Текст книги "Падение башен"

Глава 12

Илло воткнул указатель в грязь. Кто-то спросил:

– Откуда ты знаешь, что он указывает правильно?

– А какая разница! – Илло пожал плечами.

Тил стоял рядом с Торном. Хижины на краю нового лагеря едва виднелись сквозь туман.

– Хорошо снова быть в лагере, – сказал Торн.

– Угу. Чувствуешь, что вроде как снова стоишь на земле. Знаешь, я тут долго думал насчет Разведчика.

– Не ты один, – сказал Торн, показывая на группу солдат вокруг грузовика. – Какова же твоя личная мысль?

– Зачем...

– Я могу думать о шести «зачем». Которое из них твое?

– Зачем он сделал то, что сделал? Зачем он вмазал танком во вражеское гнездо ради нашего спасения?

– Может, он подумал, что если кто-нибудь не сделает этого, мы все погибнем в пламени.

– Возможно. Знаешь, я думаю, я понял бы это лучше, если бы весь полк состоял из стражей. Но ведь этого не было.

Торн засмеялся.

– Видишь ли, мы все одного биологического типа, одних генов, одной расы. Все гистосенты. Так что, зачем удивляться?

– А я удивляюсь, – сказал Тил. – Вы, стражи, живете совсем не так, как все остальные из Торомона. Однако, сражаетесь здесь. А как неандертальцы так быстро адаптировались здесь?

– А ты спрашивал кого-нибудь из них?

– Спрошу. Но все-таки я не понимаю, «зачем».

Кто-то бежал к ним сквозь туман, почти налетел на них, ухватил Тила за плечи и закричал:

– Мир! Ты слышал? Короновали нового короля, и подписывается мир! Все мы вернемся домой!

Он бежал от группы солдат, стоявших у дверей бараков. Тил и Торн переглянулись.

– Вернемся обратно! – ухмыльнулся лесной страж.

Они оба обернулись и посмотрели на знак Курла.

Позднее их собрали и объявили:

– ...входит в силу с шести часов сегодняшнего вечера. А до тех пор мы еще в состоянии войны. Мы находимся вблизи вражеского лагеря, так что – не выходить за пределы базы! Вражеская защита может удвоить активность, и каждого, кто выйдет за пределы лагеря, могут счесть виновным в агрессивных действиях. Как только мирный договор будет заключен, мы начнем приготовление к свертыванию базы.

Люди зашептались, засмеялись, выскочили на поляну. Кто-то сорвал с себя рубашку и размахивал ею в воздухе, кто-то с истерическим смехом повалился на землю, другие бегали вокруг, смеялись, кричали. Тил увидел, что из хижины выходит Лог.

– В чем дело? – спросил неандерталец. – Что происходит? Почему все кричат?

– Где ты был? – спросил Тил. – Разве ты не слышал объявления?

– Я спал, – сказал Лог, протирая глаза.

– Мир! – вскричал возбужденный Тил. – Подписан мир, Лог! Конец войне! Конец, амба, точка! Видишь, все празднуют и скачут?!

– Значит, скоро пойдем домой? Это очень хорошо. Очень!

– Лог, что ты будешь делать, когда вернешься домой? Лог пожал плечами, но потом идея вдруг осветила его широкое лицо и взорвалась словами:

– Я знаю! Буду учить.

– Учить своих людей в развалинах?

– Правильно. Здесь я научился куче вещей, которые и они должны знать. Курл еще раньше учил меня читать и писать.

– Разведчик? – с удивлением спросил Тил.

– Да. И я начал учить свою жену и дочку, и других. Теперь, когда я вернусь, мы станем сажать кхарбу там, где местность расчищена, вместо того, чтобы собирать дикие плоды. Будем ухаживать за ней и собирать много плодов. Я разговаривал с одним парнем с ферм, и он сказал мне, как это делать. Я узнал здесь кучу вещей. И если я научу других, всем будет лучше, верно?

– Конечно.

