Текст книги "Роза Люксембург: «…смело, уверенно и улыбаясь – несмотря ни на что…»"

В результате дебатов о ревизионизме восемь членов Правления СДПГ оказались перед тяжёлой проблемой, которую не осознавали ни Карл Каутский, ни совсем ещё молодой политик нового призыва Роза Люксембург. В их глазах, собственно, Эдуард Бернштейн и был прав, хотя им и казался опасным отказ без необходимости от теории, с помощью которой они, на их взгляд, сплачивали своё альтернативное общество. Они полагали, что являются особой частью немецкого общества, хорошо структурированной и вооружённой собственным социалистическим мировоззрением, своего рода «одноглазыми среди слепцов» и в известной степени действительно были таковыми. Тем сильнее, на их взгляд, ревизионизм Эдуарда Бернштейна угрожал их вполне успешному проекту – ежегодно увеличивалась численность членов профсоюзов и партии, гимнастического общества и союза трезвенников, потребительских кооперативов и общества свободомыслящих, а на каждых парламентских выборах партия завоёвывала всё новые места. Всё, что, как казалось, мешало этому непрерывному восхождению, должно было подавляться, и исключения не составлял даже столь заслуженный товарищ, как Эдуард Бернштейн, с которым за пределами официального протокола, конечно же, по-прежнему поддерживалась испытанная дружба. Руководство СДПГ прилагало самые серьёзные усилия к сохранению патовой ситуации между стражами организации и хранителями идеологии.

Роза Люксембург, не принадлежала к внутреннему кругу СДПГ – кружку пожилых и старых мужчин. Она в лучшем случае о чём-то догадывалась, но ничего не знала и была в это время на хорошем счету. Сопредседатель СДПГ Август Бебель, честный человек и в то же время тактик, который хотел сохранить дело всей своей жизни от крушения, был высокого мнения о молодой женщине и использовал её в своих целях. Она, со своей стороны, пребывала в подлинном восторге от великого старца. На одном из съездов тех лет у нее при всех вырвалось «Август, я тебя люблю!»

Когда в 1906 г. Роза Люксембург, скрывавшаяся в Варшаве под именем немецкой журналистки Анне Мачке, попала в ловушку, подготовленную царской полицией, Бебель тоже использовал все средства, чтобы спасти её жизнь и выкупить её из тюрьмы. Она, однако, отклонила предложение Бебеля оказать ей лично финансовую помощь за счёт средств Правления партии – так же, как во время пребывания в тюрьме запретила себе и думать о прошении германскому рейхсканцлеру, чтобы тот обратился к русским властям с просьбой об её освобождения. Она оставалась прежде всего Citoyen[16]16
  Французский. citoyen (существительное). 1. гражданин. citoyen (прилагательное). 1. гражданский.


[Закрыть], гражданкой в том смысле, какой придала этому слову Французская революция, уверенной в себе и стремившейся к свободе, что было в Германии редкостью. Она отвергала благодарность, которая принудила бы её к зависимости. Она была готова заплатить за это высокую цену, иной раз очень высокую; одна из её подруг считала даже, что слишком высокую. Роза Люксембург ненавидела игру в прятки. Она чувствовала себя свободной только в открытой борьбе.

Нерешительность была ей не по нутру; но именно она и распространилась среди прежних героев времён исключительного закона. Как-то в воскресенье начала 1907 г. Розу Люксембург вместе с её давней штутгартской подругой Кларой Цеткин, решительной поборницей равноправия женщин, семья Карла Каутского пригласила на обед. Перед этим женщины прогуливались, из-за чего опоздали. Поэтому председатель СДПГ Август Бебель, также присутствовавший у Каутских, заметил в шутку, что ожидавшие уже боялись самого худшего. На это Роза весело ответила, что, если с ними суждено случиться несчастью, пусть на их надгробном камне напишут: «Здесь покоятся два последних мужчины германской социал-демократии».

