Текст книги "Пушкин жив"

Полёт блаженства

 
Ах, как хочется сердцу любить,
Чтоб в объятьях твоих просыпаться,
И как хочется счастье дарить,
И любимым глазам улыбаться.
 
 
Побродить по зелёной траве,
Где кузнечик-скрипач так ликует,
Заблудиться в туман-синеве,
Где росою траву он целует.
 
 
Вторя вечно влюблённой весне,
Под зазывные звуки оркестра,
Я усну на любимом плече,
Растворяясь в полёте блаженства.
 
 
Я люблю, я люблю, я люблю —
Повторять те слова не устану,
И с надеждой словечко дарю,
От которого счастлива стану.
 

Не дарите цветов

 
Не дарите цветов, милый друг, не дарите!
Не зовите в сады по весне под луной,
Не шепчите мне слов, нежных слов не шепчите,
Жизнь прошла стороной, и любовь стороной.
 
 
Я сегодня видала… вас с нею… с другою…
Так милы были взгляды, так вздохи легки.
Вы махнули ей вслед на прощанье рукою,
Ну а наши сердца стали вдруг далеки…
 
 
Не дарите надежду, мой друг, не дарите!
Мне грустить не к лицу, но грущу о былом,
Вы нашли своё счастье – его берегите!
Пусть вам птица удачи помашет крылом.
 
 
Не дарите улыбок, и взглядов не надо!
Я прошу вас забыть все дороги ко мне,
Пусть засыплет пути, все пути снегопадом.
Ну а я одиноко грущу в тишине…
 
 
Всё, что было, мой друг, я прошу вас, забудьте!
Наши взгляды и вздохи – дурманящий дым,
Я поверила в сон, в нашу сказку… так будьте
Милосердны ко мне: не кажитесь иным.
 

Как многозначна тишина…

 
Вот так: не знали мы друг друга,
Но есть незримый душам путь —
Вселенной замкнутого круга,
Где встретимся когда-нибудь.
 
 
И вот случайно повстречались,
И, отзвуком на те слова,
Вдруг наши души отозвались
В поэзии! Строка жива!
 
 
Найдя в зеркальном отражении,
Кому действительно нужна,
Влечёт эфира притяжение…
Как многозначна тишина!
 

Разве старость напугает?

 
Разве напугает меня старость?
Да и что года, коль ясен ум?!
Укротите, люди, свою ярость —
Не по делу вздорный гам и шум.
 
 
Ну и пусть приходит, не обижусь,
Я беру всю жизнь, как она есть!
Коль со старостью случайно не увижусь,
Знать, не дожила! Ни мне, ни ей в том честь.
 
 
Ну какая разница, скажите,
Сколько мне сейчас или потом?!
Под подушку узелочек завяжите,
Радость Жизни вижу я во всём!
 
 
Ну и пусть скрипит, пугает болью,
Старостью-нерадостью бранясь:
Жить и радоваться – это ль не раздолье?!
Я умею быть счастливой, не склонясь!
 

Ах, время!

 
Ну что за печали душой овладели?
Ты молод и свеж, и тот бес не в ребро.
Когда под шарманку романсы нам пели,
Слова вились золотом и серебром.
 
 
Не хватит вина заглушить страсть напитком,
Оставьте попытку упрёка в словах,
Пусть кажутся вам эти лозунги пыткой —
Вы пьёте вино на родных берегах.
 
 
Роман с продолжением длится уж вечно…
Полковник! В какой вы попали капкан?
Ах, время! Оно… оно так быстротечно —
В нём стрелки на судьбах танцуют канкан.
 

Альфред Бодров

Родился в 1942 году. Получив высшее педагогическое образование, преподавал в техникумах и колледжах. С 1992 г. работал в СМИ.

Награждён дипломом III степени литературной премии им. А. Пушкина «Русское слово», дипломом «За видный вклад в сохранение традиционных языковых и нравственных ценностей Российского государства» ИД Максима Бурдина и дипломом финалиста литературной премии Интернационального Союза писателей имени героев Советского Союза Егорова, Береста и Кантария в номинации «Художественное слово о войне».

Живёт в г. Хотьково Московской области. Печатается в литературных сборниках и журналах выпускаемых в Москве, Санкт-Петербурге, Волгограде, Новокузнецке, Красноярске, Барнауле, Костроме.

