Текст книги "Чёрный снег: война и дети"

Григорий Набатов
Ленинградская девочка Зина Портнова
Очерк

Комсомольцы-подпольщики сходились обычно возле тринадцатиметрового маяка, окружённого осинником и березняком, в полукилометре от деревни Ушалы. С востока сюда тянулось большое болото. Тропинка прямо по болоту вела к маяку.

Наблюдатели заметили, как незнакомая девочка свернула с дороги на эту тропинку. Предупредили секретаря комитета комсомола Фрузу Зенькову. Та улыбнулась.

– Это Зина Портнова. Мне говорил о ней связной райкома. Пришла-таки…

Члены комитета, не знавшие ничего про Зину, отнеслись к ней вначале немного настороженно.

«Будет мне с ней мороки», – подумала секретарь комитета, разглядывая маленькую девочку с косичками. Она попросила Зину рассказать о себе.

– Я из Ленинграда, – тихо сказала девочка.

Зина Портнова

– Приехала на каникулы и вот застряла. У кого? У бабушки, в Зуях… – Она взглянула на ребят вопросительно. – Вы знаете мою бабушку? Ефросинья Ивановна Яблокова…

Фруза, сдерживая улыбку, кивнула: «Знаем, мол, знаем, говори…»

– А училась я, – продолжала Зина, – в 385-й школе. За Нарвской заставой. Перешла в восьмой класс… – она замолчала, вспоминая о чем-то, и глаза её вдруг помрачнели. – Да, зачем я пришла?.. Вы думаете, что я маленькая и ничего не вижу, не понимаю… Ошибаетесь! Я всё вижу. И понимаю. Всё-всё…

Она рассказала, что видела, как фашисты ограбили соседа, бывшего колхозного бригадира Евчука. Вышвырнули через окно одежду, обувь, бельё. Дочка Евчука Шурка хотела кое-что спрятать. Грабители схватили её, втолкнули в машину и увезли.

– И меня могут так. Ни за что.

И ещё рассказала она про то, как гитлеровцы убили её дядю – Василия Гавриловича Езовитова. Он был обходчиком железнодорожного пути. Его убил немецкий ефрейтор, ударив сзади по голове тесаком.

На глазах у девочки выступили слёзы, когда заговорила о военнопленных.

– В Оболь пригнали из деревни Плиговна-Спасская четырёх красноармейцев. У них нашли по куску хлеба. «Кто дал?» – допытывались солдаты в чёрных мундирах, эсэсовцы. Красноармейцы молчали. Их били резиновыми палками, а они молчали. А потом в овраге расстреляли…

Закончила Зина рассказ неожиданной фразой:

– Фашисты убивают, а я хочу жить… Ужас как хочу!

– Все равно как? – вскинула Фруза брови.

– Нет, как до войны. Только ещё лучше. И никаких фашистов! Как я их ненавижу!..

До войны отец работал на Кировском заводе, мать тоже работала. Зина училась. Младшая сестрёнка вот-вот должна была пойти в школу. Дома, на Балтийской, всегда было людно, весело. По вечерам собирались папины товарищи, рассказывали про заводские дела и про Гражданскую войну. А по воскресеньям Зина устраивала дома кукольный театр для всех малышей из своего дома.

И вот фашисты нарушили всё!..

«Где теперь радость, счастливая жизнь?! В Ленинграде блокада, город… Рвутся бомбы, снаряды….

Зина подумала об этом и медленно проглотила горький комочек, подкатившийся к горлу. Ведь в осаждённом Ленинграде остались папа и мама.

Зеньковой понравилась эта девочка, её решимость. «Вот скажи такой, что сделать, и она не остановится ни перед чем».

И всё-таки Фруза не спешила.

– Это хорошо, что ты пришла к нам, – сказала секретарь комитета. – Одной рукой, сама знаю, узла не завяжешь. Но… нынче время знаешь какое? Промахнёшься – голова с плеч! И товарищей под удар поставишь… Может, придётся жизнью рисковать.

– Знаю.

– Ну, а если… Если попадёшься. Будут бить, пытать…

– И об этом думала. Поверишь, ночью не засыпала. Всё думала, думала. И вот пришла… Я же пионерка.

– Дай ей задание, – заступился за девочку кто-то из членов комитета. – Испытай!

