Текст книги "Роль музеев в информационном обеспечении исторической науки"

Пожалуй, новым явлением можно считать обращение к материалам фонда Уваровых иностранных ученых. Это расширяет и круг учреждений, обозначивших свой интерес к фонду. Так, ученый из Румынии Х. Кирка представлял Институт истории Румынской академии наук. Заявленная им тема носит самый общий характер: «Русско-румынские отношения». Интересна тема Р. Бейкера, командированного от Ленинградского государственного университета, звучащая в традициях старой дореволюционной историко-филологической науки: «Глагольная система древнерусского языка».

Следует отметить и дальнейшее развитие междисциплинарных подходов к анализу исторического опыта. Уже не только академические ученые, работники высшей школы, издатели, музейщики, искусствоведы, военные, но и архитекторы, реставраторы, инженеры начинают заниматься историческими исследованиями. Так, инженер «Гипроэнергопрома» исследует историю военной техники, пенсионер интересуется «Литовским статутом».

Проблематика в целом продолжает уже знакомые направления – это разработка проблем, определяемых теорией социально-экономических формаций: генезис капитализма в России, славяне накануне образования древнерусского государства, монастырское землевладение, монастырское крестьянство, социально-экономические отношения на Дону, служилое холопство. Кроме общих, возникают и более конкретные темы. Это в том числе темы, связанные с историей Спасо-Евфимьевского монастыря, развитием чугуноплавильных и чугунолитейных заводов в XVII–XVIII вв., историей Нижнего Новгорода. Очевидно нарастание интереса к теме социальных конфликтов: восстание Пугачева, классовая борьба и раскол, крестьянские войны, крестьянские движения в связи с реформой 1861 г.

Появилось много заявок, адресованных конкретным документам фонда: материалы о А. С. Грибоедове, А. Н. Радищеве и масонстве, «Колоколе» А. И. Герцена, об истории усадьбы Поречье, принадлежавшей Уваровым. Сохраняется традиционный интерес к актовым материалам, хранящимся в фонде. Запросы на материалы по промышленной археологии постепенно вытесняются темами, связанными с историей живописи, ее отдельных жанров, с реставрацией архитектурных памятников, историей иконописи, что приближает пользователей к уникальным материалам, хранящимся в фонде, выявляет его уникальность.

За 1966–1975 гг. к фонду Уваровых обращались 70 раз (10 % всех обращений). Пик интереса приходится на 1973 г. Рубеж 1960-1970-х гг. оказался плодотворным для введения материалов архивного фонда Уваровых в научный оборот, что не должно нас удивлять: ведь это было время бурного развития исторической науки. Социально-экономическая проблематика, связанная с общими проблемами теории формаций, постепенно отступает на второй план. Явно сократились и заявки, формулировавшиеся в парадигме классовой борьбы. Впервые был проявлен конкретный интерес к биографии С. С. Уварова; запрос поступил от Нью-Йоркского университета. К теме теории «Официальной народности» в связи с фигурой Уварова обратились отечественные специалисты. Бросается в глаза значительное увеличение числа запросов, связанных с археологией, раскопками, отдельными памятниками архитектуры. Темы различны: история раскопок Херсонеса, владимирские курганы, греко-римская археология, финно-угорские элементы в древнерусских курганах, археологическая карта Енисея, сведения по раскопкам Енисейской губернии и т. п. Впервые прозвучала конкретная и важная для фонда Уваровых тема Московского археологического общества. Также впервые обратились историки и к теме, естественной для фонда Уваровых, – к истории народного образования.

Следующее десятилетие – 103 обращения (примерно 15 % общего числа заявок). Пик обращений приходится на 1979–1983 гг. Причем в 1979 г. к фонду обращались 22 раза. Примерно столько же обращений было в 1983 г.

Расширение географии исследовательского интереса к истории России налицо. Это интерес зарубежных исследователей из Гарвардского университета, Института литературоведения Болгарской АН, Института истории города Белграда, Французской академии наук, Берлинского института истории и литературы ГДР.

