Текст книги "Распутник"

Глава 20

«Дорогой М.!

Я нахожусь в несколько задумчивом настроении – прошло шесть лет со дня «Фиаско Лейтона», как называет это отец, и я уже успела отвергнуть три предложения руки и сердца – каждое последующее менее привлекательное, чем предыдущее. Тем не менее мама продолжает терзать меня посещениями модисток и дамских чаепитий, словно можно каким-то образом стереть прошлое несколькими ярдами шелка и ароматом бергамота. Но ведь это не может продолжаться вечно, правда? Что еще хуже, я все еще пишу письма призраку и воображаю, что в один прекрасный день с обратной почтой придет ответ.

Без подписи.

Долби-Хаус, ноябрь 1829 года».

Письмо не отослано.

– Крыжовенный болван.

Пенелопа даже не подняла голову с плеча Майкла. Ее белокурые волосы рассыпались по его груди.

– Прошу прощения?

Он погладил ее теплой рукой по спине.

– Смешная девчонка, – сказал он, крепче обнимая ее. – Крыжовенный болван – это мой любимый пудинг.

Она замерла, даже перестала крутить волосы у него на груди. Майкл взял ее руку и поднес к губам, быстро целуя каждый пальчик.

– А еще я люблю малиновый болван. И ревенный.

Она приподняла голову, вглядываясь в него своими голубыми глазами так, будто он только что совершил шокирующее признание.

– Крыжовенный болван.

Майкл почувствовал себя идиотом. На самом деле ей все равно, какой у него любимый пудинг.

Она улыбнулась широко и чудесно, и он больше не чувствовал себя идиотом. Он почувствовал себя королем. Она снова положила головку на его широкую грудь. Груди ее соблазнительно колыхались при каждом вдохе и выдохе.

Пенелопа просто произнесла:

– А я люблю патоку.

И ему опять захотелось заняться с ней любовью.

Ну разве возможно, чтобы простой разговор о десертах так возбуждал?

Он снова провел рукой по ее спине и задержался на округлой ягодице, наслаждаясь этим ощущением. Затем поцеловал Пенелопу в висок.

– Я помню. – На самом деле он забыл, но стоило ей упомянуть об этом, перед глазами всплыла яркая и отчетливая картинка – маленькая Пенелопа в Фальконвелле, круглое личико испачкано патокой. Майкл улыбнулся этому воспоминанию. – Ты всегда упрашивала кухарку позволить тебе вылизать миску.

– Ложки – может быть. Но только не миску. Леди не вылизывают миски.

Майкл расхохотался над этой поправкой к приличиям, и низкий рокот у него в груди удивил обоих. Было так славно лежать тут и смеяться с ней. Так хорошо он не чувствовал себя давным-давно. Хотя и понимал, что эти минуты – все, что у них есть. Последние спокойные минуты перед тем, как развернется ад и он утратит ту жалкую благосклонность, которую она к нему питает.

Он обнял ее и другой рукой и крепко прижал к себе. В голове пронеслась мысль: «Но пока она принадлежит мне».

– Похоже, твое приключение прошло успешно.

Она подняла голову, пристроила подбородок на сложенные руки и посмотрела на него. Голубые глаза насмешливо заблестели.

– Я уже с нетерпением жду следующего.

Его рука скользнула по ее бедру, потеребила край шелкового чулка.

– Почему я не решаюсь спросить?

– Я хочу сыграть в кости.

Он тут же представил себе Пенелопу, целующую кубик слоновой кости перед тем, как бросить его на зеленое сукно одного из игровых столов внизу.

– Знаешь, кости – это одна из тех игр, в которые невозможно выиграть.

Она улыбнулась:

– Про рулетку тоже так говорят.

Он улыбнулся в ответ:

– Верно. Тебе просто повезло.

– Номер двадцать три.

– К несчастью, в кости можно выбросить только двенадцать.