– Слушай, – спросил Лог, глядя на пернатого любимца Тила, шлепающего туда-сюда в нескольких футах от них, – тебе позволят взять его с собой?

– Не знаю. – Ты думаешь, он будет счастлив в Торомоне? Там нет такой грязи.

– Это верно. Но я хотел бы все-таки взять его. Я его люблю.

Лог присел на корточки и щелкнул пальцами. Хлопун подошел и влез на его руку. Лог погладил перья и хихикнул.

– Лучше, если бы у тебя было два хлопуна. Одному ему будет одиноко.

– В любом случае я хочу сохранить его при себе, пока я здесь. Даже если и не возьму его с собой. Он пошлет мне вроде волны прощания, когда я буду уходить.

– Как приятно вернуться домой, – сказал Лог. – Недалеко, от места, где я жил, есть гора, а в долине озеро. Какие-то люди пришли туда и начали строить дома, дороги, доки на озере.

– Неплохо, – сказал Тил, удивляясь, зачем они строили.

– Озеро на заре очень красиво. Курл однажды ходил со мной туда. Странно он вел себя здесь в армии.

– Слушай, Лог, ты не посмотришь за животным? Я схожу проверю свои инструменты и посмотрю, все ли готово к отправке. Через полчаса я вернусь.

– Ладно, я послежу за ним.

– Спасибо, – сказал Тил и побежал к баракам.

Когда Тил входил в хижину, кто-то закричал вдали:

– Эй, вернись!

И раздалось двойное шлепанье по грязи: крошечными ногами и сапогами неандертальца.

Это Лог, – подумал Тил. Он гонится за моим... Черт возьми, я забыл сказать ему насчет границы! – И Тил побежал по грязи.

– Вернись, дурацкая обезьяна, – вернись сюда!

Он догнал Лога, ушедшего на сорок футов от границы лагеря, схватил его за плечо и повернул. Лог удивился.

– Он убежал, – и я только...

– Удирай отсюда, как можно скорее!

– Но ведь мир!...

– Он входит в силу только в шесть часов, и враг следит вдвойне. Пошли.

Они рысью побежали обратно. Первая паника Тила прошла, и он нашел облегчение в дружеской ругани, направленной в спину Лога.

– Я удивлялся, зачем Разведчик сломал себе шею ради нас. Может, теперь я понял бы, но черта лысого, я бы так поступил. Давай, двигай!

Лог прибавил ходу, а Тил услышал позади хлопанье, остановился, присел и щелкнул пальцами.

– Ну, где ты там? Иди сюда, малыш. Получишь хороший уголек, когда вернемся.

Лог, уже пересекший пограничную линию, обернулся.

– Ты, кажется, говорил, что надо бежать.

– Иди сюда, – сказал Тил хлопуну, который открыл четыре пастельных полированных глаза и подмигнул Тилу. – Иди...

Это были последние слова, сказанные Тилом.

Лог отмахнулся от грохота и закрыл глаза перед столбом белого огня, поднявшегося там, где только что был Тил.

– Что, черт побери? – закричали с другого конца поляны.

Торн подбежал и схватил Лога за плечо.

– Лог, что случилось?

– Не знаю... не знаю... – глаза Лога все еще были закрыты, он качал из стороны в сторону своей большой головой.

– Черт бы вас взял, – закричал один из офицеров. – Ведь война еще не кончилась! Кто вышел за пределы лагеря? Кто?

У стены барака Кудряш поднял глаза от своих сложенных ладоней, где танцевала огненная женщина, и нахмурился.

Глава 13

– ...ПРОВОЗГЛАШАЕМ тебя королем Литом империи ТОРОМОН.

Джон, стоявший в первой галерее ниже возвышения трона, следил за советниками, отходящими от светловолосого юноши, ставшего сейчас королем. Здесь присутствовало не более шестидесяти человек. Двенадцать советников, члены королевской семьи, несколько знатных или особо уважаемых государственных особ. Джон был там как гость герцогини Петры. Среди прочих была гротескно-импозантная фигура Рольфа Катама, историка. Король оглядел присутствующих, сел на трон. Раздались аплодисменты.

