Текст книги "Записки Балканиста. 2019-2021"

Константин Родофиникин – «русский грек» среди восставших сербов

0 июля 1807 года восставшие против Османской империи сербы направили в Петербург конвенцию о переходе страны под покровительство России. В одном из пунктов была просьба отправить в Белград российского представителя, которому предстояло выступить в роли наместника императора. Ответственное назначение досталось действительному статскому советнику Константину Константиновичу Родофиникину (1760–1838). Следующие два года он находился в эпицентре сложнейших интриг, пытаясь противостоять туркам, австрийцам, французам, и одновременно помогал строить сербскую государственность.

Дед Родофиникина переселился в Россию из Греции и был приписан к казакам, получив земельный надел на юге современной Украины. В 1770-х годах многие такие переселенцы смогли выхлопотать себе дворянское звание, что не сделало их богаче, зато открыло более широкие карьерные перспективы.

Сначала Константина Константиновича записали в Переяславский казачий полк, но военная служба его, видимо, не прельстила, и он перевелся в Коммерц-коллегию.

В 1788 году, когда главные силы были заняты против турок, войну России объявила Швеция. Для защиты Петербурга пришлось мобилизовать всех, кто был под рукой. Например, из столичных ямщиков формировали казачьи части. А вот чиновник Коммерц-коллегии получил назначение на линейный корабль «Изяслав» и в удачной для русских битве при Гогланде командовал несколькими орудиями.

Летом следующего года Родофиникин вышел в отставку по здоровью и только в 1792 году снова вернулся на штатскую службу. К 1800 году выслужился в статские советники и получил 2 тысячи десятин в Саратовской губернии. Через два года Константин Константинович перешел в Коллегию иностранных дел.

И жизнь его понеслась галопом.

Ввиду греческого происхождения Родифиникина направили на Балканы, к командующему Дунайской армией Ивану Михельсону, которому предстояло вести борьбу против турок. Когда в конце 1806 года империи начали боевые действия, в Сербии уже полыхало антитурецкое восстание, которым грех было не воспользоваться. В помощь сербам русские направили тысячный отряд под командованием казачьего генерал-майора Ивана Исаева, подкидывали также деньги, оружие. Впрочем, сербы рассчитывали на большее – и приняли декларацию о переходе под протекторат России.

Царское правительство вело войну с целью установить контроль над Дунайскими княжествами (Молдавией и Валахией). Принимать протекторат еще и над Сербией, общая граница с которой отсутствовала, не планировалось, однако и отталкивать братьев-славян не хотелось – по соображениям как морального, так и геополитического характера.

В общем, сербскую декларацию приняли к сведению, хотя официально и не ратифицировали. Высказанные пожелания постарались удовлетворить, а в качестве царского уполномоченного в Белград отправили именно Родофиникина. Чин у него был довольно высокий, но все же не настолько, чтобы его действия нельзя было дезавуировать. Кроме того, в Петербурге надеялись, что представители двух балканских православных народов – сербы и грек – как-нибудь договорятся. Правда, когда Родофиникин уже отбыл в Белград, выяснилось, что сербы соглашались принять любого российского представителя, но все же желательно «не из греков»: оборотистые греческие купцы, чиновники, священнослужители часто воспринимались на Балканах как «прислужники Турции». Впрочем, назначение отменять не стали, поскольку Родофиникин был российским подданным уже в третьем поколении. Но, очевидно то, что национальность в данном случае работу ему не упростила.

В первом рапорте главе Министерства иностранных дел Андрею Будбергу (от 24 августа 1807 года) Константин Константинович характеризовал положение в стране как «хаотическое»:

«Коменданты крепостей имеют в своих руках всю торговлю и все доходы городские, как равно суд, и расправу, и право наказывать смертию всех непокорных их власти. Формально управляющий страной Народный совет состоит из четырех неграмотных купцов, которыми помыкают полевые командиры. Впрочем, в качестве верховного предводителя все признают Карагеоргия. Свирепость сего человека делает его страшным. Везде, где он узнает, что предстоит крайняя опасность, летит быстро со своим корпусом на помощь, и счастие повсюду прибытие его венчало успехом. Я не думаю, чтобы жизнь его продлилась, ибо всякий день, кроме вина, выпивает до двух бутылок водки».

