Текст книги "Уголовный розыск. Петроград – Ленинград – Петербург"

1 декабря 1934 года был убит Сергей Миронович Киров. Именно после этого убийства на Ленинград обрушилась волна жесточайших репрессий. И первыми жертвами этих репрессий стали… уголовники. Их стали судить Особое совещание, Особые тройки, и те, кто получали 20 лет, считали себя счастливцами. Отбывать наказание этих людей, как правило, отправляли в Воркуту, на Колыму, а тех, кому удавалось выжить и вернуться в Ленинград, в городе просто не прописывали.

Сотрудники уголовного розыска, принимавшие участие в раскрытии преступления:

Александр Алексеевич Коптельцев – начальник ленинградского уголовного розыска

Иван Васильевич Бодунов

Владимир Иванович Савин

Константин Осипович Козин

Владимир Федорович Пенкин

«Вставай, страна огромная!..»
Уголовный розыск в 1938–1945 годах

В канун Великой Отечественной войны Ленинград стал для жителей СССР своеобразным эталоном достижений социализма. Во многом этот уровень был достигнут за счет высокого общественного порядка, царившего на улицах города. Ушли в прошлое бандитизм, хулиганские и воровские шайки. Из-под влияния уголовников удалось вырвать молодежь.

Небольшой рост опасных преступлений, прежде всего хулиганства и уличных грабежей, наблюдался только в период советско-финской войны, когда в городе было введено затемнение. Большинство таких преступлений раскрывалось по горячим следам и, как правило, сотрудниками территориальных отделений милиции.

В канун Великой Отечественной войны ленинградская милиция представляла собой четко работающий механизм охраны правопорядка, с отлаженной системой взаимосвязи всех звеньев служб и подразделений. Аппарат оперативных подразделений, и прежде всего уголовного розыска, ОБХСС, криминалистической службы, оперативной техники и связи, ГАИ-ОРУДа, располагал квалифицированными кадрами сотрудников, имеющих, как правило, образование не ниже среднего и большой опыт практической работы.

Перед началом Великой Отечественной войны Ленинград был разделен на 15 административных районов, где функционировало 36 отделений милиции. Управлению милиции Ленинграда подчинялась милиция городов-спутников Колпино, Кронштадта, Петергофа, Пушкина и Сестрорецка.

В ночь на 23 июня 1941 года в Ленинграде была объявлена первая воздушная тревога. Утром того же дня руководство уголовного розыска сформировало две оперативные группы – по борьбе с тяжкими и особо опасными преступлениями и по раскрытию краж государственного и личного имущества. Первую группу возглавил Василий Федорович Лемехов, вторую – Трофим Андреевич Кравцов. Оба бывшие пограничники, опытные оперативники.

Уже на второй день войны в уголовный розыск стали поступать сведения о ночных налетах и грабежах. В Володарском районе организовал шайку рецидивист-налетчик Семен Варяжский. Его братва совершила ряд вооруженных налетов на булочные и магазины на проспекте Обуховской обороны. Налеты были такими стремительными, что бандитам удавалось уйти от оперативников из группы Кравцова. Только при налете на квартиру профессора Двинского в доме № 9 по Верейской улице сотрудники уголовного розыска разгромили банду. Варяжский оказал отчаянное сопротивление и был убит.

Подобные шайки стали появляться и в других районах города. Активизировались грабители-одиночки и воры.

«Воздушная тревога! Воздушная тревога!» – объявляли по радио, и люди, бросив открытыми свои квартиры, спешили в укрытия, помогая немощным и старикам, неся на руках детей. А в это время воры тащили из опустевших квартир всё, что можно было унести.

Сотрудники угрозыска А. Н. Кукушкин и А. Г. Сакнэ разоблачили целую шайку жуликов, обосновавшуюся в «Скупторге». Возглавлял ее старый вор Просачев. Жулики скупали краденые пальто, костюмы, шубы, платья, кое-что переделывали в подпольной мастерской и перепродавали через спекулянтов. При обыске у них изъяли 800 пальто, 1270 костюмов и другие вещи.