В 1907 г. стратеги СДПГ по результатам выборов в рейхстаг пережили своё Ватерлоо. Они не сумели противопоставить ничего серьёзного ультранационалистическим методам избирательной борьбы, которыми в отношении «безродного сброда» СДПГ пользовались буржуазные и монархические партии. Так избалованная успехом крупная германская рабочая партия потеряла большое количество избирательных округов, а тем самым и мандатов, хотя ещё раз достигла прироста голосов в абсолютных цифрах. Впервые пролетарское альтернативное общество натолкнулось на свои границы, которые ему всё чувствительнее ставило общество большинства, поддерживавшего императорскую власть. Именно в этом обществе большинства правящим политикам, выступавшим со всё более империалистических позиций, удалось глубоко укоренить мечту о «месте под Солнцем» и, следовательно, националистическое ослепление, влияния которого не избежала и пролетарская среда.

Руководству СДПГ пришлось понять, что пролетарское альтернативное общество истощено, причём в той же мере, в какой оно успешно развивалось. Оба общества могли сосуществовать рядом друг с другом и друг против друга лишь настолько, насколько они оба были замкнуты сами в себе. С 80-х гг. общество большинства, до тех пор долгое время закрытое для «низов», всё эффективнее рекрутировало, однако, своих приверженцев в пролетаризированных слоях с помощью идеологического интеграционного довода – национализма. Он особенно отчётливо проявился во время выборов 1907 г. в качестве средства, пригодного для того, чтобы ограничивать и оттеснять влияние социал-демократии.

Но такая ситуация означала со стратегической точки зрения поражение социал-демократической тактики, которая формировалась для устранения капитализма. При этом теория и практика оказались в состоянии определённого взаимного напряжения. Теоретически – как ещё раз подтвердил исход дебатов о ревизионизме – речь шла о последовательном преодолении капитализма и тем самым о социалистической идеологии, от которой руководство СДПГ ожидало значительной интегрирующей силы. Практиковался, напротив, гораздо менее опасный для организации путь компромиссов и всё более беззубого парламентаризма. В конечном счёте с помощью голосов постоянно расширявшегося пролетарского общества традиционное общество большинства, которое когда-то окажется в меньшинстве, должно было быть побеждено на выборах, вслед за чем мирным путём будет введён социализм.

Самое позднее с выборов 1907 г. руководство СДПГ чувствовало, что его практиковавшееся воззрение было неверно и за него никогда не отдадут большинства голосов представители обоих обществ. Пропагандировавшееся теоретическое воззрение о пути, не исключавшем революцию, не принималось в расчёт с точки зрения ее практики.

Приходилось выбирать между двумя сценариями: или вести наступательную борьбу за социализм, как того требовали Роза Люксембург и левые, с войском, численность которого так и не выросла, а со стратегическойточки зрения даже уменьшалась, и тем самым подвергаться опасности не только утраты влияния на часть собственных сторонников, которая обращалась к национализму, но и риску разгрома созданной организационной мощи, будучи ослабленной из-за возможной потери влияния. Или втихомолку отбросить все прежние концепции и без шума изменить направленность. Руководство СДПГ решилось в пользу последнего: оно хотело, пока ещё было достаточно сильным, попытаться вместо развития собственного альтернативного общества ввести его в общество буржуазное и тем самым, по меньшей мере, добиваться участия во власти.

С такой позицией был, конечно, связан отход от цели – преодоления капитализма; вместо этого капитализм впредь предстояло только сдерживать. Внешне это производило впечатление почти полного отсутствия изменений, внутри же, напротив, изменилось едва ли не всё. Решение о стратегической интеграции в немецкое общество времён Вильгельма II провело СДПГ через такие этапы, как поддержка военных кредитов 4 августа 1914 г. и участие в правительстве 3 октября 1918 г., к которому она стремилась самое позднее с 1907 г., в конце концов ко 2 мая 1933 г. – и привело к разгрому рабочего движения.

Социалистически-интернационалистские левые лишились в 1907 г. в глазах руководства СДПГ своей функции гаранта мировоззрения, сплачивающего всех. Многие левые не справились со скрытой изоляцией, отреклись от своих убеждений и превратились в «солдат партии», которые вскоре почти перестали годиться для чего бы то ни было. Тем самым впервые дало себя знать явление, на которое вновь и вновь сетуют и по сей день, а именно, что большинство левых не проводило на протяжении всей своей жизни революционно-социалистическую, т. е. направленную на преодоление капитализма, политику, но с определённого момента приспособилось «к жизни» и лишь утверждало, что проводит левую политику.

