хочу наслаждаться одна… Я не… дешевая… Я не распутница.

– Наслаждаться… Красиво сказано, правда, красиво. – Он подвигал бровями, но быстро посерьезнел. – Не думай, что я уж совсем ничего не получил. Удовлетворение, доставленное женщине, – самое большое счастье для настоящего мужчины в любовных играх. Кроме того, мы только начали, и я берегу силы.

– Селик, нет. Я не хочу.

– И я не хочу, – грубовато бросил он, глядя на нее жадными глазами и выгибая ей шею, чтобы удобнее было ее поцеловать.

Его другая рука все так же удерживала ее руки над головой.

Мучительно медленно, дюйм за дюймом его губы приближались к ее губам, и она слышала гулкое биение его сердца.

– Я играю в опасную игру и знаю это. Но я не могу остановиться.

– И я не могу, – в отчаянии прошептала Рерн, лаская дыханием его губы. – И я не могу.

Он провел кончиком языка по ее губам и вздохнул с упоением, а потом тихонько подул на нее, осушая упавшие ей на лицо капли его пота.

– У тебя ужасно стучит сердце, мой ангел.

– И у тебя тоже.

– Ты боишься, милая?

– Боюсь.

Он кивнул.

– А ты, Селик? Почему ты так спокоен?

Он тихо засмеялся, не отрываясь от ее губ, а потом приложил к ним большой палец.

– Моя госпожа Рейн, я совсем не спокоен, и ты отлично это знаешь, – пробурчал он. – И боюсь я, как никогда в жизни не боялся.

– Ты? Боишься? Не может быть!

Селик зарычал в ответ и принялся давить и гладить губами ее губы, пока они не стали мягкими и податливыми, как ему хотелось, и тогда он жадно впился в них…

Рейн застонала и с готовностью ответила на его поцелуй. Селик пустил в ход зубы и язык, терзая ее послушный рот и давая волю долго сдерживаемому желанию.

Когда он наконец оторвался от нее, чтобы набрать в грудь воздуха, она вскрикнула:

– Нет! Еще! – И глухо всхлипнула, смущаясь своего нетерпения.

Он попросил:

– Открой рот.

Она подчинилась.

Он опалил ее своим языком, погрузив его в бездну ее рта, а потом покинул ее и оставил мучиться пустотой.

– Ты вся страсть и вечная женственность, – хрипло прошептал он и вновь раздвинул ей языком губы.

Тотчас она взяла его в плен и долго не отпускала.

– Ты сжигаешь меня заживо.

Его огненным поцелуям не было конца. Он длил и длил наслаждение, какого она не знала прежде, безраздельно властвуя над ее ртом, а когда она заметалась, пытаясь перехватить инициативу, не тут-то было. Он крепко прижал ее к ложу, и она окончательно потеряла представление о том, где она и сколько прошло времени. Но себя она не забыла. Она точно помнила, кто она и кто ее возлюбленный. Селик. Ее любовь. Ее возлюбленный.

Рейн одновременно и стонала от удовольствия и не переставала сопротивляться ласкам Селика, отчего он почти терял голову. В его серебристых глазах пылал огонь желания.

– Ты меня околдовала, сладкая ведьма.

Ласковый смех, родившийся из ее собственного удовольствия и торжества над любимым мужчиной, сорвался с ее губ.

– Отныне я везде и всегда буду с тобой, любовь моя.

Страстное всепоглощающее желание охватило Рейн. Она вся трепетала, отдаваясь поцелуям Селика и сама целуя его. Он запрокинул ей голову, и Рейн уже не понимала, где его губы, а где ее. Кровь клокотала у нее в жилах. И в то же время она инстинктивно сопротивлялась надвигавшемуся на нее безумию.

– Рейн! Рейн, ты слышишь меня?

Она открыла глаза и была ошеломлена красотой Селика, словно выпущенной на волю и очищенной его страстью.

– Рейн, милая, посмотри на меня. Перестань сопротивляться. Отпусти себя. О Господи… Так лучше, да, только так… сейчас… ты слушаешь?