Эджван

Франтик попал к Забориным почти месячным щенком – вместо озлобленного Бемби, который на пятом году жизни стал набрасываться на малыша Азалия.

Он уже хорошо видел, молочные зубы выпали вовремя, появились клыки и крепкие зубы. Заметно подросший, он с любопытством изучал окружающие предметы, новых хозяев, их повадки, прислушиваясь к их интонациям. К первому месяцу своей жизни он вполне сформировался как чёрно-белый пушистый шпиц. Постепенно Франтик по интонациям мог безошибочно улавливать настроение хозяев и их речь.

После похорон вождя в 1953 году в стране через год прокатилась кампания по массовой реабилитации несправедливо осуждённых и расстрелянных граждан. Глава семейства Заборин, добившись реабилитации с третьей попытки, тоже получил право свободного передвижения, его восстановили в политических и гражданских правах. Он мог теперь выбрать любой город для постоянного проживания.

На семейном совете решили никуда не переезжать из города Кутатиси, так как оставлять престарелых родителей супруге Камилле не хотелось. Сюда Николай Сергеевич был сослан, освободившись из заключения ещё до начала войны с нацистской Германией.

После долгих хлопот Заборины въехали в новую комфортабельную квартиру с паркетными полами. Семейная радость отразилась и на Франтике, который весело бегал по комнатам, виляя хвостиком и заигрывая с хозяйским сыном.

Для бесплодной Камиллы Азалий не был родным сыном: когда она вышла замуж за Николая Сергеевича, он уже имел шестилетнего сына от первой жены Азалии, скончавшейся вскоре после возвращения из лагерей. Сына он назвал Азалием в её честь.

Обустроившись и приобретя новую импортную мебель, Заборины устроили семейный праздник в связи с новосельем и окончанием времени политической ссылки главы семейства. На торжественный вечер были приглашены близкие подруги Камиллы и приятели Николая Сергеевича, с которыми он делил пайку хлеба в лагере – это Андрей Германович, Степан Харитонович и Иван Фёдорович.

Андрей Германович переменился в лице при появлении Нины, которую называли «Нинон языкастая». Бледный, он спросил у Николая Сергеевича:

– Ты зачем позвал сюда Нину языкастую?

– Она подруга Камиллы.

– Скажи супруге, чтобы порвала с ней.

– Почему? Они давние подруги.

– Ты разве не знаешь, кто она такая?

– Нет.

– Она сексот, тайный осведомитель.

– Откуда знаешь?

– Я её видел у начальника местного МГБ.

– Сейчас другое время, и МГБ переименовали.

– Сам сказал, что переименовали, но не упразднили, и доносы никуда не ушли. Я сейчас уйду, не хочу за одним столом сидеть с ней, извини.

Проводив гостей, Камилла спросила мужа:

– Почему Андрей так быстро ушёл?

– Сказал, что у него супруга приболела, и он не может оставлять её одну.

– Ладно, сделаю вид, будто поверила. Потом расскажешь, в чём дело.

С уходом Андрея Германовича за столом ничего не изменилось: всем было весело, шутили, рассказывали анекдоты, изощрялись в произнесении забавных тостов, танцевали, пели песни. Душой стола, как обычно, была Нинон языкастая, она взяла в свои руки бразды правления праздничным застольем, и никто не возражал. Камилла была очень довольна своей подругой.

Гости нехотя расходились поздним вечером, возбуждённые и радостные.

Прибирая квартиру, Камилла спросила мужа:

– Николай, Андрею Германовичу что-то у нас не понравилось, и он ушёл так поспешно под благовидным предлогом?

– Он ушёл из-за твоей подруги, Нины языкастой.

– Чем же она ему помешала?

– Он думает, что Нинон тайный осведомитель, слишком много болтает.

– Ты тоже хочешь, чтобы я порвала с ней, но как я могу это сделать? Нас четыре подруги, это значит, что я должна порвать со всеми приятельницами? Тебе мало, что я не работаю, что я полностью превратилась в домохозяйку, посвятив себя домашнему уюту и воспитанию Азалия? Встречи с подругами – это единственная отдушина для меня, когда я могу отвлечься от домашних забот.