Одновременно разнообразится география отечественного интереса к материалам фонда и истории России. Продолжается и даже нарастает активность сотрудников Херсонесского историко-археологического музея, Владимиро-Суздальского музея-заповедника. Поступают запросы из Новосибирского государственного университета, Новосибирской государственной консерватории, из АН Грузинской ССР, Запорожского педагогического института, Горьковского университета им. Н. И. Лобачевского, Чечено-Ингушского государственного университета, Якутского филиала Сибирского отделения АН СССР, Барнаульского педагогического института, Иркутского университета. Значительный интерес к материалам фонда Уваровых проявился у музейных работников, представителей мира архитекторов и реставраторов. Заметен интерес к усадебной культуре. Темы социально-экономические, «формационные» уходят на второй план. Из нового следует отметить поиск материалов по персоналиям. Но если на предшествующих этапах это был интерес к А. Н. Радищеву, В. Г. Белинскому, А. С. Грибоедову, А. И. Герцену, самому С. С. Уварову, то теперь историки ведут поиск документов менее знаковых, но более важных для отдельных отраслей исторического научного и национального культурного опыта личностей. Таких, например, как С. И. Гуляев, привлекающий внимание кругом своих контактов, фотограф и путешественник Д. И. Ермаков, М. Н. Муравьев, В. М. Васнецов, композитор М. С. Березовский, Д. Н. Анучин, Н. К. Рерих, П. М. Третьяков, Ф. И. Тютчев и др. Проступает интерес к корреспондентским связям фондообразователей, что свидетельствует о возрастании значения личного фактора в истории и содействует реабилитации незаслуженно забытых имен. Интерес к промышленной археологии еле заметен, например, в таких темах, как «История зарождения крепких напитков и участие их в отечественных и зарубежных выставках» или «История арфы в России конца XVIII–XIX в.». Зато последовательно расширяется интерес к археологии, истории реставрации памятников: раскопки Херсонеса, курганы Волго-Клязьминского междуречья, Космодемьянская церковь в Муроме, скульптура средневековых кочевников, градостроительство Нижнего Новгорода, каменные бабы Юга России, резной декор XVII–XVIII вв., история археологического изучения Сибири.

Расширяется и общая историческая проблематика, заявленная читателями архива: крупный капитал Сибири, крестьянство России, дворянство России, интеллигенция в России, музыкальная культура России, промысловые села, становление отечественной археологии и т. д. От изучения закономерностей развития формаций историки переходят к общим темам, характерным для теории культурно-исторических типов.

В 1986–1995 гг. 265 раз подавались заявки на работу с документами фонда Уваровых (порядка 40 % обращений за все годы). На сегодняшний день это – доминирующий период в использовании материалов фонда. Число обращений к фонду в отдельные годы увеличивалось многократно: в 1989 г. их было 17, в 1990 г. – 26, в 1991 г. – 25.

Широк круг учреждений, проявлявших интерес к исторической проблематике. Это уже знакомые по прошлым периодам институты АН СССР, республиканские академические центры Молдавии, Белоруссии. Среди пользователей фонда представлена университетская наука, в первую очередь МГУ им. М. В. Ломоносова. Следует упомянуть также Уральский, Чечено-Ингушский, Ленинградский, Ярославский, Стенфордский, Нотр-Дамский (США) университеты, Университет Западной Бретани (г. Брест, Франция), Кишиневский и Брянский государственные университеты, РГГУ. Видим, что появляются новые университетские центры, обновляются международные связи. Высшая школа лидирует по числу исследовательских заявок. Кроме университетов активность проявляют высшие учебные заведения педагогического профиля, реже – технические и естественно-научные учебные заведения.

Бросается в глаза повышенный интерес к краеведению, региональной истории, реставрации памятников архитектуры. Проявляется исследовательская активность музейных работников. Тематика, как правило, определялась профилем музея, его практическими планами и задачами. Это – интерес к персоналиям («Остафьево в жизни и деятельности Е. П. Шереметевой»), к усадебной культуре («История усадеб и монастырей Подмосковья», «Русские усадьбы», «Лесное хозяйство К. Ф. Тюрмер», «Усадебные портретные галереи»), к истории города («История города Мурома и уезда») и т. д.

