Текст книги "Записки Балканиста. 2019-2021"

Марина Раскова: русская героиня с балканскими корнями

Таких людей сегодня уже, к сожалению, не сыскать. Марина Раскова – это квинтэссенция «раннесоветского человекостроения». Всего того прорывного и прекрасного, что было в идеологии молодого государства, и в тех возможностях, которые оно предоставляло. Обладая идеальным слухом, девушка, которой в Российской империи была бы уготована судьба ее знаменитой тетушки – оперной певицы Татьяны Спиридоновны Любатович, выбрала совершенно иной путь, став авиационным штурманом.

Одна из первых женщин, удостоенных Героя Советского Союза

Первая в мире женщина-штурман была практически сенсацией. В своей книге «Жизненный путь Марины» ее мать, Анна Спиридоновна Малинина (в девичестве Любатович), описывает, как удивлялись мужчины своей 22-летней преподавательнице в летной академии им. Жуковского и как тепло благодарили ее перед выпуском.

«Помню, перед самым выпуском группы Марина пришла вечером домой с огромным букетом цветов в руках.

– Насилу довезла, неудобно в трамвае! – сказала она, бережно кладя букет на стол. – Надо же, столько цветов одному человеку!…

Когда букет был поставлен в самую большую вазу, какая только нашлась в нашей комнате, Марина рассказала мне:

– Самое трогательное, как они мне его дарили… Я раздавала зачетные работы. Когда все работы были розданы, командир отделения обратился ко мне: “Товарищ Раскова, а моей работы вы не вернули“. Я пошла в лабораторию, думая, что забыла работу там. В лаборатории работы не оказалось. Я поняла, что надо мной подшутили, и собралась уже рассердиться. Но едва я вошла в аудиторию, раздалась команда: “Смирно! “ – и командир отделения подошел ко мне с этим букетом… Помнишь, мамочка, как в первый день они даже не хотели отдавать мне рапорт?» – пишет мать героини.

На счету Марины Расковой несколько мировых рекордов протяженности полета на разных моделях самолетов. В 1938 году за беспрерывный перелет Москва – Керби длиной 6,5 тыс. километров девушка получила звание Героя Советского Союза и орден Ленина. Ей было всего 26 лет. Впрочем, не обошлось тогда без нештатной ситуации. 24 сентября 1938 года самолет АНТ-37 «Родина», членом экипажа которого была Раскова, потерпел крушение над тайгой. Марина спаслась, выпрыгнув с парашютом, и десять дней блуждала по тайге без еды, с перочинным ножом и револьвером. Просто чудом она вышла к людям.

С первых дней войны Раскова принимала участие в формировании женских бомбардировочных авиационных полков, причем именно ей принадлежит инициатива по созданию этих подразделений. В 1941 году таких полков было уже три – бомбардировщики Пе-2, истребители Як-1 и прославленный полк ночных бомбардировщиков По-2, прозванный немцами «Ночными ведьмами». В 1942 году Марина Раскова становится командиром 587-го бомбардировочного полка, участвовавшего в боях над Сталинградом. В 1943 году самолет Марины Расковой разбился во время боев над Саратовской областью – девушке было всего 30 лет.

Непростое семейство

Впрочем, семья Марины Расковой осталась в истории и благодаря другим своим членам. Помимо знаменитой сестры ее матери – оперной певицы Татьяны Любатович, широко известны еще две ее тетки – Вера и Ольга Любатович.

Обучаясь в 1871 году на медицинском факультете в Цюрихе, девушки вступили в революционный кружок народников-«фричей». Вернувшись в 1874 году в Россию, они были арестованы и освобождены только благодаря усилиям выдающегося юриста Анатолия Федоровича Кони и своего отца, фабриканта Спиридона Марковича Любатовича, который, рискуя положением, взял непутевых дочерей на поруки. Чудесное спасение не впечатлило Ольгу и Веру, они вновь занялись революционной деятельностью, приняв участие в разработке уставных документов Всероссийской социально-революционной организации. В том же году их снова арестовали и отправили в ссылку. В 1878 году Ольге Любатович удалось бежать, но вскоре она вновь попалась и была сослана в Тобольскую губернию. Вера Любатович вернулась из ссылки лишь в 90-х годах XIX столетия.