Она кивнула, едва дыша под напором чувств, терзавших ее тело, а он продолжал говорить голосом, сводившим ее с ума:

– Так легко дойти до конца. Не надо стонать. Ты меня погубишь. Сегодня я обещал тебе только поцелуи.

Она опять застонала, а потом рассмеялась.

– Если ты это считаешь «только целоваться», то избави меня Бог от всего остального.

– Я же тебе говорил, что мне нет равных в любовных играх, – заявил он с довольным смешком. – А теперь слушай меня, женщина, потому что ты должна исполнять мои приказания.

– Да, господин.

Он довольно усмехнулся.

– Правильно, женщина. Сейчас я вложу язык тебе в рот, а ты представь, что мы с тобой соединились по-настоящему. Бог ты мой! Мне нравится смотреть, как ты раздвигаешь губы, внимая моим словам.

Рейн провела языком по внезапно пересохшим губам.

– Когда я вложу язык… ты представь…

– Пожалуйста, Селик, – простонала Рейн. – У меня богатое воображение.

– Да? – ласково переспросил Селик, еще крепче прижимаясь к ней, и вдруг заметил упрямо вздернутый подбородок. – Ну и что?

– Ну, мне, например, интересно, что ты будешь представлять?

– Когда?

– Когда я верну тебе твою ласку и вложу свой язык в твой рот… Когда я буду…

Селик присвистнул от удовольствия, обрывая поток ее слов, и впился губами ей в губы, показывая без лишних слов, кто учитель и кто ученица.

Когда его жаркие поцелуи вновь довели ее почти до бессознательного состояния, в глубине ее тела опять стало нарастать неодолимое желание. Рейн было совершенно безразлично, что Селик из другого времени. Ей было плевать, что временами он ведет себя как грубое животное. Она забыла, что он часто раздражает и обижает ее. Он был прекрасен. И он был ее возлюбленным отныне и навеки. Даже если впереди ее больше ничего не ждет.

– Ты сводишь меня с ума. Никогда, никогда я не чувствовал… О прекрасная Фрея… святой Тор…

Все тело Селика содрогалось, покорное движению его языка.

Красные огоньки разгорались в закрытых глазах Рейн и наконец вспыхнули миллионом самых невероятных цветов, и в то же время она ощутила нечто совершенно немыслимое и нестерпимое в самом низу живота, отчего, не помня себя, потянулась к Селику…

Словно сквозь туман Рейн видела, как Селик, раздвинув ей ноги, поднял голову и закричал в восторге удовлетворенной страсти.

Должно быть, Рейн ненадолго потеряла сознание, потому что, когда она вновь открыла глаза, Селик лежал рядом и как будто спал, уткнувшись носом ей в шею и глубоко, спокойно дыша.

– Вы могли бы подождать, пока вам принесут помыться.

– Что ты сказала? – хрипло спросил Селик, целуя Рейн в шею.

– Ничего.

– Я сказала.

Они увидели Гайду, стоявшую в дверях с чистым бельем, и нескольких слуг за ее спиной с большой лоханью и ведрами с водой, разглядывавших их с откровенным любопытством.

Селик вскочил. Рейн с сожалением отметила, что его настроение резко изменилось. Наверное, вспомнил о своей невесте. Он показал слугам, куда поставить лохань, и Рейн заметила, как он зло посмотрел на них и как вздулись мышцы у него на руках. Гайда и слуги ушли.

Из огромной лохани валил пар. Селик повернулся к ней.

– Будешь мыться первая?

Рейн возмущенно задрала нос. Лицо у нее горело.

– А ты будешь стоять и смотреть. Тоже мне, извращенец! Ну, уж нет!

– Ладно! Тогда я первый, – не стал спорить Селик и погрозил ей пальцем. – Но не двигайся с места. Не то окажешься со мной в лохани. И тогда, клянусь кровью всех богов, я тебя так накормлю мылом, что оно полезет у тебя из всех дыр.

– Дурак, – пробормотала Рейн.

– Что ты сказала? – угрожающе переспросил Селик и шагнул к ней.

