Текст книги "Отзвуки Шопена в русской культуре"

2 Бэлза И. Ф. Заметки о поэтике Пушкина // Контекст. 1987. М., 1988.

3 Бэлза И. Ф. Исторические судьбы романтизма и музыка. М., 1985. С. 170.

4 Там же. С. 184.

5 Бэлза И. Ф. Пушкин и Мицкевич в истории музыкальной культуры. М., 198 8.

6 Бэлза И. Ф. Капельмейстер Иоганнес Крейслер // Гофман Э.Т. А. Гофман. Крейслериана. Житейские воззрения кота Мурра. М., 1972; Он же. Гофман и романтический синтез искусств // Он же. Исторические судьбы романтизма и музыка. С. 108–144.

7 Бэлза И.Ф.: Фридерик Францишек Шопен. М., 1960; Фридерик Францишек Шопен. М., 1968;. История польской музыкальной культуры. Т.3. М., 1972; Фридерик Шопен. М., 1991; Bełza I. Fryderyk F. Chopin / Przekł. [z ros.] J. Ilnicka. Warszawa, 1969; 1980; Бэлза И. Ф. Облик Шопена – правда и вымысел // Венок Шопену. М., 1989.

8 Цит. по: Сидоров А.А., Злыднев В. И. И.Ф. Бэлза как историк культуры // Славяне и Запад. Сборник статей к 70-летию И. Ф. Бэлзы. С. 9.

9 Boyé P. Les châteaux du roi Stanislas en Lorraine. Paris; Nancy, 1910; Свирида И. И. Сады Века философов в Польше. М., 1994. С. 48; Skwarczyńska M. Ogrody króla Stanisława Leszczyńskiego w Lotaryngii w latach 1737–1766. Warszawa, 2005.

10 Bartnicka К. Polskie szkolnictwo artystyczne na przełomie XVIII–XIX ww. Wroclaw, 1971; Свирида И. И. Польская художественная жизнь конца XVIII – первой трети XIX века. М., 1978.

11 История польской музыкальной культуры. Т. 2. М., 1957. Первый том охватывал время по XVIII в. включительно (М., 1954).

12 Strumiłłо T. Szkice z polskiego życia muzycznego XIX wieku. Kraków, 1954. И. Ф. Бэлза хорошо знал работы этого новаторски мыслившего, рано погибшего исследователя и неоднократно ссылался на них.

13 Со вступительными статьями и комментариями были изданы двадцать четыре мазурки для фортепиано Марии Шимановской (М., 1956), ее же два ноктюрна (О славянской музыке. М., 1963) и Три песни на слова Мицкевича из «Конрада Валленрода»; сборник фортепианных произведений Феликса Островского (два полонеза, Адажио и Рондо. М., 1958); Три мазурки и вальс для фортепиано Огиньского (М., 1963), юбилейное (к двухсотлетию со дня рождения композитора) издание его фортепианных произведений, пополненное архивными находками, вышло в 1965 г.

14 Бэлза И. Ф. Мария Шимановская. М., 1956 (польский пер. 1987); Он же. Забытые польские музыканты. М, 1963; Он же. Михал Клеофас Огиньский. М., 1965; 1974; Он же. Царица звуков. Жизнь и творчество Марии Шимановской. М., 1989.

15 История польской музыкальной культуры. Т. 2. М., 1957.

16 В лице Б. В. Асафьева Игорь Федорович имел предшественника и как исследователь «Божественной комедии» (Асафьев Б. В. Данте и музыка // Данте Алигиери. 1321–1921. Пг., 1921).

17 Признательный ученик посвятил ему специальную работу: Бэлза И. Ф. Учитель // О музыкантах XX века. М., 1979.

18 Бэлза И. Ф. Забытые польские музыканты.

19 Дантовские чтения 1987. М., 1989.

20 Дантовские чтения 1982. М., 1982.

21 Контекст. 1980. М., 1981.

22 См.: Бэлза И. Ф. Исторические судьбы романтизма и музыка. С. 202–246.

23 Бэлза И. Ф. О музыкантах XX века. С. 3.

24 Гулинская З. К. Бедржих Сметана. М., 1959 (Серия «Жизнь замечательных людей»); Она же. Антонин Дворжак. М., 1973; Она же. Рейнгольд Морицевич Глиэр. М., 1986.