За анализируемый временной интервал было много обращений к фонду Уваровых в связи с историей самой семьи, отдельных ее членов, а также в связи с кругом интересов фондообразователей в целом: темы «Сбор материалов по усадьбе Поречье Уваровых», «Деятельность Министерства народного просвещения в 30-е – 40-е годы XIX в.», «Теория официальной народности в прессе в XIX в.», «Реставрация пейзажного парка в Поречье», «Уваров и Погодин», «Полевые дневники раскопок А. С. Уварова», «П. С. Уварова и ее деятельность по охране памятников древности 1864–1917 гг.», «Фотодокументы архива Уваровых», «Усадьба Уваровых Карачарово», «Деревянные вещи из собрания Уваровых», «Частный музей графов Уваровых в имении в Поречье», «Коллекция мелкого литья графа А. С. Уварова», «А. С. Уваров и Владимирский край» и др.

Значительный объем заявок приходится на историографические темы, в том числе историографию археологии, на темы, связанные с историей археологии, отдельных памятников археологии и экспедиций, с историей Московского археологического общества. Появились совершенно новые темы, связанные с религиозным возрождением: «Марфо-Мариинская обитель милосердия», «Православные храмы Москвы и Владимирской губернии» и др.; запросы поступают в первую очередь от архивных отделов епархий.

Последний, почти 20-летний, период сознательно объединен, чтобы оценить его как целое. В современных условиях интерес к фонду затормозился. 1996–2005 гг. обозначены 119 обращениями, что составляет 18 % общего числа обращений. Пик приходится на 1998 и 2004 гг. Последнее десятилетие, с 2006 г. по наши дни, – 88 обращений (немногим более 13 %).

Бросается в глаза тот факт, что традиционные научные центры – университеты (в первую очередь МГУ имени М. В. Ломоносова), академические центры – отступили на второй план. Среди тех учреждений, которые направляли запросы на материалы фонда Уваровых, доминируют музеи, архивы, ВООПИК, издательства, богословские центры, епархии, средние школы. Налицо демократизация круга «потребителей». Одновременно меняется проблематика запросов. Значительное число требований связано с изучением памятников истории, монастырей, религиозных центров. Популярной стала культурологическая проблематика. Проявился гендерный взгляд. Во многих темах доминирует принцип конкретности – так свой пафос обнаруживает микроистория.

Продолжается научный поиск и в таких направлениях, как история образования, история храмов и монастырей, русская литература, становление и развитие науки, историография, источниковедение, усадебная культура, музейная культура и архитектурная традиция, село и его контекст, границы поселений и взаимодействие хозяйствующих субъектов, масоны и религиозные искания.

Нельзя не отметить ряд тем, адресованных личному и интеллектуальному миру выдающихся деятелей России: это сами Уваровы, А. К. Толстой, Ф. Шеллинг, археологи И. П. Машков, А. В. Прахов и В. А. Городцов, Рерихи, В. Гумбольдт, архитекторы С. У. Соловьев и Н. В. Султанов, семья Маковских и т. д. Не будем искать сложного объяснения довольно простого историографического явления: историков интересуют новые имена в археологии, историографии, истории, архитектуре. Это лица как первого, так и второго эшелона. Наука возвращается к личности в истории, но многолетняя дезорганизация биографических и генеалогических подходов рождает и пробный характер заявок и тем. Они то очень широкие («Шереметевы», «Рерихи», «Перовские и их окружение»), то очень узкие («Село Иваньково»).

Подводя итог краткому историографический обзору фонда Уваровых, можно сделать вывод, что исследовательский интерес к фонду с момента первого обращения нарастал постепенно, достигнув пика к рубежу 1980-1990-х гг., после которого наблюдается спад. Это, а также изменение тематики обращений, расширение и некоторое изменение круга исследовательских учреждений отражают основные особенности развития отечественной исторической науки. Несмотря на возрастание количества обращений к фонду, они во многом приобретают все более и более поверхностный характер. Фонд известен, фонд активен в пользовательском смысле и зачастую пассивен в смысле отдачи своих материалов.