После 1907 г. левые в СДПГ сократились до минимального остатка, не желавшего капитулировать. С 1911 года вокруг Франца Меринга и Розы Люксембург сформировался отряд «стойких знаменосцев», к которому после начала войны примкнул Карл Либкнехт, в то время как видные левые, например, организатор партийной школы Генрих Шульц, окончательно сдались национализму.

Во время этого тайного перевода стрелок Роза Люксембург не была уже столь прочно укоренена в СДПГ, как до своей поездки в охваченную революцией русскую Польшу. Ввиду революционных боев в России, а главное, перед лицом массовых забастовок она отказалась от некоторых ортодоксальных марксистских позиций. Существенным образом изменилось прежде всего её отношение к пролетарской организации. В соответствии с марксистским каноном сильная организация считалась решающей предпосылкой действий вообще и революционного действия в особенности. Роза Люксембург пришла теперь к убеждению, что организационная структура под названием СДПГ превратилась в оковы для каждого действия, прежде всего революционного, ибо руководство СДПГ всё более видело в действиях опасность для существования организаций, защиту которых от разгрома милитаристским полицейским государством оно ставило выше действий против общества большинства – так было уже до 1907 г. и тем более после него.

В России Роза Люксембург увидела, как организация формировалась из революционного действия, не в последнюю очередь из массовой политической забастовки, увидела, как действие предшествовало организации. С идеей массовой политической забастовки в багаже она пришла в 1906 г. на съезд СДПГ и потерпела там страшное поражение. Впоследствии брошюра «Массовая стачка, партия и профсоюзы», написанная специально для этого съезда, оказалась теоретическим исходным пунктом обособления левых в СДПГ, хотя, создавая эту работу, Роза Люксембург имела в виду прямо обратное – не отделение от СДПГ, а привлечение СДПГ на сторону революционной политики, в крайнем случае – завоевание только рядовых членов партии против руководства, становившегося всё более консервативным.

Учитывая социал-демократическое понимание политики, Роза Люксембург со своим выступлением за массовую политическую забастовку отважилась вступить на «заминированную территорию». Требование о проведении политической массовой и всеобщей забастовки считалось в социал-демократии выражением заблуждения, с которым надлежало бороться всеми силами – анархизма. В начале 70-х гг. XIX века Карл Маркс крайне резко полемизировал с Михаилом Бакуниным, русским социалистом, во время революции 1848–1849 гг. сражавшимся на баррикадах Дрездена. Маркс полагал, что освобождение рабочего класса от эксплуатации и угнетения вытекает из исторических закономерностей, последняя причина которых коренится в экономических отношениях. Одной лишь воли к изменениям было недостаточно. При намерении проводить революционную политику следовало познать эти закономерности и действовать в соответствии с ними, т. е. ускорять прогресс в направлении создания общества без эксплуатации и угнетения. Напротив, Бакунин был социалистом, ставившим в центр внимания индивида и его освобождение и аргументировавшим это с моральных и этических позиций. Бакунин усматривал в воле к действию, питавшейся сознанием вопиющих несправедливостей, которые порождал капитализм, и в обличении этих несправедливостей, потрясавшем сознание угнетённых, существенные моменты революционной политики. Анархисты хотели применять забастовку не только, как это делали профсоюзы, вдохновлённые социал-демократическими ценностями, – в качестве оружия в экономической борьбе между трудом и капиталом, но прежде всего в борьбе политической. Некоторые из них даже надеялись с помощью всеобщей забастовки разрушить всю систему.

В лице Маркса и Бакунина, а в ещё большей степени их учеников, которые часто были не более чем эпигонами, и непримиримо противопоставляли так называемый научный и так называемый либертарный социализм, называвшийся также анархизмом. Правда, при трезвом рассмотрении между обеими сторонами выявлялся ряд важных совпадений, но они целенаправленно оттеснялись на задний план. Вместо этого оба стареющих человека еще подзаряжали свои несомненно существовавшие различия личной враждебностью и тем самым оставили левым хотя и совершенно абсурдный, но существующий и по сей день раскол. Оба направления практически не отличались в целях по меньшей мере на уровне принципов; подлинные различия касались вопросов пути. Здесь впервые и разразился спор, которому было суждено в XX в. разложить левых на сокращающиеся полусектантские группы и группки: на ленинцев с их осколками, троцкистов с ещё более многочисленными осколками, маоистов… пусть дополнит, кто захочет.