– Хорошо. Я сказала «хорошо».

Селик печально усмехнулся.

– Кажется, со мной случилось самое плохое, что только может быть. Я начинаю понимать твои словечки.

Селик снял штаны, собираясь нырнуть в лохань. Несмотря на самые лучшие намерения, Рейн не могла оторвать глаз от его широких плеч и крепких мускулов. Потом она еще раз прочитала слово «М-Е-С-Т-Ь», вырезанное на его предплечье, и медленно перевела взгляд на узкую талию и выпуклые ягодицы. Он начал было поворачиваться, и Рейн затаила дыхание… Неожиданно она закашлялась.

Ухмыляясь, Селик шагнул в горячую воду, получая великое удовольствие от впечатления, которое на нее производило его тело, и еще оттого, что он смывает с себя дорожную пыль, а она сидит грязная после целого дня дороги.

Не желая признаваться в своем унижении, Рейн подняла с пола большую сумку, стараясь не делать резких движений под прищуренным и внимательным, как у ястреба, взглядом Селика. С ребяческим нетерпением она вытащила неначатую упаковку леденцов, достала один и положила себе в рот.

От изумления Селик открыл рот.

– Ты соврала. Ты сказала, что у тебя больше нет.

– Да, тех уже нет, но я нашла еще одну упаковку в заднем кармане штанов.

– Ах ты, лживая ведьма. Сначала ты нарушаешь клятву, потом врешь.

– Отстань, Селик, Это всего лишь жалкий леденец.

И Рейн принялась громко его сосать, делая вид, что получает несказанное удовольствие.

– Смотри не подавись.

– Не груби.

Рейн ласково улыбнулась ему и вытащила кубик Рубика. Пока Селик намыливал тело и волосы, она успела много раз решить головоломку, и ей показалось, если, конечно, она не ослышалась, что он скрипнул зубами, прежде чем надолго сунуть голову в воду.

На другое утра Рейн проснулась рано и, внимательно осмотревшись в маленькой комнатке, сообразила, что Селик спал в другом месте. Слегка пошатываясь, она подошла к двери.

Дернув ее раз, другой, третий, она в конце концов поняла, что ее заперли.

– Я убью проклятого варвара, – кипела она.

Ночью, после того как Селик вволю накрасовался перед ней, приводя ее в ярость, он, к ее удивлению, оделся и ушел. Она вымылась, слуги унесли лохань и мокрые тряпки, а Селик все не возвращался. Устав после длинного дня, Рейн прилегла на минутку и проспала всю ночь.

Где же спал Селик? И с кем? Почему он ее запер?

Несмотря на ранний час, Рейн принялась колотить в деревянную дверь, призывая Селика. Через некоторое время пришла Гайда, выражавшая явное неодобрение Рейн.

– Тс-с, тс-с! Весь Йорвик переполошила своими криками.

– Извини, Гайда. Я не хотела тебя будить.

– Да я давно уже не сплю. Убираю в доме.

– Почему меня заперли?

– Потому что ты вчера хотела сбежать. Тебе нельзя верить, а у Селика нет людей, чтобы караулить тебя.

– Значит, я пленница?

– А разве нет? – спросила Гайда, глядя на нее своими умными глазами. – Мне показалось, Селик сказал, что ты заложница.

Рейн почувствовала, что краснеет.

– Я спасла ему жизнь в Бруненбурге и…

Гайда охнула и уселась на скамью напротив.

– Ты?

Рейн стала рассказывать, и Гайда, не прерывая, слушала ее.

– Ты его любишь? – прямо спросила она, когда Рейн умолкла.

Рейн колебалась, не зная, стоит ли откровенничать.

– Думаю, да. Но, помоги мне Бог, мы обречены, как никто на этой земле. В жизни Селика все оскорбляет мои чувства. Я злюсь оттого, что страсть делает меня безрассудной. Он черт знает что мне говорит, разрывает мне сердце, а потом улыбается как ни в чем не бывало, и все опять как прежде, словно сердце – не сердце вовсе, а вишневый леденец.