Она пожала плечами. Сюртук соскользнул с бледного безупречного плечика.

– Я буду стараться.

Он потянулся и запечатлел поцелуй на ее голом плече.

– Насчет костей подумаем. Пока я прихожу в себя после сегодняшнего приключения, лисичка.

«А завтра ты вспомнишь все причины, по которым я не должен приближаться к тебе».

Она закрыла глаза и удовлетворенно вздохнула. Майкл заерзал под ней, стараясь скрыть все усиливающееся вожделение.

Он опять ее хотел.

Но он будет держать себя в руках.

Пора вставать.

Он не мог заставить себя шевельнуться.

– Майкл! – Она снова открыла глаза, голубизной напоминающие летнее небо. В этих глазах можно затеряться навек. – Куда ты отправился?

– Когда?

– После того… как все потерял.

Он глубоко вздохнул и положил руки ей на талию, чтобы отодвинуть ее от себя и встать.

– Тебе не нужно об этом знать.

Она подтянулась повыше и уперлась руками ему в грудь, не дав сдвинуть себя с места.

– А что тебе уже известно?

– Я знаю, что ты потерял все во время игры.

Она была так близко, ее голубые глаза смотрели так напряженно. Его охватило сожаление. Ужасно, что она знает о его ошибках. О его позоре. Ради нее ему хотелось быть кем-нибудь другим. Кем-нибудь новым. Кем-нибудь, достойным ее.

Но может быть, если рассказать ей свою историю, если она будет знать все, то это поможет не подпускать ее слишком близко? А он не влюбится в нее слишком сильно. И он решился.

– Я проиграл все. Все, что не входило в майорат. Все, что не было приковано к титулу поколениями. Как последний дурак. – Он ждал, что она согласится. Но Пенелопа промолчала, и он продолжил: – Лэнгфорд подталкивал меня ставить еще и еще, подстрекал, насмехался до тех пор, пока на столе не оказалось все, чем я владел. А я не сомневался, что выиграю.

Она покачала головой.

– Как же ты мог это знать?

– Никак, верно? Но тем вечером я уже так распалился – выигрывал партию за партией. Когда тебе выпадает полоса выигрышей, возникает ощущение… эйфории. Наступает момент, когда все меняется, все здравые мысли исчезают, и кажется, что проиграть невозможно. – Теперь слова лились из него потоком – вместе с воспоминаниями, которые он так долго прятал от всех и даже от себя. – Для некоторых игра – это болезнь. Вот я и болел. Лекарством был выигрыш. Той ночью я просто не мог перестать выигрывать. До той минуты, когда это закончилось и я потерял все. – Она смотрела на него с сосредоточенным вниманием. – Он ввел меня в соблазн, убеждая ставить на кон все больше и больше…

– Но почему тебя? – Между ее бровей появилась складка, в голосе прозвучал гнев. Майкл протянул руку и разгладил наморщенный лоб. – Ты был так молод!

– Так быстро кинулась защищать меня, хотя ничего не знаешь. – Он провел пальцем по ее переносице. – Все это создал он. Земли, деньги – все. Мой отец был хорошим человеком, но когда он умер, имение было довольно запущенным. Но в нем всего хватало, чтобы Лэнгфорд, усердно трудясь, сделал его процветающим. И ему это удалось. К тому времени, как я все унаследовал, маркизат стоил намного дороже, чем его собственные владения, и он не хотел от него отказываться.

– Он сказал, что в конце концов я поблагодарю его за то, что он все у меня отнял, – произнес Майкл, не в силах справиться с издевкой в голосе.

Пенелопа долго молчала, глядя на него серьезными голубыми глазами.

– Возможно, он был прав.

– Нет!

Не прошло ни единого дня, когда бы он не возмущался, что приходится дышать одним воздухом с Лэнгфордом.

– Ну, вероятно, благодарность – это чересчур. Но только подумай, как высоко ты поднялся, несмотря на все препоны. Подумай, как храбро встретил невозможное. И победил!