Человек в конце зала оглянулся через плечо на шум более громкий, чем аплодисменты. Шум шел из передней. Обернулся еще кто-то, а затем и все. Внимание стражи стало теперь настороженным.

– Эркор, – шепнула Петра, но Джон уже пробивался между гостями. Герцогиня задержалась ровно настолько, чтобы привлечь внимание Катама, а затем тоже последовала за Джоном.

Когда Джон вышел в переднюю, там была суматоха. Стража держала Эркора. Кли прислонилась к стене. Эркор сказал громко, но спокойно:

– Нет, мы в полном порядке, но мы должны поговорить с Ее Светлостью.

Часовые переглянулись, члены Совета смотрели с изумлением. Через минуту вошел король.

Частная встреча произошла по совету Петры в зале Совета. Во главе зала сел король. По другую сторону сели Джон, Петра, Эркор, Катам и Кли.

– Итак, что вы хотите сказать?

Герцогиня кивнула Эркору, и тот встал перед советниками.

– Со мной здесь кое-кто, кто хочет сказать вам о том, что вы все знаете, но отгородились от этого. О том, что вы все сделали, сознательно решив, что это единственный путь решить проблему, по приняли это решение только при уверенности, что забудете о сделанном. – Он повернулся к Кли: – Скажете ли вы Совету то, что готовы были сказать мне, доктор Кошер?

Кли встала, лицо ее побледнело.

– Они не поверят, – сказала она. Затем ее голос окреп, и она обратилась непосредственно к Совету.

– Вы не поверите этому, но тем не менее, вы это знаете, – она сделала паузу. – Я говорила со многими из вас три года назад, когда я впервые сделала открытие, позволяющее вам послать людей и технику для войны. Тогда вы отнеслись к этому скептически. И вообще, вы не поверите, войны там нет.

Члены Совета хмуро переглядывались. Она повторила:

– Там нет войны, и вы знаете это.

– Но... – пролепетал один из советников, – тогда что... я хочу сказать, где... все солдаты?

– Они в крошечных металлических камерах, поставленных друг на друга, как гробы, в районе Тилфара, куда новобранцы допускаются.

– И что же они там делают? – спросил другой член Совета.

– Они грезят о вашей войне, каждый отчаянно старается увидеть во сне, то, что ему кажется реальностью, что скрыто глубоко в его мозгу. Наркотики держат их в тумане сильного внушения: три года непрерывной пропаганды держат их направленными на войну, шесть недель бесконечного обучения предназначены для того, чтобы сделать психически больным самый устойчивый мозг, наложить последнюю паутину на сон, в котором будут все ощущения реального мира – шуршание скомканной бумаги, свет солнца на воде, запах гниющей растительности, ощущение мокрой одежды, пополнить мозаику тем, что каждый любит или чего боится, и это назвали войной. Компьютер с сортирующим информацию механизмом может взять все сенсорные сломы из одного мозга, передать их в другой и координировать все эти сны...

– Ох, как это может быть...

– Это невозможно...

– Я ничему этому не верю...

Казалось, сомнение открыло ментальную защиту. Джон как бы приобрел еще одно чувство, резкое, как звук или свет.

В границах света это было бы как стоять перед обширным образом яркого света, поднимавшегося вокруг него, но все-таки перед ним, в границах звука это было, как если бы началась музыкальная фраза, открывающая симфонию, и он ждал решающего ритма, в границах осязания – как если бы перед ним кружился шторм морозного и жаркого ветров. Но это не было светом, звуком или ощущением, потому что он все еще чувствовал ребристую спинку своего стула, слушал шуршание мантий советников, видел их расстроенные лица, их суженные глаза, их надутые губы.

– Зачем же стражи-телепаты защищали эту войну в их мозгах?

