Текст книги "Кавказцы или Подвиги и жизнь замечательных лиц, действовавших на Кавказе. Книга I, том 1-2"

Таким образом, Племянников весьма благовременно подоспел, с своим корпусом, к левому флангу неприятельскому, где было четвертое отделение турецкаго лагеря, укреплением превосходившее остальные три: шанцы, батареи, глубокие рвы и самая утесистая гора, на которой эти укрепления были построены, заграждали к нему доступ.

Войска корпуса Племянников, преодолев все трудности, под выстрелами своих батарей, выдерживая огонь орудий неприятельских, отразили многократныя нападения на свой фронт при восхождении на гору и принудили турок, покинув не снятый лагерь, весь обоз и пушки, ретироваться. Но турки покушались сопротивляться даже и тогда, когда наши были уже в ретраншаменте, так что у Племянникова продолжалась еще пальба, когда в остальных частях армии огонь уже был прекращен, потому что граф Румянцов, опрокинув правый фланг и средину неприятеля, принудил его, покинув лагерь, также спасаться бегством.

Сверх прославившихся примерным мужеством генералов, командовавших отдельными корпусами, Племянникова, князя Репнина и Боура, в списке чинов, которые довольно отличили себя в этом деле своими поступками и неустрашимостью против неприятеля, стояли генерал-майоры Замятин и Гротенгельм, бригадир Гудович, генерал-майор Потемкин, бригадир Ржевский, подполковники граф Воронцов, князь Меншиков и несколько других, впоследствии громких, имен, как-то: Кутузов, Михельсон, Ферзен, Ласси и проч.

Гудович был награжден орденом Св. Георгия 3-го класса. Этот же орден, только за полгода пред тем установленный, получили: 1-го класса – Румянцов, 2-го – Племянников, Репнин и Боур, и 3-го – генерал-майоры: Вейсман, Замятин, Гротенгельм, Потемкин, князь Трубецкой и бригадир Ржевский, и 4-й степени – 9 штаб-офицеров.

Верховный визирь с ужасом узнал в Исакчи о происшедшем под Ларгою, но не уныл духом; напротив, он поставил войскам своим на вид, что поражение их неверными было ниспослано свыше, за несоблюдение ими военнаго порядка и за сопротивление подчиниться правилам военнаго искусства, которые доставили русским столь блистательную победу и обещал отмстить поражение в первом сражении. Ровно чрез две недели после Ларгской битвы, сражение последовало, и опять увенчало славою Румянцова и доставило случай к отличию Гудовича.

Главнокомандовавший, стоявший на реке Сальче с главными силами, узнав о движении неприятеля и опасаясь за дивизию князя Репнина и авангард генерала Боура, которые стояли влево от Кагула, 17-го июля, выступил к ним навстречу.

Армия наша имела провианту только до 21-го числа, потому граф Румянцов, для лучшаго подкрепления и прикрытия транспортов с ним, послал генерал-майора Глебова – с 5-ю полками тяжелой кавалерии, графа Подгоричани – с 3-мя гусарскими полками, Потемкина – с 4-мя баталионами гренадер, и Гудовича – с двумя тысячами пехоты, составленными из всех пикетов армии, с 6-ю штаб-офицерами и 15-ю пушками[34]34
  Журнал действий армей Ее Императорскаго Величества 1770 года под 17-м июля. Гудович в своей Записке это относит к 19-му числу.


[Закрыть].

Во время этой командировки, Гудович, получив известие, что хан крымский послан, со всеми своими ордами[35]35
  Гудович полагал численность их в 37,000 человек.


[Закрыть], зайти в тыл армии нашей, подвинулся было, с своим деташаментом, к реке Зальче, куда приближался и генерал-майор Глебов (у котораго он не был в команде), с пятью эскадронами карабинер. 20-го числа подошел к Гудовичу, по другую сторону реки Зальчи, и хан со всеми ордами. Но как наш герой, – по его словам, – имел положение авантажное, на высотах, то неприятель и не смел в тот день переправляться, а пускал только стрелы по пикетам.

Гигантский план верховнаго визиря Халил-Бее, перешедшаго Дунай, близ восточнаго берега озера Кагула, состоял в том, чтобы уничтожить малочисленную армию Румянцова, пробраться к Хотину, присоединить к своим полчищам конфедератов и перенесть театр войны правым крылом в Россию, а левым в Польшу. 20-го июля турки заняли лагерь на левой стороне устья Кагула, впадающаго в Дунай, между тем как крымский хан Каплан-Гирей стоял за рекою Ялтухом.

Всяк может представить легко себе, – говорит официальное известие о войне[36]36
  Журнал действий армей Ее Императорскаго Величества 1770 года, под 18 и 19 июля.