Голос Пенелопы звучал настойчиво, она тяжело дышала. Майкл восторгался этим и в то же время негодовал.

– Я уже советовал тебе однажды, Пенелопа, не делай из меня героя. Ни в моих поступках… ни во мне самом… нет ничего героического!

Она помотала головой:

– Ты ошибаешься. На самом деле ты гораздо лучше, чем тебе кажется.

Он подумал о бумагах, лежащих в кармане сюртука, о плане, который привел в действие сегодня утром. О мести, которой дожидался столько лет. Очень скоро она увидит, что никакой он не герой.

– Мне бы хотелось, чтобы это было правдой.

Ради тебя.

Эта мысль его преследовала.

Она наклонилась к нему, глядя серьезно и решительно.

– Разве ты не видишь, Майкл? Разве не понимаешь, каким ты стал по сравнению с тем, каким был когда-то? Насколько сильнее? Насколько могущественнее? Если бы не тот случай, полностью изменивший тебя и твою жизнь… ты бы никогда не оказался здесь! – И договорила шепотом: – И я тоже.

Он крепче обнял ее.

– Ну хоть что-то.

Они еще долго лежали так, погрузившись каждый в свои мысли, а затем Пенелопа сменила тему:

– А после игры? Что случилось потом?

Майкл посмотрел на потолок, вспоминая.

– Он оставил мне гинею.

Она подняла голову.

– Твой залог.

Его умница жена.

– Я не стал ее тратить. Решил, что ничего у него не возьму – до тех пор, пока не заберу все.

Она внимательно смотрела на него.

– Месть.

– Все, что у меня оставалось, – это одежда, бывшая на мне, и горсть монет в кармане. Меня нашел Темпл. В школе мы с ним дружили, и он дрался с любым, кто платил ему за боксерский матч. По ночам, когда он не дрался, мы играли в кости на улицах у Темпл-Бара.

Она наморщила лоб.

– Разве это не опасно?

Он увидел тревогу в ее глазах, и какая-то его часть потянулась к ее мягкости, к ее нежности. То, что Пенелопа здесь, в его объятиях, и он может поведать ей свою историю, само по себе благословение свыше. Словно она может своей тревогой и любовью спасти его.

Да только его уже давно не спасти, а она не заслуживает такой жизни, полной греха и порока. Она заслуживает лучшего. Куда лучшего.

Майкл пожал плечом:

– Мы быстро поняли, когда нужно драться, а когда бежать.

Она протянула руку и нежно прикоснулась к его разбитой губе.

– Ты до сих пор дерешься.

Он усмехнулся, и голос его зазвучал мрачно:

– И давным-давно ни от кого не убегаю.

Ее взгляд метнулся к окну. На улице стояла глухая темная ночь, и свечи в комнате уже почти догорели.

– А «Ангел»?

Он взял один ее длинный белокурый локон, пропустил его между пальцами, наслаждаясь шелковистостью.

– Четыре с половиной года спустя мы с Темплом усовершенствовали наш бизнес… перемещали игру в кости с места на место в зависимости от игроков, и как-то ночью нас окружили двадцать или тридцать мужчин, делавших ставки. В карманах у нас была куча денег, и мы оба понимали, что нам очень скоро придется прекращать игру, иначе нас ограбят. – Он отпустил локон и провел большим пальцем по ее щеке. – Я никогда не умел вовремя остановиться. Всегда хотел сыграть еще разочек, еще раз бросить кости.

– Ты тоже делал ставки?

Он посмотрел ей в глаза, желая, чтобы она хорошо его услышала.

– За девять лет я не поставил ни единой монеты.

В ее взгляде вспыхнуло понимание. И гордость.

– С тех пор как проиграл Лэнгфорду.

– Но игровые столы по-прежнему взывают ко мне, тут ничего не изменилось. Кости не утратили своего соблазна. А когда крутится колесо рулетки… я всегда мысленно угадываю, где оно остановится.