В последующих донесениях Родофиникин постоянно возвращался к теме пьянства Карагеоргия, игнорируя нюансы культуры потребления спиртного среди сербов. Правда, здесь присутствовал и определенный расчет: отношения русского посланца и сербского вождя напоминали «американские горки» – с резкими переходами от дружбы к враждебности. Собственно, отсылки к ракии эти перепады и объясняли.

Для продвижения своей линии Родофиникин пытался опираться на сербского патриарха, а еще на секретаря Карагеоргия и воевод Миленко Стойковича и Петара Добрняца. Главным же своим противником он видел Младена Миловановича, ориентировавшегося на сближение с Австрией и пользовавшегося финансовой поддержкой купцов из находившегося на австрийском берегу Савы города Земуна.

Достижением Родофиникина можно считать создание прообраза первой сербской Конституции, хоть как-то разграничивавшей полномочия между сложившимися ветвями власти.

Управление государством должно было осуществляться Карагеоргием и Сенатом, члены которого частично выбирались населением, а частично назначались князем. Как и в России, Сенат провозглашался высшей законодательной и судебной инстанцией, князю же «предоставлялась полная власть всех милостей».

Родофиникину удалось расстроить переговоры между Карагеоргием и австрийскими представителями: те добивались, чтобы сербы перешли под протекторат Габсбургов. Сорвав личную встречу сербского вождя с австрийским фельдмаршал-лейтенантом Симбшеном, Родофиникин сам инкогнито отправился на нее под видом секретаря Сената. Узнав много нового, он в дальнейшем успешно нейтрализовал проавстрийские интриги Миловановича.

Для восставших крайне остро стоял вопрос с оружием, и земунские купцы попытались продать им крупную партию списанных ружей. Родофиникин сделку сорвал и добился, чтобы русское командование через своих агентов само закупило для сербов нормальные ружья – как будто бы для нужд собственной армии.

Источником напряжения было то, что осенью 1807 года Россия и Турция заключили перемирие, которое не распространялось на сербов. Правда, Александр I перемирие не ратифицировал, но стороны его соблюдали и даже на сербов турки не нападали.

А Карагеоргий все время боялся, что Россия использует Сербию как разменную монету в торге не только с Турцией, но и Австрией или продвигавшейся из Далмации наполеоновской Францией.

В очередном донесении Родофиникин расписывал, как пытался развеять сомнения Карагеоргия после совместного распития ракии:

«Неужели Вы поныне не узнали бескорыстия России, и что единственно Вашего благосостояния она желает? По требованию ли России вы восстали против турок? Нет. Оказали ли вы какие услуги России? Никаких… Что де касается до продажи Сербии, то уверяю вас, что никто за вас ни даст ни одной пари, ибо без воли первых в Европе держав никто вас не купит, а когда сии захотят отдать вас тому или другому, не спросят ни совета вашего, ни согласия, зная, что вы ни малейшую в том препону поставить не можете, ибо Сербия перед великими державами то же значит, что капля вод перед морем».

Мораль таких речей была недвусмысленной: держитесь России и не пожалеете. Карагеоргий соглашался, но потом снова начинались сомнения…

Сомнения терзали и нового командующего Дунайской армией фельдмаршала Александра Прозоровского, сменившего в феврале 1808 года почившего Михельсона. Сражавшемуся вместе с сербами генералу Исаеву он конфиденциально поручил узнать, правда ли, что из-за промахов Родофиникина влияние России в Белграде ослабело и «не подал ли сам Родофиникин к тому повода». По ходу дела фельдмаршал вспомнил просьбы прислать «не грека» и сделал следующее предположение: «Вот, может быть, и причина всех настоящих раздоров в Белграде, и недоверчивости к г. Родофиникину!».

Но ситуация резко изменилась.

7 мая, воспользовавшись отсутствием Карагеоргия в Белграде, делегация, возглавляемая Миловановичем, пришла к Родофиникину с предложением отстранить князя от власти. Константин Константинович резко возражал, сорвав намечавшийся переворот, а потом постарался, чтобы информация о произошедшем дошла до Карагеоргия.

В результате между ними началось нечто вроде «медового месяца». Оценив ситуацию, Прозоровский попросил Родофиникина набросать меморандум о том, как выстраивать отношения с Сербией в стратегическом плане.