[Закрыть],– в каком критическом положении была, по этим обстоятельствам, армия: пропитание войску давали последние уже крохи; визирь, со сто пятьюдесятью тысячами, был в лице, а хан, со ста тысячами, облегал спину и все провиантские транспорты. Великаго духу надобно было, чтобы выйти только из этих трудностей; но наша армия, – по тому же выражению, – нашла его в своем предводителе, который умел оную опасность обратить в величайшую славу.

Имея под ружьем не более семнадцати тысяч человек, но дознавши в это лето не раз мужество предводительствуемых им войск, граф Румянцов решился расторгуть приготовленныя на нас сети, упредительною, с своей стороны, атакою неприятельской великочисленной армии. Полный успех увенчал такую решимость.

Мы говорим о победе Кагульской, 21-го июля. Кто не слыхал о ней? Гудович не имел чести прямо в ней участвовать, хотя и славно в ней вспомоществовал армии.

При наступлении ночи 20-го июля, Гудович получил повеление от главнокомандовавшаго, подвинуться к армии, прикрыть оставленные обозы и не допустить хана крымскаго атаковать нас в тыл, во время нападения главных сил.

Поэтому наш герой, стоявший без лагеря, поспешно, но тихим самым образом двинулся к армии и, на рассвете, остановился верстах в двух от обоза, где и занял надлежащую позицию. Хан крымский, проспавши, – по словам Гудовича, – это его удаление, и услыша канонаду, отправил татар, как к обозу, так и в тыл армии. Но Гудович, испросив у генерал-майора Глебова три эскадрона карабинер, атаковал татар, опрокинул их пушечными и ружейными выстрелами, и не допустил напасть на тыл армии, от которой, постепенно приближаясь, во время наибольшаго разгара битвы, находился не далее трех верст.

По одержании этой победы, – одной из блистательнейших, доставившей Румянцову фельдмаршальский жезл и поставившей имя его наряду с первыми полководцами века, – Гудович провел еще день недалеко от вагенбурга. По прибытии же его к армии, главнокомандовавший изъявил ему свою благодарность[37]37
  В Журнале военных действий армей Ее Императорскаго Величества 1770 года, под 24-м июля, сказано, что граф Румянцов свидетельствовал свое удовольствие и благодарение предводителю корпуса, посланнаго навстречу транспорту, генерал-майору Глебову; так как и прочим командирам, под его начальством бывшим, графу Подгоричани, Потемкину, князю Трубецкому и Гудовичу за то, что «они под своею стражою сохранили пропитание армии, и отразили усильныя стремления хана крымскаго, который, во время атаки нашей на визирскую армию, искал схватить наш тыл и разбить обозы».


[Закрыть], с сожалением, что, в его отсутствие, бригада, им командуемая, понесла великий урон в людях, а особенно Астраханский полк, на который было первое и главное стремление неприятельских далкалычей, сражавшихся с одними пистолетами и саблями. Астраханский полк, ходивший в штыки, потерял одними убитыми 340 чел. самых лучших людей[38]38
  Записка Гудовича. Журнал военных действий армей Ее Императорскаго Величества 1770 года, под 21-м июля, показывает, во всей армии нижних чинов убитых: унтер-офицеров и капралов 6, барабанщиков и флейтщиков 5, кирасир и карабинер 19, гусар 6, гренадер 15, мушкатер 286, полевой артиллерии 5, полковых артиллерийских служителей 3, фурлейтов и погонщиков 3, донских казаков 2, всего триста пятьдесят три; без вести пропавших рядовых 9, фурлейтов 2, и раненых 550 человек, в том числе мушкатеров 207.


[Закрыть]. За свой подвиг Гудович получил Высочайшее благоволение.

Ужас, наведенный на турок блистательною победою, был так велик, что вслед за нею, Репнин, 26-го июля, овладел, без всякаго сопротивления, Измаилом, а потом, 21-го августа, Килиею; но, что еще важнее, буджацкие татары объявили себя независимыми от Порты.

В половине августа главнокомандовавший отправил Гудовича, с одними разбитыми его астраханцами, на Прут, к Фальче, для укомплектования полка[39]39
  Так говорит сам Гудович в своей записке. Но, по Журналу военных действий армей Ее Императорскаго Величества, 1770 года, под 17-м августа, прямо говорится о поступлении Астраханскаго полка в корпус графа Брюса.


[Закрыть].

Вслед за тем, граф Румянцов получил известие, что турецкий паша, с 6,000, остановился по сю сторону Серета, в селе Брашешти, ожидая остальнаго своего войска, за ним следовавшаго, и что неприятель забирает всех христиан и намерен напасть на Яссы. Это известие, вместе с желанием приготовить меры к занятию всего пространства от Прута до Ольты, – чего до того времени сделать нельзя было, – равно как и в исполнение требований графа Панина, осаждавшаго Бендеры, о подкреплении его, на случай неудачи в предпринимаемом им штурме, побудило генерал-фельдмаршала отрядить от армии генерал-поручика графа Брюса[40]40
  Граф Яков Александрович, впоследствии бывший главнокомандовавшим в С.-Петербурге и скончавшийся в 1791 году, в чине генерал-аншефа.