– Но ставки больше не делаешь.

– Нет. Но обожаю смотреть, как это делают другие. Той ночью Темпл сказал несколько раз, что нам пора уходить. Что пахнет жареным. Но я хотел поиграть еще часок. Или два. Еще раз бросить кости. Собрать ставки. Услышать, сколько должно выпасть очков. – Он погрузился в воспоминания. – Они явились неизвестно откуда, и нам следует сказать спасибо, что у них были дубинки, а не пистолеты. Игроки разбежались, как только запахло жареным, но их бы все равно никто не тронул.

– Им нужны были вы, – произнесла Пенелопа едва слышным шепотом. Майкл кивнул:

– Им нужна была наша выручка. Тысяча фунтов. Может, даже больше.

Больше, чем следует иметь с собой, выходя на улицы.

– Мы дрались изо всех сил, но нас было двое против шестерых… а казалось, что против девятерых. – Он едва слышно засмеялся. – Скорее даже против девятнадцати.

Пенелопу это не рассмешило.

– Следовало просто отдать им деньги. Жизнь дороже.

– Моя умная жена. Жаль, что тебя там не было. – Ее лицо побелело. Майкл быстро чмокнул ее. – Я здесь. Живой и здоровый, к несчастью для тебя.

Она замотала головой. Ее настойчивость делала с ним что-то странное.

– Не смей этим шутить. Что случилось дальше?

– Я думал, с нами уже покончено, как вдруг непонятно откуда вылетела карета, а из нее выскочил чуть не батальон мужчин, сложением напоминавших Темпла. Они приняли нашу сторону, победили наших противников, а когда негодяи кинулись прочь, поджав хвосты, нас с Темплом швырнули в карету и повезли к нашему спасителю.

Пенелопа соображала очень быстро.

– К Чейзу.

– Владельцу «Падшего ангела».

– Чего он хотел?

– Деловых партнеров. Кого-то, кто может управлять играми. Кого-то, кто будет заниматься охраной. Людей, разбирающихся как в блеске, так и в вульгарности аристократии.

Пенелопа шумно выдохнула.

– Он спас тебе жизнь.

Майкл погрузился в воспоминания о той первой встрече, когда он понял, что получил шанс вернуть утраченное.

– Именно так.

Она наклонилась и поцеловала его распухшую губу, а потом лизнула ее язычком. Чего он определенно не заслуживал.

Сжав кулак, он оторвался от ее губ, безнадежно мечтая целовать ее и дальше. Но он не мог позволить ей – не мог позволить себе – и дальше забывать, кто он такой на самом деле… что он такое.

– Я потерял все, Пенелопа. Все. Деньги, земли, содержимое моих домов… домов моего отца. Потерял все, что напоминало мне о них. – Наступило долгое молчание. Затем он тихо добавил: – Я потерял тебя.

Она склонила голову набок, пригвоздив его взглядом к месту.

– Ты восстановил все это, Майкл. Удвоил. И даже больше.

Он покачал головой:

– Только не самое главное. Уважение. Место в обществе. Все то, что я должен дать жене. То, что должен дать тебе.

– Майкл…

Он услышал осуждение в ее голосе, но проигнорировал его.

– Ты меня не слушаешь. Я не тот человек, который тебе нужен. И никогда им не был. Ты заслуживаешь того, кто не совершил моих ошибок. Того, кто обеспечит тебе титулы, респектабельность, благопристойность и совершенство. – Он помолчал, почти с ненавистью ощущая, что она оцепенела в его объятиях, не желая признавать правду. А затем посмотрел ей в глаза, заставив себя произнести остальное: – Мне жаль, что я не тот человек, Шестипенсовик. Но я не он. Разве ты не видишь? У меня ничего этого нет. Нет ничего, достойного тебя. Ничего, что сделает тебя счастливой.