Каждый по-своему прав, подсмеивался Курт Тухольский. Каждая из этих групп знала свой единственно правильный путь из юдоли капитализма и боролась со всеми остальными «неверными» согласно принципу: чем ближе нам твои воззрения, тем они опаснее, а поэтому против их носителей следует вести эффективную борьбу. Европейские левые провели большую часть

XX столетия в этих детских занятиях. Капитализм же в это время только развивался и породил самые разрушительные войны.

Только сталинистам, задрапировавшимся под «марксистов-ленинцев», было суждено добиться успеха. Сталинцы, поначалу так сами себя и называвшие, – сталинизм лишь много позже стал печатью, которой старательно избегали, – возникли из группы молодых революционеров. Они особенно отличались от «старых» вокруг Ленина и его кружка, к которому принадлежали, кстати, не только «старые», но и многие более молодые, главное же, образованные эмигранты, по трём пунктам. Они почти не обладали опытом эмиграции, а тем самым имели горизонт, сформированный прежде всего полуварварскими российскими условиями; революционная борьба в России не оставляла им времени для систематического образования, не говоря уже о серьёзной тероретической работе, их «теория» развивались в категориях «чёрное-белое» и «друг-враг». В особенности в годы Гражданской войны после Октябрьской революции они приучились к беспощадной решительности, но «старые», в том числе многочисленные ровесники, часто не принимали их всерьёз.

После того, как «наступила мировая революция», началом которой большевики считали Октябрьскую революцию, они перешли к лавированию между классовыми силами и делали всё больше уступок сельской и городской буржуазии. Советская Россия находилась на пути к превращению в капиталистическую «пороговую страну», и конец господства большевиков казался только вопросом времени. Но с 1927 г. Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) Сталин достиг положения неограниченного диктатора и установил тоталитарный леворадикальный режим, в котором с помощью террора должно было систематически создаваться эгалитарное и неспособное к сопротивлению в какой бы то ни было форме общество, пропагандировавшееся под названием «социализм». Ярость террора не останавливалась ни перед крестьянами и рабочими, ни перед интеллигенцией или партийными работниками и иными функционерами…

Мышление Розы Люксембург означало для сталинистского господства опасность с непредсказуемыми последствиями. То, чего она боялась, – диктатура клики, самовольно присвоенное «руководство» вместо гегемонии, основанной на согласии, замена политической борьбы полицейским террором, бюрократия в качестве важнейшего активного элемента в обществе, пошлость и безвкусица вместо культуры – как раз и формировало основы сталинистского господства.

Сталинисты поставили в центр всех своих соображений и действий сохранение собственной власти. Теория была сведена для них до уровня «агитации и пропаганды», «агитпропа» с первостепенной функцией оправдания и приукрашивания политики, проводившейся в каждый данный момент. Общим с марксизмом, тем более с Марксом, у всего этого было только имя. Напротив, Маркс – а с ним и Роза Люксембург – были опасны для сталинистского господства. Розу Люксембург, еще в начале господства большевиков резко критиковавшую Маркса, надлежало заставить замолчать даже после смерти. Поступить так с самим Марксом было невозможно в силу его необходимости для пропаганды – ведь сталинизм выдавал себя за «марксизм-ленинизм», что отталкивало многих людей от изучения текстов Маркса. Кроме того, восприятие крайне распылённых соображений Маркса было далеко не простым делом; чтобы их изучение привело к сомнениям в «реально существующем социализме», требовалась систематическая работа. Тем не менее, наследие Маркса оставалось «взрывным». Вновь и вновь молодые люди, которые в начале своей политической деятельности часто были пламенными приверженцами Сталина, после серьёзного изучения работ Маркса превращались в критиков господствовавших отношений.