[Закрыть], со второю дивизиею, состоявшею из 5-ти пехотных полков: Перваго Московскаго, Астраханскаго, Бутырскаго, Муромскаго и четвертаго гренадерскаго. Походу этого корпуса предназначены две главныя цели, взаимное преимущество которых могло определить только время и будущия обстоятельства; именно: Брюс мог служить подкреплением Второй армии, если бы то понадобилось, и быть употребленным для выбития неприятеля от Серета, при покушении турок на разорение Молдавии. На случай последняго обстоятельства, как наиболее требовавшаго осторожности, предписано генерал-поручику идти к Фалче, принять в свою команду как находившагося там полковника Каковинскаго, так и полки пехотные Низовский и Белозерский и карабинерный Рижский, следовавшие в Роман, под начальством полковника Броуна, и распространять поиск и бдение на ту сторону Серета. Этот пост предписано вверить в команду генерал-майору Глебову. Если бы, сверх ожидания, неприятель старался пройти в Молдавию, то, оставив при Фалче один баталион, граф Брюс, с прочими войсками, должен был встретить турок и не допустить до впадения в княжество.

По просьбе графа Брюса, генерал-фельдмаршал назначил Гудовича командовать у него бригадою.

Вскоре обнаружилась необходимость исполнить второе предназначение корпуса: турецкия войска, собранныя у Браилова и Фокшан, угрожали впадением в Молдавию, и граф Румянцов, 31-го августа, повелел графу Брюсу переправиться, при Фалче, чрез Прут и следовать к местечку Текучу, лежащему на реке Барладе, а деташамент генерал-майора Глебова подвинуть к Лунка-Марк и, неприметным образом, расположить его в самой оконечности гор и лесов, где начинается уже плоскость.

Такое обостороннее движение по Серету главнокомандовавший предопределил с намерением, чтобы граф Брюс, показавшись к этой реке, упражнял своим видом неприятеля, находившаяся в Фокшанах, а генерал-майор Глебов, в то же время, обойдя по другому берегу, внезапно атаковал турок с той стороны, откуда они не могли ожидать на себя нападения.

Граф Брюс, 1-го сентября, перешел чрез Прут и занял Фокшаны. Наши легкия войска имели в окрестностях этого города несколько схваток с турками, которые побежали к Браилову.

Вслед за тем, граф Брюс занемог и принужден был оставить команду, а Гудович, как старший, повел корпус к Серету и, при урочище Максимены, по понтонным мостам, переправился на правый берег этой реки. Чрез два дня сюда также пришел с войсками генерал-майор Глебов и, по приказанию главнокомандовавшаго, принял начальство над корпусом за Прутом.

Глебов 26-го сентября пришел под Браилов и обложил крепость, насколько позволяли силы, потому что в корпусе находилось не более 5,000 человек. Осада продолжалась ровно месяц, и во все это время Гудович находился, по очереди, в сделанных апрошах, и отражал сильныя неприятельския вылазки. Замечательнейшее из его действий было следующее:

4-го октября, неприятель, усилившись перевезенными из-за Дуная свежими войсками, сделал, после большой канонады, вылазку, по обыкновению, с великим криком и стремлением. Для прикрытия батарей находился тогда 4-й гренадерский полк и Муромский баталион; а Белозерский стоял в резерве. По первому признаку нападения, Глебов послал на подкрепление к нашим Гудовича с 1-м Московским полком и другим баталионом Белозерскаго. Когда наш герой прибыл на место, неприятель уже сражался с гренадерским полком, удержавшим первое нападение. Приметив, что турки покушаются зайти влево ложемента, он тотчас отправил: полковника Бороздина с полком встретить их, опрокинуть и, если возможно, вместе с ними, ворваться в город; полковника Тальцина, с командою – прямо в лицо неприятелю, а полковника Ушакова – вправо; наконец, секунд-майора Люиза с половиною баталиона – сикурсировать левый фланг по берегу, куда также отправлены: полковник Салтыков – как бригадный командир, и полковник Броун с Низовским полком.

Все это было исполнено с твердостию духа и поспешностию. Неприятель бросился назад, с таким же стремлением, с каким прежде наступал, и, под прикрытием картечнаго и ружейнаго огня с крепости, вскакал в свои палисады. Наши не успели ворваться в крепость, хотя полковники и многие подчиненные им офицеры с неизреченною храбростию старались это сделать, не щадя крови и жизни. Неприятель, от наших перекрестных картечных выстрелов, ружейнаго огня и штыков, понес большой урон.

В то же время конница турецкая сделала вылазку, в числе 1000 человек, с намерением ударить в тыл нашей пехоте, но также отбита нашею кавалериею.

Глебов, отдавая справедливость отличившимся в этом деле, первым из них поименовывал Гудовича, который, с отменною твердостию духа и благоразумием, распоряжался до его прибытия к месту сражения[41]41
  Рапорт генерал-майора Глебова к графу Румянцову, помещенный в Журнале военных действий армей Ее Императорскаго Величества 1770 года, под 8-м октября.