– Но почему ты так думаешь? – спросила она. – В тебе есть столько всего… гораздо больше того, что мне может потребоваться.

Этого недостаточно.

Он потерял больше, чем когда-либо сможет обрести.

Пусть у него будет сотня домов, денег в двадцать раз больше, чем сейчас, любая роскошь – этого все равно будет недостаточно. Потому что это не сотрет его прошлое, его безрассудство, его неудачу.

И никогда не сделает его человеком, которого она заслуживает.

– Если бы я не вынудил тебя выйти за меня замуж… – начал он, но Пенелопа его перебила:

– Ты ни к чему меня не принуждал. Это я тебя выбрала.

Он покачал головой.

– Ты что, в самом деле не понимаешь? Почему-то ты думаешь, что, потеряв состояние, ты потерял и респектабельность. Но что такое состояние? Всего лишь деньги и земли, накопленные поколениями других людей! Это их достижение. Их честь. А не твоя. Ты… – Он услышал в ее голосе благоговение. Увидел искренность ее чувств в голубых глазах. – Ты сам создал свое будущее. Ты сделал из себя настоящего человека!

Очаровательно, сентиментально, романтично, но ошибочно.

– Ты имеешь в виду человека, похитившего свою жену под покровом ночи, заставившего ее выйти за себя, использовавшего ее ради земли и мести, а потом… сегодня ночью… раздевшего ее догола в самом легендарном лондонском игорном аду?

Он сам услышал презрение в своем голосе и отвернулся, уставившись в темноту, клубившуюся под высоким потолком комнаты. Майкл чувствовал, что ему самое место в сточной канаве. Он хотел, чтобы она оделась и оказалась как можно дальше от него. Так будет справедливо.

– Господи! Клянусь, что больше я никогда тебя так не унижу! Прости меня, Пенелопа…

Но она не желала отступать. Взяла его за подбородок и заставила снова посмотреть себе в глаза.

– Не нужно говорить об этом так, словно ты вывалял меня в грязи. Я хотела этого. Мне это понравилось. И я не ребенок, которого можно уболтать. Я вышла за тебя замуж и нисколько об этом не сожалею. – Она помолчала и улыбнулась чудесной, яркой улыбкой. Радость и сожаление, вызванные этой единственной улыбкой, подействовали на Майкла как физический удар. – Сегодня ночью не было ни единой минуты, когда я почувствовала бы себя униженной или использованной. Совсем наоборот, мне казалось, что передо мной… преклоняются.

Это потому, что он перед ней благоговеет.

– Ты заслуживаешь лучшего.

Ее брови резко сошлись на переносице. Она взлетела с кушетки, как феникс, кутаясь в его сюртук.

– Это ты меня не слушаешь. Мне очень не нравится, когда ты ставишь меня высоко на полку, где хранишь ценные вещи, которые не хочешь поломать. Я не желаю находиться на этом почетном месте. Я это ненавижу. И еще сильнее ненавижу, когда ты оставляешь меня там, боясь причинить мне боль. Боясь разбить меня, как будто я какая-то фарфоровая кукла без силы. Без характера.

Майкл встал и пошел в ее сторону. Он никогда не считал, что у нее нет характера. Да будь у нее характера чуть больше, она бы просто свела его с ума.

Он протянул к Пенелопе руку, но та отступила назад.

– Я не совершенна, Майкл. Я отказалась от совершенства, когда поняла: единственное, что оно может мне дать, – это скучный, заурядный брак с таким же совершенным супругом. – Пенелопу трясло от гнева, и он протянул к ней руки, желая привлечь ее в свои объятия, но она отшатнулась, не давая прикоснуться к себе. – А что до того, что ты не совершенен – и слава Богу за это! Я уже жила когда-то безупречной жизнью, и это было чертовски скучно. Совершенство слишком безвкусно, в нем нет изюминки. Теперь я хочу несовершенства!