Ответ пришел как фейерверк, как музыка, как волны пульсирующей пены: Эркор сказал:

– Потому что они не знали, что с этим делать: идея войны была посажена в мозг прежнего короля, но семена ее были во всех мозгах Торомона. Единственный человек, противостоящий королю даже после того, как план пошел в ход, был первый министр Черджил, и его убили. Стражи чувствовали, что они не могут ни помочь, ни воспрепятствовать вам в ваших усилиях, потому что они не понимали этого. Правительство просило их помочь в стирании знания из мозга тех, кто был официально связан с проектом, а поскольку этот проект решал экономические проблемы, стражи согласились, они не могли отказать...

Джон и Петра стояли рядом с Эркором.

– Теперь наши усилия понятны, – сказал Джон.

– Мы намеревались спасти страну, – сказала Петра.

– И спасти свободу каждого человека в ней, – сказал Джон. – Свободу от таких давящих снов.

– Что же мы должны сделать? – спросила коллективная ментальность стражей-телепатов.

– Вы должны войти в каждый мозг в Тороне и высвободить знание о войне, вы должны на миг связать один мозг с другим, чтобы они познали себя и друг друга, будь то в королевском дворце, или в гробах-камерах Тилфара, или в каменных руинах за ним. Сделайте это, и вы послужите племени обезьян, людей и стражей, которое называется человечеством.

– Некоторые мозги, может быть, не готовы.

– Все равно, давайте.

Пришла волна согласия.

И доктор в Медицинском Центре уронил термометр на стол, и, когда ртуть рассыпалась шариками по белому пластику, осознал, что его злость на старшую сестру, которая вечно ставила подставку не там, где надо, скрывала его знание о войне.

Вал Поник, выпивающий в баре Адского Котла, провел пальцами по мокрому краю стакана на грязной стойке и понял, что огорчение по поводу его изгнания из университета за «неприличное поведение» подхлестывает его к приличной речи.

Советнику Рилуму вспомнилось событие тридцатилетней давности – пожар на швейной фабрике, где он был помощником управляющего, и понял свою ярость по поводу слабых действий пожарной команды.

Советник Тилла сжала старыми пальцами складку своего платья, когда вспомнила катастрофу на Острове Летос, где убили ее отца, которому она, еще девочка, пришла помочь собрать коллекцию окаменелостей, и поняла, что детский страх скрыл взрослое знание о войне.

Капитан Сартос стоял на мостике грузового судна, щурился от яркого света и вспоминал человека, который встал за столом в офисе пароходной кампании и поклялся: «Пока я жив, вы никогда не ступите на другой корабль!» И вдруг понял свой страх перед этим давно умершим человеком.

Женщина по имени Марла нырнула с прибрежной скалы, вырвала из глубины раковину и снова поплыла к поверхности. Через минуту она уже сидела на камне и вставляла нож между створками. Щелчок – и язык плоти, без жемчужины, мокро блестел в синем вечере. И она вспомнила другую, большую раковину, в которой лежал большой молочного цвета шар, он тогда выпал из ее пальцев, прокатился по камню и с легким всплеском упал в зеленую воду, а у Марлы скрутило живот от злости и разочарования.

Лесной страж остановился возле дерева, прижал ладонь к грубой коре и вспомнил, как семь лет назад его и еще двоих послали привести девушку, которую надо было отметить как телепатку, и как она боролась с ними молча и с остервенением и как на миг в нем возникла злоба, связанная с еще одним рубцом, сделанным ее ногтями.

Заключенная вышла из шахтного подъемника следом за надзирателем: он повернулся и пошел в заросли папоротника, и она вспомнила, как ее старший брат уходил от нее по темному коридору, а она скорчилась в углу и плакала. И сейчас она вдруг поняла эти слезы.

Советник Сорвин твердо прижал пятки к ножкам кресла в зале Совета, переводил взгляд с одного лица на другое и думал: «Суровые и непонимающие, вроде лица моего дяди в тот день, когда он вызвал меня из моей комнаты и перед всей семьей обвинил в краже вина из кладовой. Хотя, я ничего подобного не делал, я онемел от страха и был наказан: целую неделю вся семья полностью игнорировала меня, и я даже ел в одиночку.» И понял, почему он тогда промолчал.