Камилла вскоре узнала, что Дора и Валентина порвали с Нинон языкастой. Возмущённая, та буквально вбежала к Камилле и начала с места в карьер рассказывать, как бессовестно с ней поступили приятельницы:

– Ты только подумай, Дора и Валя заявили, будто я у начальника КГБ хожу в любовницах и пишу доносы!.. Лили, его супруга, не может вставать, она просит меня приходить и рассказывать городские новости, этим я её отвлекаю от тяжёлых мыслей. Но я никогда не занималась доносительством, увольте меня!

Франтик, невзлюбивший её с самого начала, слегка тяпнул уходившую гостью за щиколотку, за что получил хороший нагоняй.

Прошло несколько лет. Полуслепой двенадцатилетний Франтик целыми днями бессильно лежал на нижней ступеньке в подъезде, потому что он задыхался в квартире из-за нехватки воздуха. Соседи обходили его, перешагивали через полуживую собаку, ребятишки пытались его подразнить, но он оставался безучастным к окружающему миру. Пищу почти не принимал, только мог себе позволить немного полакать водички.

В один из вечеров какой-то прохожий, увидев Франтика, выстрелил в него из ракетницы. Николай Сергеевич отнёс безжизненное тело пёсика к ближайшим мусорным бачкам на улице поблизости.

Однако Франтик пришёл в себя, с трудом перебрался с одной кучи мусора на другую, оставляя за собой струйку крови. Здесь он нашёл какую-то влагу, чтобы промочить язык. Ни скулить, ни подвывать от боли в животе он не мог.

В полукилометре от этого места находилось троллейбусное депо. Водитель Сандро, припарковав троллейбус, заторопился домой по случаю возвращения супруги из роддома с младенцем Шотиком. Он остановился возле мусорных бачков, почувствовав, будто кто-то на него смотрит с мольбой о помощи.

Сандро присмотрелся и заметил какое-то тёмное пятно, которое, как показалось, слегка двигалось. Водитель подумал, что это кем-то брошенный ребёнок, и направился к нему. Подойдя ближе, он увидел истекающего кровью пёсика.

Будучи добросердечным по характеру, Сандро не мог оставить животное в беспомощном состоянии и принёс его домой.

Детишки обрадовались собачке. Они стали звать её Эджваном. Уход и ласка сделали своё дело: пёсик с новым именем Эджван встал на ноги, то есть на лапки. Он теперь легко откликался на новую, непривычную кличку.

Евгений Браверман

Родился в 1948 году в небольшом шахтерском городке, что на краю Донбасса. Там же окончил школу, энергетический техникум и Ждановский металлургический институт. По специальности – инженер-электрик.

Двадцать лет проработал в г. Нижневартовске, в нефтегазовом комплексе Ханты-Мансийского автономного округа. С 1999 года живет в Израиле.

Автор шести поэтических сборников (два из них литературные пародии). Пробовал себя в литературных переводах авторов союзных республик бывшего СССР. Соавтор многочисленных коллективных литературных альманахов, изданных в Германии, Израиле, Украине и Грузии, а также российских: печатался в Москве, Екатеринбурге, Тюмени, Туле, Костроме и Нижневартовске.

Евгений Михайлович – член Союза русскоязычных писателей Израиля и Международной Гильдии Писателей (Германия). Дипломант международных конкурсов «Барабан Страдивари» в Болгарии и «Русский стиль» в Израиле.

Всё те же мы…

 
Всё те же мы: нам целый мир чужбина…
 

А. С. Пушкин

 
«Всё те же мы: нам целый мир чужбина…»
Я эти строки понял лишь тогда,
Когда, порвав с Отчизной пуповину,
Покинул Родину на долгие года.
 
 
Скитался я по разным континентам
И быстро понял истину одну:
Нам здесь не рады – рады диссидентам,
Клевещущим на бывшую страну.
 
 
Наш Пушкин был, поверьте мне, провидцем —
Еще тогда он знал наверняка,
Что скифские, с раскосым глазом лица
Для Запада как тряпка для быка.
 
 
Он прав вполне: «Нам целый мир чужбина…»
Мы только здесь, в Отечестве, нужны,
Мы связаны единой пуповиной —
Ему служить с достоинством должны.
 