Ленинградский угрозыск, как и вся милиция, стал воюющим подразделением. В самые трудные дни обороны города основная часть молодых сотрудников угрозыска сражалась в дивизии НКВД, занимавшей позиции сразу за Автовом, на самом танкоопасном направлении, и в составе 4-й дивизии народного ополчения, куда записались добровольцами 800 сотрудников милиции и уголовного розыска. Командовал батальоном добровольцев Александр Петрович

Приезжев. Он служил в уголовном розыске с 1935 года, очень скоро стал отличным оперативником, участвовал в 128 вооруженных операциях по обезвреживанию бандитов, налетчиков и грабителей. Был награжден оружием с надписью «За беспощадную борьбу с врагами», а в 1940 году – орденом Красной Звезды.

Батальон под командованием Приезжева участвовал в боях за Гатчину, деревни Лукаши, Александровская, Красная Славянка, за Павловск и Пушкин. В этих кровопролитных боях пало смертью храбрых 150 человек. Под деревней Лопец автоматная очередь оборвала жизнь и А. П. Приезжева.

Геройски сражались ленинградские милиционеры и под Невской Дубровкой, на знаменитом «Невском пятачке». Они последними ушли из занятых врагом Пушкина и Петергофа.

Внесли свой вклад в победу над фашистами и бойцы областных подразделений милиции Ленинградской области. Именно они провели основную часть работы по подготовке антифашистского подполья и мест базирования партизанских отрядов, создали в тылу фашистских войск обширную разведывательную сеть, которая поставляла важную информацию для командования Ленинградского фронта и дезорганизовывала работу тыловых служб немецкой армии.

Повоевал в партизанском отряде, сформированном из сотрудников милиции и уголовного розыска, и Алексей Петрович Гвоздарев. Бывший матрос крейсера «Яков Свердлов», он стал оперативником в 1935 году, обучаясь ремеслу в 5-й бригаде. Работал он в центральных районах Ленинграда – Смольнинском и Дзержинском, 37 раз принимал участие в задержании вооруженных преступников.

Перед самой войной Гвоздарева перевели в научно-технический отдел. Его экспертизы были настолько точны, что порой удивляли даже старых, опытных работников.

В партизанском отряде Гвоздарев освоил профессию разведчика-подрывника и стал обучать подрывному делу молодежь. Обучал так, как учили оперативному мастерству его самого: восемь раз водил группу и на практике показывал, как надо взрывать воинские эшелоны врага, мосты, водокачки и другие стратегические объекты.

Но девятый поход оказался неудачным: Гвоздарева контузило, и он очнулся уже в плену. Сначала попал в концлагерь под Каунасом, потом в лагерь смерти «Якобштале». Оттуда его отправили в Бельгию, на угольные шахты. Вместе с группой бельгийцев он совершил побег и оказался в Арденнах – центре бельгийских патриотов, боровшихся с немецкими оккупантами. Здесь он встретил других советских военнопленных. Боевая русская группа, руководимая Гвоздаревым, стала совершать налеты на гарнизоны фашистов, взрывать склады с боеприпасами и горючим.

У фашистов Гвоздарев получил кличку Неуловимый Алекс. Они обещали за его поимку 100 тысяч франков. Однако предателей не нашлось.

За участие в боях с фашистами А. П. Гвоздарев был награжден знаком «Участник Сопротивления». Этот знак вместе с грамотой хранится сейчас в Музее ленинградской милиции.

Гвоздарев вернулся в ленинградский уголовный розыск и до последних лет жизни работал старшим экспертом-криминалистом научно-технического отдела…

Но главной задачей ленинградской милиции в годы Великой Отечественной все же оставались охрана общественного порядка и борьба с уголовной преступностью, хотя с началом войны круг ее обязанностей резко расширился, а объем работы по обычным функциональным обязанностям серьезно вырос.