Немало людей, прежде всего за границей, в том числе многочисленные представители интеллигенции, видели в Советском Союзе в первую очередь социализм. Они интерпретировали сталинизм как неизбежное, но не касающееся сущности социализма явление, как единственную альтернативу капитализму, порождающему войну, эксплуатацию и угнетение. Овеваемые обаянием Октябрьской революции 1917 года, которое после 1945 г. ещё усилилось в результате победы над германским фашизмом, сталинисты в массовом масштабе оказали столь сильное влияние на антикапиталистические силы, что многие их представители, по крайней мере временно, поддались манипулированию. Стремления освободительного характера, которым следовала, например, Роза Люксембург, были тем самым, конечно же, лишены базиса. Не быть преданным Советскому Союзу и тем не менее проводить социалистическую политику оказалось в таких условиях более чем трудным вызовом.

Подобно тому, как в Германии 20-х годов национал-социалисты «позаимствовали» у рабочего движения костюм и словарь, сталинисты, исходя из российских условий, приукрашивались идеями и притязаниями, которые каждый, желавший увидеть их воплощёнными в жизнь, оплачивал свободой, а иной раз и жизнью – по крайней мере там, где сталинизм приходил к власти.

Розе Люксембург было не суждено изведать всего этого. Она, не представляя, что ещё предстоит, пережила только самое начало безрассудного развития. Она пыталась вырваться из того противостояния двух фронтов – «марксистов» против анархистов, которому во время Гражданской войны в Испании (1936–1939 гг.), когда советский марксизм полностью превратился в сталинизм, было суждено принять крайне жестокий характер. Вместо этого Роза Люксембург в продолжение всей жизни на словах резко отмежёвывалась от анархизма, причём тем сильнее, чем более она с ним сближалась. Ведь выступление Розы Люксембург в пользу большего действия и меньшей заботы об организации с её растущей бюрократией и вялой самоуспокоенностью, а уже тем более за массовую политическую забастовку обернулось для неё упрёком в намерении контрабандой протащить в социал-демократию анархизм и тем самым поставить под вопрос всё достигнутое.

Роза Люксембург дала отпор всем этим нападкам ценой политической изоляции на многие годы. Это было время перед Первой мировой войной, когда её ближайший союзник в рядах германской социал-демократии, Карл Каутский, изобретал всё новые марксистские теории, чтобы оправдать политику приспособления к режиму Вильгельма II, практиковавшуюся правлением СДПГ. Поэтому они становились друг другу всё более чужими, причём навсегда. Марксизм начал превращаться для Розы Люксембург в бранное слово.

Хотя в социал-демократическое движение она вступила как верная сторонница марксизма, сама себя Роза Люксембург вряд ли называла марксисткой, что и не было тогда обычным в партиях II Интернационала. В первое десятилетие нового века она преодолела многие, хотя, как было показано, и не все догмы каутскианского марксизма и нашла собственный путь к пониманию идей Маркса и применению его метода. При этом едва ли кто-то из современников мог достичь её уровня, не говоря уже о тех, кто после 1923 г. взял на себя руководство партией, в основании которой в последний день 1918 года участвовала Роза Люксембург, – о людях вроде Рут Фишер, Эрнста Тельмана и Вальтера Ульбрихта. С 1910 г. она употребляла слова «марксисты» и «марксизм» преимущественно в кавычках и большей частью для того, чтобы продемонстрировать критическое отношение к соответствующим взглядам.

Когда во время мировой войны Карл Каутский договорился до объяснения на основе марксизма гражданского мира, который заключила СДПГ с империей, ведшей войну, Роза Люксембург была в состоянии лишь желчно издеваться над этим «измом»: «Германская социал-демократия поспешила в момент возникновения войны прикрыть идеологическим щитом из отбросов марксизма разбойничий поход германского империализма, провозгласив его освободительным походом против русского царизма».

Единственным «измом», который Роза Люксембург принимала без каких бы то ни было сомнений, был социализм; и этого было вполне достаточно для её дела. В своем докладе на Учредительном съезде Коммунистической партии Германии 31 декабря 1918 г., в котором участвовали левые различных направлений, в том числе многочисленные искренние приверженцы идей Маркса, она ещё раз вернулась к марксизму. Чтобы никого не отпугивать, она полемизировала иначе, чем обычно – не в общем виде против марксизма, а проводила различие между «официальным марксизмом» и «подлинным, нефальсифицированным марксизмом», но предпочла для новой партии новую точку отсчёта.

