Текст книги "Распутник"

Глава 17

«Дорогой М.!

Сегодня вечером я была в театре и услышала твое имя. Несколько дам говорили о новом игорном зале и его скандальных владельцах, и я невольно прислушалась, когда услышала, что они упомянули тебя. Так странно слышать, когда тебя называют Борном, – это имя у меня до сих пор ассоциируется с твоим отцом, но полагаю, оно принадлежит тебе уже целых десять лет.

Десять лет. Десять лет с тех пор, как я видела тебя и говорила с тобой. Десять лет с тех пор, как все изменилось. Десять лет, а мне до сих пор тебя не хватает.

Без подписи.

Долби-Хаус, май 1826 года».

Письмо не отослано.

Неделю спустя Майкл поднимался по ступеням в Долби-Хаус по приглашению своего тестя, явившегося в «Адский дом» утром, когда Майкл в своем кабинете боролся с желанием промчаться сквозь дом, схватить жену и доказать раз и навсегда, что они женаты и она принадлежит ему.

До чего дошло… постыдная правда заключалась в том, что теперь он большую часть времени проводил дома, прислушиваясь к ее шагам за дверью, надеясь, что она придет к нему и скажет, что передумала и умоляет прикоснуться к ней.

В точности как он мечтает, чтобы она прикоснулась к нему.

Шесть ночей подряд он провел дома, избегая встреч с женой, но при этом стоял возле этой проклятой двери, соединяющей их спальни, и слушал, как слуги наполняют ее ванну, болтая с Пенелопой, потом она опускается в воду, а он терзается искушением.

Желанием доказать ей, что достоин ее.

Переживания были пыткой. Но он это заслужил, это стало наказанием за то, что он отказывается войти в ее комнату, вытащить ее из ванны, уложить на кровать, роскошную и мягкую, и овладеть ею. И когда он отворачивался от двери, дразнившей его скрытыми за ней тайнами, испытывал только сожаление. Пенелопа была всем тем, чего он хотел, и всегда большим, чем он заслуживал.

Прошлая ночь оказалась самой ужасной – она смеялась над чем-то со своей камеристкой, а он стоял, положив руку на дверную ручку, и ее мелодичный смех казался ему пением сирен. Он, как дурак, прижался лбом к двери и долго слушал, дожидаясь, когда что-нибудь изменится. В конце концов отвернулся, мучительно желая пойти к ней, и увидел Уорт в дальнем конце комнаты, у закрытой двери.

Борн сконфузился и одновременно рассердился.

– Что, стучаться больше не принято?

Уорт подняла рыжую бровь.

– Я не думала, что это необходимо, в этот час вы редко бываете дома.

– А сегодня дома.

– Кроме того, вы идиот. – Экономка никогда не выбирала выражений.

– Мне следует уволить тебя за такую наглость.

– Но вы этого не сделаете. Потому что я права. Да что с вами такое? Видно же, что вы любите эту леди, а она, что тоже очевидно, любит вас.

– Нет в этом ничего очевидного.

– Тут вы правы, – сказала экономка, положив стопку полотенец рядом с умывальником. – Все совершенно непостижимо – непонятно только, почему вы оба проводите столько времени у противоположных сторон этой двери и прислушиваетесь друг к другу.

Он отвернулся.

– Оставь меня одного.

Этим вечером он слушал особенно напряженно, дожидаясь, когда Пенелопа выйдет из ванны и подойдет к двери. Он поклялся себе, что если уловит хотя бы намек на то, что она стоит с той стороны и ждет, то откроет дверь, и они все выяснят. Вместо этого он лишь увидел, как погас свет под дверью, услышал, как она забирается в кровать и шуршит одеялом, и сбежал в «Ангел», где провел всю ночь в игровом зале, наблюдая, как десятки тысяч фунтов ставятся на кон и проигрываются. Это напомнило ему о могуществе вожделения, о слабости. Напомнило, чего он сумел добиться.

И что утратил.