Сотрудники милиции приняли самое активное участие в проведении мобилизации приписного контингента. Уже 23 июня, на второй день войны, началось формирование истребительных батальонов, а затем Ленинградской армии народного ополчения (ЛАНО). Кроме того, в Ленинграде формировалось большое число партизанских отрядов, диверсионных и разведывательных групп.

Огромного напряжения сил и выделения большого числа сотрудников потребовало проведение эвакуационных мероприятий. Успешно была проведена мобилизация автотранспорта предприятий народного хозяйства и его передача в армию.

Большая работа была проведена сотрудниками паспортной службы по поддержанию паспортного режима и проверке эвакуируемых, которые транзитом следовали через Ленинград. Так, оперативник уголовного розыска Федор Баранов, работая на первой заградительной линии, задержал 30 уголовных преступников, пробиравшихся в Ленинград, и трех немецких лазутчиков-диверсантов. За это он был награжден орденом «Знак Почета». (Позже, в 1954 году, за участие в разгроме бандитской шайки Беленького-Сабурова он получил орден Красного Знамени.)

20 октября 1941 года оперуполномоченный уголовного розыска Павел Большаков, проверяя документы у некоего Константинова, проходившего в ночное время без пропуска в Московском районе, обратил внимание, что в паспорте задержанного стоит штамп приема на работу «22 июня 1941 года». Но ведь 22 июня – так запомнившийся всем советским людям день – было воскресеньем.

Оперативник передал Константинова чекистам. Выяснилось, что вместе с гражданами Матвеевым и Орловым он является агентом немецкой разведки. Собранные сведения об оборонной промышленности Ленинграда, дислокации воинских частей они должны были закладывать в тайник у памятника «Стерегущему», к которому каждый вторник являлся агент абвера.

В один из вторников немецкий разведчик был задержан с поличным возле тайника. Так бдительность сотрудника уголовного розыска помогла ликвидировать опасную шпионскую группу.

Война резко изменила характер правонарушений и контингент правонарушителей. Особенно это было характерно для Ленинграда, где в условиях блокады сложились особые условия быта. Если первые два месяца войны в городе наблюдался резкий, почти на 60 %, спад правонарушений по сравнению с двумя предвоенными месяцами, то с началом продовольственного кризиса кривая преступности резко пошла вверх. Быстро росло число краж сельхозпродукции на колхозных полях и в частных хозяйствах. В первую очередь крали картофель, капусту, лук. Заметно выросло число краж птицы и мелкого скота.

Участились квартирные кражи, особенно с наступлением холодов. Жильцы коммунальных квартир, пытаясь найти теплые вещи и продукты питания, самовольно вскрывали комнаты ушедших на фронт или уехавших в эвакуацию людей и пользовались их вещами, ломали на дрова чужую мебель, и делалось это чаще всего для того, чтобы выжить, спасти стариков и детей. Как правило, этих людей не судили, ограничиваясь мерами административного воздействия.

Но были и профессиональные квартирные воры. Их шайки были выявлены практически во всех районах Ленинграда, и судили их беспощадно. Особенно досаждали ленинградцам карманники, кравшие карточки и вырывавшие у ослабевших от голода людей сумки с пайками.

Для борьбы с этими явлениями сотрудники угрозыска и других служб милиции наладили службу прикрытия наиболее крупных очередей и довольно успешно вылавливали эту публику. С взрослыми преступниками сотрудники милиции и работники трибуналов особо не церемонились. Но добрую половину карманников и тех, кто вырывал сумки, составляли полубеспризорные мальчишки. Наиболее злостные правонарушители направлялись по решению суда в детские колонии, но чаще их отдавали в ФЗУ (фабрично-заводские училища), где имелись общежития, или непосредственно в трудовые коллективы, где они находились под постоянным контролем мастера-наставника.