25 Об этой особенности романтизма см.: Бэлза И. Ф. Исторические судьбы романтизма и музыка. С. 201

26 Там же. С. 170

27 См. об этом: Смирнов М. Л. Подвиг ученого // Ежегодник Общества имени Фридерика Шопена в Москве. М., 1993.

Н. М. Филатова (Москва). Русский поляк Ежи Кухарский – биограф и переводчик Шопена

В 2009 г. в Польше вышел в свет первый том «Корреспонденции Фридерика Шопена», составленный З. Хельман, З. Сковроном и Х. Врублевской-Страус¹. Этот том, охватывающий период юношества композитора – 1816–1831 гг., должен стать частью уже подготовленного и претендующего на всю возможную полноту трехтомного издания, в которое вошли все сохранившиеся письма, написанные самим Шопеном и адресованные к нему.

В предваряющем том эссе «Мысли Шопена» Рышард Пшибыльский заметил о письмах композитора:

«Этот в других отношениях скрытный и замаскированный человек здесь, однако, используя термин М. Хайдеггера, «демонстрировал себя» в языке, словах и фразах […], – поэтому мы имеем дело с наиболее достоверным образом мыслей Шопена, с его аутентичным Selbstdarstellung (самопредставлением. – Н.Ф.)»².

Продолжением серии будет том «Письма о Шопене», содержащий корреспонденцию, так или иначе касающуюся композитора. Достижением этого издания стали обширные комментарии, касающиеся описанных в письмах событий, а также среды, в которой вращался Шопен. Несомненным достоинством является также богатый научно-справочный аппарат книги.

Однако в предпосланной первому тому «Истории издания корреспонденции Шопена» акцент делается на том, что данный труд предпринят 54 года спустя после «наиболее полного» издания писем композитора, осуществленного Брониславом Сыдовом³. И лишь мимоходом упоминается, что «в 1964 г., а также в 1976 и 1980, 1982 и 1984, а затем в 1989 гг. корреспонденция Шопена выходила в Советском Союзе в обработке Анатолия Соловцова (первое издание) и Георгия Кухарского (последующие три издания) при участии Сергея Семеновского в качестве переводчика»⁴.

Но шопеноведам должно быть хорошо известно, что на протяжении последних десятилетий именно эти, российские издания были наиболее полными и лучше всего прокомментированными. (Следует признать, что в советское время подобные инициативы, связанные с публикацией и изучением памятников мировой культуры, больше поощрялись и лучше финансировались, чем в сегодняшней России.)

В работе над российским изданием «Писем Шопена» приняли участие три поколения российских шопеноведов: С. А. Семеновский (ему принадлежит также перевод на русский книги Ф. Листа «Ф. Шопен». Москва, 1956), А. А. Соловцов (автор книги «Фридерик Шопен. Жизнь и творчество». Москва, 1956, 1960) и Г. С. Кухарский. Но подлинным энтузиастом этой работы стал именно последний – русский поляк Ежи (Георгий Степанович) Кухарский (1926–2000). Человек, проживший мучительно трудную жизнь, поляк, который оказался волею судьбы оторванным от родины и прожил всю жизнь в Советском Союзе (затем – России) и лишь в преклонном возрасте и почти ослепший получил разрешение посетить Польшу, он сумел сделать так, что смыслом его жизни стало знакомство русского читателя с наследием величайшего представителя польской культуры.

После того как в 1958 г. советское издательство «Музыка» предложило Кухарскому продолжить работу С. Семеновского, который начал переводить на русский язык польское издание «Переписки Фридерика Шопена» в обработке Б. Э. Сыдова, но заболел и вскоре умер, начался его многолетний труд. Кухарский не ограничился работой переводчика, он стал исследователем жизни и эпистолярного наследия Шопена, одним из самых компетентных биографов композитора. Каждое из четырех изданий вышедших в Москве в 1964–1989 гг. «Писем Шопена» исправлялось и значительно дополнялось⁵. Кухарский постоянно расширял комментарии к письмам, включая в издание все новые материалы, в результате чего оно из однотомного переросло в двухтомное. Активно сотрудничал Кухарский с Обществом имени Фридерика Шопена в Варшаве, получая оттуда множество материалов. Он написал также сценарий к имевшему большой успех у российского зрителя биографическому документальному фильму «Жизнь Шопена» (режиссер С. Чекин).