Не снимая пальто и шляпу, Борн шел следом за лакеем по лабиринтам Долби-Хауса – одного из немногих поместий в черте Лондона – и вышел на большой балкон, ведущий на заснеженные владения. Дорожка человеческих следов тянулась прочь от дома, окруженная отпечатками собачьих лап. В тишине раздался ружейный выстрел. Майкл повернулся к лакею, ждущему разрешения пойти на звук. Свежевыпавший снег заглушал шаги. Майкл по следам направился в ту сторону, где находился его тесть. Дул резкий ветер, он замедлил шаги и даже оскалился от сильного холода. Ружейный выстрел раздался из-за невысокого холма. Майкл слегка занервничал – ему вовсе не хотелось, чтобы маркиз Нидэм и Долби застрелил его, во всяком случае, по ошибке.

Подумав немножко, он остановился, сложил руки рупором и прокричал:

– Нидэм! Эгей!

Из-за холма послышался ответный крик, сопровождаемый гавканьем не менее полудюжины псов. Борн решил, что теперь можно и подойти.

Он остановился на вершине холма, глядя на простирающуюся перед ним землю, тянущуюся до самой Темзы. Глубоко вздохнул, наслаждаясь холодным воздухом, и перевел взгляд на Нидэма, прикрывавшего глаза от утреннего солнца.

Поднявшись до половины холма, Нидэм сказал:

– Я сомневался, что ты придешь.

– Мне кажется, подобает откликнуться на призыв собственного тестя.

Нидэм расхохотался.

– В особенности если у этого самого тестя имеется то единственное, что тебе нужно.

Майкл пожал протянутую Нидэмом крепкую руку.

– Сегодня чертовски холодно, Нидэм. Почему мы на улице?

Не ответив на вопрос, маркиз повернулся, громко крикнул:

– Ха! – И собаки помчались к кустам, расположенным ярдах в двадцати. В воздух вспорхнул одинокий фазан. Нидэм поднял ружье и выстрелил. – Проклятие! Промахнулся!

Безусловно, это трагедия.

Они направились к кустам. Борн ждал, когда тесть заговорит о главном.

– Ты превосходно потрудился, чтобы не запачкать своей грязью моих девочек. – Майкл ничего не ответил, и Нидэм продолжил: – Каслтон сделал Пиппе предложение.

– Я слышал. Признаюсь, я удивлен, что вы согласились.

Налетел порыв ветра, Нидэм поморщился. Рядом залаял пес. Нидэм повернулся в ту сторону.

– Вперед, Брут! Мы еще не закончили! – Он пошел дальше. – Этот пес ни черта не умеет охотиться. – Борн с трудом удержался от соответствующей реплики. – Каслтон, конечно, простофиля, но он граф, и моя жена просто счастлива. – Собаки подняли еще одного фазана, Нидэм выстрелил и промахнулся. – Пиппа, на свое несчастье, слишком умна.

– Пиппа слишком умна для жизни с Каслтоном. – Борн знал, что не должен этого говорить. Знал, что его вообще не касается, за кого девушка выйдет замуж, если помолвка закончится тем, что в его руках окажется средство для мести Лэнгфорду.

Но он не мог перестать думать о Пенелопе и о том, что неудачный брак Пиппы ее расстроит. Борн не хотел ее расстраивать. Он хотел видеть ее счастливой.

Он становится сентиментальным.

Похоже, Нидэм ничего не заметил.

– Девушка согласилась, и я не могу отказать. Для этого требуется уважительная причина.

– Дайте мне несколько дней. Я найду что-нибудь.

Внезапно Борну стало по-настоящему важно, чтобы Пиппа смогла разорвать помолвку. И уже не имело значения, что он почти ощущает вкус мести, такой близкой и сладкой.

Нидэм покачал головой:

– Я вынужден принимать предложения, если их делают, иначе у меня на руках окажется еще одна Пенелопа. Этого я себе позволить не могу.

Борн скрипнул зубами.

– Пенелопа стала маркизой.

– Этого бы не случилось, если бы ты не охотился за Фальконвеллом. Почему, как по-твоему, я включил его в приданое? Это был мой последний шанс.

– Последний шанс на что?

– У меня нет сына, Борн. – Он посмотрел на Долби-Хаус. – Когда я умру, этот дом и прочие владения перейдут к какому-нибудь кузену-идиоту, которому плевать и на особняк, и на земли. Пенелопа хорошая девочка. Она делает то, что ей велят. Я ясно дал ей понять, что она должна выйти замуж и этим исправить репутацию сестер. Она никак не могла остаться старой девой и провести остаток дней, изнывая в Суррее. Она знает, в чем заключается ее долг. Знает, что Фальконвелл перейдет к ее детям, а вместе с ним хотя бы часть истории земель Нидэма.