Кошмарная зима 1941–1942 годов породила тот вид преступлений, который фигурировал в сводках происшествий по городу, как «преступления особой категории». Так шифровались факты каннибализма. Случаи людоедства начали фиксировать с декабря 1941 года. За первую декаду месяца было зафиксировано 9 случаев, за две последующие недели – еще 13, к 12 января 1942 года в целом по городу было зафиксировано в общей сложности 77 случаев каннибализма, а в первую декаду февраля – уже 311. С этим видом преступлений велась решительная борьба.

Сотрудникам угрозыска поручили и одно очень щекотливое дело. По данным карточного бюро, рост заявлений об утере продовольственных карточек был в явной зависимости от ухудшающегося положения с продуктами. Так, в октябре 1941 года было утрачено 800 карточек, в ноябре – 13 тысяч, в декабре – 24 тысячи. Причины были удивительно однообразны: «утеряли при бомбежке», «утеряли при артобстреле», а если дом оказывался разрушенным – «карточки остались в квартире». При расследовании оперативникам предстояло отделить людей, действительно утративших карточки, от тех, кто пытался извлечь выгоду из общего горя.

За 1941 год во взаимодействии с партийно-советскими органами было проверено 7460 организаций, что составило три четверти всех организаций города. В результате было выявлено 4300 человек, незаконно получавших карточки. 11 100 человек получали карточки на «мертвых душ». По итогам этой работы органы прокуратуры возбудили 621 дело. В ходе перерегистрации карточек в 1941–1942 годах было выявлено и отобрано 29 тысяч карточек.

Все чаще стали фиксироваться факты бандитских нападений. Бандиты периода блокады резко отличались от бандитов времени НЭПа. Основной их контингент составляли дезертиры из действующей армии. Покидая свои части, они нередко убивали командиров и комиссаров, чтобы завладеть их личным оружием (пистолетами и автоматами) и документами. Как правило, шайки дезертиров были малочисленны, не имели налаженных каналов сбыта награбленного, а в роли пособников обычно выступали близкие родственники. Часто дезертиры имели криминальное прошлое и состояли на оперативном учете в милиции по месту проживания, что облегчало их ликвидацию.

Следует отметить, что раскрываемость бандитизма была очень высокой. В 1942 году она составила 81,2 %, в 1943 году – 98,1 %, в 1944–1945 годах все бандитские группировки были ликвидированы.

В борьбе с бандитизмом ленинградскому уголовному розыску активную помощь оказывали сотрудники НКГБ, контрразведки СМЕРШ Ленинградского фронта и Краснознаменного Балтийского флота и, конечно, простые горожане.

В течение всей войны оперативники работали по 18–20 часов в сутки, они не имели никаких привилегий, кроме одной, – вовремя оказаться на месте происшествия и принять все меры к раскрытию преступления. Об этом говорят бесстрастные цифры статистики. В 1944 году, когда начался массовой возврат в родной город ленинградцев, находившихся в эвакуации, они подали в милицию заявлений на розыск пропавших и похищенных вещей на общую сумму в 19 716 841 рубль. Ленинградская милиция и прежде всего уголовный розыск смогли вернуть им имущество на 11 200 153 рубля, т. е. более 70 процентов. Можно по-разному оценивать работу милиции блокадного Ленинграда, но эти цифры говорят, что там работали настоящие профессионалы. Причем работали в сверхэкстремальных условиях блокадного быта.

Ни работники уголовного розыска, ни милиционеры не получали никаких дополнительных пайков и даже не снабжались по нормам воинских частей – обычная карточка, как у всех ленинградцев.

259 сотрудников ленинградского уголовного розыска и милиции умерли от голода при исполнении служебных обязанностей. Две с половиной тысячи попали на больничные койки в разных стадиях дистрофии. А сколько их похоронено на Пискаревском кладбище…

Несмотря на всю тяжесть блокадного бытия – голод, холод, дистрофию, – сотрудники не только уголовного розыска, но и всех служб милиции работали, не жалея ни сил, ни здоровья. И если в 1941–1942 годах около 15 % фактов проявления бандитизма оставались нераскрытыми, то в 1943–1945 годах раскрываемость бандитских преступлений была практически стопроцентная.