В заключение подчеркнем, что историографического рассмотрения ожидают многие личные и семейные архивы и даже группы архивов. Взгляд на архивный фонд с историографической точки зрения поможет исследователям лучше ориентироваться в многообразии источников, содержащихся в фонде, больше опираться на опыт исследователей, обращавшихся к фонду ранее.

З. М. Рубинина
Малоизвестные коллекции фотодокументов как информационный ресурс исторической науки (на примере коллекции фотографий фондово-экспозиционного отдела ГИМ «Музей В. И. Ленина»)
Z. M. Rubinina
The Relatively Unknown Photographic Collections as an Informational Source of the Historical Science (for Example the Photographic Collection of State Historical Museum' Division «The Museum of Lenin»)

УДК 930.2

Аннотация: для полноценного исследования отечественного фотодокументального наследия необходимо представление обо всех фотографических коллекциях, аккумулированных в собраниях архивов, музеев и библиотек РФ. Также исследователю необходимо понимание особенностей данных коллекций, знание их основных характеристик. Вышесказанное особенно актуально для коллекций сравнительно малоизвестных, поэтому данная статья посвящена особенностям одной из подобных коллекций – коллекции фотографий фондово-экспозиционного отдела ГИМ «Музей В. И. Ленина».

Abstract: For a full study of the domestic photo documentary heritage must submit all photographic collections accumulated in the collections of archives, museums and libraries of the R F. The researcher also needs to understand the characteristics of all these collections, knowledge of their basic characteristics. This is especially true for relatively unknown collections, so this article is about the characteristics of one of such collections – the photographic collection of State Historical Museum' division «The museum of Lenin».

Ключевые слова: историческая наука, музееведение, исторический источник, коллекция фотодокументов, исследование фотографии, музей В. И. Ленина, советский фоторепортаж, семейный фотоархив, фотоальбом, представительский подарок.

Keywords: historical source, photographic collection, photographic research, museum of Lenin, soviet photo report, family photographic archive, photographic album, executive gift, the publishing of photo documents.

У фотографии как объекта хранения есть свои немаловажные особенности. Во-первых, практически в равной степени она является объектом хранения и исследования для архивов, музеев и библиотек РФ. С одной стороны, это обеспечивает разнообразие подходов к исследованию этого вида памятников, а с другой – требует высокой степени научной коммуникации по данному вопросу, чтобы, к примеру, труды архивистов не остались безвестными для музейщиков, и наоборот. Во-вторых, существуют три вида памятников, с которыми фотография может образовывать единое смысловое поле: печатная графика и гравюра; письменные источники, в том числе личного происхождения; кинодокументы. Чаще всего фотография хранится вместе с каким-либо из перечисленных памятников. Наконец, фотография – реплицируемый документ, поэтому, если речь идет не о негативах, а об отпечатках, она является одним из самых распространенных объектов хранения. Однако количество аналоговых фотографий (а именно они являются наиболее распространенными объектами хранения) все же не бесконечно: этот период в истории фотографии завершен, потому ценность аналоговых фотографий со временем будет только возрастать. Что касается пришедшей на смену ей цифровой фотографии, то она требует к себе иного отношения, и методики ее хранения и учета в настоящее время только разрабатываются.

Таким образом, речь идет о виде памятника, количественно представительном, рассеянном по государственным и ведомственным музеям, библиотекам и архивам, чаще всего хранящемся совместно с другими видами памятников. В этой связи представляется актуальной идея профессора В. М. Магидова о необходимости создания единой базы данных фотографического наследия России [Магидов, 2005]. Но, поскольку никаких проектов реализации данной идеи в настоящее время не существует, интерес для исследователя могут представлять работы, посвященные составу и особенностям конкретных фотографических коллекций. Прежде чем перейти к характеристике одной из подобных коллекций, следует выяснить, насколько актуально исследование фотографии для современной отечественной исторической науки.