Перед глазами Борна возникла картинка – несколько светловолосых девочек.

Не воспоминание. Воображение.

Ее дети.

Их дети.

Мысль его полностью поглотила, а заодно и возникшее вместе с ней вожделение. Он никогда не думал о детях. Не предполагал, что захочет их. Никогда не считал, что сможет стать отцом, которого они заслуживают. В его мыслях после восстановления Фальконвелла не происходило ничего. Ничего, кроме мести.

Однако теперь за этим появилось что-то большее – там, за нависающей тенью дома и его прошлого.

Что-то, что будет уничтожено местью.

Он прогнал мысль прочь.

– Признаюсь честно, когда Лэнгфорд предложил поставить на кон Фальконвелл, я сразу подумал, что ты явишься за ним. И был счастлив выиграть его, потому что знал, что он приманит тебя.

Майкл услышал в голосе тестя самодовольство.

– Почему?

Нидэм пожал плечом.

– Я всегда знал, что она выйдет или за тебя, или за Томми Оллеса, а говоря между нами, всегда надеялся, что это будешь ты. И не только по очевидной причине, хотя не без этого, все-таки Оллес – внебрачный сын. Просто ты всегда нравился мне, мальчик. Я всегда думал, что ты закончишь школу и будешь готов унаследовать титул и земли – и жениться на Пенелопе. Когда Лэнгфорд обчистил тебя как липку и мне пришлось охотиться на Лейтона, это меня здорово выбило из колеи, говорю как есть.

Эгоистичность этого заявления могла бы показаться Майклу забавной, если бы не потрясение от мысли, что Нидэм всегда хотел, чтобы он женился на Пенелопе.

– Но почему я?

Обдумывая ответ, Нидэм долго смотрел на Темзу, а затем сказал:

– Ты больше всех любил эту землю.

Это правда. Он любил и землю, и живущих на ней людей. Любил так сильно, что когда потерял все это, ему не хватило смелости вернуться и посмотреть им в лицо. Посмотреть в лицо ей.

А теперь слишком поздно исправлять те ошибки.

– Это, – продолжал между тем Нидэм, – и еще то, что для нее ты был самым лучшим.

Борна охватило возбуждение. И это правда, для нее он был самым лучшим. Пока не уехал. А она осталась одна.

Он с самого начала собирался принести Пенелопу в жертву и тогда ничем особенным и не пожертвовал бы – а вот сейчас слишком многим.

Впрочем, этого следовало ожидать – он успел разрушить все, что ценил когда-то.

– Теперь это не важно, – добавил Нидэм, даже не догадываясь о какофонии мыслей, бушевавшей в мозгу Майкла. – Ты справился просто отлично. Утренние газеты превозносят добродетели вашего брака… признаюсь, я удивлен усилиями, которые ты вложил в развитие вашей сказки – горячие каштаны из одного пакета, вальс на коньках, шарады с моими дочерьми и прочие нелепости. Но справился ты превосходно, и Уэст, похоже, всему поверил. Газеты клянутся, что это брак по любви. Каслтон не сделал бы предложения, если бы наше имя хоть как-то оказалось запятнано скандальным браком. В любом случае ты их обдурил. Можешь мстить, как и договаривались.

Можешь мстить. Слова, которых он дожидался десять лет.

– Письмо у меня в доме, ждет тебя.

– И вы не хотите дождаться обручения Оливии? – Вопрос вырвался раньше, чем Борн успел спохватиться… прежде, чем сообразил, что напоминает тестю, что не до конца выполнил свою часть сделки.

Нидэм поднял ружье и прицелился в сторону невысокой живой изгороди на берегу реки.

– Сегодня Тоттенхем пригласил ее на верховую прогулку. В один прекрасный день этот мальчик станет премьер-министром. Оливию ждет блестящее будущее. – Он выстрелил и коротко глянул на Майкла. – Кроме того, ты справился превосходно. Я всегда держу свои обещания.

Но ведь он не справился, верно? Филиппа собралась замуж черт знает за кого, а Пенелопа… Пенелопа вышла за осла. Майкл сунул руки в карманы, чуть пригнулся против ветра, обернулся и посмотрел на нависающий над ними Долби-Хаус.