Для полноты картины сюда следует добавить изъятые у преступников 16 500 000 рублей наличных денег, 5000 долларов США, 146 килограммов изделий из золота и других драгоценных металлов, 1680 штук золотых монет (в пересчете на пятирублевые монеты). Все эти ценности были направлены в фонд обороны.

27 января 1944 года Ленинград салютовал войскам Ленинградского фронта, снявшим полностью блокаду. Это был и салют ленинградским милиционерам, не сдавшим город уголовной нечисти.

5 августа 1944 года Указом Президиума Верховного Совета СССР ленинградская милиция была награждена орденом Красного Знамени. К этому времени почти весь ее личный состав имел медаль «За оборону Ленинграда», которую ценил больше всего.

В кольце блокады

8 сентября 1941 года бойцы сводного милицейского отряда по приказу вышестоящего командования оставили Шлиссельбург. Этот день стал первым днем блокады Ленинграда.

Руководство ленинградской милиции уже достаточно четко представляло себе перспективу ухудшения криминогенной ситуации, но кошмарные реалии зимы 1941–1942 годов не мог представить никто.

Уже 18 июля 1941 года, через 26 дней после начала войны, правительство приняло постановление о переводе жителей Москвы, Ленинграда, Московской и Ленинградской областей на нормированное снабжение, т. е. ввело карточки. Уровень обеспечения населения продуктами питания продолжал сокращаться. «Хвосты» очередей с каждым днем становились все длиннее (до 2 тысяч человек) и беспокойнее, подогреваемые слухами. Люди занимали там место с 2–3 часов ночи. Даже бомбежка или артобстрел не могли заставить их покинуть свое место. Возле очередей вертелись карманники, мошенники и обычные грабители.

Милиционеры патрульно-постовой службы, сотрудники оперативных служб взяли под свой постоянный контроль 829 продовольственных магазинов. Возле одного из них сотрудники угрозыска во второй половине октября 1941 года выловили 17-летнюю Антонину Кириллову и ее 14-летнюю помощницу Веру Васильеву. У карманниц изъяли более сорока комплектов карточек. К сожалению, поиски владельцев этих карточек заняли куда больше времени, чем потребовалось для задержания двух несовершеннолетних негодяек.

Распространенным видом мошенничества этого времени стало выманивание карточек у доверчивых людей обещанием за небольшое вознаграждение купить хлеб без очереди. Естественно, ни карточек, ни хлеба эти люди не получали. Их, как правило, ждала голодная смерть. Раскрыть такие преступления было очень тяжело. Но и их раскрывали, а преступников судили по законам военного времени, хотя порою жертвы мошенников уже ничем не могли помочь следствию. Да и сами карточки были им уже не нужны…

20 ноября 1941 года в городе начался голодный кошмар. «125 блокадных грамм с огнем и кровью пополам» для выживания было недостаточно. Ленинградцы начали употреблять в пищу листья, коренья и прочие суррогаты.

Характерной приметой времени стало быстрое распространение «черного» рынка и спекуляции. На каждом из крупных рынков города (Клинском, Кузнечном, Октябрьском, Мальцевском и Сытном) ежедневно собирались более тысячи человек для приобретения продуктов.

Информационная сводка, адресованная секретарям Ленинградского горкома ВКП(б) от 26 ноября 1941 года сообщала: «Безнаказанно действуют на рынках Ленинграда спекулянты и перекупщики. За хлеб, жмыхи, за папиросы и вино они приобретают ценные вещи: верхнюю одежду, обувь, часы и т. п. На Мальцевском, Сенном, Сытном и других рынках люди выносят все шубы, пальто, сапоги, часы, дрова, печки „буржуйки“ и т. д.