В представленном документе Константин Константинович настаивал, что при заключении мира с Турцией России следует максимально учесть пожелания сербов в плане территории и выхлопотать для них автономию на условиях выплаты Порте ста тысяч пиастров. Ему такая сумма казалась необременительной, но, чтобы не задевать гордость сербов, деньги эти должны были считаться не «данью», а компенсацией за соотечественников, переселившихся из Македонии и Боснии.

По его мнению, формально зависимая от султана и контролируемая Россией балканская страна стала бы хорошим инструментом давления не только на Турцию, но и на Австрию с Францией.

В заключение не совсем скромно Родофиникин писал:

«Я могу смело сказать, что единое присутствие российского чиновника спасло от гибели Сербию, без чего здесь была бы давно уже междоусобная война. К тому же, Австрия не щадит усилий, чтобы интригами и поисками препятствовать утверждению в Сербии всякого порядка».

Неоднозначная, но результативная деятельность Родофиникина в Белграде завершилась при самых драматических обстоятельствах.

Весной 1809 года военные действия возобновились. Прозоровский потерпел жестокое поражение при попытке взять крепость Браилов, что скомкало весь план русского наступления. И тогда турки обрушились на сербов. Им удалось захватить большую часть страны. Над Белградом нависла угроза.

Взбешенный неудачами Карагеоргий винил во всех бедах русских вообще и Родофиникина в частности. Появившись 28 августа после очередного поражения в Белграде, он ринулся в дом русского посланника в состоянии, которое не сулило ничего хорошего.

К счастью, Петар Добрняц предупредил Родофиникина об опасности и организовал его переправу через Дунай в Панчево. Возвращаться обратно Константин Константинович не стал, тем паче к тому имелся серьезный повод: вместо скончавшегося Прозоровского ему следовало представиться новому командующему Петру Багратиону.

У турок снова началась полоса поражений, натиск на Сербию ослаб, и Карагеоргий перешел в контрнаступление. Но Родофиникин в Белград уже не возвращался, до конца войны он оставался при штабе Дунайской армии.

Позже, уже при Николае I, Константин Константинович возглавлял Азиатский департамент Министерства иностранных дел. Сегодня его помнят как адресата Грибоедова, которому автор «Горя от ума» писал чаще, чем еще кому-либо из начальства.

И мало кто помнит, что Родофиникин почти два года руководил российской миссией в Сербии. Не блестяще, но и не бесплодно.

Дмитрий Митюрин, журналист, историк

О королеве Драге, которую никто не любил

Сербский Майский переворот на самом деле Июньский…

Июня, 11 числа по новому стилю окончательно ушла в небытие династия Обренович.

Собственно, к самому Милошу Тодоровичу, взявшему фамилию по имени полубрата Обрена, династия давно отношение имела косвенное.

Но окончательно угасла она в эти грозовые майские – июньские дни.

Итак, история о королеве Драге, которую никто не любил…

Особая фантазия не нужна, чтобы представить старосветскую сербскую семью. Отец Панта – окружной начальник прелестного городка Горни Милановац. Местный божок, но, конечно, добрый и справедливый, а если и берет, то исключительно борзыми щенками. Мать Анджелия – изумительная хозяйка, уравновешенная женщина, все у нее в меру, даже детей родила в той пропорции, сколько унций приправ отмеряла для восхитительного варенья из слив: 2 мальчика, 4 девочки.

Дети родителей тоже не огорчали: в меру шалили, в меру учились.

Старшенькая Драга прелестно грассировала по-французски и даже рассказы Стендаля переводила. Что-то там о том, что «…любовь – восхитительный цветок, но требуется отвага, чтобы подойти и сорвать его на краю пропасти…».

Эх, если бы знала Драга Луневица, что именно ей придётся доказывать, что «…женщина, большей частью заурядная, становится неузнаваемой и превращается в исключительное существо, когда ее любят».

…Эту женщину не любил никто. Ее терпеть не могли король и королева, министры, военный штаб, банкиры, журналисты, заграничные дипломаты, извозчики, уличные мальчишки, бородатые торговцы, почтенные матери семейств, священники, модистики, легкомысленные певицы. Ее не любили историки и писатели. Поэты тоже не любили. Ее не любили даже ближайшие родственники… Ее не любил в Сербии никто, но ей на это было плевать.

Потому что был один человек, который ее любил.

Звали его Александр. И был он престолонаследником.

