Текст книги "Распутник"

Глава 22

Этой ночью Пенелопа так и не уснула. Даже и не пыталась.

И когда на следующее утро пришел Томми, не имело никакого значения, что час для визитов слишком ранний. Когда она вошла в гостиную, он стоял у камина – в пальто, держа в руках шляпу и трость.

Обернувшись и увидев ее красные глаза, он с исключительным тактом воскликнул:

– Боже правый! Ты выглядишь так же кошмарно, как он!

И это все, что он заметил? Пенелопа разразилась слезами. Он стремительно подошел к ней:

– О, Пен. Не нужно. Ох, черт бы все побрал. Не плачь! Я сказал глупость. И беру свои слова обратно. Ты выглядишь вовсе не кошмарно.

– Врунишка, – сказала она, вытирая слезы.

Уголок его рта приподнялся в улыбке.

– Вовсе нет. Выглядишь просто замечательно, совсем не похожа на хнычущую девицу.

Пенелопа почувствовала себя полной дурой.

– Понимаешь, ничего не могу с собой поделать.

– Ты его любишь.

Она глубоко вздохнула.

– Ужасно.

– А он любит тебя.

Снова подступили слезы.

– Уверяет, что любит.

– Но ты ему не веришь?

Ах, как ей хотелось поверить. Отчаянно!

– Не могу… не понимаю, с какой стати он меня вдруг полюбил? Что такое во мне его изменило, что тронуло? Что заставило меня полюбить?

Она пожала плечиком и уставилась себе на ноги, на носки зеленых домашних туфель, выглядывавших из-под платья.

– Ох, Пен… – Томми вздохнул, заключив ее в теплые братские объятия. – Я был таким идиотом! И Лэнгфорд тоже, и все остальные. Ты лучше всех нас, вместе взятых. – Он отступил назад и твердо взял ее за плечи, глядя прямо ей в глаза. – И лучше Майкла тоже.

Пенелопа глубоко вздохнула, разгладила отвороты его пальто.

– Ничего подобного.

Он криво усмехнулся уголком рта.

– Именно поэтому он тебя и не заслуживает. Потому что он настоящий осел, а ты его все равно любишь.

– Люблю, – мягко подтвердила она.

– Видишь ли, мы с ним вчера ночью встретились, сразу после того, как ты ушла. – Пенелопа подняла глаза. – Он отдал мне доказательства моего скандального происхождения. Сказал, что ты их у него выиграла.

– Он сам мне их отдал, – поправила Пенелопа. – Мне не пришлось ставить на кон еще и их. Он не собирался губить тебя, Томми. Он все это остановил.

Томми покачал головой:

– Это ты его остановила. Ты так его полюбила, что он понял – в этой жизни существует не только месть. Ты его изменила. Дала еще один шанс стать тем Майклом, которого мы когда-то знали, а не холодным, жестоким Борном, в которого он превратился. Ты сдвинула с места гору. – Он пальцем постучал по ее подбородку. – Он тебя обожает. Любой, у кого есть глаза, увидит это.

«Я выбираю тебя. Я выбираю любовь». Эти слова Майкла она снова и снова проигрывала в голове всю ночь. И они внезапно обрели смысл. И, словно кто-то зажег свечу в ее душе, Пенелопа без тени сомнения поняла, что в них заключена правда. Он ее любит.

У нее даже голова закружилась.

– Он меня любит, – произнесла она сначала негромко, пробуя слова на вкус. – Он меня любит! – И засмеялась, глядя на Томми. – В самом деле любит!

– Конечно, любит, глупая ты девчонка, – улыбнулся Томми. – Мужчины вроде Борна не признаются в любви притворно. – Он понизил голос до заговорщического шепота. – Это вовсе не в его характере.

Ну конечно же. Великий и опасный Борн, холодный и жестокий, человек, управляющий игорным адом, похищающий женщин глухой ночью и живущий только ради мести, – вовсе не тот человек, который может влюбиться в собственную жену. И все-таки это произошло. Чудеса возможны.