Но за деньги никто ничего не продает. За мужское полупальто с меховым воротником просили буханку хлеба, зимняя меховая шапка продана за 200 граммов хлеба и 15 рублей наличными, за 400 граммов хлеба один купил кожаные перчатки, за глубокие резиновые галоши к валенкам просили килограмм хлеба или два килограмма дуранды, за две вязанки дров просили 300 граммов хлеба и т. д.

Многие становятся жертвами жуликов. Так, на днях одна женщина отдала две бутылки шампанского за 2 кг манной крупы. Но впоследствии оказалось, что вместо крупы ей всучили какой-то состав, из которого делается клей».

Борьба с карманниками, с лицами, вырывавшими сумки с хлебом у ослабевших людей, велась беспощадно. Типичным было дело некоего Ильина по кличке Гоха. Он орудовал в основном в очередях у магазинов Куйбышевского района. Карманник он был опытный, начал воровать чуть ли не с десяти лет, успел побывать в тюрьме. Воровал только с так называемым «тырщиком», который забирал у него краденое. Помогали ему, как правило, еще двое-трое пацанов-малолеток, отвлекавших внимание возмущенных людей и сотрудников милиции.

Отловил Гоху сотрудник угрозыска Сергей Иванович Чебатурин. Причем самым сложным был не столько сам процесс задержания, сколько вопрос спасения жизни карманника. Брать его пришлось подальше от очереди, которая запросто могла устроить самосуд. Такие факты имели место.

При задержании Гохи и обыске его комнаты оперативник нашел 14 комплектов краденых карточек и несколько сумок, явно отнятых у несчастных людей. Несколько человек, у которых преступник украл карточки, удалось установить. Их показания и решили судьбу Гохи-Ильина. Ну а карточки вернули потерпевшим.

Сыщик Чебатурин даже не был поощрен за раскрытие этого преступления. Это была обычная, по 18–20 часов в сутки рутинная работа сотрудников уголовного розыска, без отпусков и выходных.

Остался без награды и оперативник Александр Егорович Некрасов. В декабре 1941-го он, измученный дистрофией, еле передвигавший ноги от усталости, вступил в схватку с грабителем, отнявшим у 13-летней девочки хлебную карточку. Некрасов доставил задержанного в отделение, а карточку вернул девочке. Может быть, сегодня она, живая, ходит по улицам нашего города, радуется правнукам.

12 декабря 1941 года сотрудники уголовного розыска Виктор Павлович Бычков и Федор Михайлович Черенков прикрывали очередь за хлебом у булочной на углу улицы Восстания и Жуковского. Отсюда поступали сигналы об ограблениях «на рывок». Опытные оперативники четко просчитали варианты действий грабителей и время их появления у булочной.

Ждать пришлось недолго. Вскоре сыщики обратили внимание на трех мордастых молодцов, явно присматривающихся к тем, кто выходил из магазина. Они искали тех, кто получил несколько пайков.

Черников подошел к троице, потребовал документы. Бычков его надежно страховал.

Когда бандиты поняли, что милиционеров только двое, они кинулись на них с ножами. Но оперативники были хорошими боксерами и быстро «успокоили» всех троих.

Следствие было коротким. Ранее судимые Петров, Сморчков и Тында по приговору трибунала были расстреляны.

Нередко преступная цепочка от карманной кражи в очереди за хлебом вела к другому, более тяжкому преступлению. 30 марта 1942 года в очереди за хлебом у гражданки Безруковой украли три комплекта карточек. В тот же день из рук 12-летней девочки были вырваны сразу 7 комплектов карточек, принадлежавших семье Семеновых. Преступницу, ограбившую ребенка и укравшую карточки у Безруковой, удалось задержать. Ею оказалось некая Зинаида Лукина. Ей было чуть за двадцать, но она уже имела две судимости за воровство.