История фотографии в различных аспектах стала в последние десятилетия предметом устойчивого исследовательского интереса в рамках гуманитарных дисциплин. Данный исследовательский интерес стал, на мой взгляд, частным выражением общественного интереса к «старой» фотографии, который лишь усиливается с развитием цифровых технологий, позволивших фотографии стать поистине вездесущей и, одновременно, выявивших уникальность аналоговой фотографии как таковой. К примеру, стали многочисленными и популярными фотовыставки. Одна за другой открываются новые выставочные площадки (музеи, галереи, выставочные центры), специализирующиеся на экспонировании фотографий. Оцифрованные имиджи аналоговых фотографий активно выкладываются и обсуждаются в социальных сетях, блогах и на интернет-форумах. Стали популярными хранение, атрибуция и систематизация частных семейных архивов.

При этом исследование фотографии в отечественной гуманитаристике – молодое направление, поскольку для советской историографии даже базовая для подобных исследований история фотографии была периферийной темой. В советское время фундаментальных исследований по ней было немного [Болтянский, 1939; Морозов, 1955; 1958; 1985; Волков-Ланнит, 1966; 1971; Чибисов, 1987]. К указанным монографиям следует прибавить два сборника очерков – отечественный [Никитин, 1991] и переводной [Поллак, 1983], а также монографию по теории фотографии, ставшую без преувеличения классической [Михалкович, Стигнеев, 1989.]. Как нетрудно убедиться, наиболее популярной история фотографии стала в 1980-е гг., т. е. в конце советского периода. К тому же времени относится единственная фундаментальная публикация отечественного фотографического наследия за весь советский период [Антология советской фотографии, Т. 1–2, 1986–1987]. Таким образом, бурный интерес к истории и теории фотографии, характерный для постсоветского времени, зародился еще в конце советского времени. Что касается источниковедения фотодокументов, то эта тема разрабатывалась в рамках архивоведения для гиперсистемы кинофотофонодокументов (КФФД), прежде всего А. А. Кузиным [см.: Кузин, 1960; Кузин, Рошаль, 1982.] и В. М. Магидовым [Магидов, 1986; 1991; и др.].

В 1990-е гг. интерес к исследованиям фотографии возрастает. Во-первых, публикуются две переводные работы, до сих пор остающиеся для отечественного исследователя-гуманитария базовыми, когда речь заходит о фотографии [Барт, 1997; Беньямин, 1996]. Благодаря В. Беньямину и особенно Р. Барту, рассуждения о феномене фотографии оказываются в рамках модной «интеллектуальной» тематики. Во-вторых, возрастает интерес к самим фотографиям, особенно к фотоснимкам XIX – начала ХХ в., поскольку, с одной стороны, для части общества еще со времен «перестройки» дореволюционная (в частности, предреволюционная) Россия стала «золотым веком» отечественной истории, а дореволюционная фотография этот «золотой век» должна засвидетельствовать и подтвердить. С другой стороны, сами фотографии XIX в. за сто лет обрели флер времени и стали аттрактивным видом памятника. Поэтому именно с 1990-х гг. можно говорить о начале все более обширных и качественных публикаций самих архивных фотографий. На мой взгляд, знаковым изданием для «поворота к фотографии» стал сборник «Русская фотография» [Русская фотография, 1996] где под одной обложкой «сошлись» все крупнейшие фотографические собрания страны. Этого, к сожалению, более не произошло.

Именно в 1990-е гг. появилась актуальная по сей день практика публикаций фотодокументов из крупнейших собраний России по произведениям великих фотографов, произведениям из состава определенных коллекций, альбомам фотодокументов, объединенных одной темой. Несмотря на то что таких изданий в настоящее время уже довольно много, следует осознавать, что речь идет об очень небольшом проценте многотысячных собраний, ставших таким образом доступными исследователю.