В другом конце Торомона офицер, набирающий рекрутов, вдруг поднял перо от бумаги, и в то же самое время сидящий напротив него молодой неандерталец, собиравшийся подписать заявление, поднял голову. Оба посмотрели друг на друга, каждый осознал собственное знание войны.

В дворцовом саду, среди клоунов и акробатов, Алтер сидела на земле у мраморной урны: перебирала свое ожерелье и думала: «Ох, он пытался увидеть что-то от меня в этом ужасном сне, мечтал вернуться в реальность. Он не знал... он не знал...»

– Каким образом ты узнала? – спросил Джон.

Кли провела рукой по полированной крышке стола и посмотрела на членов Совета.

– Я работала на компьютере. Я знала из рапортов, что изменение транзитной ленты не могло произойти так быстро. Была мелкая ошибка в расчете из-за типографской опечатки, и это сделало весь процесс недействующим, но никто этого не заметил, кроме меня. Я знала, каково экономическое положение в Торомоне, и знала, что оно связано с большими излишествами и малой мобильностью, и это должно было означать войну. На множество вещей это был единственный ответ. Было решено, что война станет такой реальностью во всех мозгах, что никто не станет спрашивать. Правительство не поняло, что эта реальность должна подтверждаться для опрашивающих и что эта фантазия, которая идет вперед без противоречий, не имея чем доказать себя перед точной логикой. Идея задавать вопросы была почти невозможной, но только почти.

Рольф Катам встал.

– У меня еще один вопрос, доктор Кошер. Каким образом солдаты умирали?

– Вы знаете игру слумат, которая недавно стала так популярна? У компьютера есть селектор, работающий по тому же принципу, только с более широкой матрицей, и отбирающий по случайному выбору тех солдат, которые должны быть убиты. Когда выбор сделан, контролируемое внушение приводит сон в такую ситуацию, которая допускает смерть. Затем в камеру, где лежит солдат, пускают ток, тело его сгорает, и камера готова для нового одурманенного, который подготовлен для борьбы с врагом за барьером.

– Планирование тут не понадобилось, – продолжала Кли. – Исследовали и открыли. Просто дать людям затеряться в тумане их собственной поврежденной психики, и они сотворят такого врага, скрытого за их ужасом, какого не мог бы придумать для них ни один психиатр. Они были сведены на нет ужасом, но были способны думать о грани существования, после шестинедельного обучения никакие вопросы задаваться не могли.

Встал молодой парень.

– Может быть, теперь здесь будет мир, – сказал он.

Позднее все потянулись из зала ждать коронационного праздника. Джон повернул было к лестнице сада, но кто-то тронул его за плечо? Это был Катам.

– У меня еще несколько вопросов не для ушей Совета, – сказал историк. – Они касаются вашего Лорда Пламени.

– Нашей болезненной фантазии?

– Если угодно, – человеческая половина его лица выдала три четверти улыбки.

– Почему бы вам не поставить это в ряд тех элементов реальности, которые нужно допрашивать, чтобы доказать реальную реальность?

– Я так и сделал. Я хочу узнать вот что – думаете ли вы, что Лорд Пламени всадил в мозг короля Оска эту чудовищную идею насчет войны без врага?

– Наверняка, не саму идею, – ответил Джон, – но, возможно, метод для поворота идеи в такую реальность.

Катам кивнул и пошел дальше, а Джон спустился в сад. Цирковой народ длинной линией тянулся к дверям дворцовой аудитории, в конце линии Джон увидел сестру, спокойно стоявшую, обняв за плечи Алтер. Он подумал чему бы я научился? Я ждал все эти годы, я ждал. И все еще размышляю, чему научиться. Поднадзорный я пленник, я жду свободы. Но зато я знаю теперь, откуда она придет. Я жил наблюдениями, и теперь я вижу, какой эффект произвели на меня наблюдения.

Сад опустел, Джон стоял в темноте, внимательный актер и наблюдатель в матрице и мотивации.