Кухарский прекрасно знал всю историю изданий писем Шопена (они выходили не только в Польше и России, где впервые переписка Шопена была издана Анной Гольденвейзер в 1929 г., но также во Франции и Англии): история публикации эпистолярного наследия композитора нашла отражение в его труде. Он логически развивал и совершенствовал композиционные принципы уже существовавших изданий переписки Шопена, привлекая свидетельства «третьих лиц» о польском гении – например, письма и дневниковые записи Э. Делакруа, Ф. Хиллера, Ф. Мендельсона, Ю. Словацкого.

Второе российское издание «Писем Шопена», прокомментированное и составленное уже одним Ежи Кухарским (первый том вышел в свет в 1976 г., второй – в 1980 г.), было расширено за счет привлечения составителем новых материалов: переизданной в 1960-е гг. биографии Шопена пера Хёзика⁶, опубликованных в Англии писем ученика Шопена Карла Фильча⁷, отрывков из переписки семьи Тун-Хохенштейнов о встрече Шопена с родителями в Карлсбаде, приведенных в книге Я. Прохазки «Шопен и Чехия»⁸, а также множества выходивших в Польше материалов о жизни композитора и его близких (в частности, «Исповеди Людвики», сестры Шопена, опубликованной К. Кобыляньской⁹).

В третье издание¹⁰ вошли письма, опубликованные К. Кобыляньской в «Переписке Шопена с Жорж Санд и ее детьми»¹¹, а также хранящиеся в российском архиве письма русской ученицы Шопена Елизаветы Шереметевой своей матери.

Кухарский и далее неутомимо продолжал работать над текстом своей книги, постоянно редактируя переводы, переводя что-то заново и расширяя комментарии. В предисловии к четвертому изданию¹² снова фигурировали слова: «исправлены неточности», «уточнены переводы», значительно расширена «Краткая летопись жизни и творчества Шопена»… Вот хотя бы один пример. До него во всех изданиях переписки композитора фигурировала некая «мисс Кути» (или «панна Кути»). Неизвестным оставалось даже – реальное ли это лицо или, быть может, литературный персонаж. Кухарский же выяснил, что это неверно прочтенное переписчиком имя Анджелы Джорджины Кутс, английской миллионерши-благотворительницы, близко знакомой Ч. Диккенсу. Благотворительная деятельность мисс Кутс пользовалась широкой известностью, и Шопен, побывав в Англии, был, по-видимому, хорошо знаком с этой деятельностью.

В составленные Кухарским издания «Писем Шопена» входило и практически все литературное наследие композитора – его дневниковые записи, ряд наиболее интересных записей в альбомах современников, а также наброски к единственному теоретическому труду композитора, его незавершенный «Метод методов пианистов», который должен был резюмировать его педагогические размышления. Публиковались также представляющие интерес посвящения и дарственные надписи Шопена.

На сайте российского правозащитного общества «Мемориал», хранящего память о жертвах политических репрессий в СССР, среди 79(!) мужчин с фамилией Кухарский и 58 женщин с такой же фамилией (в основном это лица, переселенные с территорий, присоединенных к Советскому Союзу в начале Второй мировой войны, в отдаленные области России, например в Архангельскую) мне удалось найти сведения о родителях Ежи:

«Кухарский Степан Вильгельмович (варианты фамилии: Каминский; Шаде Ришард)

Родился в 1891 г. образование высшее; член компартии Польши; политэмигрант из Польши, работник Наркомата внешней торговли СС. Р. Проживал: Москва.

Арестован в июне 1937 г.

Приговорен: Военной Коллегией Верховного Суда СССР 11 декабря 1937 г., по обвинению в участии в контрреволюционной организации «ПОВ» («Polska organizacja wojskowa». – Н.Ф.) и шпионаже в пользу Польши.

Приговор: Высшая мера наказания. Расстрелян 11 декабря 1937 г. Место захоронения – Москва, захоронен в «Коммунарке». Реабилитирован 24 декабря 1955 г. ВК. В. СССР

Источник: Архив НИПЦ «Мемориал», Москва

Кухарская-Каминская Юлия Степановна

Родилась в 1897 г., г. Варшава; полька;

Приговорена: Особым совещанием при Н. В. СССР 28 декабря 1937 г., обвинена: как ЧСИР (Член семьи изменника родины. – Н.Ф.).