Хочу мужчину, который в лесу перебросил меня через плечо и уговорил выйти за него замуж ради приключения. Хочу мужчину, который может быть холодным и знойным, который то взлетает, то падает. Того, кто управляет мужским клубом и дамским клубом, и казино, и чем там еще является это невероятное место. Думаешь, я вышла за тебя замуж вопреки твоему несовершенству? Я вышла за тебя ради твоего несовершенства, глупый ты человек. Твоего блистательного, приводящего в бешенство несовершенства!

Разумеется, это неправда. Она вышла за него, потому что он не оставил ей выбора.

Но он не собирался отпускать ее.

Не теперь, когда понял, как это чудесно – держать ее в своих объятиях.

– Пенелопа…

Он снова протянул к ней руки, и на этот раз она позволила себя обнять. Позволила прижать свое роскошное тело к его.

– Я для тебя слишком несовершенен, – прошептал он ей в висок.

– Ты для меня идеально несовершенен.

Она ошибалась, но он больше не хотел об этом думать, а вместо этого сказал:

– Ты стоишь обнаженная в игорном аду, любовь моя.

Она пробормотала свой ответ ему в грудь, и он скорее почувствовал ее слова, чем услышал:

– Просто поверить не могу.

Он погладил ее по спине, прикрытой сюртуком, и улыбнулся при мысли, что на ней его одежда.

– Зато я могу, моя сладкая авантюристка. – Поцеловал ее в белокурую макушку и сунул руку под сюртук, чтобы прикоснуться к ее прелестной груди. Пенелопа вздрогнула от удовольствия, и ему это понравилось. – Мне бы хотелось, чтобы ты каждый день оказывалась голой под моей одеждой.

Она улыбнулась:

– Я каждый день голая под моей собственной одеждой, разве ты не заметил?

Майкл застонал.

– Зачем ты мне это сказала? Как я теперь смогу заниматься делами, если буду постоянно думать о твоей наготе?

Засмеявшись, она отодвинулась от него, и они начали одеваться. Каждый раз, как Майкл протягивал к ней руку, она звучно шлепала по ней.

– Я просто помогаю.

– Ты меня задерживаешь.

Она поправила маленький кремовый бантик на груди. Майкл без зеркала завязывал галстук. Он бы с радостью одевался так с ней каждый день, до конца жизни.

Но этого не будет.

«После того как она узнает о твоей лжи», – шепнуло у него в голове.

– Это вода? – Пенелопа показала на кувшин, стоявший около умывальника.

– Да.

Она налила в таз воды и опустила в него ладони. Не для того, чтобы вымыть их, а просто чтобы подержать в прохладной жидкости. Майкл увидел, как она закрыла глаза и глубоко вздохнула. Раз. Другой. Третий. Затем вынула руки из воды, отряхнула их и повернулась к нему.

– Я должна тебе кое-что сказать.

Девять лет наблюдая за игрой в кости, карты и прочими азартными играми, Майкл научился читать по лицам. Научился определять нервозность и возбуждение, и жульничество, и ложь, и ярость, и все прочие оттенки человеческих эмоций.

Все – кроме того чувства, что сейчас отражалось во взгляде Пенелопы, чувства, прятавшегося за нервозностью, удовольствием и волнением.

Как ни странно, именно потому, что никогда не видел его раньше, он сразу точно понял, что это за чувство.

Любовь.

У него перехватило дыхание. Он выпрямился, охваченный сразу и желанием, и страхом, и еще чем-то, о чем не хотел даже думать. Чего не хотел признавать.

А ведь он просил ее не верить ему, не возводить на пьедестал.

Он ее предупреждал.

И ради собственного здравого рассудка он не мог позволить ей сказать, что она его любит.

Потому что оказалось, что он слишком сильно хочет это услышать.

И тогда Майкл сделал то, что умел делать лучше всего, – подавил искушение. Подошел к Пенелопе, притянул ее к себе и быстро поцеловал, хотя ему отчаянно хотелось целовать ее долго. Насладиться этим поцелуем. Превратить его во что-то такое же искушающее, как пронзившее его чувство.