Поначалу комитет поручил ей распространять листовки и газеты.

Зина работала в паре с другим подпольщиком – Женей Езовитовым. Они умудрялись приклеивать листовки на самых видных и людных местах.

Женя был на голову выше Зины. Он шутя называл её «сестричкой-невеличкой». А она прозвала его «братом-великаном». Работали они дружно.

Как-то раз они отправились по заданию комитета в деревню Зуи разносить по хатам газеты, доставленные накануне связными из партизанского отряда. И каково было удивление секретаря комитета, когда она неожиданно встретила их вечером в другой деревне – Мостище.

– Почему вы здесь? – спросила Фруза.

Зина выпалила залпом:

– А мы уже всё сделали.

Глаза у девочки светились гордостью.

– Как вас встретили в Зуях?

– Очень хорошо, – ответила Зина и почему-то замялась.

– Что такое? – тревожно взглянула на неё Зенькова. – Говори.

– Заходим мы к леснику Василию Кузьмичу. Поздоровались. Поговорили о том, о сём. Выбрала я подходящую минуту, протягиваю ему газету. Он прочёл название и вернул, усмехнувшись: «Меня, дочка, агитировать не надо. Я грамотный. Ребята уже позаботились». И достаёт из-за иконы газету «Звезда». Показывает нам. «Сходи-ка лучше к Трофиму Селезневу, к бывшему бригадиру, в Мостище».

– И вы пошли?

– Конечно! Раз тебе дали задание, так действуй до конца.

– А что было у Селезнёва?

– Дали мы ему газету. Он прочёл вполголоса набранную крупным шрифтом строку «Смерть немецким оккупантам!» и обомлел. «Вот это да! Спасибо! – сказал он. – Сам прочитаю и другим надёжным людям дам почитать».

Зину приняли в подпольную организацию.

Вскоре ей дали новое задание – узнать численность войск в местном гарнизоне. Действовать она должна была не одна, а вместе с Ильёй Езовитовым, братом Жени – смелым и озорным мальчишкой.

– Узнать, какие стоят части, можно, если подслушать разговоры по радиотелефону, – предложил Илья.

– А как подслушать? – полюбопытствовала Зина.

– Это я беру на себя, – сказал Илья. – В нашей избе помещается полевая радиостанция и телефон. В сенях лежат дрова. Я часто туда наведываюсь – за дровами. Ежели приноровиться да не зевать, кое-что можно узнать. Но вот как установить, сколько солдат? О таких вещах военные по телефону не болтают.

– Знаешь, Илья, это я узнаю.

– Каким путём?

Зина озорно подмигнула:

– На площади в поселке торфозавода два раза в неделю проводятся строевые занятия. Видел? Сгоняют почти всех солдат гарнизона. Вот я и сосчитаю.

– Идея, Зинка! – сразу загорелся Илья.

Так они и поступили.

Собрав нужные данные, Зина и Илья в назначенное время отправились в урочище. Перешли деревянный мост через речку, впадающую в Оболь, и, пройдя немного берегом, очутились на месте. Нашли высокую берёзу – условное место встречи со связным партизанского отряда.

– Ну, Илюша, взбирайся наверх, – скомандовала Зина. – Я тут подежурю.

Через несколько минут с вершины дерева раздался звонкий голос:

– Смотри, здесь большое гнездо!

Это был пароль.

– Не трогай, хлопец, гнезда. Я сейчас полезу к тебе, – ответил незнакомый голос.

Ветви кустов раздвинулись, и показался круглолицый мужчина с бородой.

– Что, заждались?

Зина по локоть запустила руку в карман юбчонки и вытащила бумажку, сложенную вчетверо.

– Для начала неплохо, – сказал связной, медленно прочитав донесение. – Данные интересные. Только почерк вот неразборчивый. Будто курица набродила… Кто писал?

– Я писала, – тихо призналась Зина, виновато опустив глаза. – Спешила…

– Пиши, девочка, яснее. Нам некогда разгадывать твои ребусы… Ну, бывайте здоровы! Тороплюсь. Привет товарищам!

Связной исчез так же внезапно, как и появился.

Когда Зина набралась опыта подпольной работы, комитет решил доверить ей очень сложное и опасное поручение.