[Закрыть].

Гарнизон вообще сопротивлялся мужественно, будучи сильно подкрепляем вспомогательными войсками из крепости Мачина. В ночи на 24-е октября сделан был приступ, в котором участвовал и Гудович. Одна из четырех атаковавших колонн перешла было палисадированный ретраншамент и приставила уже к стене лестницы, но, без содействия прочих колонн, потерявших почти всех своих начальников, должна была уступить чрезвычайным усилиям турок, и ретироваться, вместе с другими, в свои траншеи.

Неудача этого штурма, потеря на нем: убитыми 491 и ранеными 1340 человек[42]42
  Рапорт генерал-майора Глебова главнокомандовавшему, в Журнале военных действий армей Ее Императорскаго Величества 1770 года, под 26-м октября; по Записке Гудовича мы потеряли 1,800 человек.


[Закрыть], из небольшаго и до того числа войск, и прибывшая к неприятелю помощь, в 6000 человек, когда у нас число людей оставалось крайне недостаточным для продол. жени. я осады, – все это побудило Глебова, по общему совету бригадных командиров, отойти к урочищу Максименам, при впадении реки Буга в Серет, и таможидатьд альнейшагоповеления.

Отправленныя к Бухаресту войска, под начальством Каковинскаго, услышав об отступлении наших из-под Браилова, также остановились в своем походе. Главнокомандовавший, убежденный в необходимости удержать до конца кампании приобретенную русскими поверхность, усилил генерала Глебова и приказал ему непременно пойти вновь к Браилову.

В то же время, для усиления отряда Каковинскаго, граф Румянцов отправил новый деташамент и команду над всем соединенным корпусом поручил Гудовичу, предписав ему идти прямо на державшагося в Валахии неприятеля и овладеть Бухарестом[43]43
  Журнал военных действий армей Ее Императорскаго Величества в 1770 году, под 1-м ноября; в Записке Гудовича сказано, что он отряжен на другой день после штурма Браилова.


[Закрыть].

Под этим городом стояло 8,000 турок, которыми начальствовал сераскир.

Войско, порученное Гудовичу, состояло из участвовавших в штурме Глебова двух гренадерских баталионов и Ашперонскаго пехотнаго полка, в малом комплекте, Ахтырскаго гусарскаго полка, имевшаго только до полутораста человек на конях, двух полков донских казачьих, в том числе Иловайскаго, – бывшаго после Донским атаманом. Присоединенный к этим силам прежний деташамент полковника Каковинскаго состоял из трех баталионов пехоты, с пушками, двух донских казачьих полков и несколько худо вооруженных арнаутов.

Гудович двинулся в Валахию поспешно, форсированными маршами, без растагов, имея весьма мало провианта: не было возможности отпускать сухарей более трех четвертей фунта на человека; но, этот недостаток в хлебе отчасти дополнялся мясом из скота, взятаго на пути.

Показывая пример к перенесению трудностей, наш герой разделял скудную пищу наравне с солдатами, довольствуясь и сам ежедневно несколькими сухарями.

Подойдя к Ялолицы, Гудович в одном крепком монастыре поместил обоз и больных, под прикрытием донскаго полка Иловайскаго, а перейдя реку, на левом берегу, в небольшом тет-де-поне оставил 50 человек пехоты. Двинувшись далее, он, не доходя 20-ти верст от Бухареста, предпринял лично рекогносцировку, которую открыл дефиле, находившуюся в пяти верстах от тогдашняго расположения лагеря. В ту же ночь это дефиле было занято баталионом пехоты с пушками, а рано поутру, 14-го ноября, и сам Гудович, с остальными войсками, прошел ущелье. Ожидая нападения, он все остальныя повозки обоза, находившияся еще при полках, расположил вагенбургом в двух верстах вправо от дороги, столь скрытно, что не только неприятелю, но и своим не было известно, где они находятся.

Отряд налегке выступил к Бухаресту и едва успел отойти две версты от дефиле, как был встречен турками, в намерении препятствовать авангарду войти в лес, простиравшийся верст на 10 по дороге и оканчивавшийся версты за 4 от Бухареста. Гудович построил три густые колонны: первую из баталиона полковника Толстова, вторую – из Апшеронскаго полка и Муромскаго баталиона под командою полковника Колюбакина, а третью – из Тенгинскаго и Сборнаго полка под начальством полковника Каковин – скаго, и велел им двинуться последовательно одна за другою. Турки пользовались каждою встречавшеюся поляною и вступали в дело с нашими легкими войсками; но всегда прогоняемы были пехотою и, наконец, лишившись нескольких десятков людей и потеряв два знамени, поспешно покинули лес.