А далеко во вселенной тройной мозг следил, направлял собственное знание войны и готовился.

КНИГА ТРЕТЬЯ

Глава 1

Что есть город?

На планете Земля есть по крайней мере один, изолированный среди смертоносных океанов, один на острове вблизи радиоактивного континента. Часть моря и земля на краю континента была использована, в тихих прибоях и спокойных равнинах создана империя Торомон. Ее столица – город Торон.

На полпути вокруг Вселенной, в рассеянной галактике, есть другой... город.

Зубчатые скалы под двойным солнцем бросают на песок тени-двойники.

При редком ветре овраги иногда перемещаются. Небо синее, песок голубой, известково-белый. Низко на горизонте прожилки облаков. А под крутой стороной одной пыльной дюны... город.

Что есть город?

Это место в песке, где энергетическое поле держит восьмиугольные силикатные кристаллы в идеальном порядке, концами осей друг к другу. Это место, где магнитный компас стал бы крутиться, как волчок. Это место, где обычный алюминий имеет привлекательное свойство повышать чувствительность магнитного сплава алнико. И хотя в данный момент его место служит домом для сотни обитателей, здесь нет ни зданий, ни вообще каких-либо сооружений. Песок не гладкий, и только в микроскоп можно было бы определить размещение кристаллов.

В зависимости от психического напряжения наблюдателей, город одним казался озером, другим – катакомбами пещер. Иногда он казался гейзером пламени, иногда выглядел как здания, башни, соединенные подвесными дорогами, с двойным светом, отражавшимся от тысяч окон. Но чем бы ни был этот город, он одиноко стоял в белой пустыне крошечной планеты на полпути вокруг Вселенной от Земли.

Сейчас в городе был созван митинг: обитатели встретились просто переключением внимания. Председательствующий разум был не простым, а тройным существом, много старше любого из присутствующих. Оно не строило город, но жило в нем.

– Мы создавали вас, чтобы вы помогли нам, – начало существо. – Просто присутствуя здесь, вы уже много содействуете, хотя присутствуют не все, мы подумали, что лучше начать сейчас, а не ждать.

Одной группе на митинге, – громадным тридцатифутовым червям – город казался сетью грязных туннелей, и слова доходили до них, как вибрация через их убежища.

– Как мы уже объяснили раньше, в нашу вселенную вторглось странное аморальное создание, которое мы до сих пор называли Лордом Пламени. Пока что оно предпринимало только разведывательную деятельность, собирая возможно большую информацию об этой вселенной.

Металлический пузырь воспринял слова телепатически. Для него город был безвоздушной впадиной в скале.

– Но уже по его методам исследования мы сочли его опасным. Он нисколько не задумывается испортить или уничтожить культуру, лишь бы получить информацию. Мы пытались выгнать его и сохранить в неприкосновенности различные культуры вселенной. Все вы наши агенты, имеете во всех мирах контакты с ним. И все вы имеете контакты друг с другом.

Пятидесятифутовым глазам-стебелькам одного слушателя атмосфера города казалась слегка окрашенной метаново-зеленым.