 
И повторюсь его же я строкáми:
«Друзья мои, прекрасен наш союз…»
Пока мы славим Родину стихами,
Ей не страшны ни немец, ни француз!
 

Аленький цветочек

 
…Любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем…
 

А. С. Пушкин

 
В оранжерее лиц ты – аленький цветок,
Мне дорог и любим твой нежный завиток,
Он дужкою очков прикован у виска…
О, как болит в груди заблудшая душа!
 
 
Тебе любить, страдать – всё это впереди
(Не скрыться никому от собственной судьбы).
А мне пора давно о вечном размышлять,
Разбитые носы у внуков врачевать.
 
 
Но человек не стар, пока внутри весна,
Он молод, коль в груди болит его душа,
И я любовью сыт, поверь, не буду впрок,
Пока волнует кровь хоть чей-то завиток…
 

Чудо Самотлора

 
Средь болот в сибирский холод,
Где Югорская земля,
Начинала этот город
Строить молодость моя.
Я вот этими ногами
В новогоднюю пургу
Вдоль Оби, за буерами
Тóрил первую лыжню.
 
 
А вокруг леса белели
Неземною красотой,
Здесь январские метели
Подружили нас с тобой —
Нижневартовск первозданный,
Две-три улочки пешком,
Двухэтажный, деревянный,
Весь укутанный снежком.
 
 
Помню первые маёвки,
Старый в клубе патефон,
И времянки, и лежнёвки,
Сваебои и бетон.
Комсомольские бригады,
Молодежь, вахтовики
Возводили эстакады
Всем законам вопреки.
 
 
Возводили здесь заводы,
Добывали нефть и газ,
И легли трубопроводы
В Уренгой и Лангепас.
И разросся из слободки
Чудо-город на Оби,
Где «московские» высотки
Нам дарили москвичи…
 
 
Это чудо Самотлора —
Нашей юности причал,
Наша гордость и опора,
Прошлой жизни идеал…
 

12.01.1982 г.

Прощай, Нижневартовск…

 
Прощай, Нижневартовск, мой город-герой!
Сегодня навек расстаюсь я с тобой.
Былые химеры, мечты и печаль —
Все это ушло в предрассветную даль.
Я вниз, из окна самолета гляжу
На эти болота, озера, тайгу,
На Обь, что петляет послушной змеей —
Теперь я для них совершенно чужой.
И вы, если честно, чужие уже:
Другие проспекты, и лица не те,
Окончен задор комсомольских времен,
Осталось лишь несколько славных имен.
Куда ни посмотришь – с хитринкой глаза,
И смуглая кожа, и речь уж не та,
А вон и хиджаб, он меня поразил —
О Ближний Восток, ты и здесь наследил…
А где же вы были лет сорок назад,
Когда мы теряли надежных ребят,
Когда наши «Татры» с песком, словно в бой,
Рвались к Самотлору суровой зимой?
Когда мы машины на «зимниках» жгли,
Чтоб наши друзья нас живыми нашли,
Когда собирали к брусочку брусок,
Чтоб после построить добротный балок?..
Теперь небоскребы повсюду стоят,
В них селят из южных республик ребят,
Желаю я им много радостных лет…
Да вот лишь друзей моих здесь больше нет!
 

14.08.2015 г.

Вчерашний день на даче

 
Вчерашний день чудесен,
Вчерашний день – как праздник!
Как много в сердце песен,
Когда душой проказник.
В разгаре бабье лето,
И солнце пригревает —
Оно уже с рассвета
Лучами нас ласкает.
Приветливы соседи,
Неспешны разговоры,
И женщины как леди,
И мы как мушкетеры…
Сегодня всё иначе —
Сегодня дождь и слякоть,
Не прибрано на даче,
И хочется заплакать.
Свирепые собаки,
Соседи-крохоборы,
И женщины все «бяки»,
И мы не мушкетеры.
И речка, что у бора,
С утра была печальной,
И ветер с косогора
Дул явно ненормально…
 
 
Гляжу в окно тоскливо
На сумрачные дали:
Природа здесь правдива,
А люди вот – едва ли…
 

Невезуха…

 
Издохла лошадь у ворот,
И канарейка сдохла в клетке,
И мой любимый Васька-кот
Повесился в саду на ветке.
Забор от старости упал,
Рассохлась старая телега,
Пожаром «съеден» был амбар,
И вся зима была без снега.
 