В следующем десятилетии, в 2000-е гг., к публикациям фотодокументов из государственных собраний прибавились альбомы фотографий из частных коллекций. В частности, следует отметить серию тематических альбомов из коллекции Елены Лаврентьевой, прежде всего первый альбом серии «Семейный альбом: фотографии и письма сто лет назад» [Семейный альбом, 2005].

2000-е гг. – время прорыва в исследовании фотографии, когда эта тема становится актуальной для ряда гуманитарных дисциплин и появляется, сравнительно с предыдущим периодом, большое количество работ, так или иначе посвященных ей. Данная ситуация актуальна до сих пор. Начиная с 2000-х гг. выходит ряд фундаментальных монографий по истории фотографии – как отечественных [Бархатова, 2009; Левашов, 2012; Попов, 2010; Саран, 2006; Стигнеев, 2007; 2013], так и переводных [Бажак, 2006; Собрание Дома Джорджа Истмена, 2010; Фотография. Всемирная история, 2014; Фризо, 2008–2009] Вышел даже бесценный справочник, посвященный истории московских фотоателье 1840–1930 гг. [Шипова, 2001]. Публикуются воспоминания великих фотографов и интервью с ними; правда, пока речь идет только о зарубежных классиках [Адамс, 2009; Картье-Брессон, 2013; Капа, 2011; Хилл, Купер, 2010]. Фотография стала сферой научных интересов культурологов [Бойцова, 2013; Гавришина, 2011; Петровская, 2003; Сосна, 2011], философов [Савчук, 2005], психологов [Нуркова, 2006]. Вышли две прекрасные отечественные книги по теории фотографии [Стигнеев, 2011; Фотография: Проблемы поэтики, 2008]. В последние годы активно публикуются переводные теоретические работы, некоторые из которых уже давно стали классикой мирового уровня [Бёрджер, 2014; Краусс, 2014; Руйе, 2014; Сонтаг, 2013].

Казалось бы, речь идет о серьезно разработанной, пусть и за небольшой срок, теме. Но нет идеальных ситуаций. Во-первых, и традиционная типографская, и электронная публикация самих фотодокументов еще в начале пути: контраст между объемами самих коллекций (имеются в виду только коллекции государственных архивов, музеев и библиотек) и опубликованных предметов очевиден. Другой вопрос, насколько справится и справляется исследователь с уже опубликованным объемом источников? Но об этом чуть позже.

Во-вторых, даже история фотографии никогда не была традиционной темой для исторической науки – это сфера искусствоведов. В настоящее время ситуация в этом смысле стала разнообразнее, но сказать, что историки со своими специфическими приемами исследования занимают на этом исследовательском поле заметное место, все же нельзя. Безусловно, начавшиеся еще в советское время источниковедческие исследования КФФД успешно продолжаются. Невозможно не упомянуть фундаментальную монографию профессора РГГУ В. М. Магидова «Кинофотофонодокументы в контексте исторического знания» [Магидов, 2005]. На базе Историко-архивного института РГГУ вышли два сборника, посвященных архивоведческим и источниковедческим особенностям КФФД [Аудиовизуальные архивы…, 2003; Технотронные документы…, 2011]. Но в данном случае приходится говорить об особенностях фотографии как составной части гиперсистемы, тогда как у фотографии как исторического источника есть свои особенности – и в связи с другими, близкими ей видами памятников (печатная графика, письменные источники), и вне какой-либо системы. Что касается работ, посвященных конкретным видам и темам фотодокументов, выполненных в рамках исторической науки, то речь идет только о статьях [Главацкая, 2012; Диментман, 1991; Добренькая, 2008; Туровцева, 2003; Чертилина, 2011; и др.], в том числе написанных учениками В. М. Магидова, т. е. созданных в рамках одной научной школы. Сказать, что подобных статей много, будет явным преувеличением.