И Пенелопа знала, что глупо тратить понапрасну время, спрашивая «как» и «почему», когда можно просто провести остаток жизни, любя его взаимно.

Она улыбнулась Томми и сказала:

– Я пойду к нему. Я должна сказать, что верю ему.

Он кивнул и поправил пальто.

– Превосходный план. Но прежде чем ты кинешься спасать свой брак, может быть, все-таки выкроишь минутку, чтобы попрощаться со старым другом?

В своем нетерпении скорее отыскать Майкла она даже не сразу поняла, о чем он.

– Да, конечно. – И после короткой паузы: – Погоди. Попрощаться?

– Я уезжаю в Индию. Пароход отходит сегодня.

– В Индию? Почему? – Она свела брови вместе. – Томми, теперь в этом нет необходимости. Твоя тайна… она снова только твоя.

– И я буду за это тебе вечно благодарен. Но билет уже куплен, и будет жалко, если он пропадет.

Она внимательно посмотрела на него.

– Ты этого в самом деле хочешь?

Он вскинул светлую бровь.

– А ты в самом деле хочешь Майкла?

«Да. Господи, да».

Пенелопа улыбнулась:

– Значит, у нас обоих будет приключение.

Томми засмеялся:

– Подозреваю, что твое окажется куда более захватывающим.

– Я буду по тебе скучать, – призналась Пенелопа.

Томми кивнул:

– Я тоже. Но я буду присылать твоим детишкам подарки из заморских стран.

Детишкам. Ей нужно увидеть Майкла. Немедленно!

– Смотри не забудь, – велела она. – А я буду радовать их рассказами про дядюшку Томми.

– О, Майклу это особенно понравится! – расхохотался Томми. – Думаю, они пойдут по моим стопам, станут знаменитыми рыбаками и посредственными поэтами. Иди уже, ищи своего мужа.

Пенелопа улыбнулась:

– Так я и сделаю.

Майкл поднимался в «Адский дом», перескакивая через две ступеньки, так ему не терпелось увидеть жену, и ругал себя последними словами за то, что не запер ее вчера ночью в клубе. Пусть бы сидела там, пока не поверит, что он ее любит. Ну как она могла ему не поверить? Как она может не видеть, что он отчаянно хочет ее?

Едва он добрался до верхней ступеньки, дверь отворилась, и предмет его мыслей выскочил из дома, чуть не опрокинув его с лестницы. Пенелопа так резко остановилась, что зеленый плащ на ней закрутился, подол задел Майкла по ногам. Они уставились друг на друга.

При виде жены у Майкла перехватило дыхание. Да как он вообще мог думать, что она не красива? Сейчас, среди февральской слякоти, она казалась настоящим драгоценным камнем – розовые щечки, голубые глаза и очаровательные губки, при взгляде на которые ему захотелось немедленно отнести ее в ближайшую постель. В их постель. Потому что им пора наконец завести общую постель. Он решил, что нужно просто разломать стенку между их спальнями, чтобы больше никогда не смотреть на эту Богом проклятую дверь.

Пенелопа прервала его размышления.

– Майкл…

– Погоди. – Он боялся услышать, что она может сказать. Не раньше, чем выскажется сам. – Прости меня. Давай войдем в дом. Пожалуйста.

Она вошла в дом следом за ним. Стук большой дубовой двери, закрывшейся у них за спиной, эхом отдался в отделанном мрамором холле. Пенелопа глянула на сверток у него в руке.

– Что это?

А он и забыл. Это же его оружие!

– Пойдем со мной. – Он взял Пенелопу за руку, жалея, что оба они в перчатках – так хочется прикоснуться к ней, кожа к коже! – и повел вверх по лестнице на второй этаж. Войдя в столовую, Майкл положил сверток на длинный стол красного дерева. – Это тебе.