Незадолго до войны Лукина вышла из тюрьмы, ее прописали в Ленинграде. С началом блокады она вступила в сговор с продавцами булочной Волковым и Родионовым, которые отоваривали украденные воровкой карточки без очереди. Убедившись в надежности Лукиной, они стали доверять ей продажу излишков хлеба, которую умело создавали. Затем привлекли ее к еще более «ответственному делу» – к отовариванию фальшивых карточек, которые изготовляли некие Чиль и Кунин. Эти фальшивки были изъяты у Лукиной при обыске ее комнаты. Она сдала сообщников на первом же допросе… Всех их, включая Лукину, по решению трибунала расстреляли.

Главной бедой в борьбе с воровством, особенно зимой 1941–1942 года, было то, что заявители обращались в милицию очень поздно. Как правило, это были люди, которые неделями не покидали цехов своих заводов и еле держались на ногах от усталости и истощения.

Зимой 1942 года сотрудники уголовного розыска задержали в Выборгском районе шайку квартирных воров некоего Толмачева по кличке Седой. Все члены шайки имели бронь от фронта, поскольку работали на оборонных заводах, хотя и не на квалифицированных должностях. При обысках у них изъяли краденые вещи и воровской инструмент.

В мае 1942 года были задержаны некие Кузин, Горшуков и Евстафьев. Эта троица промышляла квартирными кражами, и довольно успешно, хотя и недолго. Выявить их помогли ленинградцы. Город уже приходил в себя после кошмарной зимы, и люди все активнее помогали милиции.

Особое возмущение горожан вызывала та категория квартирных воров, которая могла возникнуть только в особых условиях блокадного Ленинграда. Речь идет о работниках коммунальных служб. Они внесли в оборону города неоценимый, а главное практически не изученный вклад, сохранив тысячи человеческих жизней. Но в семье не без урода. Некто Антонников, управдом дома № 23 по улице Войтика, зимой 1942 года обворовал практически все вверенные ему квартиры.

Таким же бессовестным человеком оказался и управдом Прокофьев. Он прописал сам себя в отдельную квартиру, набил ее дорогими сервизами, коврами, изделиями из хрусталя. Заодно прикарманил большую сумму денег, которую жильцы собрали в фонд обороны родного города.

Пожалуй, самым шумным делом коммунальных работников стал арест группы дворников, обслуживавших дома командного состава Балтийского флота. Трое суток сотрудники угрозыска и служебно-розыскная собака по кличке Султан терпеливо сидели в засаде. Квартирных воров взяли с поличным. Они оказались дворниками, обслуживающими эти дома.

Про Султана стоит сказать особо. Это, скорее всего, единственная собака, пережившая все 900 дней блокады. Ее проводник, Петр Серапионович Бушмин, считался дрессировщиком от Бога. Неслучайно на счету «четвероногого Шерлока Холмса» было более 1200 задержанных преступников, а стоимость возвращенных вещей составила более 2 милллионов рублей.

Когда Султан ослабел во время блокады настолько, что не смог больше работать, Бушмин рассказал об этом товарищам, и они в течение недели (!) отдавали свой ужин изголодавшейся собаке. За спасение жизни лучшей овчарки руководство уголовного розыска объявило проводникам благодарность и наградило их почетными грамотами. Султан и его «коллега» Дуглас за время блокады проработали 1987 следов скрывшихся уголовных преступников, задержали 681 вора и грабителя.

В первые месяцы Великой Отечественной войны 82 служебные собаки были направлены в армию для выполнения боевых заданий. В уголовном розыске блокадного Ленинграда собаки работали почти ежедневно, под обстрелами и бомбежками, в лютый мороз, голодные.

Уже после войны дважды раненный преступниками Султан стал плохо видеть. Были предложения его усыпить. Но начальник ленинградской милиции И. В. Соловьев приказал оставить его на довольствии до естественной смерти. Похоронен Султан в питомнике. Его чучело вместе с фотографией хозяина П. Бушмина было помещено в Музей истории Краснознаменной ленинградской милиции.