Более того, та неразработанность фотографии как исторического источника, о которой В. М. Магидов писал еще в 1991 г. [Магидов, 1991], сохраняется по сей день. Дело в том, что историк все же ориентирован на работу с традиционными письменными источниками. А фотография, несмотря на ее иллюзорную простоту, требует к себе иного подхода, выработки специфических методов работы с отдельными видами фотодокументов, дополнительного привлечения письменных источников для анализа содержания снимков, что требует от исследователя дополнительной работы. Большинство исторических исследований – традиционные «конкретные исторические исследования», где задачей исследователя является раскрыть тему исследования, что в большинстве случаев возможно на основании одних лишь письменных источников. Поэтому идеальной «симфонии» между письменными и изобразительными (в частности, фотографией) источниками не возникает. Фотография в большинстве случаев продолжает выполнять уже традиционную иллюстративную функцию.

Но сама популярность исследований фотографии в современной отечественной гуманитаристике теоретически может изменить ситуацию и в чуткой к достижениям «смежников» исторической науке. Здесь, конечно, есть свои подводные камни, потому что подчас современные отечественные исследования фотографии базируются только на зарубежной литературе; это иногда приводит к тому, что целые периоды из истории отечественной фотографии как будто ускользают от исследователя. Вдобавок зарубежная литература, что вполне естественно, ориентирует исследователя на произведения зарубежных фотографов. История мировой фотографии – тема, безусловно, значимая и для отечественной науки необходимая, но источниковедческие исследования представляются более продуктивными на базе отечественных собраний как в плане введения в научный оборот новых источников, так и в смысле доступности оригинала для исследователя. Более того, как показывает анализ современной историографии, необходимый баланс между исследованиями отечественного и зарубежного фотографического наследия, который один лишь может привести к формированию целостной картины истории фотографии в мире, куда органично вписана история отечественной фотографии, достигается за счет исследований, проведенных учеными – сотрудниками государственных архивов и музеев России на базе конкретных фотографических коллекций [см., например: Бархатова, 2009; Сабурова, 2006; Сабурова, 2010]. Следовательно, исследование отечественного фотографического наследия представляется актуальным по следующим причинам. Необходимо более серьезное исследование фотографии как социокультурного феномена и исторического источника в рамках исторической науки, что приведет к более полному исследованию феномена фотографии в отечественной гуманитаристике в целом. Одновременно необходимо создание целостного представления об истории мировой фотографии, неотъемлемой частью которой является история отечественной фотографии. Обе указанные задачи невозможно выполнить, не имея представления об отечественном фотодокументальном наследии.

Для полноценного исследования отечественного фотодокументального наследия нужно, прежде всего, получить представление обо всех фотографических коллекциях, аккумулированных в собраниях архивов, музеев и библиотек России. Безусловно, это непростая задача, поскольку речь идет не только о коллекциях национального масштаба (к примеру, собрание РГАКФД или коллекция отдела Изобразительных материалов ГИМ), но и о коллекциях сравнительно небольших, которые зачастую в принципе неизвестны исследователю. Во-вторых, необходимо также понимание особенностей данных коллекций, знание их основных характеристик. В этой статье речь пойдет об особенностях одной из таких небольших коллекций фотографических отпечатков (всего 20 348 музейных предметов основного фонда хранения и 4483 предмета научно-вспомогательного фонда) – коллекции бывшего Центрального музея В. И. Ленина (ЦМЛ), а ныне – фондово-экспозиционного отдела ГИМ «Музей В. И. Ленина» (ФМЛ).