– Почему вы отдаете его мне?

– У меня пять дочерей, и хотя из-за них я вынужден порой прикладываться к бутылке, если со мной что-нибудь случится, я хочу знать, что их опекун – человек, которого я назначу лично, – будет заботиться о них так же хорошо, как я сам. – Нидэм повернул в сторону дома, наступая на собственные следы. – Лэнгфорд наплевал на это правило. Он заслуживает любого наказания, какое ты ему отмеришь.

Майкл понимал, что должен испытывать ликование. Триумф. Удовольствие. В конце концов, ему отдают то, чего он желает больше всего на свете.

Но вместо этого он ощущал пустоту. Абсолютную пустоту, за исключением единственной неоспоримой истины.

Она его за это возненавидит.

Но не так сильно, как он будет ненавидеть себя сам.

«Сегодня игра на бильярде.

Карета прибудет в половине одиннадцатого.

Элоа».

Небольшой серовато-бежевый конверт с оттиском изящного ангелочка доставили сразу после ленча. Его принесла Уорт, многозначительно улыбаясь. Пенелопа дрожащими руками развернула письмо и прочитала таинственное смутное обещание. Обещание приключения.

Щеки ее порозовели, она подняла глаза от записки и спросила экономку:

– Где мой муж?

– Его нет весь день, миледи.

Пенелопа подняла письмо.

– А это?

– Прибыло не больше пяти минут назад.

Она кивнула, обдумывая приглашение и выводы, которые из него следуют. Они с Майклом не виделись с того дня, когда катались на коньках и поссорились, – когда она поняла, что любит его. В ту ночь он выскочил из ее спальни и больше не вернулся, а она ждала, хотя и понимала, что надеяться не стоит; он ни за что не откажется от задуманной мести и не выберет вместо отмщения жизнь с ней.

Неужели возможно, что приглашение от него?

От этой мысли перехватило дыхание.

А вдруг да? Вдруг он все же выбрал ее? Вдруг дарит ей приключение и предлагает им обоим новый шанс на нормальную жизнь?

А может, и нет.

Но так или иначе, записка оказалась искушением, перед которым она не могла устоять – Пенелопа хотела воспользоваться возможностью пережить свое приключение, ночью в «Ангеле», за бильярдом. И зачем врать самой себе? Она хотела снова увидеть мужа. Своего мужа, по которому томилась, хотя и знала, что это бессмысленно.

Пусть она решила избегать его, держаться подальше от соблазна, уберечь себя от чувств, которые он ей внушал, но устоять перед ним она не могла.

В назначенный час карета подъехала к черному ходу «Адского дома». Миссис Уорт пришла позвать Пенелопу, и в глазах ее светилось знание, наполнившее Пенелопу предвкушением.

– Вам потребуется вот это, – шепнула экономка, сунув в руку Пенелопы домино простого черного шелка с алыми лентами.

– Правда?

– Вы получите больше удовольствия от вечера, если не будете волноваться, что вас узнают.

Сердце Пенелопы забилось учащенно. Она погладила маску, наслаждаясь ощущением шелка под пальцами – обещанием чего-то захватывающего.

– Маска, – прошептала она скорее себе, чем экономке. Предвкушение разгоралось все ярче. – Спасибо.

Экономка усмехнулась спокойно и понимающе.

Пенелопа вышла из дома и села в ожидавшую карету, отрезая себе путь к отступлению. Сердце колотилось прямо в горле.

Карета подвезла ее не к главному входу в «Ангел», а к странной, невыразительной двери, доступ к которой имелся только через бывшие конюшни, тянущиеся вдоль здания. Она в почти полной темноте вышла из кареты, цепляясь за руку кучера, подошедшего, чтобы помочь ей спуститься и подвести к черной стальной двери. Теперь ее охватила нервозность. Она снова пришла в клуб Майкла, на этот раз по приглашению, в своем самом красивом платье, чтобы поиграть в бильярд.

Это невероятно захватывающе.

Кучер постучался и отошел в сторону. В двери приоткрылась узкая прорезь, в ней показалась пара глаз, черных, как уголь, но не раздалось ни звука.

