Текст книги "Ушел, вернее остался. Сборник номинантов на Премию имени Сергея Довлатова. Выпуск 2"

Через два года проверкой деятельности ОАО «СИТИ» займется Московская счетная палата, и выяснится, что более трети из 900 миллионов долларов, ушедших на строительство, утекли неизвестно куда, что контракты заключались без предварительных расчетов и смет et cetera, et cetera… но ведь известно, что в России так уж повелось: чем крупнее уголовное дело, тем труднее его распутать…

Кроме Гаазе в зале сидела Маша Черняк. Заместитель директора успешной фирмы «Эдлайн» Черняк, несмотря на свои тридцать пять, для всех была просто Машей. Ей это очень шло и помогало как-то непосредственно решать сложные проблемы. Ирина Константиновна была заметно взволнована.

– Серёгин, ты всех привел? Садитесь, господа, я собрала вас по заданию Иосифа Николаевича. Он сам не смог приехать и поручил мне переговорить с вами. Приближается двухтысячный год, и нам поручено на нашем здании смонтировать часы. Эти часы будут символом миллениума, они начнут отсчет нового тысячелетия, и это нужно сделать до первого января. Маша, покажи.

Маша развернула компьютерную картинку. На голубом стеклянном фасаде здания на стометровой высоте горел яркий круг электронных часов.

– Я никого не могу обязать, – продолжала Гаазе, – но это задание правительства Москвы. Кто добровольно возьмется за эту почетную работу?

После паузы, пока мы таращились на Машин плакат, поднялся Оголь.

– Ирина Константиновна, – как всегда торжественно, начал он, – это очень почетное задание, и оно по силам нашей фирме. Но насчет срока вы, наверное, пошутили. Такие дела за три недели не делаются. Мы беремся все это сделать к первому января 2001 года, в крайнем случае к первому июля.

– Иван Семёнович, перестаньте паясничать! – взвизгнула Гаазе. – Я не собираюсь шутить с вами. Еще раз повторяю, это задание правительства Москвы!

Наступила томительная пауза. Я сидел позади всех, размышляя, и решение задачи вдруг развернулось передо мной. Со мной такое иногда бывает: что-то щелкнет в голове – и вот оно, готовое решение во всех подробностях. Я уже бегло просчитал в уме, увидел, как это можно сделать, представил себе конструкцию и ее монтаж. Я поднял руку:

– Минмонтажспецстрой берется.

Я испугался, что Оголь свернет себе шею, настолько стремительно он, как и все остальные, повернулся и уставился на меня.

Потом Оголь долго шипел на меня:

– Ты что, совсем свихнулся? Кто тебя за язык тянул? Ты соображаешь, куда лезешь? До Нового года – двадцать дней. Ни проекта, ни чертежей, вообще непонятно, как лепить эту штуковину на стеклянный фасад. Я знаю, ты отчаянный мужик, но здесь ты точно сорвешься, обгадишь себя и Илью Дмитриевича. Поверь мне, я монтировал этот фасад и знаю, что это просто невозможно в такие сроки.

– Все свободны, – коротко сказала Гаазе. – Дипнеру и Маше остаться. Серёгин, ты тоже свободен.

Маша была хорошим компьютерным дизайнером, совершенно не разбиралась в конструкциях, и с ней было легко работать. Мы немного пошептались, и я изложил Ирине Константиновне условия: договор должен быть подписан в течение двух дней, подрядчик – Минмонтажспецстрой, субподрядчик – «Эдлайн», аванс – 70 %, перечислить в течение двух дней.

В своем кабинете Илья Дмитриевич выслушал меня, походил взад-вперед, улыбнулся:

– Я знаю об этом проекте. Вы правильно поступили. Я позвоню Ирине Константиновне – она редкая стерва, но нужно у нее выбивать деньги.

5

Вряд ли когда-нибудь в моей жизни были более напряженные три недели. На мне замыкалось все: разработка чертежей, работа изготовителей, декораторов, светотехников, системы подогрева, электронной системы управления, разработка проекта монтажа. Нужно было предусмотреть каждую мелочь, все расписать по дням и даже часам. И везде проблемы: что-то не учтено, разработанный график понемногу сползает, срывается.