– Уже поздно, милая. Хватит на сегодня разговоров.

Любовь в глазах Пенелопы сменилась растерянностью, и его переполнила ненависть к себе.

Печально, но это чувство тоже становилось ему чересчур знакомым.

В дверь постучали, выручив его. Майкл глянул на часы – почти три утра, слишком поздно для посетителей. Это могло означать только одно – новости.

Он быстро подошел к двери и отпер ее, прочитав все на лице Кросса раньше, чем тот успел вымолвить хоть слово.

– Он здесь?

Взгляд Кросса метнулся поверх плеча Майкла на Пенелопу и снова вернулся к Майклу. Какие серые и непроницаемые у него глаза!

– Да.

Майкл не мог заставить себя посмотреть на нее. Она подошла так близко, что ее нежный аромат окутывал его. Вероятно, в последний раз.

– Кто здесь? – спросила Пенелопа.

Он не хотел отвечать, хотя понимал, что она так или иначе узнает правду. А когда узнает, он потеряет ее навсегда.

И тогда он посмотрел ей в глаза, стараясь выглядеть спокойным и хладнокровным.

Помнить, что десять лет назад он поставил перед собой одну-единственную цель.

– Лэнгфорд.

Она застыла, когда это имя словно взорвалось в комнате.

– Одну неделю, – мягко попросила Пенелопа, вспомнив их соглашение и покачав головой. – Майкл. Пожалуйста. Не делай этого.

Но он не мог остановиться. Это все, чего он когда-либо хотел.

Пока не появилась она.

– Оставайся здесь. Кто-нибудь отвезет тебя домой.

Он вышел из комнаты. Дверь за ним захлопнулась со звуком, напоминающим ружейный выстрел. И делая шаг за шагом по этому темному, пустому коридору, Майкл пытался укрепить себя, готовясь к тому, что ему предстояло. Как ни странно, не встреча с Лэнгфордом, с человеком, отнявшим у него его жизнь, требовала от него дополнительных сил, а потеря Пенелопы.

– Майкл!

Она торопливо шла за ним по коридору. Его имя, сорвавшееся с ее уст, заставило его обернуться. Он просто не мог проигнорировать прозвучавшую в ее голосе боль. Майкл отчаянно хотел уберечь Пенелопу от нее.

Она бежала к нему, быстро, яростно, и он поймал ее, поднял в воздух, и она обхватила ладонями его лицо и посмотрела ему в глаза.

– Ты не обязан это делать, – прошептала она, поглаживая большими пальцами его щеки. – У тебя есть Фальконвелл… и «Ангел»… Лэнгфорд о таком и мечтать не мог! И это гораздо больше, чем гнев, отмщение и ярость. У тебя есть я. – Она долго всматривалась ему в глаза, а затем негромко договорила: – Я люблю тебя.

Он убеждал себя, что не хочет этого слышать, но едва признание сорвалось с ее уст, Майкла пронзило почти непереносимым наслаждением. Он закрыл глаза и поцеловал ее страстно, словно заглядывая прямо в душу, желая запомнить, какова она на вкус, каков ее аромат, – запомнить все в ней навсегда. Оторвался от ее губ, поставил Пенелопу на пол и сделал шаг назад, глубоко вдыхая ее аромат и любуясь тем, как блестят эти прекрасные голубые глаза.

Ему всегда будет мало этих прикосновений.

Если бы он мог вернуться назад, то прикасался бы к ней еще и еще.

«Я люблю тебя…»

Он словно снова услышал этот искушающий шепот и покачал головой:

– Не нужно.

Майкл отвернулся и пошел к своему прошлому, оставив ее в этом темном коридоре, не желая оборачиваться. Не желая признаваться даже самому себе, что он оставляет позади.

Что теряет.