Пенелопа потуже закуталась в плащ и обернулась на кучера. Тот как раз забирался на козлы. К счастью, он заметил ее затруднительное положение и сказал:

– Обычно нужно назвать пароль, миледи.

Ну конечно! То странное последнее слово в приглашении. Кому требуется пароль, чтобы сделать что-нибудь? Прямо готический роман получается. Пенелопа кашлянула, прочищая горло, и снова повернулась к громадной двери.

Постучалась.

Прорезь со щелчком открылась. Пенелопа улыбнулась появившимся в ней глазам.

Никакого признака узнавания.

– У меня есть пароль! – торжествующе объявила она.

Глаза не впечатлились.

– Элоа, – прошептала она, не зная, как это полагается делать.

Прорезь захлопнулась.

Она повернулась к карете и кинула нервный взгляд на кучера. Тот пожал плечами, словно отвечая: «Понятия не имею».

И когда Пенелопа уже почти сдалась, она услышала, как щелкает замок, скрежещет металл о металл… и массивная дверь отворилась.

Пенелопа не смогла сдержать возбуждения.

Человек, стоявший в двери, был огромным, с темной кожей, темными глазами и таким неподвижным лицом, что Пенелопа могла бы занервничать, если бы не чрезмерное возбуждение.

Он был в бриджах, темной рубашке, цвет которой она в этом тусклом свете определить не смогла, и без сюртука. Уже почти решив, что одет он неподобающе, Пенелопа торопливо напомнила себе, что вошла в игорный ад через таинственную дверь, назвав пароль, и предположила, что слишком мало разбирается в том, какая одежда должна здесь считаться подобающей.

Она помахала запиской, которую получила сегодня днем.

– Вы не хотите взглянуть на мое приглашение?

– Нет. – Он отошел в сторону, пропуская ее.

– О, – слегка разочарованно протянула Пенелопа, протискиваясь мимо него в небольшую прихожую. Он с грохотом захлопнул входную дверь и, не обращая больше на нее внимания, уселся на табурет, взял с полки книгу и погрузился в чтение.

Пенелопа поморгала, глядя на живописную картину. Очевидно, это человек образованный.

Она долго стояла неподвижно, не зная, что делать дальше. Он этого как будто не замечал.

Пенелопа кашлянула.

Он перевернул страницу.

Наконец она решилась:

– Может быть, вы соблаговолите сказать мне куда идти? Я что, должна простоять тут всю ночь? Если так, я бы принесла с собой свою книгу.

Вот тут он оторвался от книги, и Пенелопе доставило удовольствие увидеть, как его черные глаза слегка расширились, словно она сумела его удивить. Он ткнул пальцем в дальнюю сторону прихожей, где в темноте виднелась еще одна дверь. До сих пор Пенелопа ее не замечала.

Она направилась туда.

– Через нее можно попасть к бильярду?

Он внимательно посмотрел на нее, словно она была редким музейным образцом под стеклом.

– Помимо всего прочего – да.

Пенелопа улыбнулась:

– Превосходно.

Она открыла дверь, и из коридора хлынул ослепительный свет. Пенелопа оглянулась на странного человека, на чьей темной коже сейчас играли солнечные зайчики.

Он не ответил. Она ступила в ярко освещенный коридор и плотно закрыла за собой дверь, оставшись одна в этом новом месте. Коридор, широкий и длинный, тянулся в обоих направлениях, свечи, зажженные через каждые несколько футов, отбрасывали отблески на позолоченные поверхности, делая все вокруг светлым и теплым. Стены были обиты ярко-алым шелком и темно-красным бархатом. Пенелопа не удержалась и потрогала их, наслаждаясь тем, как подается под ладонью плюш.

Из одного конца коридора раздался взрыв женского смеха, и Пенелопа инстинктивно двинулась в ту сторону, не зная, что она там обнаружит, но чувствуя себя странным образом готовой ко всему, что произойдет дальше. Она мелкими шажками продвигалась вперед, ведя пальцами по стене, отмечая одну закрытую дверь за другой, и остановилась у первой же открытой. В комнате ничего не было, за исключением длинного стола. Пенелопа, не задумываясь, шагнула внутрь, чтобы как следует его рассмотреть.