Она не заявляла: «Мы снова с марксизмом», а говорила: «Мы снова с Марксом, под его знаменем. Когда мы сейчас в нашей Программе заявляем: непосредственная задача пролетариата – не что иное, как, говоря кратко, претворение социализма в жизнь и выкорчевывание капитализма, мы тем самым становимся на почву, на которой стояли Маркс и Энгельс в 1848 г. и которую они принципиально никогда не покидали».

В XX столетии неисчислимые массы людей жертвовали повсюду в мире своей жизнью ради осуществления идеалов марксизма, то есть ликвидации всякого угнетения и эксплуатации. Они, однако, оказались объектом манипуляции и были преданны теми бессовестными силовыми политиками, практиковавшими в том числе даже массовые убийства, которые обосновывали и оправдывали марксизмом практически всё: от выдвинутого в начале 30-х гг. утверждения о том, что социал-демократы – это социал-фашисты, до пакта между двумя тоталитарными диктатурами в Европе, заговора Гитлера и Сталина против польского народа в 1939 г. и подавления «Пражской весны» в 1968 г.

Не только Сталин, Берия и Молотов, но и Мао Цзэдун и Пол Пот считали себя истинными «марксистами» и осуществляли свою истребительную политику под знаменем марксизма.

Между социал-демократами и большевиками

Роза Люксембург ошибалась…; она ошибалась…; она ошибалась…; она ошибалась.; она ошибалась…

Но, несмотря на эти ошибки, она была и остаётся орлом.

Ленин, 1922

…путь лежит не через большинство к революционной тактике, а через революционную тактику к большинству.

Роза Люксембург, 1918

В отличие от нередко ложно приписываемого Розе Люксембург воззрения, она рассматривала массовую политическую забастовку не как форму борьбы «саму по себе». Напротив, массовая политическая забастовка была для неё синонимом целого спектра действий, с помощью которых пролетарские массы должны были стать свободными в борьбе против господствующего экономического и политического режима, т. е. освободиться и от опеки со стороны своих вождей. Правда, при этом Розе Люксембург были свойственны некоторые иллюзии о «пролетарских массах».

В первой половине XIX в. чартисты[17]17
  Чартисты: британское рабочее движение на раннем этапе своего развития; их программой была Народная хартия, конституционное предложение, предусматривавшее всеобщее и тайное избирательное право, ежегодные выборы и выплату вознаграждения депутатам.


[Закрыть] в Англии, с одной стороны, и Карл Маркс в Германии – с другой полагали, что в лице пролетариата нашли, наконец, общественный «субъект», который левые искали на протяжении столетий, чтобы осуществить свои идеи, направленные на усовершенствование мира. Как для реформистов, так и для революционеров в рядах социал-демократии на рубеже веков это воззрение в значительной степени было бесспорным. Позже, в условиях сталинизма, оно оказалось доведённым до абсурда. С одной стороны, рабочие, оставшиеся на производстве, а в ещё большей степени сельское население, превращённое в рабочих с помощью мер принуждения, были, как в эпоху раннего капитализма, лишены политических прав, а в некоторых странах подвергались даже усиленной эксплуатации. С другой стороны, на официальном уровне торжественно провозглашалось обожествление «рабочего класса», что сопровождалось на ранней фазе специальной практикой рекрутирования услужливых для всех и каждого «кадров»: на то, чтобы стать человеком первого класса, а следовательно, и подняться в ряды нового господствующего сословия, годился тот, кто мог доказать кристально чистое пролетарское происхождение; всем остальным следовало не доверять, несмотря на то что многочисленные представители «непролетарских сил» были просто необходимы.

У Розы Люксембург нет такого рода понимания пролетариата, проникнутого социальным расизмом. Для неё частью трудящегося класса был тот, кто в его рядах и вместе с ним выступал против господствовавших условий, независимо от социального происхождения или социального положения этого человека. Практика, а не статус – таков был её критерий. Она понимала класс как движение.