– Он собрал информацию для полномасштабной атаки, но поскольку мы следим за ним на каждой планете, мы знаем, какую информацию он собирает. Каждая из наших культур подвергалась серьезному политическому и социальному перевороту, когда он брал ее для освидетельствования. Его метод наблюдения любой культуры состоял в активизации элементов, которые должны были подталкивать переворот слишком быстро и довести его до конца слишком быстро. Затем, как ни странно, он сосредоточивается не на разработке экономического или социального переворота, а на изучении личной жизни некоторых социально-отчужденных элементов, сумасшедших, политических фигур высшего эшелона, часто объявленных вне закона, разбросанных на краю общества гениев. Поговорим теперь об одном частном инциденте нашего наблюдения. Вы прибыли сюда, за исключением наших агентов с Земли, и мы воспользуемся этим, чтобы поговорить об их особой ситуации. Замкнутая и самоснабжающаяся империя Торомон существовала на Земле пятьсот обращений вокруг звезды Солнце. Переворот, через который прошел Торомон, был сложной экономической, политической и психологической реорганизацией, соединенной с приливной волной технологического развития в сельскохозяйственных методах и производстве питания, чего дегенеративная старая аристократия не была способна переделать. Она решила симулировать ситуацию, которая существовала только в книгах, остававшихся после тех времен, когда вся планета была населена сходными нациями: она симулировала войну, которая должна была избавить ее от излишков энергии, продукции и жизней. Остаточный скелет военной организации, бывшей до периода их изоляции (когда такие же, но реальные войны, полностью уничтожили другие нации, оставив Торомон в одиночестве) был расширен до чудовищной силы: набиралась армия, готовилась техника, и обширная фантастическая война была инсценирована неподалеку от насыщенного радиацией края их империи. Она управлялась громадным компьютером, расположенным в руинах второго города империи – Тилфара. Из-за радиации в Торомоне пошла бурная эволюция: пошла атавистическая часть населения, регрессировавшая до той точки, которую эта раса прошла три миллиона лет назад, в то время как другая часть прыгнула на миллион лет вперед и стала расой гигантов, многие из которых были телепатами. Телепаты старались остаться вне этой войны, но их все-таки втянули. Наши агенты, среди которых один телепат, убедили их – в усилии найти какое-то другое решение, менее деструктивное, чем эта пародийная война – установить на миг телепатическую связь между всеми обитателями империи. До народа дошел факт, что война не была реальной. Результаты были слишком жестоки для точного прогноза. Вся структура Торомона ослабела. Находящиеся вне закона банды недовольных – недов – наводнили страну. Была попытка поставить нового молодого короля, и на некоторое время это сработало, но правительственная система была предназначена для управления мирной, спокойной нацией, а не нацией воюющей. Мы описываем ситуацию столь детально из-за странных действий Лорда Пламени, когда он столкнулся с Торомоном. Прежде всего его попытка довести ситуацию до быстрого конца была неизмеримо более жестокой и разрушительной, чем оп делал в других мирах. Мы, чувствующие энергию его сосредоточенности, поняли, что интенсивность его наблюдений учетверилась. То, что он искал для уничтожения других миров, он нашел на Земле. Наши агенты один раз выкинули его, но он вернулся. Они выкинули его вторично, но он все-таки парит поблизости, готовый вторгнуться снова. Мы можем иметь на планете только трех агентов, потому что можем поселиться лишь в трех мозгах. Но с помощью трех телепатов мы контактировали еще с двумя – Тилом и Алтер, и они стали на некоторое время нашими непрямыми агентами. Тил был убит в этой поддельной войне, так что на Земле осталось всего четыре человека, с кем мы имеем контакты. Как мы уже сказали, мы можем жить только в трех разумах. Эти оставшиеся, уже использовались для контакта во внеземных испытаниях, открыты для информации, и мы уверены, что Лорд Пламени в свое третье возвращение на Землю выберет одного из наших агентов. Того, кто останется вне нашей защиты. Если мы прямо скажем им об этом, это может оказаться сокрушительным для их психики. Следовательно, наш контакт, и так уже редкий, должен полностью прекратиться после нашего следующего сообщения.

Причина интереса Лорда Пламени к Торомону ясна: он готовится начать войну в нашей вселенной. Он пытается узнать все, что возможно, о том, как жизненная форма этой вселенной ведет себя в войне. И война в Торомоне – война чистая, потому что там нет реального врага. Возможно, мы тоже сумеем узнать кое-что. Наше преимущество в том, что каждый в том городе гораздо ближе друг к другу и к землянам, нежели Лорд Пламени, для которого такие понятия, как интеллект, сострадание, убийство, выносливость ничего не означают, он должен научить их чуждым наблюдениям. Но и мы точно так же не имеем представления о его характеристиках. Для дальнейшего нашего понимания мы просили наших агентов взять с собой три документа, продукцию трех самых восприимчивых разумов на Земле: стихи Вала Ноника, «Унификация случайных полей» доктора Кли Кошер и «Тени моря» – последний обзор истории Торомона доктора Рольфа Катама.