Сама задача была очень непростой. Несущая конструкция часов должна быть малозаметной, но прочной и жесткой. На высоте свыше ста метров ветровые нагрузки увеличиваются почти вдвое, но конструкция должна быть предельно легкой, ведь она будет висеть на стеклянном фасаде, она должна противостоять ветрам, дождям, снегопадам и морозам, не должна покрываться изморозью и обледенением. Ей не позволено дрожать и вибрировать. Громадина диаметром шесть метров должна быть изготовлена с точностью до долей миллиметра и на сумасшедшей высоте совпасть с ранее выполненным креплением. В конструкции должны быть предусмотрены отверстия для заводки проводов и нагревающего кабеля, для крепления всех элементов электронных часов. У меня нет права на ошибку! Решаю, что это будет тор – бублик из нержавеющей трубы диаметром 114 миллиметров. Кто в Москве сможет изготовить такую конструкцию? Отзывается завод «Энергия», что в Королеве. Да, там, где делают ракеты. Но тогда они не делали эти ракеты, огромные пролеты цехов знаменитого завода были пусты и гулки. Рабочим цеха номер три надоело вынужденное безделье, и мы с ними обсуждаем мои торопливые чертежи и эскизы. Я подробно объясняю мои требования, какие размеры необходимо выполнить особенно точно, и на моих глазах за неделю рождается многоглазое чудо, сверкающее серебристым пламенем. Это королевские ребята по своей инициативе сделали электро-полировку.

Самое тяжкое для меня начинается ночью. Закрываю глаза, и перед мысленным взором проносится, прокручивается весь суматошный день: не перечислили деньги за нагревательный кабель, нигде нет троса диаметром 11,5 миллиметров, придется брать трос диаметром 13 миллиметров; заказана машина для доставки конструкции из Королева в центр Москвы, но «бублик» не вписывается ни в какие габариты, для провозки нужно получить специальное разрешение, ГАИ должна на два часа остановить всякое движение по маршруту, а сделать это можно только ночью; на площадке необходимо соорудить тщательно выверенную деревянную постель; там должен дежурить автокран, нужно предусмотреть специальные мягкие стропы для разгрузки, чтобы не повредить, не поцарапать поверхность; научить стропальщиков, как цеплять; ой, забыл проверить болты для крепления. Тяжесть ответственности придавливает, гнетет. Так, нужно отбросить скверные мысли и хорошо отоспаться, завтра – опять туго закрученный день. Еще есть небольшой запас времени, и все еще можно поправить. Получилась хорошая и по-настоящему красивая конструкция, уложился в массу 450 килограмм. По моим кондукторам и по моей разметке на высоте 96,2 метра на фасаде просверлены отверстия для крепления часов. В 4 часа утра просыпаюсь в холодном поту: приснилось, что ошибся с размерами отверстий. Прокручиваю в уме. Нет, все правильно, но жесткость чашек для часов нужно проверить еще раз. Хватит ли прочности болтов крепления? Боже, когда это все закончится?

С утра еду к Владимиру Ильичу Травушу, главному конструктору «СИТИ», просматриваем с ним все мои расчеты, он ободряюще улыбается – все в порядке. По два-три раза на день меня ловит Серёгин – и начинается: «Где конструкции? Как выполняется график? Почему не информируете?» Ему нужно докладывать Гаазе, он трусит и мотает мне и так истрепанные нервы.

Наконец 25 декабря привезли на площадку конструкцию. Мой бригадир монтажников Коля Гапчук все сделал правильно, разгрузил, разложил и собрал. Приезжают Кравцов с Писаревым, и мы любуемся лежащей перед нами на снегу фантастической фигурой. Громадный бублик с ресничками-минутами соревнуется в блеске со свежевыпавшим снегом, вынесенные на тонких трубках круглые плошки-часы подобны глазам инопланетного чудища.