Приговор: к 8 годам исправительно-трудовых лагерей. Прибыла в Акмолинское ЛО 01.02.1938 из Бутырской тюрьмы г. Москвы. В АЛЖИРе (Акмолинском лагере жен изменников родины. – Н.Ф.) находилась до 25.06.1939. Умерла в Карлаге (Карагандинском лагере. – Н.Ф.) 12.01.1943.

Источник: Книга памяти «Узницы АЛЖИРа»"¹³.

Польский коммунист Рышард Шаде со своей женой Юлией нелегально переехал из Варшавы в Москву в 1924 г. – «строить социализм». В Советском Союзе ему дали паспорт на имя Степана Вильгельмовича Кухарского. Сын Кухарских родился в 1926 г. в Москве, но, поскольку отец работал во внешнеторговой организации «Станкоимпорт», которая командировала его то в Прагу, то в Париж, маленький Ежи провел первые годы своей жизни за границей. Отсюда его прекрасное знание не только польского, на котором говорили в семье, но и французского. Когда арестовали родителей, а затем и тетку, которая по просьбе матери взяла мальчика к себе, Ежи было 11 лет. Он жил с бабушкой и двоюродной сестрой, в школе считался изгоем, сыном «врагов народа». Началась война, бабушка умерла, а сестра ушла на фронт, и он остался совсем один. Некоторое время проучился в техникуме, затем работал на заводе фрезеровщиком. Придя получать паспорт, на вопрос о национальности Ежи ответил: «Мои родители поляки, значит, и я поляк», но ответ начальника паспортного стола был следующим: «Такой национальности нет». Так Ежи Кухарский стал русским.

Удивительно, но жизнь не озлобила этого человека, показавшего пример, чего можно достичь самообразованием. Напротив, она сделала его философом, мудрецом, что в сочетании с широчайшей эрудицией, высокой нравственной планкой – по отношению к себе и к окружающим, а также трепетным строем души всегда притягивало к нему многих людей. В зрелом возрасте Ежи стал одним из тех, кто служил подлинным связующим звеном между русской и польской интеллигенцией. В круг его московских друзей, сложившийся в шестидесятые годы, входили художник Роберт Фальк, музыканты Генрих Нейгауз, Святослав Рихтер, Анатолий Ведерников, ученый Сергей Аверинцев, поэт Геннадий Айги… Близкие отношения связывали Кухарского с польскими писателями Владиславом Терлецким и Виктором Ворошильским, был знаком он и с Анджеем Дравичем. Книгу Ворошильского «Сны под снегом. Повести о жизни Михаила Салтыкова-Щедрина», а также его «Венгерский дневник» он блестяще перевел на русский язык. Но – ирония судьбы – эти произведения вышли без указания фамилии переводчика. Переводил Кухарский и Леона Кручковского.

Человек, принадлежавший одновременно польской и русской культурам, как никто другой понимал всю сложность исторических взаимоотношений Польши и России. Издавая «Письма Шопена», он строго придерживался принципа: публикация будет без каких-либо купюр или сокращений. Стремясь приблизить читателю муки польского гения, оторванного от семьи и лишенного Родины, он не вычеркнул из Штутгартского дневника Шопена, записи в котором были сделаны после взятия русскими Варшавы в 1831 г., проникнутые горечью строки:

«Штутгарт. Я писал предыдущие страницы, ничего не зная о том – что враг в доме. […] Предместья разрушены – сожжены […]. О боже, и ты существуешь! Существуешь и не мстишь! – Или тебе еще мало московских злодеяний – или – или ты и сам москаль! – Мой бедный Отец! – Мой благородный, быть может, голоден, и ему не на что купить матери хлеба! Быть может, мои сестры подверглись ярости разнузданного московского сброда! Паскевич, этакая могилевская собачонка, овладевает резиденцией первых монархов Европы?! Москаль – владыкой мира? […] Ах, почему я не могу убить хотя бы одного москаля!»¹⁴

Надо сказать, что Г. С. Кухарский был человеком принципиальным, и даже в советское время ему удалось вставить фразы из этих в сущности оправданных ситуацией русско-польской войны 1831 г. высказываний композитора в сценарий фильма «Жизнь Шопена». Поэтому фильм долго не выпускали на экран. Н. Кухарскому удалось выйти на самого М. А. Суслова – идеолога Ц. КПСС, и в итоге он добился своего – фильм был показан.