 
И мой беременный живот
Не помещался в телогрейке,
Как будто там сидел койот,
А не младенец в тюбетейке.
И чтоб ребенка прогулять,
Я выхожу с сумой и с палкой,
Ведь я заботливая мать,
Врожденная провинциалка.
 
 
И сидя в парке на скамье,
Прошу людей за Христа ради:
«Подайте корку хлеба мне…»
И подошли ребята сзади.
Мне обернуться нету сил,
Отставила в сторонку клюку,
«И кто-то камень положил
В мою протянутую руку…»
 

Весна идет!

 
Весна идет, весна поет,
Ручьи набухли, словно почки,
И мой облезлый кот орет
В предчувствии веселой ночки.
Он резво мчится на чердак —
Спешит вступить в кошачий брак.
 
 
И куст жасмина под окном,
Что был зимой поломан вьюгой,
Прикинувшись сухим бревном,
На самом деле был хитрюгой —
Он быстро ото сна воспрял
И ветки к небу приподнял.
 
 
А дворники? Они дворы
Метут с несвойственным задором,
И гвалт беспечной детворы
Звучит воинственным мажором.
Весна – веселый бузотер —
Готовит праздничный убор.
 
 
И март уже наверняка,
Согретый солнышком, проснулся,
Амур-шалун исподтишка
Меня стрелой своей коснулся…
А не сходить ли в ресторан
И новый завести роман?
 

Пейзажное

 
Весна проснулась и поет,
И моль гоняется за молью —
То валенки под ванной жрет,
То шубу пробует соболью.
И тараканы у ведра
Вчерашний мусор доедают
(Что жить осталось до утра
Они еще, увы, не знают).
 
 
А комары! А комары!
Как «мессершмитты» разлетались,
Без всякой ложной суеты
Их самки яростно кусались.
Сосед, законченный дебил,
«Жигуль» свой завести пытался,
А двор дыханье затаил —
Всё ждал и весело смеялся.
 
 
Подъезд – пещерная дыра,
Где лампы гаснут регулярно,
Где дети с пивом до утра
Общаются «высокопарно».
И жизнь полночная кипит
В лохмотьях сорванной шпалеры…
Ну а поэт? Поэт творит,
«Прикованный к веслу галеры».
 

Спасибо, Господи!

 
Спасибо, Господи, за всё, что я умею,
За то, что я имел и не имею,
За дар мой, что сулит мне наказанье,
За знания о Божьем мирозданье.
 
 
Спасибо, Господи, за мать мою с отцом,
За дом родительский, что с каменным крыльцом,
За внуков и детей благодарю —
Я им любовь свою через тебя дарю.
 
 
Спасибо, Господи, за зимние метели,
За русские березки и за ели,
За пальмы и за солнечное море,
Где белый парус реет на просторе.
 
 
Спасибо, Господи, за радости и страхи,
За вздохи под луной, за «охи», «ахи»,
За боль душевную, за радость бытия,
За то, что жизнь прожил, надеюсь, я не зря…
 

Зимняя хандра

 
Ох уж, этот камин возле кресел-качалок,
Когда ночь за окном и густой снегопад,
Когда весь небосвод словно поле фиалок,
Когда черного кофе не забыт аромат.
 
 
В этот миг ты поймешь – жизнь мудра и прекрасна,
Тишина и покой, звезды, снег и луна…
Я уверен, что жил на Земле не напрасно,
Ну а если не так, не моя в том вина.
 
 
И я знаю, друзья, что ночные печали
Растворятся в ночи, лишь сирень расцветет,
И задуют опять там, в Провансе, мистрали,
И с весною хандра потихоньку пройдет.
 

Когда…

 
Когда приходит осень невзначай,
А лето и зима вдвойне короче,
Не радует, как прежде, месяц май,
И не прельщает южный город Сочи.
 
 
Когда мигают в лужах фонари,
А пьяный ветер листья обрывает,
Не спится что-то ночью – хоть умри, —
И утро нам надежд не оставляет.
 
 
Когда сгорает жизнь твоя дотла,
И ты глядишь безвольно в чрево бездны,
То поздно бить уже в колокола —
Твои желанья, друг мой, бестелесны.
 