Королева Наталья Обренович и престолонаследник Александр… Ах, сколько написано о любви. Тот же Стендаль, которого Драга переводила в ландышевой молодости, целый том написал, рассуждая о кристаллизации и других химических процессах, но так ничего не объяснил. Да и как объяснить то, что логике не поддается, не подчиняется нормальному здравому смыслу.

Поскольку простой, как хозяйственное мыло, смысл говорит, что никак не мог полюбить престолонаследник уже слегка увядшую вдову, камеристку своей матери старше его на целых двенадцать лет.

Злые языки твердили, что она качала маленького Александра на коленях. Ох, уж эти злые языки. Врут, конечно, поскольку Драга (носящая фамилию Машин по уже покойному инженеру Светозару Машину, который прожил с ней недолгих три года) познакомилась с Александром, когда ей был 31 год, а ему – ландышевых 19. А согласитесь, что в 31 год довольно неудобно качать на коленях достаточно крупного престолонаследника.

Знакомство произошло романтично. Драга спасла наследника, который чуть не утонул в пруду. Спасенному не оставалось ничего больше, как в благодарность полюбить спасительницу. Королева Наталья была в отчаянии. Эта проницательная дочь одесского торговца Кешко просто волосы на себе рвала, проклиная бывшую камеристку. Но кристаллизация уже пошла, а остановить химические процессы даже лукавым одесситам не под силу. Министр полиции лично составил рапорт о любовниках Драги Машин, надеясь, что престолонаследник с презрением отвернется от блудницы, но… Наивные, где там… Многие вонь старого рокфора считают предпочтительней, нежели нежный молочный запах творога.

Тогда решили химию изгонять физикой. Вспомнили про клин, который клином вышибается, и решили престолонаследника женить. Но пока решали и искали, Александр показал, что он уже не мальчик, а муж, и повел избранницу под венец. Молодая была уже не молода. Сербское общество этот факт крайне будоражил. Все бы еще ничего, но молодая оказалась еще и бесплодной смоковницей. Короче, нельзя было надеяться, что она сможет продолжить род Обреновичей. Ай!…

Король Милан в знак протеста покинул страну: уйду, мол от вас, злые вы!…

Министры в знак протеста подали в отставку.

Королева лично умоляла митрополита не венчать окаянного сына, а когда он отказался, прокляла его публично. Но… сыну на все было плевать.

Он дал амнистию политическим противникам короля Милана, сформировал свое правительство и стал с женой жить-поживать.

Более того, через год после венчания народу сообщили радостную весть: королева Драга ждет наследника.

Русского императора на радостях позвали быть крестным отцом младенчика. И он согласился, даже колыбельку прислал в подарок.

Злые языки поутихли, а сама Драга засела за написание мемуаров «Это я – Эдичка» (зачеркнуто), «Я – Драга». Уже и король Милан скончался в Вене, запретив свой прах переносить в страну, где правит бывшая камеристка его жены. А Драга писала. Уже и зиму сменило лето, а потом и осень подоспела, а Драга писала, писала… Уже и мемуары подошли к концу, а благословенное, но чаще всего не особенно длинное состояние все длилось, длилось и длилось…

Пока наконец русский император не почувствовал себя дураком: мол, пора колыбельке подаренной и содержимое иметь. И послал он доктора Снегирева и профессора Губарева. В разведку. Они приехали и установили, что королева от бремени разрешиться решительно не может, поскольку не беременна и никогда беременной не была.

Молодой король Александр чуть не убил двух разведчиков-гинекологов из пистолета. Гонялся за ними по дворцу. Ужас, короче… Едва спаслись. После этого прорусский курс Сербии сменился на австро-венгерский… Когда бы знали, из какого сора растет иногда политика…

…Наследника Александр не приобрел, а вот проблем в стране было хоть ложкой ешь: левые, правые, социалисты, радикалы, митинги, коррупция, денег в казне кот наплакал, министры грубят, военные мрачно из-под бровей смотрят, полицейские с такими разбойничьими рожами, что самих сажать нужно в первую очередь. Ужас, только на коленях у королевы хорошо – тихо, спокойно… Спасай меня, Драга, как из пруда…

И спасала. Братьев своих поставила порядок в стране наводить. Сестер – мир во дворце. Эх, всему учили старосветские Панта и Анджелия своих детей, но ведь порядок в стране наводить – не варенье варить. А братья не столько варенье варили, сколько пенки воровали. Густые, сладкие, халявные… Но пенки пенками, а вот когда убил Никола Луневица (да, пьяный был, веселый) жандармского начальника (сам под руку лез… ага), и потекла густая смородиновая кровь, то тут уж не до пенок…

Королева Драга брату попеняла, мол, я тебя в престолонаследники задумала произвести, своих-то нет… будешь ты, мол, продолжать династию Обреновичей, а ты вздумал жандармов убивать, не дело это.