Пенелопа с любопытством улыбнулась, и Майкл, не желая торопить события, с трудом удержал порыв поцеловать ее. Он не хотел ее спугнуть. Она осторожно начала разворачивать бумагу, отогнув краешек ровно на столько, чтобы заглянуть внутрь. Посмотрела вверх, наморщила лоб и развернула до конца.

– Это же…

– Погоди. – Майкл чиркнул спичкой и поджег содержимое.

Пенелопа засмеялась. Майкл слегка расслабился – ее смех прозвучал для него музыкой.

– Это же инжирный пудинг!

– Я не хочу больше лжи, Шестипенсовик. Хочу, чтобы была только правда. И хочу, чтобы мы с тобой полюбили друг друга над инжирным пудингом, – дрогнувшим голосом произнес он. – В тебе я вижу мое сердце, мою цель в жизни… мою душу.

Наступила гробовая тишина. Пенелопа вспоминала тот первый раз, когда он произнес эти слова, а он с ужасом думал, что опоздал. И что этот дурацкий пудинг оказался слишком мал.

И тут она бросилась к нему в объятия, целовала его, и он вложил все свои чувства, всю нежность в эту ласку, наслаждаясь тем, как ее пальцы теребят волосы у него на затылке, как она негромко ахает, потому что он слегка прикусил ее нижнюю губу. Пенелопа чуть отодвинулась и открыла прекрасные голубые глаза, поймав его взгляд. Но Майкл не отпустил ее, не украв сначала еще один поцелуй, а затем поклялся:

– Я весь твой, любовь моя… твой, и делай со мной что хочешь. Когда я похитил тебя той ночью и объявил, что ты моя, разве мог я предположить, что сейчас – сегодня и навечно – это я стану твоим? Что мое сердце украдено?

Я понимаю, что не достоин тебя. Понимаю, что успел слишком многое натворить за свою жизнь и теперь должен как-то это исправить. Но клянусь тебе, я сделаю все возможное, чтобы ты была счастлива, любовь моя. Буду трудиться каждый день, лишь бы стать достойным тебя. Твоей любви. Пожалуйста… пожалуйста, дай мне этот шанс.

На глазах Пенелопы заблестели слезы, а когда она медленно покачала головой, у него чуть не остановилось дыхание. Неужели она откажется? Неужели не поверит?

Молчание затягивалось, и Майкл с нетерпением ждал приговора.

– Я так долго мечтала, – прошептала Пенелопа, пальцами касаясь его лица, словно пыталась убедить себя, что он тут. Что он принадлежит ей. – Хотела большего, грезила о любви. Ждала этой минуты. Мечтала о тебе. – По прелестной щеке покатилась слезинка. Майкл протянул руку, чтобы вытереть ее. – Думаю, я любила тебя с самого детства, Майкл.

Он прижался лбом к ее лбу, привлек ее к себе, стремясь оказаться как можно ближе.

– Я здесь. Я твой. И Боже милостивый, Пенелопа, я тоже о тебе мечтал. Очень!

Она улыбнулась, такая красивая.

– Как такое может быть?

– А как этого могло не быть? – возразил он голосом, хриплым от обуревавших его чувств. – Девять лет я думал, что меня спасет отмщение, но только ты, моя сильная, прекрасная жена, смогла доказать мне, что я ошибаюсь, что мое спасение – это любовь. Ты мое избавление, – прошептал он. – Мое благословение.

Теперь она плакала по-настоящему, и Майкл губами собирал ее слезы, а потом прильнул к ее губам в долгом страстном поцелуе, изливая в этой ласке всю свою любовь, и целовал ее, пока оба они не задохнулись. Он поднял голову.

– Скажи, что ты веришь мне.

– Я верю тебе.

– Скажи, что ты любишь меня, леди Пенелопа.

– Для вас – леди Борн. – Она положила руки ему на плечи, запустила пальцы в волосы. – Я люблю тебя, Майкл. Люблю просто отчаянно. И очень счастлива, что ты тоже решил полюбить меня.