Столешница, обтянутая зеленым сукном, была утоплена на несколько дюймов в глубь стола, на мягкой ткани размечены клетки, в которых белоснежной ниткой вышиты цифры. Пенелопа наклонилась над столом, пытаясь разобраться в скоплении таинственных комбинаций цифр, дробей и слов, провела обтянутым перчаткой пальцем по слову «шанс» и снова ощутила нахлынувшее возбуждение.

– Вы нашли игру в кости.

Пенелопа испуганно ахнула, схватилась за горло и круто повернулась на голос. В дверном проеме стоял мистер Кросс с кривоватой улыбкой на красивом лице. Она оцепенела, поняв, что попалась.

– Простите. Я не знала, куда… никого не было… – Она осеклась, решив, что лучше молчать, чем лепетать что-то, как последняя идиотка.

Он засмеялся и шагнул внутрь.

– Не нужно никаких извинений. Теперь вы член клуба и можете ходить куда хотите.

– Но я приехала только ради игры в бильярд. С Майклом? – Она не хотела, чтобы это прозвучало вопросом, так получилось само собой.

Кросс покачал головой:

– Со мной.

Конечно, Майкл и не собирался провести с ней вечер, ему это неинтересно.

И тут же еще одна мысль. Он придет в ярость.

– Значит, приглашение от вас?

Кросс покачал головой:

– Оно от «Ангела».

Пенелопа задумалась над тайной, скрытой в этих словах. «Ангел».

Она получила доступ в один из самых легендарных клубов Лондона и на все приключения, какие это сулит. Она вспоминала возбуждение, возникшее, когда ей принесли приглашение на игру в бильярд, ощущение чуда, когда переступила через порог и оказалась в теплом, сияющем коридоре таинственного клуба. Восторг, охвативший ее, когда она смотрела на стремительно вращающееся колесо рулетки во время своего первого появления здесь.

Да только она рассчитывала, что сегодняшнее посещение будет с ним.

И ошиблась.

Она ему совершенно не нужна. Даже ради приключения.

Он напоминал ей об этом всякий раз, когда они изображали страстную любовь. Каждый раз, когда прикасался к ней, чтобы обеспечить ее участие в этом фарсе. Каждый раз, когда уходил из дома, вместо того чтобы провести ночь с ней. Каждый раз, когда выбирал месть вместо любви.

Пенелопа проглотила комок в горле.

Он не хочет подарить ей брак? Значит, она выбирает приключение.

В конце концов, она зашла слишком далеко, чтобы повернуть назад.

Посмотрев в спокойные серые глаза Кросса, Пенелопа глубоко вздохнула.

– Значит, бильярд. Намерены выполнить свое обещание?

Кросс улыбнулся и махнул рукой в сторону двери:

– Бильярдная вон там. – Сердце ее заколотилось. – Позвольте взять ваш плащ? Выглядите чудесно, – сказал он, когда черная шерсть сменилась оранжевым атласом – платьем, надетым для совершенно другого мужчины, того, кто его не увидит, а если и увидит, не обратит внимания на то, как она выглядит.

Но Пенелопа решительно выкинула это из головы и посмотрела в дружелюбные серые глаза Кросса. Улыбаясь, он протянул ей белую розу.

– Добро пожаловать на Другую Сторону, – произнес он, когда Пенелопа взяла цветок. – Идемте?

Он показал на коридор. Пенелопа первой вышла из комнаты, но прежде, чем успела открыть дверь в бильярдную, услышала веселую болтовню. Радуясь, что лицо у нее скрыто, она обернулась и увидела, что в ее сторону спешат несколько женщин в таких же масках.

Проходя мимо, они опустили головы. Пенелопе стало любопытно. Это тоже аристократки из высшего общества? Женщины вроде нее в поисках приключений?

Их мужья тоже не обращают на них внимания?

Она покачала головой, очень уж неприятной показалась ей эта мысль, и тут одна из женщин остановилась и посмотрела прямо на Кросса. Ее голубые глаза блестели в прорезях розового домино.

– Кросс… – протянула она и подалась вперед, одаривая его превосходным видом на свою грудь. – Мне говорили, что вечерами вы иной раз очень одиноки.

У Пенелопы приоткрылся рот.

Кросс поднял бровь.

– Только не сегодня, милая.

Леди обернулась к Пенелопе, задержавшись взглядом на розе в ее руке.

– Первая ночь? Можете присоединиться к нам, если хотите.