Балканские корни

Если сама Марина Раскова и три ее тетки навсегда вошли в российскую историю, то о ее деде и тем более дальних предках практически ничего не известно. В архивной переписке дворянского рода Алексеевых есть упоминание о Любатовичах:

«…из Македонии был отец четырех дочерей Спиридон Любатович. Инженер Межевого института, разбогатев, он записался в московские купцы и держал кирпичный завод. Четыре дочки разделились по парам. Две, Ольга и Вера, с 17-ти лет занялись так называемой “освободительной деятельностью“. Две другие – Татьяна и Клавдия – тоже “освобождали“. В частности, они очень удачно освободили от денег Савву Ивановича Мамонтова. Татьяна также “освободила“ его от семейных уз, уведя от законной жены. – Да-да, именно для этой посредственной певички создал Мамонтов свою Частную Оперу, опрометчиво назначив Клаву Любатович (Винтер) директором».

Причем, что любопытно, в книге И. Ржанова «О кирпиче и московских кирпичных заводах» 1861 года упоминаний о Любатовиче нет. Равно как и в списках дворян эта фамилия не значится. Вообще любые попытки найти какие-то сведения об этой семье терпят крах, а сами дочери Спиридона Марковича Любатовича не оставили дневников или автобиографий, если не считать воспоминаний Ольги Любатович «Далекое и недавнее», к сожалению, полностью посвященных активности народовольцев.

Не до конца понятно даже, откуда именно прибыл род Любатовичей в Россию – то ли из Черногории, то ли из Македонии, как писали дворяне Алексеевы. Известно только, что у Спиридона Марковича Любатовича, появившегося на свет 12 декабря 1822 года, был чин коллежского асессора. Что после окончания Императорского Константиновского Межевого института служил он инженером. Что брат его, Георгий Маркович, прожил совсем недолго (19 апреля 1818 – 06 февраля 1839), а отец, Марк Егорович Любатович, родился приблизительно в 1797 году и дожил до 17 января 1869 года. О самом Егоре Любатовиче, увы, неизвестно вообще ничего.

С трудом удалось найти упоминание о роде Любатовичей в книге «Черногорцы в России», составленной коллективом авторов. В частности, там можно найти следующий момент: «В этот же период в Россию приехали жители поселения Рисан, также расположенного в Которской бухте, – члены семьи Ивелич. Марко, Симеон, Ивеля, Петр и Константин получили генеральские звания российской армии. Их плодотворная военная и дипломатическая деятельность развивалась в период с 1770 по 1840 г. С 30-х гг. XIX в. моряки и торговцы Боки Которской плавали в Россию и развивали свою деятельность в портах Черного моря и портах Дуная. Наряду с жителями городов Херцег-Нови и Добрач отправлялись туда и жители пос. Рисан. Около десяти капитанов работали в городах Бердянск и Одесса. К семьям из Рисана принадлежали Джуркович, Попович, Катурич, Любатович и Ковачич».

Понятно, что это всего лишь гипотеза, но, если исходить из годов жизни прадеда Марины Расковой – Марка Егоровича Любатовича, можно вполне предположить, что речь идет именно о нем. Тем более что отдать сына на обучение в Межевой институт, получивший свой статус 10 мая 1835 года по указу императора Николая I, мог позволить себе далеко не всякий: нужна была высокая протекция. А российская корона изначально, с прибытия в Российскую империю первой волны иноземцев из Черногории (среди которых были и сербы, и хорваты, и, быть может, уроженцы македонских земель) в 1757 году, направляла их детей на обучение в военные и гражданские училища.