Нашлось место в российском издании «Писем» и для слов Жорж Санд, писавшей Войчеху Гжимале из Ноана в 1838 г.:

«Я ни у кого не хочу ничего похищать, – за исключением узников у тюремщика, жертв у палачей и, следовательно, – Польшу у России. Скажите мне, не Россия ли тот образ, что преследует нашего малыша – в этом случае я буду просить небо наделить меня всеми чарами Армиды, чтобы спасти его от нее. Если же это Польша – то предоставим это судьбе. На свете нет ничего равного родине, и когда ее имеешь, нечего создавать себе другую»¹⁵.

Наверное, как никто другой, в одночасье лишенный родителей и семейного тепла, Кухарский хорошо понимал тоску Шопена по родине, родительскому дому и семье и стремление к домашнему очагу, ибо закончил предисловие к одному из изданий словами К. Вежиньского:

«Не осознав до конца, что подлинной idée-fixe для Шопена были дом и семья, мы никогда не сможем понять его взаимоотношений с Жорж Санд, роман с которой продолжался всего лишь несколько месяцев, а семейная жизнь, связанная потом с полнейшей любовной свободой, – почти десятилетие. Дом Санд на rue Pigalle и на Square d’Orléans как бы олицетворял для него дом на Краковском предместье. Там он занимал подобающее ему место и мог рассчитывать на бережное отношение к себе и к своему искусству. А дети Жорж Санд, как она сама об этом писала, пробуждали в нем отцовские чувства.

Образ дома, семьи был неразрывно связан для него с представлением о Родине – о Польше, а возможно, родной дом был даже ее сердцем»¹⁶.

В то же время Кухарский был одним из тех, кто много сделал для развенчания укоренившихся легенд и мифов о Шопене, основанных на мемуарных сочинениях Жорж Санд.

«Личность Жорж Санд, ее творческий и человеческий облик, «романтизм», буйная фантазия, крайний эгоцентризм, элементарное отсутствие памяти заведомо не позволяли ей написать что-либо другое кроме романа. Отсюда неизбежные изменения пропорций, выдумка недостающих фактов и событий – одним словом, создание персонажа «Шопена» (рядом с этим вымышленным образом писательница изобразила и себя, правда, в сильно идеализированном виде), – писал он. – […] – Вчитываясь в переписку Шопена, можно во многом осознать ту роковую роль, которую сыграло в его жизни знакомство с Жорж Санд и близость с нею. Стоит отметить, что это были диаметрально противоположные натуры – и эта противоположность в равной мере относилась и к внутреннему миру, и к жизненному темпераменту, и к взглядам на большинство кардинальных проблем. Можно утверждать, что между ними с самого начала наметился некий психологический барьер, едва ли не психологическая несовместимость. […] В свете собранных документов и переписки Шопена перед нами вырисовывается живой и подлинный образ композитора. Факты, например, полностью и окончательно опровергают бытовавшее представление о нелюдимом, мрачном и расстающемся с этой мрачностью лишь в светских салонах, болезненно замкнутом человеке. […] Уже юношеские письма композитора рисуют его как человека необыкновенно общительного…»¹⁷.

Георгий Степанович Кухарский (особенно ему нравилось, когда в Москве к нему обращались на польский лад: «пан Ежи») был человеком слабого здоровья. Сказалось голодное детство и лишения юности. В связи с тяжелой болезнью глаз он с 1976 г. уже не мог ни читать, ни писать. Но недуг не сломил его: он продолжал начатый труд, работая с помощью друзей, близких, а чаще и больше всего с помощью жены Н. Т. Прозоровой, которой пришлось окончить курсы польского, чтобы читать мужу. Возможно еще и поэтому он на удивление хорошо понимал Шопена, также непрестанно боровшегося с болезнями и работавшего как аскет, не поддаваясь усталости, не уступая недугам.

Ученый и литератор, для себя переводивший Камю и Сартра, человек высочайшего художественного чутья, Кухарский очень точно чувствовал стиль писем Шопена, вжившись в присущий композитору лаконизм и сдержанность его литературного самовыражения.