Гайда не сводила глаз с Рейн, стараясь понять ее.

– И правда, похоже на любовь, – заключила она и в возбуждении потерла руки. – Сейчас нам необходимо решить, что с этим делать.

Рейн вопросительно наклонила голову, удивляясь тому, что мать Тайры собирается ей помочь.

– Знаешь ли ты, что Селик хочет надолго уехать к саксам? Стивен из Грейвли, как стало известно, сейчас в Винчестере. Дьявольский граф надеется заманить Селика в смертельную западню. Боюсь, в своей ненависти Селик не заметит хитрой игры Грейвли.

Рейн пристально посмотрела на нее и прижала руку к груди, услыхав имя человека, виновного в смерти жены и сына Селика.

– Нет!

– Да. И тебя это тоже касается. Селик может не вернуться живым.

Рейн похолодела от ужаса. Селик не мог бесконечно идти дорогой мести и оставаться невредимым. Когда-нибудь он, несомненно, погибнет, и она поняла, что это может случиться совсем скоро.

– Ты можешь его остановить. Я кое-что надумала.

– О Гайда, все, что угодно. Я все сделаю ради него.

Лицо Гайды просветлело, и она подалась вперед, крепко сжимая руки Рейн.

– Вот что, я думаю, тебе надо сделать…

Выслушав Гайду, Рейн недоверчиво посмотрела на нее.

– Ты сошла с ума! Похитить Селика! Продержать его взаперти несколько недель, пока Грейвли не перестанет играть в прятки! Почему я? Почему не твоя дочь?

– Ах! Она слишком маленькая для такого.

Маленькая.

Только этого Рейн недоставало. Опять ей напомнили о ее росте.

– Ты надеешься, что я буду с ним бороться и одержу верх? Может, я и большая, но Селик на сотню фунтов тяжелее меня.

– Не надо так разговаривать. Тебе не идет. Но удержать его тебе, действительно, не удастся, если ты не воспользуешься чем-нибудь особенным.

Рейн едва сдержала усмешку.

– Даже если я соглашусь на твое безумное предложение, я все равно физически неспособна похитить Селика.

– Может быть, ты случайно знаешь какие-нибудь травы, которые могут его усыпить? И тогда мы его удержим, – лукаво поглядывая на Рейн, предложила Гайда.

Рейн устало опустила веки, а потом посмотрела прямо в глаза пожилой женщине.

– Может быть, и знаю, но я еще не совсем сошла с ума, чтобы затеять такое. А, кстати, где он будет? Здесь?

– О нет! – в ужасе воскликнула Гайда, прижав руку к груди. – Селику опасно быть здесь даже сейчас. Люди короля, наверняка, следят за моим домом.

– Но ты что-то придумала? О Боже, не могу поверить, что это я спрашиваю.

– Да. Я думала, Элла тебе поможет.

– Элла?

– Она дружила с твоей матерью. Сейчас она разбогатела. Торгует. И очень обязана твоей матери. Мы сегодня пойдем с ней повидаться.

– Скажи, Гайда, ты хочешь, чтобы я сделала грязную работу, а потом положила Селика на серебряное блюдо и отдала Тайре? – спросила Рейн, не зная, может ли она доверять пожилой женщине.

– Может быть, – не стала отрицать Гайда. – Но если ты его любишь, я думаю, ты все сделаешь, чтобы его спасти. Она смотрела на Рейн и ждала.

– Ладно. О чем ты думаешь?

– Я думаю, что из тебя получился бы замечательный политик, – ответила ей Рейн.

Несколько часов Рейн ходила по дому и по двору под охраной двух воинов, не спускавших с нее глаз. Даже когда она пошла в укромную комнатку, чтобы облегчиться, они стали у двери. Но Гайда прямо сказала ей, что будет так и не иначе, а если ей не нравится, то она может сидеть в своей комнате. Страдая от непривычного безделья, Рейн двадцать семь раз собрала кубик Рубика, шестьдесят три раза прогулялась из одного конца залы в другой и шестнадцать раз повторила по памяти клятву Гиппократа. От невыносимой скуки у нее заметно испортилось настроение.