Как скоро наши вышли из лесу, Гудович тотчас отправил подполковника Толстова с его баталионом и двумя единорогами и пушкою, при капитане Караулове, для занятия высоты, с которой открывался мост и за ним лагерь неприятельский, расположенный по другую сторону реки. Турки начали немедленно пальбу из шести небольших пушек и старались зажечь мост. Гудович приказал: капитану Караулову, – оставаясь на высоте, – стараться сбить неприятельския орудия; подполковнику Толстову – с его баталионом идти прямо на мост и атаковать его; полковнику Колюбакину – с своею пехотою двинуться вправо подле леса лощиною и, перейдя плотину, напасть сбоку, а полковнику Каковинскому – построясь, прикрывать нашу батарею и подкреплять подполковника Толстова. Неприятель увидел эти распоряжения, и как несколько бомб, брошенных капитаном Карауловым, попало в средину его конницы, побежал опрометью, вправо от города, по Журжинской дороге. Посланная за бегущими конная наша партия не могла их догнать, по причине изнурения лошадей и испорченнаго моста. Это способствовало и спасению неприятельских пушек.

Гудович немедленно отправил в Бухарест полковника Колюбакина с двумя баталионами гренадер, чтобы занять там крепкие монастыри, командующие городом, а сам, с баталионом подполковника Калипанова, двинулся к монастырю Вакарешт, при котором неприятель имел свой лагерь и сенные амбары; но турки не дождались наших и в этом крепком месте зажгли сено и ушли. Гудович, пройдя город, расположился лагерем.

Турок под Бухарестом находилось, по объявлению пленных, до 5,000 человек с 9-ю пушками; ими предводительствовал паша Ромели-Валиси. Урон неприятеля был значителен, в плен же взято только 6 человек. С нашей стороны убит 1 арнаут и ранены 1 обер-офицер и 5 нижних чинов.

Трофееми победителей были 4 знамени и 2 пушки. В Бухаресте найдены также неприятельские магазины, весьма тогда нужные для продовольствия корпуса: 7,000 четвертей хорошей пшеничной муки, 2,000 четвертей пшеничных сухарей и 3,000 четвертей ячменя[44]44
  Это количество провианта показывается Гудовичем в Записке о своей службе; но в рапорте его Румянцеву, помещенном в Журнале военных действий армей Ее Императорскаго Величества 1770 года, под 19-м ноября, упоминается только об около 5,000 четвертях.


[Закрыть].

Бухарестские жители, которых турки рубили и в самый день прихода Гудовича, приняли наше войско с неслыханною радостию и восклицаниями. Господарь же ушел с неприятелем и забрал с собою бояр.

Наш герой, при этом случае, свидетельствовал о мужестве и храбрости полковников Каковинскаго, Колюбакина и Пищеви-ча, подполковников Толстова – особенно отличившагося – и Калипанова; капитанов Шидловскаго, Петра Кутузова иВрангеля, квартирмейстера Рославцова, и отменных и храбрых наездников: арнаутскаго поручика Антонова, – который, будучи ранен, всегда был из первых; кизлярских дворян двух братьев Иванов Горичев, из которых один заколол байрактора ивзял знамя; Абрама Богданова, сотничьяго сына Ивана Процевича, также овладевшаго знаменем, и войсковаго товарища Скаржинскаго.

За этот блистательный подвиг Гудович, по реляции генерал-фельдмаршала, награжден был, 4-го декабря 1770 года, чином генерал-майора, по старшинству, в комплект, состоявший тогда по армии в 51-м генерал-майоре.

Около половины декабря месяца, расположив корпус по квартирам, Гудович созвал валахских бояр, удалившихся от турок, в Трансильванию и учредил Диван.

Вслед за тем генерал-фельдмаршал, уведомив нашего героя, что как его корпус, так и еще несколько полков, с двумя генерал-майорами – бароном де-Молино и Гротенгельмом, были им вверены в команду генерал-аншефа Олица[45]45
  Петр Иванович Олиц, товарищ Румянцова во время Семилетней войны, раненый на Цорндорфском сражении и в битве при Франкфурте, участвовал в победах Задунайскаго над турками и, как скоро увидим, скончался в Бухаресте на руках нашего героя. Он назван, без сомнения, от опечаток, в биографиях Гудовича: в Энциклопедическом Лексиконе Плюшара (XV, 217) – Олшером, а в Военно-Энциклопедическом Лексиконе (I изд., IV, 526) – Оллюром.


[Закрыть], который должен был расположиться на зиму в Валахии, пригласил Ивана Васильевича, сдав начальство, приехать к себе в Яссы, для получения некоторых личных наставлений.