Так, в книге «История российско-черногорских отношений в датах» Елена Станич пишет: «…Далее переселенцы направились в Киев, куда и прибыли в декабре 1757 г. <…> Насчитывается их 153 человека, включая мальчиков и расстриженных попов. <…> Черногорцы были направлены в Москву в контору Военной коллегии. Дети были определены на учебу в Московский университет, но там они не задержались из-за слабой подготовки. В 1758 г. список черногорских “дворянских детей“, переведенных в кадетский корпус, насчитывал 13 человек. Его они также не смогли закончить и вернулись на родину, но один из них, Фома Марошевич, все же осел в России и сыграл заметную роль в истории русско-черногорских взаимоотношений конца XVIII – начала XIX в.».

Быть может, аналогично на учебу был определен и Спиридон Маркович Любатович – уроженец поселка Рисан, в России известный благодаря генерал-майору Петру Ивановичу Ивеличу, участнику Отечественной войны 1812 года. Кто знает, возможно, его отец действительно был земляком прославленного графа Ивелича и сподобился-таки пристроить единственного сына на учебу в Москву. А Спиридон Маркович, в свою очередь, родившись уже в России, канул в безвестность, тем не менее оставив после себя знаменитых потомков. «Вершиной» его рода стала первая в мире женщина-штурман Мария Раскова.

Юрий Ковальчук, журналист, постоянный автор портала «Балканист»

Два Петра-самозванца на разных полюсах геополитики

История во всей своей прагматичной безжалостности практически всегда превращается в миф, будь то в устном предании, литературе или даже работах ученых.

Из более чем сорока самозванцев, изображавших российского самодержца Петра III, воспеты и героизированы были двое, несмотря на противоречия и странности их биографии. Да так, что число их «подвигов» спустя столетия не только не преуменьшилось, но, кажется, наоборот, выросло. И даже обросло новомодными конспирологическими теориями.

Так, Пушкин превратил кровавого душегуба и безбожника Емельяна Пугачева в романтическую фигуру богатого душой разбойника, что было вполне в духе литературы того времени. В СССР Пугачев превратился в борца за права трудящихся. Что творилось с несветлой памятью Емельяна Ивановича в конце прошлого столетия, даже сказать страшно.

Народные предания, а вслед за ними и историки, и литераторы, создали образ героя из сомнительной личности еще одного самозванца, именовавшего себя Петром III и превратившегося то ли в идеолога, то ли в полевого командира в Черногории. Речь идёт про Стефана Малого. Наделили его и множеством чудесных качеств, и даже магическими артефактами: по утверждению Даниила Мордовцева, последователь самозванца – Марко Танович – хранил печать Стефана Малого после его смерти, «веря в нее, как в могущественный талисман, способный возбудить народ к войне, пока не воротится его герой или не пришлет о себе известия».

При этом никого не смущал тот факт, что Стефан Малый, по утверждению автора первого жизнеописания самозванца, не знал русского языка.

«Всего удивительнее то, – восклицает по поводу этого обстоятельства жизнеописатель Степана Малого, – что великий канцлер Черногории, который долженствовал быть впоследствии канцлером всей империи Российской, – империи, в настоящее время самой обширной, какая только существовала со времен древней Римской империи, – не умел ни читать, ни писать даже на своем родном языке».

Впрочем, если верить тому же источнику, современники русско-балканского «самодержца» вообще не были озабочены нелепостью притязаний этого халифа на час.

«Тогда явились другие свидетели: они стали уверять народ, что ни указы венецианского сената, ни внушения владыки, ни показания лиц, бывших при русском дворе и лично видевших императора, никак не могут быть доказательствами самозванства явившегося между ними русского царя; что и сенат, и владыка, и все, свидетельствующие против Петра III, – его недоброжелатели и клевреты русского двора; что все их показания и клятвы еще более обнаруживают ту таинственную нить интриг, посредством которых Петр III лишился престола; что все это козни его врагов, новые преследования, от которых несчастный император не может укрыться даже в своем последнем убежище, у добрых черногорцев, своих друзей и братьев, у которых он пришел просить защиты и помощи» (из книги Мордовцева Д.Л. Самозванцы и понизовая вольница. СПб., 1867).

Как самый сильный и неопровержимый аргумент того, что явившийся странник – действительно изгнанный из России Петр III, они представляли его любовь к вину, водке и ракии, которую царь охотно пьет со своими новыми министрами и генералами.