Глаза Пенелопы округлились.

– Благодарю, но нет. – Она помолчала и добавила: – Хотя я… польщена.

Ей показалось, что это сказать необходимо.

Женщина запрокинула голову назад и расхохоталась громко и уверенно, и Пенелопа внезапно поняла, что вряд ли хоть раз в жизни слышала искренний смех от женщины, с которой ее не связывали родственные узы. Да что это за место такое?

– Бегите дальше, голубка моя, – улыбнувшись, произнес Кросс. – Вы, красотки, собираетесь посмотреть бой, верно?

Леди скорчила недовольную гримаску, и Пенелопа с трудом удержалась, чтобы не попытаться скопировать ее. Посмотришь на некоторых женщин, и кажется, что флирт – это очень просто.

– Собираемся. Я слышала, что Темпл сегодня в отличной форме. Может быть, после матча ему будет одиноко?

– Очень может быть. – Кросс произнес это так, что Пенелопе показалось, будто после матча Темпл непременно почувствует себя одиноким.

Леди в маске поднесла к губам пальчик.

– А может быть, Борну… – задумчиво протянула она.

Брови Пенелопы резко сошлись в одну линию.

Вот только не Борну.

Стоило представить себе эту женщину со своим мужем, и Пенелопе захотелось сорвать с нее маску и дать ей испытать на себе, что такое настоящий кулачный бой. Она уже открыла рот, чтобы сказать это, но тут вмешался Кросс, мгновенно сообразивший, что разговор принимает опасное направление.

– Сомневаюсь, что Борн сегодня вечером будет свободен, дорогуша. И советую поспешить, чтобы не пропустить начало.

Это словно подтолкнуло женщину.

– Проклятие! Я должна бежать. Увидимся в Пандемониуме?

Кросс кивнул:

– Этого я ни за что не пропущу.

Она торопливо пошла дальше. Пенелопа долго смотрела ей вслед, а затем обернулась к Кроссу.

– Что такое Пандемониум?

– Ничего особенного, не стоит забивать этим голову.

Он взялся за ручку двери в бильярдную. Пенелопа подумала, не настоять ли ей все-таки на ответе, – если другие женщины собираются там быть, она тоже хочет, хотя бы ради того, чтобы набраться храбрости и отвлечь распутницу.

Впрочем, сама она уже мало от нее отличается.

В конце концов, на ней тоже маска, она готова получить первый урок игры в бильярд.

– Черт возьми, тебе давно пора быть тут! У меня нет времени дожидаться тебя и твоих дамочек. И какого черта мы должны играть на этой стороне? Чейз нам головы оторвет, если…

…Ее муж. Облокотился на бильярдный стол, в руках держит кий, выглядит очень, очень красивым.

И очень, очень взбешенным.

Он выпрямился во весь рост.

– Пенелопа?

Вот вам и маска.

– Я получила приглашение, – произнесла Пенелопа.

Он не обратил на это внимания.

– Сними сейчас же эту нелепую маску!

Кросс закрыл дверь. Пенелопа потянулась к домино, чувствуя, что снять маску перед мужем сложнее, чем раздеться догола перед всем парламентом. И все-таки она расправила плечи и маску сняла, глядя ему прямо в глаза.

– Меня пригласили, Майкл, – повторила она, слыша в собственном голосе оборонительные нотки.

– Это как? Кросс передал тебе приглашение, когда среди ночи провожал тебя домой? Что еще он тебе предложил?

– Борн, – произнес Кросс голосом, полным предостережения, и шагнул вперед.

Чтобы защитить ее. Но ей не нужна его защита! Она не сделала ничего плохого.

– Нет! – отрезала Пенелопа стальным тоном. – Лорд Борн совершенно точно знает, где и с кем я была на протяжении всего нашего короткого злополучного супружества.

Она шагнула к Майклу. Его оскорбление придало ей мужества.

– Дома, одна. А не здесь, где половина женского населения Лондона мечтает заполучить пароль, чтобы попасть в его постель.

Его глаза округлились.

– Буду очень благодарна, если ты уйдешь, Майкл, – добавила Пенелопа, бросая маску и розу на бильярдный стол. – Видишь ли, я хочу поучиться играть в бильярд и очень этого жду. А с тобой мне будет слишком сложно получить от этого удовольствие.