Отдавая справедливость воинским его доблестям, граф Румянцов, в течение десяти суток, проведенных Гудовичем в Яссах, снабдил его наставлениями и, около половины января 1771 года, отправил обратно, для донесения словесно Олицу о своем желании, чтобы до начатия кампании крепость Журжа была схвачена. Наш генерал успешно исполнил поручение и снова вступил в командование прежнею бригадою. Но Олиц медлил в действиях, а между тем турки, усилясь и в Рущуке и в Журже, выходили оттуда и беспокоили Валахию. Наконец, 15-го февраля[46]46
  Рапорт Олица к графу Румянцову, от 21-го февраля помещенный в Журнале военных действий армей Ее Императорскаго Величества в 1771 голу, под 2-м марта. Гудович в своей Записке относит это выступление к самому началу февраля.


[Закрыть], генерал-аншеф, со всею дивизиею, выступил в поход, и 18-го того же месяца приблизился к Журже.

Крепость состояла тогда из двух ретраншаментов, из которых каждый обоими флангами примыкал к Дунаю. Передний, окружавший предместье, имел до четырех верст протяжения; внутренний, составлявший собственно крепость, простирался версты на полторы.

Часть гарнизона вышла навстречу русским; но была опрокинута передовыми войсками, и крепость тотчас обложили. Сделаны были малыя апроши, в которых поставлены войска, при одном из трех генерал-майоров, находившихся при корпусе, чередовавшихся в этом между собою. Гудович, во время своей очереди, рекогносцировав примечательно ретраншамент и, по смене из апроши, представил генерал-аншефу свое мнение, «что, как время настоит холодое и зимнее, в провианте полки имеют недостаток, осадная артиллерия заключается только в четырех орудиях: двух осьмнадцатифунтовых и двух двадцатичетырех, – то необходимо, для воспрепятствования неприятелю усилиться свежими войсками с другой стороны Дуная, взять крепость штурмом тремя колоннами» и изложил самый план нападения[47]47
  Записка Гудовича об его службе. В рапорте Олица графу Румянцову от 26-го февраля 1771 года, помещенном в Журнале военных действий армей Ее Императорскаго Величества 1771 года, под 2-м марта, об этом не упоминается.


[Закрыть]. Олиц одобрил это мнение и, разделив дивизию свою на три колонны, поручил первую, на правом фланге – генерал-майору де-Молино, вторую, на левом – генерал-майору Гротенгельму, а среднюю, как младшему, – Гудовичу. На 21-е февраля[48]48
  Рапорт Олица графу Румянцову, помещенный в Журнале военных действий армей Ее Императорскаго Величества 1771 года, под 2-м марта; в Записке Гудовича это отнесено к ночи с 19-го на 20-е число.


[Закрыть] ночью предпринят был штурм. Генерал-аншеф, по причине болезни, сам на нем не присутствовал. При приближении к валу, не доходя до рва, де-Молино и Гротенгельм были тяжело ранены; но Гудович, с своею колонною, успел перелезть чрез вал и поражал впереди себя неприятеля. Турки, державшиеся еще по флангам, узнав об этом, стремглав ретировались к мосту, за которым находился большой укрепленный замок. Тогда и прочия войска начали примыкать к Гудовичу, который, сделавшись уже начальником всех трех колонн, сильно наступал на противников; некоторые турки метались в Дунай, где и утопали. Построивши поспешно войска за овладенным большим ретраншаментом, наш герой, сознавая невозможность держаться там днем, под ядрами крепости, старался немедленно ложировать войска во рву ретраншамента. До света были сделаны, по глубине рва и высоте вала, несколько банкетов, чтобы из верхняго иметь возможность поражать неприятеля, в случае его покушения. Эго заставило турок прислать парламентера, просить перемирия, которое генерал-аншеф и заключил на три дня. Пользуясь этим временем, Гудович, по ночам, успел сделать брешь-батарею против самаго замка, в расстоянии менее ста саженей от его стен, скрытую небольшими домиками, впереди находившимися, и две батареи по флангам, из полевых орудий, отчасти видныя неприятелю, и похоронил наших убитых между валом и крепостию. При истечении срока перемирия, неприятель просил еще отсрочки, но Гудович отправился сам в лагерь к генерал-аншефу, и убедил его не соглашаться, донося, что надеется, своими батарееми, принудить турок сдать укрепленный большой замок, лежащий на острову, за рукавом Дуная. По апробации этого представления и по окончании перемирия, наш герой открыл огонь: с брешь-батарей из осадных пушек – стрелял сперва ядрами, которые и повалили прикрывавшия ее небольшия деревянныя крышки, а потом – ядрами и чугунными картечами; а с фланговых же батарей – из единорогов – метал бомбы, которыми и взорваны были заряды, приготовленные неприятелем к его орудиям.