Первый день реальных успехов, но самое главное еще впереди. Приезжают из «Эдлайна» декораторы, светотехники, монтеры, привозят целую машину оборудования, кабелей и проводов. Времени в обрез, и они работают в две смены, на морозе, в тонких перчатках, лишь иногда прерываясь, чтобы отогреть коченеющие руки. А мы с Колей Гапчуком готовимся к монтажу. Громадное, хлипкое и хрупкое полутонное сооружение предстоит вознести на стометровую высоту вдоль стеклянного фасада; там, на высоте, освободить от транспортной рамы и траверсы, выверить с точностью до миллиметра, притянуть болтами к этому стеклянному фасаду, но так, чтобы, не дай господи, не повредить этот самый фасад; не дай господи зацепить, порвать паутину проводов и кабелей, опутавших часы; не дай господи повредить хрупкие пластиковые колпачки, ограждающие светодиоды; не дай господи стукнуть этот фасад при подъеме! И все это зимой, на морозе и наверняка ночью. Цирковые номера под куполом не отрабатываются с такой тщательностью, как мы с Колей отрабатывали эту операцию. В бригаде шестеро украинских хлопцев из Тернополя, приехавших в Россию на заработки, все – асы монтажного дела, отпахавшие со мной больше года, и мы отрабатываем с ними до мелочей все этапы предстоящей работы. Долго и тщательно я подбирал монтажную лебедку. Она должна быть тихоходной, с плавным ходом, с большим барабаном для троса и очень надежной. Нашел такую, но она весит триста пятьдесят килограммов, вручную не поднять, и мы устанавливаем на крыше легкую лебедочку, с ее помощью поднимаем основную и бухту троса – сто сорок метров. Лебедку и отводящие блоки нужно тщательно закрепить и выверить, вывести силовой и управляющий кабели, укрыть от снега, соорудить монтажные люльки, с которых предстоит работать. А лифты на башне еще не работают, и я по четыре-пять раз в день поднимаюсь по лестницам на тридцать четвертый этаж. Восемьсот ступенек вверх – восемьсот ступенек вниз, и снова восемьсот вверх… К вечеру ноги становятся чугунными и подламываются в коленях. Я слышал, что есть такой вид спорта и проводятся соревнования по скоростному подъему на небоскребы. Так вот, после таких тренировок я вполне мог бы…

Наступает двадцать девятое – день штурма высоты. Отгоняем толпу зевак и устанавливаем ограждение. Можно начинать, но нет автокрана. Вчера вечером ругался с механиком: «Кран к девяти, кровь из носу!» И еще – на строительном диалекте. Десять часов, одиннадцать, а крана нет, вышел с базы, а где он? Начинаю понемногу сходить с ума.

– Коля, вот деньги, беги, ищи левака. Нельзя срывать монтаж!

Где там, какой левак может быть в этой сумасшедшей предновогодней городской суете? Кран появляется без двадцати двенадцать – он застрял в пробке где-то на Ярославском шоссе, и уже нет сил материть его.

– Коля, давай вперед!

Гапчук собран и спокоен, он проверяет рации, еще раз инструктирует хлопцев. Я отхожу в сторону, чтобы не сорваться, не вмешаться без толку в дело. Предстоит сложная и четкая совместная работа двух механизмов – автокрана и лебедки на крыше. Вира! Коля работает ювелирно. Вот перевалили через выступающий вперед стеклянный атриум, и гигантский паук медленно-медленно приближается к фасаду. Теперь предстоит еще один цирковой трюк – отстропить, освободить автокран на уровне наклонного стеклянного атриума, покрытого свежим снежком. Там Коля заранее навесил лестницу. Поднимается ветер, мотает, относит в сторону моего паука, пытается хлопнуть им по стеклянному фасаду. На канатных оттяжках повисли, держат его мои хлопцы. Нет, обошлось, Коля Гапчук работает ювелирно, отдавая команды по рации, медленно и плавно подводит конструкцию к фасаду, медленно и плавно мои часы ползут вверх. Монтажники бегают по балконам, перехватывают оттяжки, ведут груз. Десятый этаж, одиннадцатый этаж… тринадцатый… все встало.

– Коля, в чем дело?

– Эдуард Иосифович, нет энергии!

Бегу на подстанцию. Оказывается, какой-то идиот на стройке вздумал что-то подключать на девятом этаже и вырубил электроэнергию. Два часа ищу этого идиота, а он ушел обедать! Уже исчерпаны все мои активы специфического строительного языка. Потеряно время, короткий зимний день сменяется сумерками. Медленно ползут вверх, уменьшаясь в размерах, мои часы. Двадцатый этаж, остановка, монтажники перебрались на балкон следующего этажа. Двадцать первый этаж, двадцать второй… двадцать пятый… тридцатый… остановка.

– Коля, в чем дело?

– Эдуард Иосифович, лебедка не тянет.

– Как не тянет? Лебедка на 600 килограмм, с запасом!

Поднимаемся наверх – снова восемьсот ступенек, – там ужасная картина: стосорокаметровый трос заполнил весь барабан, в несколько слоев, и забил, заклинил лебедку. Вспоминаю, что лебедка рассчитана на трос 11,5, а снабженцы привезли трос 13. Осталось-то всего четыре метра… и это катастрофа. Но у меня есть Коля Гапчук.

– Эдуард Иосифович, будем поднимать ручными талями.

– А тали есть?

– Есть только одна, нужна еще одна для перехвата.