Попеняла, но не сильно. Ей не до убийства было. Наступил ландышевый май.

Вечерами она и Александр сидели молча, наслаждаясь покоем. Драга перечитывала любимого Стендаля. Когда она была на 80 странице, в дверь ворвалась… «Черная рука».

…В сербскую историю убийство короля и королевы войдет под названием «Майский переворот». И в учебниках истории нет данных экспертизы, говорящих, что убиты король и королева были с особой жестокостью (около 40 колото-резаных ран, и это не считая огнестрельных). И что на руках у королевы, в отличие от короля, были глубокие порезы – она защищала Александра до последнего. И первую пулю получила тоже она – защищая его своим телом. Учебники истории сообщают, что был совершен переворот, и на престол возвращена династия Карагеоргиевичей. А во главе переворота стоял Драгутин Димитриевич Апис и созданная им организация «Черная рука».

Созданная в свое время именно для убийства ненавистной королевы, «Черная рука» снабдит позже оружием организацию «Молодая Босна», которая и совершит нападение в Сараево, в корне изменившее мировую историю. А все начиналось с нее. С женщины, которую в Сербии никто не любил…

…Никто не любил эту женщину. Никто ее не жалел. Никто не вспомнил добрым словом. Никто ее не знал такой, какой она представлялась Александру. И только он до конца любил ее – свою драгу Драгу…

Ирина Антанасиевич, профессор Белградского университета, доктор наук

«Честолюбия более, чем чести»: как роковая связь положила конец династии сербских королей

В 1878 году Берлинский конгресс подтвердил окончательную независимость сербского государства, у руля которого встала династия Обреновичей во главе с князем Миланом. Именно этот правитель, провозгласивший себя в 1882 году королем, начал коренные экономические и политические преобразования своей страны, опираясь на поддержку Австро-Венгерской монархии, заключив с ней торговый договор и политическую конвенцию. Однако вызов, брошенный властью патриархальному обществу, не мог остаться без ответа. А цена, которую Милану и его преемнику Александру Обреновичу пришлось заплатить за эти реформы, оказалась слишком высока. Итогом этого «нового» курса стал государственный переворот 29 мая 1903 года, уничтоживший Обреновичей.

Впрочем, в таком печальном конце виноваты не столько реформы, непонятные крестьянскому большинству жителей Сербии, сколько сотрясавшие семейство Обреновичей скандалы. Эти распри, открыто обсуждавшиеся в белградских кафанах, подрывали статустность и авторитет правителя, столь важные для патриархальной страны.

В 1875 году князь Милан женился на Наталье Кешко – 16-летней дочери богатого бессарабского помещика, которая приходилась ему дальней родственницей. Милана привлекла не только красота невесты, но и ее богатое приданое. В 1876 году у пары родился сын – наследник сербского трона Александр. Однако тихая семейная жизнь вскоре наскучила любвеобильному Милану. Вместе с тем ссоры между супругами, ставшие обычным делом, приобретали политический характер и обостряли борьбу придворных партий – прорусской и проавстрийской.

В октябре 1888 года Милан развелся с королевой Натальей. Основной причиной разрыва стала его связь с Артемизией Христич, которая родила от него сына Георгия. В январе 1889 года Милан отрекся от престола в пользу своего 12-летнего наследника Александра. До его совершеннолетия управлять страной должен был регентский совет, но в апреле 1893 года Александр Обренович совершил государственный переворот, провозгласил себя совершеннолетним и взял власть в свои руки. Милан вернулся в страну и стал соправителем сына. В апреле 1894 года специальным королевским указом ему было возвращено сербское подданство и права члена королевского дома.