 
Когда потомки будут зачищать
Со временем кладбищенские кости,
Поверьте мне, я буду очень рад
Освободить им место на погосте…
 

Внуку

 
Ты когда-нибудь вспомнишь дожди
И волшебные чудо-метели,
И большие ладони мои,
Что качали тебя в колыбели.
Вспомнишь то, как со мною вдвоем,
Повинуясь вечернему свету,
 
 
Мы листали семейный альбом
С фото тех, кто давно канул в Лету.
Я прощу все проказы твои,
Потрепав твои волосы малость.
…От моей негасимой любви
Милый внук – это всё, что осталось!
 

Старею…

 
Старею: друзей уже стал забывать,
С которыми вместе бродили по свету,
Ушли в небеса и отец мой, и мать,
И что-то в душе моей кануло в Лету.
Всё то, что когда-то болело в груди,
Ушло на потом, в безвозвратные дали.
Мы многих по жизни теряли в пути
И много на этом пути повидали.
 
 
Старею: болит в пояснице спина,
И не разрешить мне былые дилеммы…
Но вот молодая красотка прошла —
И вмиг позабыты больничные темы.
И вмиг стал светлее и радостней день,
И разом ушли все дневные печали,
И пахнет, как прежде, сиренью сирень,
И вновь пламенеют незримые дали!..
 

Не готов еще я…

 
Дни текут за днями снегопадом талым,
На стене, на кухне, ходики идут,
В зеркало гляжусь я путником усталым,
И меня, я слышу, с улицы зовут.
 
 
Я ли это?.. Я ли?.. Мучает изжога,
Старый, весь в морщинках, и в глазах печаль,
И таится где-то за спиной тревога,
И морозит, словно на дворе февраль,
 
 
Ну а там, за дверью, средь берез и елок,
Солнце греет землю, ведь повсюду май,
И клубится пылью старый наш проселок —
Это разгулялся ветер-шалопай.
 
 
Отодвинув штору, я гляжу наружу —
Там стоят и спорят жизнь и смерть моя.
Ах, весна-злодейка, не тревожь мне душу!
Не готов еще я в дальние края…
 

Ольга Волкова

Родилась в 1988 году в Москве, живёт там и поныне.

Стихи издавались в сборнике серии «Библиотека современной поэзии», общероссийском сборнике «Звездопад», в альманахах «Чувства без границ», «Спутник», «Литературная Евразия» «Российский колокол», сборнике «Живая песня. Антология русского шансона и городского романса», сборниках сайта «Стихи. ру». Публиковалась также в периодических изданиях – газете «Красный уралец» и литературном журнале «Мост».

Основная страница на сайте «Стихи. ру»: https://stihi.ru/ avtor/16101988

Лён-Иван

 
Сиротой, Иван,
Уродился ты:
Ни отца-то нет,
И ни матери.
 
 
Твоё имечко
Ветер дал тебе,
Да и кликали
Не тебя тогда.
 
 
Твоя матушка —
Мать сыра земля,
А твой батюшка —
Дождик частенький,
 
 
Любый братец твой —
Ясно солнышко,
А сестра твоя —
Холодна луна.
 
 
И зовут тебя
Люди кратко: Лён.
На поклон к тебе
Ходят осенью.
 
 
У тебя глаза —
Будто божий день,
Славный Лён-Иван
Синеглазенький.
 
 
У других парней
Нету глаз таких,
Нет таких волос —
Тонких, шёлковых.
 
 
Только зла судьба
К сиротинушке,
С долею худшею
Да смиреннейшей.
 
 
Никому Иван
Худа не желал,
А его пришли
С ног валить долой.
 
 
Для того ль блистал
Ночью месяц-серп,
Чтобы днём с тобой
Поквитаться смог?
 
 
И тебя потом
В воду кинули,
И потом ещё
Били палкою,
 
 
Исчесали весь
Да измучили,
Не жалел никто
Невиновного!
 
 
А ты кротким был,
Зла не помнящим,
За жестокость ты
Отплатил добром,
 
 
И одел ты их,
Накормил ты всех,
И детей своих
Дал мучителям!
 
 
И зачем же, Лён,
Уродился ты
Малым зёрнышком
Во сырой земле,
 
 
Раз тебе потом
Белым саваном,
Не воскреснув, лечь
В землю сызнова?