Кстати, Алексей Иванов, автор книги о пугачевщине «Вилы», волей-неволей предоставил возможность для рождения нового мифа. Рассказывая о жизни Пугачева, автор пишет: «В 17 лет Емельян ушёл служить в армию, как и положено казаку. Он воевал в Пруссии в войсках графа Чернышева и на Балканах в войсках графа Панина». Скорее всего, закралась ошибка, и под Балканами следует понимать Бендеры: Емельян Пугачев действительно участвовал во взятии этого турецкого оплота в составе войск, возглавляемых тем самым графом Паниным, который впоследствии командовал подавлением пугачевского бунта и пленением самого самозванца. Тем не менее даже странно, что еще никто не искал тайных связей между фигурами Пугачева и Стефана или даже не отождествил их.

На самом деле, конечно, общее между этими необычными личностями то, что именно им, незаконно назвавшим себя именем Петра III, удалось не оказаться тут же сокрушенными государственной машиной. А ещё они смогли оставить достаточно отчетливый след в истории. Все остальные, кроме Стефана Зановича, который объявился в 1773 году в Европе и впоследствии покончил с собой в 1785-м в Амстердаме, были уничтожены Российской империей так обстоятельно, что от многих осталось не более нескольких слов в документах той эпохи.

Логично предположить, что самозванство удалось им не столько благодаря личным качествам (до какой бы степени они ни были выдающимися) и, конечно, не из-за сходства с Петром III. Последнего от Пугачева никто и не требовал, прощали ему даже полную неграмотность, из-за которой он время от времени читал указы вверх ногами.

А по поводу Степана Малого в его жизнеописании было сказано так:

«Несходство ли с наружностью государя, имя которого он принял, или другие причины заставляли его, особенно в начале своего царственного поприща, принимать некоторые предосторожности с лицами, с которыми он имел сношения. Он старался держать себя несколько в стороне, и так, чтобы всегда находиться в полусвете; калпак свой (черногорский головной убор) он надевал очень низко, надвигая к самым глазам; его никто не видел неодетым, кроме, разве что, самых приближенных лиц и тех слепых фанатиков, которые свято верили в его царственное происхождение и неотъемлемые права на русский престол».

Черногорского самозванца, конечно, не признавали в России. Посол в Порте Алексей Обресков писал митрополиту Черногорскому Савве:

«Я удивляюсь, что ваше преосвященство… находитесь несведомы и чрез то впали в равное с невежливым вашим народом заблуждение и верите появившемуся у вас плуту, или врагу, или же наученному кем-нибудь из ваших подвластных для ради каких-нибудь собственных злостных или корыстливых видов. Я ваше преосвященство предуведомляю, что такое ваше и народа вашего поведение и легкомыслие высочайшему моему двору весьма будет прогневительно. Ежели, ваше преосвященство, не приложите крайнего вашего старания излечить народ ваш из заблуждения в мнениях его о человеке, в вашем месте находящемся, не выведете наружу плутовство его и не выгоните из пределов ваших, конечно, навсегда лишите вас обители вашей и народ ваш от дозволенной вам милости».

В притязания Емельяна Пугачева яицкие казаки и вовсе не верили, за исключением особо наивных. Его соратник Чика говорил: «…ведь мне в том нужды нет: хошь ты и донской казак, только мы уже тебя за государя признали, так тому и быть».

Кроме того, новоиспеченного «монарха» довольно-таки обидно заставили жениться на простой дочери отставного казака Петра Кузнецова Устинье, тем самым пытаясь получить дополнительные рычаги влияния на него и теснее привязать к местному казачеству.

Впрочем, оба самозванца на некоторое время преуспели в своих прожектах, получив поддержку не только более или менее близких себе по статусу и происхождению людей, но и заручившись ею у отдельных представителей духовенства и даже других народов! Достаточно вспомнить, как ревностно поддерживали и оберегали Пугачева башкиры.

Впрочем, сколь бы ни было соблазнительно считать, что оба самозванца смогли повести за собой народы и оставить след в истории исключительно благодаря тому, что они были пассионариями с горящими глазами, куда правдоподобнее выглядит мысль о том, что оба были лишь исполнителями в чужой, куда более глобальной игре. Причем, формально претендуя на одни и те же позиции, Емельян и Стефан выполняли диаметрально противоположные задачи.