Неподалёку от Оболи, в посёлке торфозавода, расположилась офицерская школа. Сюда съезжались на переподготовку из-под Ленинграда, Новгорода, Смоленска и Орла артиллеристы и танкисты фашистской армии. В Оболи от них просто не стало житья. Увешанные крестами и медалями, они были уверены, что им всё дозволено: насилие, разбой, грабёж.

Юные подпольщики Оболи задумали «наградить» фашистов новым крестом, только не железным, которым награждал Гитлер, а другим… берёзовым!

Зину устроили на работу в офицерскую столовую. Первое время Зина приходила домой совершенно обессиленная, едва добиралась до кровати. Шли недели, и девочка начала привыкать. Ей казалось, что спина уже не так ноет, как раньше, да и руки стали проворнее.

Немцам приглянулась русская девочка с косичками. Ей одной разрешали входить на кухню. Она носила воду, дрова. Зина готова была тащить на кухню любые тяжести, лишь бы очутиться поближе к пищевым котлам, куда её пока не подпускали повара.

В этот день девочка заменяла заболевшую судомойку. Это облегчило ей доступ к котлам с пищей. Но шеф-повар и его помощник зорко за ней присматривали. Зине даже казалось, что они догадываются о её намерениях и поэтому торчат всё время на кухне.

До завтрака сделать ничего не удалось. Зина с нетерпением ждала, когда начнётся закладка в котлы продуктов на обед.

В зале официантки накрывали столы к обеду, расставляли цветы, раскладывали на столах приборы. Несколько раз подходили они к Зине за чистыми тарелками. По лицу Зины они догадывались, что дело плохо. Надо её выручать. Но как? Вызвать главного повара в зал – это верный способ. Надо только придумать подходящий повод.

Начался обед. Офицеры занимали места за столиками. Вдруг за одним из столиков поднялся шум. Очкастый офицер, ковыряясь вилкой в тарелке, спрашивал у Нины Давыдовой:

– Вас ист дас? Что это такое?

– Бифштекс, господин обер-лейтенант.

– Врёшь, каналья! – обругал её офицер. – Это подошва!..

– А при чём тут я? – со слезами в голосе спрашивала официантка. – За пищу, господин обер-лейтенант, отвечает главный повар. Я не виновата, что он пережарил…

– Позови шеф-повара! – потребовал офицер.

Ноги Нины ещё никогда не бегали так быстро, как сейчас. Несколько мгновений – и шеф-повар предстал перед оберлейтенантом.

Зина осталась наедине с помощником главного повара, мешковатым и малоподвижным ефрейтором Кранке. Покуда оберлейтенант распекал шеф-повара, Кранке вертелся у плиты, где жарились котлеты.

– Эй, клейне медхен, – услышала вдруг Зина голос ефрейтора. – Дрова! Принеси дрова, шнеллер!..

«Вот он… момент. Не упустить. Не опоздать», – шептала про себя девочка, устремившись с охапкой дров к котлам.

Покамест повар, согнувшись, накладывал в топку поленья, Зина успела всыпать в котел ядовитый порошок.

Спустя два дня на военном кладбище вблизи Оболи хоронили более ста офицеров!

У гитлеровцев не было прямых улик против Зины. Боясь ответственности, шеф-повар и его помощник утверждали на следствии, что они и на пушечный выстрел не подпускали к пищевым котлам девочку, заменявшую судомойку.

Чтобы уберечь Зину от возможного ареста, подпольщики переправили её ночью к партизанам в лес.

В партизанском отряде Зина стала разведчицей. Она научилась метко стрелять из трофейного оружия, захваченного у гитлеровцев. Ходила добывать сведения о численности вражеских гарнизонов в местечко Улла и в деревню Леоново. Несколько раз девочку отправляли для связи и в Оболь, где активно действовали юные подпольщики: то взорвали водокачку, то подожгли склады со льном и продовольствием, то пустили под откос воинский эшелон с бомбами и снарядами.

Фашисты были уверены, что листовки, газеты, взрывы и поджоги – это дело рук партизан, скрывавшихся в Шашанском лесу. Бросали в лес карателей. Солдаты прочёсывали лес, но никого не находили: кто-то вовремя предупреждал партизан, и те перебирались в другое место – поглубже, в недоступную топь.