– Садись в мою машину, поехали искать.

Возвращаемся уже поздним вечером, включаем прожектор. Мои хлопцы-монтажники стоят группой, смущенно мнутся:

– Эдуард Иосифович, у нас поезд через два часа.

Они уже почти год не были дома, на новогодние праздники их ждут жены, семьи. Они так долго ждали этого дня.

Для меня это был нокдаун, второй за вечер. Вообще-то в повседневной практике после двух нокдаунов боксера снимают с ринга, но я цеплялся за канаты, пытаясь удержаться на ногах.

– Вот что, хлопцы, – говорю я, – троих из вас я отпускаю, а остающихся, даю слово, отправлю завтра. Знаю, что трудно с билетами, но гарантирую, что достану и отправлю. Вы мне верите?

Ребята совещаются и договариваются, что остаются Микола, Грицко и Михаил. Да и у нас с Гапчуком есть руки.

Полметра подъем на тали, перехват, еще полметра, еще перехват. Немеют руки, глаза слепнут от лучей прожектора. К одиннадцати часам добрались до места. Сумасшедшая мысль: «А вдруг не совпадут крепления? Что тогда?» Но все совпало. Помогаю спустить люльки, отсоединить раму и траверсу, завести и затянуть болты крепления.

– На сегодня все, отбой, заканчиваем завтра утром.

Автобус увозит рабочих, а я, чуть живой, еду домой.

Тридцатое декабря – день удач. Утром опустили траверсу и тали, завели внутрь здания пучки проводов и кабелей. Ничего не разбито, не повреждено. Стою внизу, задрав голову, и не верю, что мы совершили это чудо. Кто-то сильно хлопает меня по плечу, оглядываюсь – Оголь.

– Ну ты, Эдуард, даешь! Не верил, не верил!

– Знай наших, Иван Семёнович!

Подъезжает Серёгин, знакомые строители, вертят головами:

– Слушай, а как ты умудрился это сделать? Они не свалятся нам на голову?

Я посмеиваюсь:

– Полезайте наверх, посмотрите.

На больших черных машинах подъезжают Орджоникидзе, Гаазе, Писарев, пожимают мне руку, благодарят. Илья Дмитриевич доволен, смеется.

– Иосиф Николаевич, я же говорил вам, что школа Минмонтажспецстроя жива и никогда не подводит.

– Харашо, маладцы. А когда загарится?

– За два дня закончим монтаж и наладку, включим вовремя.

Наверху, на тридцать первом этаже, колдует Володя Макаревич. Собирает электрическую схему, прогоняет командо-аппарат, настраивает систему.

А хлопцев я отправил домой, на Украину, только пришлось просить Писарева о помощи: билеты достали через какую-то бронь правительства Москвы.

В предновогодний вечер сажаю в машину жену Люсю, и мы едем смотреть часы. Как только мы подъезжаем, в темноте ночи вспыхивает огненное кольцо, гаснет, и вот по кругу побежали реснички-минуты. Володя прогоняет часы в режиме наладки. На площади перед башней – толпа людей, задранные вверх лица. Отсчитываются последние часы уходящего века, а я стою, опустошенный, и грущу – самому непонятно о чем.

Потом я задавал самому себе вопрос: зачем мне был нужен этот напряг, эта бешеная гонка, эта жизнь на грани срыва? Неужели нельзя жить размеренно и спокойно? И не находил ответа. Больших денег мне это не принесло, славы тоже, да я за этим и не гонюсь. Прежде всего это нужно мне самому. Такие события – яркий фейерверк на сером полотне жизни. Я сам, по своей воле устроил себе этот экзамен и выдержал его. Это была моя вершина, она покорена. Будут у меня и другие вершины.

Я не сноб и не стяжатель лавров, но иногда всплывает в памяти, приятно щекочет мысль, что я оставил после себя следы, за которые не стыдно. Они разбросаны по Москве, и не только по Москве, и можно подойти, постоять, спросить холодный металл:

– Ты помнишь обо мне? Я нарисовал тебя на листе бумаги, я прожил с тобой эпизод моей жизни, я мучился с тобой, и ты мне покорился.

Надменный металл не помнит, но помню я.

Сергей Емельянов

Родился и живет в Москве. Работал в области компьютерной техники. Публикуется с 2020 года. Автор ряда рассказов в различных изданиях. Финалист конкурса «Георгиевская лента». Член Интернационального Союза писателей. Является также финалистом (лауреатом) Лондонской литературной премии 2015–2019 гг.