Разве не будет логичным предположить, что Стефан Малый, как с луны свалившийся на головы черногорцев, обладающий манерами, медицинским образованием (вполне достойным по меркам того времени) и знанием нескольких языков, выполнял на Балканах волю России? Или что испытанный в боях казак Пугачев, дослужившийся до младшего офицерского звания и являющийся, по сути, боевиком, бросил вызов Петербургу благодаря поддержке, например, Турции? Башкиры, к слову, исповедуют ислам.

Находясь в состоянии войны с Османской империей, Россия в то время с возрастающим интересом смотрела на Балканы, где под турецким гнетом мучились православные братья. Идея поднять восстание народов казалась весьма привлекательной и обсуждалась при дворе еще задолго до средиземноморского похода графа Орлова, увенчавшегося Чесменским сражением, которое положило конец турецкому флоту в 1770 году. Кто знает, быть может Стефан Малый, активно выступавший против Порты и пытавшийся консолидировать черногорские народы, этот материализовавшийся из воздуха национальный герой, был посланником Российской империи? А странные манипуляции, когда резиденты Петербурга то признавали, то не признавали Стефана, было всего лишь дипломатической уловкой?

В то же время не удивительно ли, что Емельян Пугачев с таким остервенением громил заводы, которые теоретически могли снабжать его армию пушками? Алексей Иванов пишет, что попытки лить пушки Пугачевым предпринимались, но особых успехов достигнуто не было. Читая летопись пугачевщины, порой удивляешься тому, как деятельно войска самозванца уничтожали уральскую промышленность, критически важную для обороноспособности России, и как мало внимания они уделяли попыткам укрепиться в городах или же захватить новые территории.

Не было ли восстание Пугачева колоссальной по своим масштабам и эффективности диверсией; вторым фронтом против Российской империи, куда более успешным, надо признать, чем попытка Стефана Малого? И разве подобная гипотеза, лишенная пафоса и героического флера, не выглядит подозрительно похожей на то, что мы наблюдали в веке XX и в нынешнем?…

Вероятно, ответы на эти вопросы скрыты где-то в архивах, под историческими преданиями, мифологией и литературой. А жаль. Быть может, если бы мы лучше поняли то, что объединяло двух самозванных Петров, удалось бы разобраться и в нашем прошлом, надежно завуалированном всевозможными баснями.

Юрий Ковальчук, журналист, постоянный автор проекта «Балканист»

О ревнивой красавице Любице, прибравшей к рукам основателя династии сербских князей

Кто побывал в Белграде, тот помнит обязательный туристический маршрут, показываемый в логической последовательности. Вот Соборный храм, вот Патриарший двор, вот палаты княгини Любицы, а вот и одна из самых старых сербских кафан «Знак вопроса», после чего туристы с радостными криками «… давайте ознакомимся поближе» влетают в кафану, и осмотр можно считать благополучно завершенным.

И мало кто задается вопросом, а почему палаты до сих пор называют именем княгини Любицы, а не ее мужа – лукавого и жестокого князя Милоша Обреновича (впрочем, с князем Милошем туристы тесно знакомятся на следующий день, заливая внутренний пожар минеральной водой «Князь Милош»).

Итак, Любица Обренович, женщина, которая смогла прибрать к рукам князя Милоша – интригана, самодура и бабника.

История Любицы и Милоша начинается с… полубрата Милоша – Милана Обреновича (по-русски – сводного). О том, что полубрат для Милоша значил очень много, свидетельствует то, что Милош, фамилия которого была Тодорович, взял после смерти полубрата его фамилию – Обренович. И положил ее в основу королевской династии, оставившей в истории Сербии трагический и героический след.

Правда, думаю, что если бы Милан, верный приятель Карагеоргия Петровича, знал: для того, чтобы его фамилия заблистала на сербском троне, Милош пойдет на убийство его кумира, Черного Георгия, – он сто раз бы проклял и фамилию свою, и своего полубрата. Но это все будет потом… потом.