Поэтому, когда Селик и Тайра вошли в дверь, обнявшись и чему-то весело смеясь, Рейн мгновенно забыла обо всех указаниях Гайды, касающихся великого плана по спасению Селика. Вместе они смотрелись ослепительно прекрасно. Селик был в темно-синей тунике поверх черных штанов, золотая цепь подчеркивала его узкую талию, а Тайра надела шелковое зеленое платье поверх кремовой сорочки, отлично оттеняющей ее блестящие, развевающиеся на ветру рыжеватые волосы.

Безрассудная ярость взяла верх, и Рейн, схватив то, что попалось ей под руку, а попалось ей яблоко, лежавшее в чаше с фруктами, тщательно прицелившись, бросила его прямо в голову Селику. Правда, в последний момент он увидел ее и успел пригнуться, так что яблоко разбилось о дверь позади него.

Не веря своим глазам, Селик посмотрел сначала на Рейн, потом на яблоко, которое едва не угодило в него, потом снова на Рейн. Он сердито прищурился, и это не предвещало ничего хорошего.

– Какая же ты пацифистка? – заявил он. – Если бы ты попала в Тайру, ей было бы больно.

– Ты могла испортить мое новое платье, – выразила недовольство Тайра, мило прихорашиваясь перед висевшим на стене квадратиком блестящего металла.

– Или я расквасила бы тебе лицо, – огрызнулась Рейн, когда Тайра отошла к столу. – Петух!

Его глаза гневно сверкали, а руки он вытянул по швам, верно, чтобы не придушить ее.

– Ты сказала «петух»? Это ни на что не похоже. И, по-моему, совсем не комплимент.

Селик прохаживался с другой стороны стола, сохраняя осторожность и внимательно следя за каждым ее движением.

– Какая пчела укусила тебя сегодня? Что ты взбеленилась? Мне казалось, вчера я преподал тебе неплохой урок. Может быть, ты насмехаешься надо мной, и я должен показать тебе, кто тут хозяин?

Рейн вспыхнула от его грубых слов и напоминания о якобы наказании. Она побаивалась, что не устоит перед следующей демонстрацией его искусства.

– Побереги себя для своей невесты.

– Невесты? – вмешалась Тайра. – А это что?

– Это если ты помолвлена, Дура, – не сдержала свой язык Рейн. – Когда свадьба? Может быть, я могу вас обоих поздравить?

Рейн не могла остановиться. Куда девался ее самоконтроль, который помог ей пережить насмешки в юности, строгий режим медицинской школы, разочарования в любовных связях, неуверенность в жизни?

Селик ухмылялся. Рейн отошла подальше.

– Я? Помолвлена с Селиком? – засмеялась Тайра.

– Что тут смешного? – внезапно насторожившись, спросила Рейн.

– Ты смешная. Селик мне как брат, дура. Так ты меня назвала, да?

Но слова Тайры пропали даром. Селик и Тайра не помолвлены.

Она взглянула на Селика. Он пожал плечами и ухмыльнулся.

– Перестань ее дразнить, слабоумный, – резко бросила Тайра. – Я никогда тебе не нравилась и теперь не нравлюсь. Да и надоел ты мне за эти два часа в гавани, ведь ты только и говорил, что о прекрасной женщине из будущего.

Рейн удивленно открыла рот и недоуменно уставилась на молодую женщину – чудесную молодую женщину, к которой внезапно почувствовала великую любовь. И допустила оплошность… Она отвлеклась, и Селик перепрыгнул через стол.

Он схватил ее и крепко прижал к стене:

– Извинись.

– Я сожалею, что бросила в тебя яблоком.

Плохо бросила и промахнулась.

– Теперь перед Тайрой.

– Что?

– Извинись перед Тайрой. Ты забыла, что ты гостья в ее доме.

После долгой паузы Рейн сказала:

– Я сожалею, Тайра, что обидела тебя.