20 ноября 1941 года в Ленинграде начался продовольственный кризис. Голод четко поделил людей на людей и нелюдей. В промерзших коммунальных квартирах порою разыгрывались такие человеческие трагедии, что не могли присниться нормальному человеку в самом кошмарном сне.

В декабре по городу прокатилась волна убийств, как правило, с целью завладения продовольственными карточками.

Телефонистка одного из почтовых отделений Масленникова убила… свою мать. На это преступление ее толкнул голод.

73-летнюю Макарскую убил ее сосед – грузчик Слаин. Тоже человек не первой молодости. Едва он успел засунуть в карман карточки жертвы, как в квартиру вошла почтальон. Испуганный Слаин набросился на нее. Но руки, ослабленные голодом, не смогли убить нежелательного свидетеля. Почтальон вырвалась из рук обезумевшего Слаина и дошла до отделения милиции… Слаин даже не пытался скрыться.

Увеличение количества тяжких преступлений, в том числе убийств, не могло не встревожить руководство города, командование Ленинградским фронтом, контрразведка которого активно сотрудничала с милицией, и, естественно, саму милицию. Ни «Дорога жизни» через Ладожское озеро, ни постоянный выезд людей в эвакуацию, а следовательно, пусть и незначительное, но сокращение потребления продуктов питания не могли решить проблем. Хлеб – вот главный источник стабилизации криминогенной обстановки в Ленинграде. К сожалению, незначительная прибавка пайка, которая была произведена 25 декабря 1941 года, не смогла решить проблему.

Продолжала ухудшаться и криминогенная ситуация. И усложняли ее не несчастные, полубезумные от голода люди – в городе поднимал голову профессиональный бандитизм. Первый тревожный сигнал прозвучал еще в октябре 1941 года. Еще бегали по городу трамваи, работали уличные телефоны-автоматы, в дома подавалась электроэнергия…

Женщины из дружины МПВО (местной противовоздушной обороны), носившие воду в пожарные бочки, обнаружили в одной из них большой пакет, перевязанной шпагатом. Естественно, дружинницы вскрыли его и ахнули… Перед ними был кусок мужского тела. Страшную находку тут же отнесли в 5 отделение милиции.

В тот же день в трамваях разных маршрутов стали находить пакеты с отрубленными конечностями и, наконец, с головой человека. Лицо убитого было до неузнаваемости изуродовано – скорее всего, обухом того самого топора, которым убийца расчленил свою жертву.

Найденные останки поступили в морг больницы имени В. В. Куйбышева, где ими занялись криминалисты. Их вывод был однозначен: содержимое пакетов – останки одного и того же человека. Он был убит ударом по голове тяжелым тупым предметом, после чего был расчленен, куски трупа упакованы и разбросаны в разных частях города. Но чтобы для этого использовался городской трамвай – такого не могли припомнить даже ветераны, хотя в криминальной хронике случалось всякое.

Главное – убитый был молод, чуть-чуть за тридцать, носил ортопедическую обувь и поэтому не был в армии. Скорее всего, он был служащим, о чем говорили его руки. С пальцев рук тут же сняли отпечатки.

Дело было поручено опытному оперативнику Николаю Павловичу Никитину. Он попросил криминалистов сделать все возможное для того, чтобы восстановить лицо. Это было необходимо для идентификации личности по фотографии и для опознания покойного родственниками и знакомыми. А сам Никитин принялся изучать упаковку.

Вместе с товарищами они сделали вывод, что труп упаковывался в комнате, где не так давно был сделан ремонт, поскольку главной оберткой были обои одного и того же цвета. Кроме того, среди обертки были обнаружены газеты, на одной из которых стояла цифра «4» – это означало, убийца или убитый жили в доме или в квартире номер 4. Но если представить, сколько в Ленинграде домов и квартир с номером 4… Задача была невероятно сложной.