А пока именно он, Милан Обренович увидел, переезжая реку, девушку, которая стирала белье. Девушка была настолько красива, что Милан забыл о времени, спешился с коня и целый час наблюдал на ней. Звали ее Любица, и была она из семьи Вукманович, переселившейся из Метохии в Ужичскую нахию (по-современному – муниципалитет).

…знаете, что такое братская любовь? Это когда младший брат настолько любит старшего, что все, что нравится старшему, все, что он имеет или хочет получить, младшему становится жизненно необходимо. Неизвестно, насколько сильно полюбилась Любица Милошу, но тот факт, что понравилась она Милану, стал решающим. И, скрывая свое решение от Милана, он вместе со своим другом Николой Луневицей состряпал дельце, пользуясь тем, что девушкин отец умер, а мать легко было обратить на свою сторону.

Интересно, что потом женщина из семьи Луневица, Драга, уничтожит на корню династию Обреновичей так, что не возродится она больше. Ирония судьбы? Казус? Или Божественная справедливость?

Пока Милан ожидал, чтобы прошло 40 дней после похорон, Милош ждать не стал. И победил младший старшего. И первым получил игрушку, которую старший хотел…

Ох, сложное это чувство – братская любовь…

А Милан брату младшему и слова не сказал. Более того – попросил Карагеоргия быть кумом на свадьбе младшего брата. Невероятная честь – сам Вождь на свадьбе! Вспоминал ли позже Милош свадебное веселье, когда отдавал приказ о убийстве Карагеоргия?

Заманил того сначала в Сербию, обещая совместно с греками организовать восстание против турок, а потом отдал приказ, решив, что союз с турками в тот момент был больше нужен Сербии, чем восстание. Мол, «интересы государственные требуют»…

А убил Черного Георгия его другой его кум. Правда, потом всю жизнь грех отмаливал, даже церковь построил – Покайницу, пытаясь убаюкать совесть, которая грызла ему нутро, не давая спать ночами. Впрочем, вернемся к девушке…

…А девушка что? Поплакала да и вышла замуж. И принялась рожать детей – Петр да Петрия, Габриел, Елизавета, а затем Ана, Милан, а следом Мария, Михаил и Теодор. Дети умирали часто. Только двое пережили родителей: Петрия и Михаил – продолжатель династии.

Что еще осталось в истории от девушки, которую любил один брат, а замуж взял другой? Палаты вот остались… да легенда. Балканская – страстная и кровавая. О молодой любовнице князя – Петрии. Молодой и красивой. Князю дочку родила, да была настолько дерзкой, что княгине дерзить посмела:

– Kome spremas dve postelje, Petrija?

– Spremam jednu Gospodaru, drugu meni.

– A gde cu ja spavati nocas

– Vala Bogu, prostrana je kuca!

– Кому стелишь две постели, Петрия?

– Одну – Господину, а вторую – себе.

– А где я буду спать ночью?

– Где хотите, Слава Богу, дом не маленький!

Дворец княгини Любицы в Белграде… так поется в народной песне. А так ли было на самом деле – бог весть. Одно точно: убила княгиня дерзкую служанку. А потом всю жизнь жалела, перед смертью все причитала: «…думаю, что грехи мои Бог простит. Все. Кроме одного. И зачем я убила эту девушку?! Ох, женская голова неразумная. Да если бы я всех его курв убивала, то мне пришлось бы толпу народа перебить?!!»

Впрочем, это тоже было потом. А после убийства Петрии родила она, как и положено хорошей жене, сына и назвала его Милан (по полубрату назвала, как ни противился Милош. Ох, женский норов – змеиный), и стал он наследником династии, но задержался на престоле 25 дней и умер от скоротечной чахотки. Да и следующий сын Михаил тоже царствовал недолго – всего лишь 3 года, и был свергнут, и на престол взошли Карагеоргиевичи. Правда, успел Михаил вернуть себе трон.

Впрочем, это уже другая история…

Ирина Антанасиевич, доктор филологических наук, профессор Белградского университета