Несколько часов продолжалась канонада. Наконец, устрашенный гарнизон выставил белое знамя, кричал, что сдается, и прислал чиновника для переговоров. Крепость взята на капитуляцию, с тем, что турецкия войска должны были немедленно очистить ее и удалиться, взяв только собственное свое оружие, но без знамен и прочего[49]49
  Мы изложили этот штурм так, как говорит о нем Гудович в Записке о своей службе. Но, Олиц, в рапорте графу Румянцову, от 26-го февраля 1771 года, помешенном в Журнале военных действий армей Ее Императорскаго Величества в 1771 году, под 2-м марта, хотя и называл, голословно, в списке отличившихся – Гудовича, вместе с графом Салтыковым, главным виновником победы, не говорил вовсе о действиях нашего герою. Именно, вот слово в слово напечатанное в Журнале: «На 21-е штурмовали наши тот последний ретраншамент, и не смотря на сильную неприятельскую канонаду и упорное сопротивление, также на необычайную глубину рва и ненастливую погоду, завладели оным. Сие сражение продолжалось более трех часов, и остаток неприятельских сил ушел в замок и поднял мост. По завладении, таким образом, города, неприятель стрелял весь следующий день из замка по оному, без малейшаго нам урона, а наши сделали между тем против него батарею на пистолетный выстрел. Генерал Олиц посылал в замок с требованием о сдаче онаго на договор, и турки упросили сперва сроку на сутки, а потом хотели, чтоб оный продолжен был еще пять дней; но генерал Олиц велел тогда стрелять с батарей по замку и сделать тотчас другую на правом нашем фланге, чтоб действием ее отрезать у них мост. Турки, увидя гибельное свое состояние, выслали сказать, что намерены сдаться; почему и учинен с ними о сем договор и наши заняли замок.


[Закрыть]. Сорок пять пушек[50]50
  Так показано в Записке Гудовича и в Биографии Генералиссимусов и Генерал-Фельдмаршалов (III, 15). В рапортах Олица, помещенных в Журнале военных действий армей Ее Императорскаго Величества в 1771 году, говорится: под 2-м марта, – о 62-х медных пушках и двух мортирах; под 7-м марта – еще о двух орудиях, и под 13-м марта – сверх того о 20-ти пушках (в том числе 4-х чугунных), которые все были закрыты камнями и, таким образом, всего о 82-х пушках и 4-х мортирах. Военно-Энциклопедический Лексикон (2 изд., т. У, стр. 494) и Словарь достопамятных людей (II, 169) показывают, что взято 64 орудия.


[Закрыть] и 18 знамен, между которыми одно городское, достались победителям.

По объявлению пленных и самых отпущенных на договор начальников, бывшее в городе турецкое войско состояло из 10,000 человек, из которых 2,000 человек находились в замке. Убито их при взятии города до 4,000, и великое множество, бросаясь в море, для избежания плена, потонуло, и только самое малое число успело уйти в замок. У нас убито штаб– и обер-офицеров 6 и нижних чинов 173; ранены 2 генерал-майора, 24 штаб– и обер-офицеров и 794 нижних чинов.

Генерал Олиц похвалял бывших при нем генерал-майоров: де-Молино – за «порядочное его до получения раны предводительство», Гротенгельма – как участника в этой победе; князя Трубецкаго – бывшаго при нем дежурным и способствовавшая ему в этом успехе; Гудовича и бригадира графа Салтыкова – «как главных виновников одержанной победы»; полковников: Колюбакина – который первый, с секунд-майором Ребиндером и капитаном Аплечеевым, вскочил в ров и перешел ретраншамент, подавая пример своим подчиненным; графа ди-Натали – «много ж в том усердствовавшая»; подполковника Толстова и премиер-майора Любимова – которые были также первыми из вступивших в ретраншамент, подавали к тому пример солдатам, находились постоянно перед колоннами и своими руками поражали неприятеля; премиер-майоров: предводительствовавшаго особливою колонною Аршеневскаго и командовавшаго баталионом – князя Гагарина, как храбрых и мужественных офицеров, из которых последний и ранен в обе ноги; волонтера поручика графа Салтыкова, бывшаго самопроизвольно на штурме, отличившагося храбростию и контуженнаго; капитана артиллерии Караулова – как виновника завладения замком; артиллерии поручика Лопатина – как «искуснаго в своем ремесле офицера»; инженернаго поручика Фере, подпоручиков: Густава Кнорринга и Ивана Колюбакина, прапорщика Федора Буксгевдена, – всех четверых, как показывавших путь колоннам и безотлучно при них в сражении находившихся; наконец, он рекомендовал еще: волонтеров двух братьев, кизлярских дворян Иванов Горичев, которые при многих случаях и при Журже с лучшими турецкими наездниками сражались и их побивали, донских казачьих полковников: Янова и Поздеева, содержавших передовые посты и многократно с неприятелем сражавшихся, на них и при Журже, с отличною храбростию[51]51
  Мы постоянно при каждой победе, одержанной лицом, котораго жизнеописание представляем, поименовываем, если только возможно, наиболее отличившихся участников в ней, в убеждении, что этим способствуем прославлению достойных воинов, воздаем должное их памяти. Реляции и описания за прежния войны мало кому доступны и еще менее читаются. Напоминая их в «Кавказцах», мы знакомим потомков с доблестию предков и надеемся, что заслужим за это от многих Русское спасибо.