24 июня (6 июля) 1899 года на Милана Обреновича было совершено странное покушение (т. н. «иванданский атентат»), которое тот использовал для нанесения удара по своим политическим противникам: он арестовал лидеров оппозиции из состава Радикальной партии страны, в том числе и ее лидера Николу Пашича. Непосредственный исполнитель покушения, 25-летний Джуро Кнежевич, несмотря на свои заявления о невиновности, был приговорен к смертной казни, а приговор был приведен в исполнение в тот же день. Однако, как заметил историк Слободан Йованович, это покушение показало, что «одна револьверная пуля может положить конец целой династии».

На этом фоне личная жизнь Обреновичей все больше и больше приобретала политическое содержание. Находившаяся в опале королева Наталья пыталась сочетать Александра браком с русской или черногорской княжной. При ее участии велись переговоры о возможной женитьбе наследника сербского престола на дочери черногорского князя Николы Ксении, что могло создать перспективы объединения двух славянских государств под скипетром новой династии. Подобные переговоры велись и с греческим королевским домом. В свою очередь, Милан в течение всего 1900 года обсуждал с германским правительством возможность женитьбы своего сына на одной из немецких принцесс. Однако молодой наследник выбрал в жены женщину значительно старше него – вдову умершего в 1886 году инженера Светозара Машина (с которым она прожила всего три года) Драгу, в девичестве Луневицу.

В 1890 году, после развода с Миланом и окончательного отъезда из страны, бывшая королева Наталья поселилась во Франции, а Драга стала придворной дамой на её вилле в Биаррице. Именно там, в 1895 году, навещая свою мать, Александр Обренович смертельно влюбился в Драгу, которая осенью 1897 года вернулась в Белград в статусе любовницы сербского короля. Известный сербский политик и дипломат Чедомиль Миятович, особо подчеркивая красоту Драги, писал в своих мемуарах, что «королева Наталья, вероятно, была довольна и с интересом смотрела как лед сердца ее сына тает под огнем глаз ее придворной дамы».

Профессор парижского лицея Альбер Мале, преподававший в 1891–1893 годах молодому Александру курс политической истории, вспоминал:

«Александр всегда был несколько сентиментален: это доказывается даже его женитьбой на Драге, в которой он видел женщину, впервые полюбившую его и не оттолкнувшую его безграничной любви и обожания».

Патриархальное сербское общество этого обожания не разделяло. За избранницей наследника прочно тянулся шлейф дурной славы. Не случайно даже брат ее покойного мужа Александр Машин станет вскоре одним из главных организаторов убийства королевской четы. Тем не менее ради своей избранницы Александр отверг все возможные варианты, причем намерение жениться на Драге король держал в тайне до 3 июля 1900 года, а затем постепенно стал посвящать в свои планы высших государственных чиновников и военных, заставив последних принести унизительную клятву на верность престолу, что вызвало негодование младших офицеров, окончательно приведя их к мысли о необходимости если не смены династии, то устранения от двора Драги.

Торжественное венчание короля Александра и Драги состоялось 23 июля 1900 года в Белградской соборной церкви.

Дарование в честь свадьбы имени королевы Драги восьмому пехотному полку вызвало еще большее неприятие этого поступка Александра большинством офицерского корпуса страны. Милан Обренович также отвернулся от собственного сына. Находясь в это время за границей, он после объявления помолвки порвал с ним и, отказавшись возвращаться на родину, умер в январе 1901 года в Вене.

Известны слова Милана, сказанные им после пресловутой женитьбы его сына:

«Саша, мой сын, – это чудовище в человеческом обличии. Я все терпел, даже когда он попал в лапы этой падшей женщины, а теперь точно знаю, что он пропал. Министры и наместники отвернулись от него, все это – дело рук Машинки. Боже, что за позор для Сербии. Женщина, которая отдавалась любому за 10 франков, теперь королева Сербии».

Обеспокоил этот брак и правящие круги. Как доносил заведующий балканским отделом российского департамента полиции А.И. Будзилович, после смерти первого сербского короля австрийское правительство предложило бывшей любовнице короля Артемизии Христич переехать из Константинополя в Вену, «дабы завладеть всеми подлинными и фотографированными письмами Милана».