А в Оболи по-прежнему продолжались взрывы и поджоги.

«Кто же нам вредит?» – ломали голову офицеры службы безопасности. Они никак не могли предположить, что в этом замешаны дети, вчерашние ученики Обольской средней школы, разгуливающие по улицам с измазанными черникой и земляникой физиономиями.

Два года юные подпольщики вели тайную войну против фашистов. Тщетно гитлеровцы старались напасть на их след, пока им не помог в этом провокатор – бывший ученик Обольской школы Михаил Гречухин, дезертировавший из Красной Армии.

Он выдал гестапо двенадцать участников подпольной организации!

Прошло несколько месяцев, и командование партизанского отряда послало Зину становить связь с оставшимися в живых подпольщиками.

Возвращаясь обратно, Зина угодила в засаду.

Её привели к начальнику Обольской полиции Экерту.

– Кто такая?

– Мария Козлова. Работница кирпичного завода.

– Так, так… Мария Козлова.

Экерт вышел на минуту, оставив Зину наедине с часовым. И тут же вернулся. За ним шагал Гречухин.

Предатель с наглой улыбкой спросил:

– А, Зинаида Портнова! Давно ты переменила фамилию?

Так он выдал Зину.

В тюрьме её жестоко пытали. Старались узнать, кто её товарищи по подполью, но она молчала. Ничего не добившись, полиция передала её на расправу гестаповцам.

Допрос вёл сам начальник капитан Краузе, сутулый немец с большой головой и узким морщинистым лбом.

Когда к нему в кабинет ввели Портнову, гестаповец изумлённо уставился на неё. Он не ожидал увидеть… девочку с косичками! «Ну, это же совсем ребёнок!» – отметил про себя Краузе.

– Садись.

Зина села, ничем не выдавая своего волнения. Она быстрым взглядом окинула просторный, уютно обставленный кабинет, железные решетки на окнах, плотно обитые двери. «Отсюда, пожалуй, не убежишь».

Фашист решил прикинуться ласковым и добрым.

– Фрейлен нужно молоко, масло, белый хлеб, шоколад… Фрейлен любит шоколадные конфеты?

Зина молчала. Краузе не топал ногами, делал вид, что не замечает её упорного молчания. Улыбаясь, обещал свободу.

– Так, так, не желайш сказать… Нитшево…

Он приказал отвести её не в тюрьму, а в комнату, находившуюся здесь же, в здании гестапо.

Ей принесли обед, белый хлеб, конфеты.

На следующий день утром Зину Портнову снова вызвали к капитану.

Направляясь на допрос, она почувствовала, как тоскливо сжалось сердце.

Следователю в тюрьме она не отвечала – он бил, и каждый удар ожесточал её. Но этот не бьёт. Прикидывается ласковым.

«Не поддавайся!» – сказала себе Зина.

С подчёркнутой вежливостью Краузе осведомился, как она себя чувствует в новой обстановке.

– Это все мельочи, – сказал он, не дождавшись её ответа. – Один небольшой услюга – и ты идёшь домой. Скажи, кто твой товарищ, твой руководители?

Переждав минуту, гестаповец продолжал:

– Ты, конечно, сделаешь нам услюга. Да? И мы не будем в дольгу… Я знаю, в Петербурге, ну, по-вашему, в Ленинграде, у тебя есть мама, папа. Хочешь, мы везём тебя к ним. Это теперь наш город. Говори…

Краузе курил сигарету, опираясь рукой на подлокотник кресла, курил медленно, будто нехотя выпуская дым. Он не сомневался в успехе: «Девочка должна заговорить».

А Зина молчала. Она хорошо знала, что Ленинград не отдали фашистам, что её город борется и победит.

За окнами шумел осенний ветер. И скоро шум перерос в грохот. По улице шли фашистские танки.

Капитан, подойдя к окну, отдёрнул занавеску.

– Смотри, какие мы сильные! – гестаповец произнёс это тоном победителя.

Зина молчала.

Тогда капитан изменил тактику допроса и перешёл от уговоров к угрозам. Он вытащил из кобуры пистолет, повертел его в руках и положил на стол. Зина взглянула на пистолет…

– Ну-с, фрейлейн, – капитан снова поднял, словно взвешивая, пистолет. – Здесь есть маленький патрон. Одна пуля может поставить точку в нашем споре и в твоей жизни. Разве не так? Тебе не жалко жизни?