– Разве я мог не полюбить тебя? – воскликнул он. – Ты мой воин! Не испугалась ни Бруно, ни Лэнгфорда и сражалась отважно.

Пенелопа смущенно улыбнулась:

– Я не могла уйти. Не хотела стать твоим падшим ангелом. Я бы последовала за тобой в преисподнюю… только для того, чтобы вернуть тебя оттуда.

Эти слова окончательно посрамили его.

– Я не достоин тебя. Но боюсь, что отпустить тебя не смогу.

Серьезный взгляд голубых глаз не дрогнул, когда она спросила:

– Обещаешь?

– Обещаю. – Он обнял ее обеими руками, уткнулся подбородком ей в макушку и вдруг вспомнил. – Я же принес твой выигрыш, любовь моя! – Он вытащил бумаги и положил их рядом с пудингом.

– Это твоя собственность.

Майкл поцеловал ее в шею и улыбнулся, услышав, как она вздохнула под этой лаской.

– Нет. Твоя. Честно выигранная.

Пенелопа покачала головой:

– Из вчерашнего выигрыша я хочу только одно.

– Что именно?

Она потянулась к нему и поцеловала так крепко, что у него захватило дух.

– Тебя.

– Боюсь, скоро ты пожалеешь об этом выигрыше, Шестипенсовик.

Она серьезно покачала головой:

– Никогда.

Они снова поцеловались, забывшись в объятиях друг друга на долгие минуты, но любопытство победило, и Майкл первым поднял голову.

– А что у тебя было на Лэнгфорда?

Пенелопа фыркнула, перегнулась через него, поворошила лежавшие на столе документы и вытащила небольшой, сложенный квадратиком лист бумаги.

– Ты забыл преподать мне самое главное правило негодяев.

– Это какое же?

Она аккуратно развернула квадратик и протянула ему.

– Когда сомневаешься, блефуй.

В руках у Майкла оказалось приглашение в «Ангел».

Изумление сменилось хохотом, а затем гордостью.

– Моя грешница жена, любительница азартных игр! А ведь я поверил, что у тебя есть что-то по-настоящему убийственное.

Пенелопа улыбнулась ярко и дерзко, и Майкл решил, что разговоров на сегодня достаточно.

Он уложил жену на пол столовой и раздел догола, восхищаясь каждым обнажавшимся участком ее тела. Ее смех сменился вздохами восторга, а он напоминал ей снова и снова, как сильно ее любит.

Долгие годы на вопрос детей и внуков, откуда на столе «Адского дома» появилось это круглое черное пятно, маркиза Борн отвечала, что инжирный пудинг оказался неудачным… но маркиз всякий раз возражал ей, утверждая, что, по его мнению, это был самый удачный инжирный пудинг на свете.

Эпилог

«Дорогой Шестипенсовик!

Знаешь, я сохранил их все. Каждое присланное тобой письмо, даже те, на которые так и не ответил. Прости меня за столь многое, любовь моя: за то, что я оставил тебя, что так и не вернулся домой, что мне потребовалось очень много времени, чтобы понять – мой дом там, где ты, и что пока ты рядом, все остальное не имеет значения.

Но в самые темные часы, в самые холодные ночи, когда я понимал, что потерял все, у меня все же оставались твои письма. И с их помощью я чувствовал, что ты по-прежнему рядом.

И тогда я любил тебя, моя дорогая Пенелопа, сильнее, чем можно себе представить, – так же, как люблю тебя сейчас, сильнее, чем ты думаешь.

Майкл

«Адский дом», февраль 1831 года».

Неделю спустя

Кросс проснулся, как обычно, в своем кабинете в «Падшем ангеле», на убогом ложе, втиснутом между переполненным книжным шкафом и огромным глобусом, заваленным документами. Необычным явлением была женщина, сидевшая за его письменным столом.

Нет, стоп. Не женщина. Леди. Молодая светловолосая леди в очках.