«Письма Шопена крайне просты, немногословны, необычайно камерны. Они лишены всякой выспренности и патетики (качества, к слову сказать, коробившие Шопена в людях) […] – комментировал он. – […] с уверенностью можно сказать, что в «простоте» эпистолярного стиля Шопена, воспринимавшегося в свое время чуть ли не как некий «недостаток», угадывается его миропонимание, намного опередившее эпоху. В письмах Шопена ощущается восприятие драматической сущности жизни без прикрас романтизма и «барочных» условностей, выражение ее языком той точности, которую Б. Л. Пастернак в блестящей статье о Шопене определяет как «глубину биографического отпечатка, ставшего главной движущей силой художника». И действительно, стиль писем Шопена скорее напоминает стиль европейской прозы 20-х гг. нашего века, нежели прозу флоберовской эпохи. Прежде всего – это четкая, сдержанная фиксация событий и фактов, за которыми таятся глубокие переживания, никому не навязываемые; есть в них и мужественный скептицизм, и раз и навсегда принятое решение проявлять свои эмоции и чувства только в музыке, в искусстве. Еще раз подчеркнем, что большинство писем Шопена отличается лаконизмом, точным освещением фактов в таком распределении, когда описываемое говорит само за себя. Благодаря простоте, отсутствию сентиментальности эти факты приобретают значимость и созвучность мироощущению нашего поколения»¹⁸.

Эти слова созвучны, а может быть, не побоимся сказать, в чем-то глубже того, что напишет в наши дни Рышард Пшибыльский, утверждающий:

«Язык этих писем только с виду является языком письменной речи. В сущности мы имеем дело с разговорным языком. Когда Шопен писал письмо, он разговаривал. […] Впрочем, чудесным разговорным языком интеллигентской Варшавы, живым доныне. […] Поэтому письма Шопена – это не собрание литературных текстов, хотя они и относятся к шедеврам польской литературы»¹⁹.

В год 200-летия со дня рождения Шопена исполнилось 10 лет и со дня смерти его биографа, переводчика – того, кто на протяжении десятилетий приближал к нам личность великого композитора, показывая всю его многогранность. В год Шопена мы по праву отдаем дань памяти поляку Ежи Кухарскому – неутомимому исследователю эпистолярного наследия своего гениального соотечественника.

Примечания

1 Korespondencja Fryderyka Chopina. T. 1, 1816–1831. Wydawnictwa Uniwersytetu Warszawskiego / Oprac. Zofa Helman, Zbigniew Skowron, Hanna Wróblewska-Straus. Warszawa, 2009.

2 Przybylski R. Myśli Chopina // Ibidem. S. 14.

3 Korespondencja Fryderyka Chopina / Zebrał i opracował B.E. Sydow. Warszawa, 1955. T. 1–2.

4 Korespondencja… T. 1. Warszawa, 2009. S. 26.

5 Первое издание: Шопен Ф. Письма. М., 1964.

6 Hoesick F. Chopin. T. 1. Warszawa, 1962; T. 2. Warszawa, 1965; T. 3. Warszawa, 1966; T. 4. Warszawa, 1968.

7 См.: Selected Correspondence of Fryderyk Chopin. London, 1962.

8 Procházka J. Chopin und Böhmen. Prag, 1968.

9 Kobylańska K. Spowiedź Ludwiki // Ruch Muzyczny. 1968. № 20–21.

10 Шопен Ф. Письма. Т. 1. М., 1982; Т. 2. М., 1984.

11 Kobylańska K. Korespondencja Fryderyka Chopina z George Sand i z jej dzie mi. Warszawa, 1981. T. 1–2.

12 Шопен Ф. Письма. Т. 1. М., 1989.

13 http://lists.memo.ru/index11.htm

14 Шопен Ф. Письма. Т. 1. М., 1982. С. 217.

15 Там же. С. 343.

16 Цит. по: Шопен Ф. Письма. Т. 2. М., 1984. С. 8. (Wierzyński K. Życie Chopina. Kraków, 1978. S. 7).

17 Шопен Ф. Письма. Т. 1. М., 1976. С. 14–16.

18 Шопен Ф. Письма. Т. 1. М., 1982. С. 5.

19 Przybylski R. Op. cit. S. 14.

Ежи Кухарский