«Кроме того, имеет в виду предложить Артемизии 400 тыс. франков как материальное обеспечение ее сына, происходящего от короля Милана, возвести его в графский титул, воспитать и образовать на средства австрийского правительства и в будущем выставить его наследником сербского престола. Не сомневаюсь, что эти происки Австрии в будущем могут создать для Сербии некоторые осложения, тем более что Австрия может встретить поддержку в своих подпольных происках в среде сторонников короля Милана, проживающих в Сербии, которые, несмотря на смерть последнего, остаются солидарными со стремлениями Австрии», – писал Будзилович.

Не принял Александра и Драгу и официальный Петербург. Хотя Николай II и согласился стать кумом молодых, своего представителя он так и не прислал. Весной 1901 года предполагался визит Александра и Драги в Санкт-Петербург. Однако эта поездка неоднократно откладывалась и, в конце концов, сербская королевская чета так и не была принята российским императорским двором.

На этом фоне 26 августа 1900 года в газете «Српске новине» было напечатано официальное сообщение о беременности Драги. В середине апреля 1901 года в Белград прибыли французский доктор Коле и известный русский врач-гинеколог Владимир Федорович Снегирев, приглашенный по настоянию российского посланника Николая Валерьевича Чарыкова. В то же время королева Наталья известила русское правительство о неспособности Драги иметь детей. Проведенный Снегиревым врачебный осмотр подтвердил слова Натальи. Одновременно стало известно, что старшая сестра королевы Христина также ждет ребенка.

После осуществления переворота, в июле 1903 года, бывший сербский премьер Владан Джорджевич напечатал в австрийских газетах обширную статью «Последний Обренович», в которой указал, что, получив известие о вымышленной беременности Драги, король вызвал министра внутренних дел и «самым серьезным тоном» приказал ему арестовать Снегирева, а жандармам «отхлестать его».

В Белграде поползли слухи о возможной подмене младенцев, усиливавшиеся сообщениями о том, что у Александра, видимо, под влиянием королевы якобы возникла мысль назначить наследником сербского престола ее брата Никодима Луневица. В свою очередь, российский дипломатический агент Чарыков резюмировал, что король – «капризный и властолюбивый мальчик, который сам не знает сегодня, что он будет делать завтра».

На этом фоне усиливался и политический кризис, сопровождавшийся частыми сменами кабинетов министров. Владан Джорджевич отметил, что за время правления короля Александра были сформированы «министерства первого государственного переворота, кабинет второго низвержения конституции, кабинет третьего нарушения королем своей присяги; затем “обручальное“, “свадебное“ и “акушерское министерство“».

6 апреля 1901 года Александр провозгласил новую Конституцию, а в январе 1903 года, в нарушение законодательства, распустил скупщину. Чарыков, анализируя произошедшие события, сделал вполне определенные выводы:

«Король отделался от неугодных ему сенаторов и членов Державного совета, в большинстве – радикалов, избавился от скупщины, в большинстве – радикальной, избавился от судей, судивших не по указаниям администрации, а по закону, избавился от печати, критиковавшей его распоряжения, и, наконец, избавился от избирательного закона, который через тайную подачу голосов давал возможность избирателям не повиноваться правительственным указаниям».

23 марта 1903 года в Белграде прошли массовые молодежные антиправительственные демонстрации, закончившиеся кровавым столкновением с полицией. Казалось, что повод для выступления был незначителен: молодежь протестовала против намерения полиции начать вклеивать в их легитимации фотографические карточки. Однако эта манифестация так напугала Александра Обреновича, что он отдал приказ стрелять по демонстрантам. Было арестовано 119 человек, в основном студентов и гимназистов.

«После той ночи весь Белград встал против ненавистной власти, пошли слухи о заговоре против королевской четы и существующего режима», – писал известный журналист Д. Васич.

Король Александр на несколько часов приостановил действие Конституции с тем, чтобы издать ряд антиконституционных актов, отменить законы о печати, собраниях, выборах.

Участь правящей династии была практически решена. Причем незадолго до переворота на королеву обрушилась сербская печать. В аналитическом обзоре сербской прессы российского МИДа указывалось, что «все общественные бедствия приписываются ее личному зловредному влиянию», что порождало новые, самые нелепые слухи. Так, например, газета «Застава» отмечала, что Драга «по слухам получила из Вены из тайного фонда “на восточные дела“ 2 миллиона гульденов. За эти деньги она будто бы обязалась влиять на короля, чтобы он постоянно держал Сербию в состоянии полного расстройства».