ЦМЛ был идеологическим учреждением в форме музея, которое подчинялось ЦК КПСС и никогда не входило в систему музеев МК СССР. Центром жизни ЦМЛ была экспозиция, фонды занимали подчиненное положение. Большинство коллекций (в том числе коллекция фотографий) не имели хранителей. Это отразилось не только на учете, но и на комплектовании коллекций, поскольку в данных обстоятельствах говорить о целенаправленном комплектовании не приходится. С другой стороны, благодаря своему привилегированному положению, ЦМЛ мог заказать у других музеев, архивов и фотоагентств любые отпечатки, в том числе с оригинальных негативов. В течение десятилетий в музей поступали отпечатки Фотохроники ТАСС и собрания РГАКФД, что в настоящее время существенно облегчает экспозиционную и исследовательскую деятельность сотрудников ГИМ, но ценность подобных отпечатков для стороннего исследователя довольно сомнительна. Гораздо важнее, что из Общего отдела ЦК в музей поступали подарки съездам и генеральным секретарям ЦК КПСС, в том числе альбомы фотографий. Правда, подарки В. И. Ленину и И. В. Сталину были выделены в ЦМЛ в отдельные коллекции, вне зависимости от видовой принадлежности памятников, и в состав коллекции фотографий фотоальбомы, подаренные этим главам государства, не входят. Таким образом, одна из основных особенностей коллекции заключается в том, что музей, в составе которого она отложилась, был ведомственным, целенаправленное комплектование коллекции не велось, но благодаря привилегированному положению ЦМЛ в музей поступали эксклюзивные предметы, в том числе альбомы фотографий. Главная особенность рассматриваемой коллекции связана с несоответствием ее названия содержанию. В представлении стороннего исследователя коллекция бывшего ЦМЛ – это комплекс фотодокументов, связанных с политической историей страны (например, запечатлевших известных политических деятелей – в частности, В. И. Ленина, И. В. Сталина, Л. Д. Троцкого). В действительности с политической историей Российской империи/СССР содержание коллекции связано весьма опосредованно. Ярким примером тому является отсутствие или вторичность портретов указанных выше персоналий. Что касается фотопортретов В. И. Ленина (фондообразователя всего музейного собрания ЦМЛ), то существовало постановление ЦК, согласно которому все оригиналы ленинских документов и фотографий хранились в ЦПА (ныне РГАСПИ). В коллекции ФМЛ, благодаря поступлениям от частных лиц, отложилось несколько фотоотпечатков В. И. Ленина, напечатанных авторами с оригинальных негативов, но, учитывая коллекцию РГАСПИ, содержащую оригинальные негативы данных снимков, эти фотоотпечатки имеют значение лишь для экспозиционной и исследовательской деятельности сотрудников ГИМ. Фотопортреты Л. Д. Троцкого никогда не входили в состав коллекции, поскольку она сложилась к 1936 г., когда был открыт ЦМЛ, т. е. в период, когда в составе коллекции идеологического учреждения при ЦК ВКП(б) фотопортретов Л. Д. Троцкого быть не могло. Групповые портреты, где вместе с В. И. Лениным были запечатлены Л. Д. Троцкий и другие репрессированные большевистские лидеры, даже недолгое время входили в спецхран, существовавший в составе коллекции до 1957 г. Что касается И. В. Сталина, запечатлевших его фотоотпечатков никто из ныне работающих сотрудников никогда не видел и ничего о них не слышал, хотя в учетной документации ЦМЛ содержатся описания таких фотографий: скорее всего, они таинственно исчезли после 1956 г., поскольку сотрудники идеологического учреждения внимательно следили, чтобы в их собрании не оказалось портретов «спорных» персоналий. Никаких данных о дальнейшей судьбе этих фотографий в учетной документации ЦМЛ нет. Другой вопрос, что иногда отсутствующие сюжеты можно компенсировать за счет фотодокументов, отложившихся в запасниках музея, но не поставленных на учет в ЦМЛ. Так, в свое время у супруги В. М. Молотова Полины Жемчужиной сотрудники ЦМЛ взяли на пересъемку 20 фотоснимков. Пересъемка была осуществлена, копии в 1953 г. передали в ЦПА, а фотоснимки владелице почему-то не вернули. Несколько десятилетий они пролежали в фондах музея и были обнаружены и поставлены на музейный учет уже в 2000-е гг. [ГИМ-112888/28-47]. Среди этих снимков есть три отпечатка с И. В. Сталиным [ГИМ-112888/29, ГИМ-112888/35-36]. К слову, это не единственный случай в истории коллекции, когда фотографии из частных семейных архивов копировались, копии ставились на учет, а оригиналы не были возвращены владельцам. Подобная история, к примеру, произошла с фотопортретами родственников Н. К. Крупской [ГИМ-111887/676-682]. Таким образом, необходимо знание состава коллекции, ее содержание не выводится из ее названия.