Я занимался с ней математикой, готовил к сдаче единого государственного экзамена. При знакомстве она сказала, что у нее много имен, но назвала одно – Оксана.

Позже она рассказала, что родилась за Кавказским хребтом, родители – люди древней национальности – назвали ее на своем родном языке ласковым и красивым именем, но оказалось, что слово это по-русски звучит неприлично. Я не обратил на это внимания, мне приходилось сталкиваться с подобным. Я знал весьма уважаемого человека – ветерана войны, награжденного многими орденами и медалями, по паспорту он был Сруль Моисеевич, а в жизни его звали Семёном Михайловичем, и ничего.

Имя Оксана она получила в Москве после того, как сюда перебралась ее семья. В садике, куда ее определили, весь персонал, а за ним и дети звали ее данным при рождении именем, которое на русском звучало неприлично. Она плакала, отказывалась ходить в садик, родители жаловались заведующей, но все напрасно – девочку задразнили. Пришлось перевести ее в другой садик. Родители сразу же предупредили воспитателей, чтобы те не использовали имя, записанное в метрике, а звали девочку Оксаной. Так и повелось: Оксана и Оксана.

С этим именем она ходила в детский сад, а потом и в школу. Время шло, и вот настал момент, когда надо было получать паспорт; никаких проблем с этим не ожидалось: родители давно уже стали гражданами России. Что касается имени, то решили узаконить ее фактическое имя – Оксана, с этим и пошли в милицию.

Читатель, наверное, уже подумал, что дальше он узнает, какие мытарства пришлось претерпеть этой семье, какие наши менты черствые и злые люди. Действительно, подобные истории встречаются и в жизни, и в литературе, что-нибудь похожее можно найти и у Довлатова. Но в действительности в милиции оказались добрые, участливые люди: они сказали, что впишут в паспорт любое новое имя по желанию, и даже дали добрый совет.

Совет этот звучал так. Имя Оксана чаще встречается на Украине, и потому в жизни ее будут считать украинкой. Отношения же у России с Украиной плохие, из-за этого в будущем у нее могут возникнуть неприятности. Было это еще до известных событий в Крыму, но, видимо, наши стражи порядка обладали даром предвидения и чувствовали, куда ветер дует.

Стали обсуждать, какое имя выбрать, чтобы снова не попасть впросак, чтобы было оно и не украинское, и не еврейское, и не русское и так далее. Выбрать нормальное имя оказалось непросто, к каждому народу можно предъявить претензии. Думали, думали и решили выбрать ненашенское, иностранное имя. Так моя ученица получила третье имя – Христина.

Одноклассники ее в школе об этом не знали и продолжали звать ее Оксаной, она не возражала. Но однажды в класс пришел новый учитель. На уроке он вызывал учеников к доске и сказал: «А кто у нас Христина? Попрошу к доске». Делать было нечего, и Оксана вышла. Класс обмер. Как, что, почему? Пришлось объяснять.

Размышляя об этой ситуации, я подумал, что иметь несколько имен – не комильфо. Много имен имеют сомнительные личности – шпионы, уголовники. Вспомнилась мне и такая семейная история. Моя бабушка имела много детей. Так вот, в семье был такой обычай: давать новорожденному имя уже живущего. В семье были две Анны, две Кати. Считалось, что из двоих выживет кто-то один, другого «Господь приберет». Так чаще всего и происходило.

Экзамены Оксана-Христина сдала, в институт поступила. Надеюсь, что никаких проблем с именем больше у нее не будет, а впрочем, как знать. Двадцать первый век только еще набирает ход…

Николай Ивлеев

Родился в 1937 г. Отец погиб в 1941 г.

С матерью выехали в Кузбасс, жили трудно. Окончил техникум и заочно – институт. Никогда не считал благом факт завоевания России большевиками, о чем и писал. Именно по этой причине нигде не публиковали. Овладел онегинской строфой. Первая публикация произошла в 2008 г. на сайте «Стихи. ру». Долгое время ничего не писал, ждал перемен. В 2018 г. в журнале «Союз писателей» опубликовано стихотворение «Из нашей биографии». Публиковался в журнале в течение года, издал книгу «Из нашей биографии». Пробовал участвовать в литературных конкурсах в РФ, но работы не принимали. В 2020 году вступил в ЕТГ и отправил стихи на Лондонский конкурс. Его стихи были приняты в 2020–2021 годах на Лондонский конкурс (https://www.awardslondon.com) в трех номинациях. Решил пока стать поэтом мира, а потом, глядишь, и в России признают.