Краузе опять положил пистолет на стол.

Прошло несколько минут.

– Ну, я жду. Чего ты молчишь?.. Подойди ближе.

Зина приблизилась.

– Я уверен, Портнова, – зашептал он, – что ты не коммунист, не комсомолька.

– Ошибаетесь, господин палач! – впервые за всё время допроса выкрикнула Зина. – Я была пионеркой. Сейчас – комсомолка.

Лицо гестаповца передёрнулось, ноздри побелели. Он размахнулся и ударил девочку. Зина упала, стукнувшись головой о стенку. Маленькая, худенькая, она тут же поднялась и, выпрямившись, снова стояла перед фашистом.

– Нет, я не буду тебя стрелять, Портнова! – заорал Краузе. – Я знаю достоправильно, это ты отравила наших офицеров. Я буду тебя вешать…

На улице просигналила легковая машина и, резко затормозив, остановилась у дома. Краузе сорвался с места, кинулся к окну взглянуть, кто приехал.

Зина бросилась к столу и схватила пистолет. Краузе не успел ещё осознать, что произошло, как девочка навела на него его же оружие. Выстрел – и фашист, скособочась, упал на пол. Вбежавший на выстрел офицер был тоже убит наповал.

Зина устремилась в коридор, выскочила во двор, а оттуда в сад. Она побежала к берегу реки. За рекой – лес. Только бы успеть добежать!

Но за ней уже гнались. Одного из преследователей она уложила метким выстрелом. Второй продолжал её догонять. Зина обернулась, опять нажала на пусковой крючок… Но в обойме кончились патроны!

…Зину Портнову расстреляли фашисты 13 января 1944 года, под Полоцком. Было ей 17 лет.

* * *

12 ноября 1962 года в Ленинграде в родном для Зины Портновой Кировском районе улица стала называться её именем.

Подпольная организация, членом которой состояла Зина, называлась гордо и непреклонно – «Юные мстители». Партизанский отряд, в котором она была разведчицей, носил имя К. Е. Ворошилова.

Зина имела явные актёрские и педагогические способности, но реализовать себя она смогла только как неустрашимый боец с врагом. В свой родной Кировский район она не вернулась. В память о ней осталась улица. Будете по ней проходить или проезжать, обязательно вспомните эту обаятельную и отважную героиню, на боевом счету которой СТО фашистских офицеров!

На них равнялись отцы!

Пионеры – Герои Советского Союза

Лёня Голиков (1926–1943). Награжден в 1944 году, посмертно

Зина Портнова (1926–1944). Награждена в 1958 году, посмертно

Боря Цариков (1925–1943). Награжден в 1943 году, за две недели до гибели

Шура Чекалин (1925–1941). Награжден в 1942 году, посмертно

Марат Казей (1929–1944). Награжден в 1965 году, посмертно

Валя Котик

(1930–1944). Награжден в 1958 году, посмертно

Макар Алпатов
Браво, артист!
(блокадный дебют)

Первый рассказ о первом в жизни концерте

Я часто вспоминаю нашу комнату в блокадном Ленинграде. По стене – колотые дрова. Горит печка-буржуйка, на ней кипит старый большой чайник. У стены напротив стоит пианино, над ним фотография папы с аккордеоном. Рядом – стол и два стула. В углу – большая кровать. На стене – чёрная тарелка радио, под ней смирно лежит тощий чёрный кот…

Трещат дрова в печке-буржуйке, булькает в чайнике невская вода, воет и шумит за окном зима, метроном радио и голос Левитана – это часть музыки блокадного Ленинграда, музыка моего детства, музыка войны…

Мать наливает кипяток в кружку, протягивает мне и говорит: «Пей и ешь сам, сынок! Я что-то устала. Не заболеть бы. Полежу. Может, засну».

Я, вспомнив разговоры мальчишек во дворе, что если заснуть, то можно и не проснуться, торопливо кричу: «Нет, мама, не спи! Только не спи! Я тебе петь буду, стихи расскажу… слушай!»