Но и она не была вполне свободна от веры в избранность рабочего. В отличие от втайне разочаровавшегося руководства СДПГ, она ожидала от «рабочих» чуть ли не социально-генетического сродства с антикапиталистической, почти революционной, позицией. Задача политики заключалась согласно пониманию Розы Люксембург в том, чтобы пробудить эту позицию и высвободить её с помощью практики движения, как бы разбудить класс «поцелуем». Этого мнения она придерживалась до конца жизни, даже если оно не раз грозило ей отчаяться в «пролетарских массах», а то и вовсе потерять к ним доверие. Когда 4 августа 1914 г. фракция СДПГ в рейхстаге проголосовала за военные кредиты и большая часть «пролетарских масс», страстно желавшая добычи и чести, и украшенная цветами выступила в поход, Роза Люксембург со всей серьёзностью обдумывала самоубийство, чтобы привлечь и встряхнуть массы. Её французское «второе я» – по меньшей мере в вопросах войны и мира – социалист и пацифист Жан Жорес был убит во Франции в эти дни фанатичными сторонниками войны. Но и там ничего не произошло, и там «пролетарские массы» радостно двинулись на заклание.

В конечном счёте левые не обрели счастья со своим «революционным субъектом», рабочим классом, даже если рабочие при социологическом рассмотрении и представляли собой самую большую в обществе группу среди тех, кто, хотя бы временно воодушевлялся революционными идеями, а порой даже революционными действиями. В международном масштабе для отношения левых к рабочему классу в начале XX в. имели важное значение два направления, к которым и сегодня стоит присмотреться внимательнее: германские левые, которые группировались вокруг Розы Люксембург, и русские левые, которые принадлежали к большевикам, группировавшимся вокруг Ленина.

Оба направления видели в усилиях германской социал-демократии по приспособлению – а СДПГ считалась тогда образцом для многих пролетарских партий и движений в других странах, в особенности тех, ктобыл объединен во II Интернационале – «уклон» и «предательство» со стороны политических вождей. Они в конечном счёте не допускали мысли, что рабочие как «класс» не стремятся к социализму, а лишь составляют численное большинство людей, реагирующих на социалистические идеалы. Оба направления представляли понимание политики, в соответствии с которым социалистически-интернационалистские левые образовывали самую ясную в политическом отношении часть пролетариата и тем самым его политически активную чсать. Оба направления видели также в завоевании решающего влияния на рабочих условие улучшения мира в целом. Социализм оставался для них задачей рабочих. Представление о том, что движение к социализму не следует рассматривать как движение рабочих, было чуждо обоим направлениям. Непреходящая заслуга обоих направлений заключается в сохранении социалистической идеи в политической сфере – иначе, чем поступала СДПГ, которая хотела разве что сохранять её как ценность.

Оба направления различались, однако, коренным образом в следующем моменте: в то время как Ленин полагал вслед за Карлом Каутским, что пролетариат не может самостоятельно осознать свою роль как носителя социализма и поэтому такое сознание должно вноситься «извне», для Розы Люксембург социализм не был усваиваемой теорией, аналогом известных 10 заповедей. Просвещение «сверху» не только глубочайшим образом претило ей, но и противоречило в конечном счёте, на её взгляд, освободительному импульсу социализма. В её понимании пролетариат должен осознать свои задачи посредством переживаемой практики, через опыт собственных успехов, а в ещё большей степени – собственных поражений и убедиться тем самым в правильности альтернативы «социализм или варварство».

Образование, которое и для Розы Люксембург имело важнейшее значение – не в последнюю очередь именно она вместе с Францем Мерингом стала инициатором создания партийной школы СДПГ, где и преподавала, – она понимала не как средство «вносить отсутствующее сознание», т. е. навязывать кому-либо что бы то ни было. То, что предлагалось в сфере образования, она рассматривала как помощь для самопомощи. Освобождение начиналось для неё не только лишь после реализованного взятия власти (парламентским путём или в результате революции), но и в движении, которое было для неё немыслимо без усвоения широкого образования.

Поэтому она придавала партии другую функцию, нежели старая германская социал-демократия, с одной стороны, и русские большевики – с другой. Если для одних партия всё более превращалась в предвыборное объединение, которому надлежало завоевать возможно больше мест в парламенте и которое после поражения на выборах 1907 г. было готово ко всё большим уступкам шовинизму и милитаризму в Германии, то для других партия была механизмом, с помощью которого во время революции следовало взять власть для устранения совокупного зла прежней истории. В конечном счёте оба направления формировали тем более инструментальное и опекающее отношение к классу, ради которого они действовали, чем больших успехов добивались. Для Розы Люксембург оба варианта были ужасны.