Она читала его бухгалтерскую книгу.

Кросс сел, не обращая внимания на то, что был без рубашки и что джентльмены, как правило, не здороваются в полуголом виде с дамами. К черту условности. Если женщина не хочет видеть его полуголым, нечего ей врываться в его кабинет по ночам.

То, что мужчины, как правило, не ночуют в собственных кабинетах, особого значения не имело.

– Могу я вам чем-то помочь?

Она даже глаз не подняла.

– Вы ошиблись в расчетах в колонке Е.

Что за чертовщина?

– Быть того не может.

Она подтолкнула на переносице очки и заправила за ухо выбившуюся белокурую прядь, не отрываясь от гроссбуха.

– Ошиблись. Здесь должно быть сто двенадцать тысяч триста сорок шесть фунтов и семнадцать пенсов.

Невозможно.

Он поднялся, подошел и посмотрел поверх ее плеча.

– Тут так и написано.

Она мотнула головой и ткнула пальцем в строчку. Кросс заметил, что кончик пальца слегка кривоват и загибается чуть вправо.

– Вы написали сто двенадцать тысяч триста сорок пять фунтов и семнадцать пенсов. Вы… – Она посмотрела на него снизу вверх, отметив его высокий рост и голую грудь. Глаза ее под очками напоминали совиные. – Вы… вы потеряли фунт.

Кросс перегнулся через нее, нарочно придавив своим телом и с удовольствием услышав, как она ахнула.

– Это цифра «шесть».

Она кашлянула и взглянула еще раз.

– О!.. – Наклонилась, всмотрелась внимательнее. – Должно быть, у вас окончательно испортился почерк, – сухо произнесла она, взяла карандаш и поправила цифру.

Кросс хмыкнул.

Приковавшись взглядом к костной мозоли у нее на пальце, он негромко прошептал ей на ухо:

– Вы специальная бухгалтерская фея, присланная глухой ночью для проверки моих счетов?

Она чуть отодвинулась и повернулась к нему.

– Сейчас час дня, – будничным голосом произнесла она, и Кроссу внезапно очень захотелось снять с нее очки и зацеловать ее до потери сознания – просто чтобы проверить, что на это скажет эта странная молодая женщина.

Он подавил свой порыв и улыбнулся:

– Значит, присланная глухим днем.

Она моргнула.

– Меня зовут Филиппа Марбери.

Глаза Кросса округлились, он поспешно шагнул назад, сбил вешалку для шляп, повернулся, чтобы подхватить ее… ему ни под каким видом нельзя находиться без рубашки в кабинете игорного ада рядом со свояченицей Борна!

Обрученной свояченицей Борна! Неслыханный позор!

Он схватил рубашку. Помятая и поношенная, но сойдет и такая. Безуспешно разыскивая дырку для головы, Кросс опять попятился. Как можно дальше.

Она встала, обошла стол и направилась к нему.

– Я вас расстроила?

Да почему в этой дурацкой рубашке нет горловины? Кросс выставил ее перед собой, как последнее средство, щит от этих огромных, все видящих глаз.

– Ничуть, но у меня нет привычки проводить в полуголом виде тайные встречи с родственницами моих партнеров.

Она обдумала его слова, склонив голову набок, и сказала:

– Ну вы же спали, поэтому никак не могли предотвратить это.

– Почему-то я сомневаюсь, что Борн посмотрит на это так же.

– Во всяком случае, выслушайте меня. Не зря же я сюда приехала.

Кросс знал, что должен отказаться. Понимал обостренным чутьем игрока, что эту игру продолжать нельзя. Что выиграть в ней невозможно. Но в этой молодой женщине было что-то такое, что не давало ему остановиться.

– Ну раз уж вы приехали сюда… чем могу служить, леди Филиппа?

Она набрала в грудь побольше воздуха. Выдохнула.

– Мне нужно, чтобы меня обесчестили. И я слышала, что вы в этом большой специалист.