Вот он – мой первый концерт, мой дебют на сцене нашей блокадной комнаты… Я не один: кот Цыган и старый патефон – мои верные помощники. Только патефон надо часто заводить, да иголки старые, скрипучие. Пластинок у нас много было, но в войну ими топили буржуйку и их очень жалко, хотя горят они тепло… Я завожу патефон, ставлю на диск «Времена года» Чайковского и начинаю читать стихи Пушкина: «У лукоморья дуб зелёный, златая цепь на дубе том…» Изо рта у меня вылетает пар. Я обращаюсь одновременно и к матери, лежащей на кровати, и к сидящему на душегрейке коту Цыгану.

Я вижу, что мама прикрыла глаза и прошу её: «Не спи, мама, не спи-и!»

Беру другую пластинку. Ставлю её на диск. Поворачиваюсь в сторону мамы и громко объявляю: «Оркестр Филармонии. Увелтюра “Летучая мышь”. Дирижёр – я!» Мама смеётся. Я поднимаю с полу кусок щепки. Проходя мимо кота, здороваюсь с ним за лапу, как дирижёр с первой скрипкой, забираюсь на стул и стучу по спинке стула – все готовы! Включаю патефон и начинаю энергично махать руками… Фантазия уносит меня в зал Ленинградской филармонии. Зал полон. Я во фраке за дирижёрским пультом. Публика неистово аплодирует. С фотографии смеётся отец. Кланяясь, я замечаю в боковой ложе лежащую на банкетке маму, которая опять прикрывает глаза: «Ну, не спи, мама, не спи-и!»

Я спрыгиваю со стула, валенки мне мешают, но я пускаюсь в искромётную лезгинку: Ас-са! Мне кажется, что на мне черкеска, папаха, на поясе кинжал, да и в зубах кинжал тоже, а на ногах – не валенки, а красивые лёгкие сапожки. Я пробую встать на носки, но не удерживаюсь и падаю. Мама смеётся.

Я радуюсь: не спит мама – это хорошо!

Я бегу к патефону, кричу на ходу: «Я ещё и не так могу. Танец маленьких лебедей». Мама смеётся: «Сынок, лебедей ведь танцуют девочки, как Лиза, – помнишь из соседнего дома, которая училась в хореографической школе?»

Я не сдаюсь: «Мама, но ведь нигде не сказано, что лебеди, тем более маленькие, только девчонки. Я – тоже лебедёнок!»

Но мама почему-то не смеётся, а горько говорит: «Бомбы никого не щадят. Лизы-то нет уже…»

Я снова подбегаю к патефону: «Ладно, ма-ам, переменим пластинку. Русский народный хор имени… радио. «Ой, туманы мои, растуманы!»… и ставлю пластинку. Хор заезженными хриплыми голосами подхватывает песню…

Мама снова закрывает глаза, и я останавливаю пластинку: «Мама, не спи-и!!!» и лечу к пианино: «Папин вальс!» Собачий вальс звучит на расстроенном пианино очень фальшиво. Кот недовольно мяукает, а мама останавливает меня: «Хватит, сынок, спасибо! Браво! Молодец, артист! Но я устала, да и ты уже устал тоже. Давай спать!»

Я умоляюще прошу: «Нет-нет, только не спать! Подожди-и!»

Я подбегаю к буржуйке и бросаю в неё пару поленьев – прямо в пасть! Потом забираюсь на кровать, за спину мамы и, стоя на коленях, сквозь слёзы быстро продолжаю говорить, хотя сам уже засыпаю: «Мама, не спи-и! Я волком бы выгрыз, этот… как его?… бюрлоклотизм – нет, забыл… Я ещё Лявониху могу – Ах, Лявон Лявониху полюбил, Лявонихе черевички купил… а ещё лучше “Матросский” – и делаю движения руками, перебирая канат: “Эх, яблочко, да куцы катишься”»… Я утыкаюсь маме в спину: «Мама, какая ты горячая!… Каховка, Каховка, родная винтовка… горячая… Мама, какая ты горячая…»

* * *

Макар Леонидович Алпатов (родился 14 августа 1940 года, Ленинград) – певец, режиссёр, заслуженный артист Российской Федерации (1994), заслуженный деятель искусств Российской Федерации (2005).

С 1994 года является художественным руководителем театра «Родом из блокады».

Автор книг «Ленинградские раздумья» и «Бог Троицу любит», редактор трёх книг об истории театра «Родом из блокады».