Если ты мне веришь, есть…

– В следующий раз думай прежде, чем делать, женщина, – с легким шлепком предостерег ее Селик. – Эта истина хорошо известна любому воину.

– Ты не должен был запирать меня.

– Кстати, ты не заперта. Кто отменил мой приказ и освободил тебя?

– Гайда. Но она приставила ко мне этих двух стражников следить за каждым моим движением, – сказала Рейн, указывая на двух мужчин, сидевших за отдельным столом и с интересом наблюдавших за смешной сценой. – Я не могу даже пописать спокойно, чтобы они не стояли в дверях и не считали каждую каплю.

Селик недоверчиво покачал головой:

– Спасибо, что поделилась со мной своим горем.

– Я начинаю понимать, о чем ты думаешь, Селик, – сказала Тайра. – Она очень странно разговаривает. Но мне трудно поверить, что она за мирную жизнь, против насилия, как ты ее назвал – па… пацифистка. Почему-то мне она кажется более нетерпимой, чем те женщины, которых я встречала до сих пор.

Рейн застонала, подумав, что Тайра, пожалуй, права.

– Ты поведешь ее в больницу, как хотел? – спросила Тайра.

– Нет, не стоит. Она слишком высоко себя ставит. С моей стороны было глупо думать, что пленница может оценить такое внимание.

– Ты собирался проводить меня в больницу? – удивилась Рейн.

– Да, но это была глупая идея.

– Не глупая.

– Глупая. Придется тебе сегодня поскучать в одиночестве. У меня разболелась голова.

– Я дам тебе аспирин.

– Хвала богам! Наконец-то ты сказала правду. Рейн нахмурила брови.

– Какую правду?

– Ты дашь мне яд.

У нее презрительно дрогнули губы, но она постаралась сдержаться, потому что ей очень хотелось посмотреть на больницу десятого века. И она спокойно произнесла:

– Аспирин – это таблетки будущего, которые убивают боль.

– Ха! Таблеткам ты тоже даешь имена, как духам. Ну разве она не странная, Тайра? И еще ругает скандинавов за то, что они дают имена своим мечам.

Рейн все труднее было сдерживать себя, так ей хотелось двинуть его чем-нибудь тяжелым, поэтому она до боли впилась ногтями в ладони.

Селик понимающе блеснул глазами. Тайра переводила взгляд с Рейн на Селика и с Селика на Рейн и казалась смущенной.

– Селик, я думала, она твоя заложница. Почему ты позволяешь ей так разговаривать? Почему не отрежешь ей язык?

– Интересная мысль.

– Я знаю, если король Ательстан захватит тебя, ты купишь у него свободу, отдав ее ему. Но Бог такого не допустит. Освободись от этой старой карги. Живи спокойно. Торговец невольниками купит ее для какого-нибудь восточного гарема. Говорят, они ищут необычных людей, и, может быть, ее рост их привлечет.

Рейн разочаровалась в Тайре.

Селик же склонил голову набок, казалось, всерьез обдумывая совет девушки.

– Теперь, когда ты об этом заговорила, я вижу ее только под вуалью, возлежащей на шелковых подушках возле мраморной ванны в ожидании милостей своего господина. Возможно, она будет даже…

– Ах ты!.. – процедила Рейн сквозь зубы.

Ей было невыносимо трудно сдерживать себя, так как она понимала, что Селик ее провоцирует. Она закрыла руками уши, не желая слушать его насмешки.

– Селик, ты вернешься в гавань и продашь ее?

Он посмотрел прямо в глаза Рейн.

– Женщина, обещай не быть сварливой.

Рейн, прикусив язык, кивнула.

– Обещаешь, если я возьму тебя в лечебницу, говорить, только когда я позволю, и слушаться меня?

Рейн поколебалась, но в конце концов все же коротко кивнула головой.

– Что ж. Но сначала пойдем со мной, я должен перетянуть тебе груди.

Рейн, растерявшись, не могла отвести взгляд от его удаляющейся спины. А он, взяв со скамьи коричневую рубаху, уже был на полпути к лестнице. Только тогда до нее дошел смысл его слов.

Перетянуть груди?