[Закрыть].

С известием о победе и с ключами города Журжи отправлен был к Императрице генерал-майор князь Трубецкой.

Гудович за этот подвиг получил, в августе 1771 года, орден св. Анны, который тогда не имел степеней.

Оставив в Журже гарнизон в 600 человек, под командою майора Гензеля, Гудович, по приказанию Олица, который, по болезни, уехал в Бухарест, выступил 26-го февраля из крепости и 1-го марта прибыл в столицу Валахии.

Вскоре после того Олиц, чувствуя приближение смерти, призвал Гудовича и поручил ему команду над всеми войсками, там находившимися. Наш герой представлял, что в корпусе был старее его генерал-майор Глебов; но, генерал-аншеф ответил, что старший может отъехать, а он должен исполнить приказание[52]52
  Так говорит Гудович в Записке о своей службе. В Журнале военных действий армей Ее Императорскаго Величества в 1771 году, под 4-м апреля, об этом сказано: «поелику старшие по нем (Олице) генералы: Глебов болен, а Молино и Гротенгельм еще не вылечились от полученных ими под Журжею ран».


[Закрыть]. Поэтому Гудович вступил в командование, а Олиц чрез несколько дней, 7-го апреля, умер.

В начале того же месяца, наш герой вывел войска в лагерь, и пошел с ними, весьма малокомплектными, вперед, чрез реку Аргис, и оттуда, скрытными маршами, двинулся к Журже. Расположив дивизию лагерем около крепости, в скрытном месте, сам Гудович, видя на той стороне Дуная собиравшияся турецкия войска, посетил Журжу и дал наставление коменданту, майору Гензелю, – имевшему на три месяца провианта и великое число снарядов, держаться до последняго человека. Потом, по повелению фельдмаршала, он пошел с дивизиею, также скрытным маршем, к реке Ольте, на соединение с корпусом, бывшим в Краиове, под командою генерал-майора Потемкина, – впоследствии Светлейшаго князя и фельдмаршала, чтобы, по переправе на левый берег реки Ольты, «стараться схватить крепость Турно и исторгнуть из рук у неприятеля способы, усилившись тут, вседневно безпокоить наши тамошние посты».

Когда соединение это совершилось, то генерал-майор Потемкин, как старший, принял команду, хотя Гудович и продолжал получать еще прямо по дивизии, от фельдмаршала, приказания. В самое это время, в начале мая, возвратился в армию генерал-поручик князь Репнин[53]53
  Николай Васильевич.


[Закрыть], впоследствии бывший также генерал-фельдмаршалом, – и граф Румянцов поручил ему начальство над всеми войсками, находившимися в Валахии. Новый командир прибыл в Бухарест 20-го мая, а 25-го нашел корпуса Гудовича и Потемкина соединенными под Турною.

На другой день князь Репнин сделал большую схватку с неприятелем, чтобы осмотреть крепость и оборонявшия ее войска; последних показалось ему тысяч до пяти, а первая была такого же рода, как Браилов, лежала под Никопольскими пушками и под самою Никопольскою горою, где Дунай очень узок и берег неприятеля столь высок, сколь наш низок и плоск. Такия неполезныя для нас обстоятельства, равно как и приготовленная турками оборона, требовали предпринять формальную осаду, которую, в тогдашнем положении корпусов, вести не было возможности. Это склонило князя Репнина отойти из-под Турно.

В тот же день к вечеру, 26-го числа, он получил уведомление, что неприятель сделал сильное впадение на нашу сторону Дуная, при деревне Слободзеи, несколько выше Журжи. Оставив Потемкина под Турною, сам князь Репнин двинулся на помощь к Журже форсированными маршами с частию войск, состоявших под командою Гудовича. Наш герой, только пред этим был назначен в корпус при генерал-фельдмарша-ле, но, ожидая скораго дела с неприятелем и зная положение тамошних мест, по просьбе князя Репнина, остался при нем, до освобождения Журжи. Как ни поспешно шли наши на помощь, – сделав в четыре перехода слишком 120 верст, – но не могли спасти осажденных. В семи верстах не доходя до Журжи, они узнали, что трусливый[54]54
  Выражение Гудовича.


[Закрыть] комендант, майор Гензель, без всякой причины, сдал неприятелю крепость на капитуляцию, получив дозволение выступить с гарнизоном в Бухарест. Не зная еще об этом поступке, наши встретили тысячи три турецкой конницы, атаковали их и обратили в бегство. От взятаго при этом пленнаго и от нашего офицера, присланнаго из Журжинскаго гарнизона, князь Репнин узнал, что в крепости до 12,000 турок. Имея при себе только Рижский карабинерный и Ахтырский гусарский полки, – в которых состояло не более трехсот человек, и имея пехотные полки и баталионы также в великом некомплекте, по непополнении в течении двух лет армии, беспрерывно сражавшейся, он признал невозможным атаковать крепость. Решено было отступить к Бухаресту.