В городе стояла тишина. Затем слабая жизненная форма, существующая как светочувствительный вирус, спросила:

– А может ли что-нибудь помешать им взять эти... работы?

Тройное существо ответило:

– Не забудьте, что эти работы созданы самыми восприимчивыми разумными существами Земли и никогда не дойдут до разума обычного человека, как, скажем книга или периодика, а среди наших четырех агентов постоянно будет предатель – сам Лорд Пламени... А далеко от этой вселенной...

...и она прекрасна, когда солнце сквозь треснутое стекло играет в ее распущенных волосах, прекрасны ее закрытые глаза, ее оливковые веки, более темные, чем лицо, чем вся остальная кожа, которая тоже прекрасна с ее оттенками меда и легкой голубизны плода кхарбы, идущей от белого к розовому, прежде чем он станет пятнисто-оранжевым, спелым, ее кожа прекрасна и своей текстурой: она похожа на полированный камень там, где туго натянута на поднятом колене, и на бархат, там где расслаблена.

Трещина в оконном стекле бросает линию тени на половицы, на постель, на смятые простыни, на ее живот. Ее губы раскрыты, зубы слегка голубеют в тени верхней губы.

Она была прекрасна в длинных фиолетовых тенях, падающих на набережную, где он гулял с фонарем в прошлый вечер, прекрасна в свете фонаря, где она остановилась поболтать немного с ее другом.

– Итак, ты все-таки женился, Вал. Ну, я так и думал. Поздравляю.

– Спасибо, – сказали они в один голос, его низкий тенор и ее богатый контральто звучали как музыка. – Ренна. Это мой друг Кино. Кино, моя жена Ренна. – Это он сказал один, как сольный инструмент после хора, и это включалось в симфонию.

– Думаю, теперь тебе нечего делать в нашей банде. Впрочем, ты никогда и не был настоящим ее членом. Теперь ты можешь сидеть и писать стихи, как ты всегда хотел, и радоваться жизни.

– Да, я не гожусь для банды, Кино, – сказал Вал. – Помнишь Джефа? Из-за этой дурацкой вражды между мною и им я решил, что сейчас самое время бросить все эти дела недов. Через пару деньков мы поедем на материк. Вы слышали, там есть место, которое нам хотелось бы посмотреть.

– Я не собирался упоминать о Джефе, но раз уж ты сам заговорил, я, пожалуй, скажу, что уехать – это хорошая идея. Потому что он член банды до корней своих гнилых зубов, – он кивнул и улыбнулся, как бы извиняясь. – Ладно, я пошел, а ты пригляди, чтобы Джеф не увидел ее, – он показал на Ренну.

Вал взглянул на нее, на ее темную кожу, побледневшую в свете фонаря. Кино ушел, а она была...

...прекрасна, когда они шли по темным улицам Адского Котла, и, наконец, завернули в таверну-пансион и вошли в комнату.

На стене висел рисунок, который она подарила ему – прекрасный мелок на коричневой бумаге. На колченогом столе у окна лежала пачка бумаги. На верхнем листке был окончательный набросок стихотворения, представлявшего в изысканном стиле и яркой образности ее портрет.

Он сел на смятой согретой теперь их телами постели. Ренна лежала рядом с ним и он до боли в глазах смотрел на красоту ее дыхания, на легкий трепет ноздрей, на нежную шею.

Он взглянул на окно и нахмурился: вечером оно не было разбито. В окно был брошен какой-то предмет. Осколки стекла блестели на бумаге. «Я хотел бы, чтобы так сияли мои слова», подумал он. Он поднял камень, завернутый в бумагу и прочел слова, написанные расплывающимися чернилами, в них не было блеска, но были удары молота по твердому жару страха, который он давно носил в себе. Они гласили:

«После тебя видел Джефа. Достанет тебя. Сказал, что съест тебя на завтрак. Уходи немедленно. Он всерьез.

Кино.»

Наверное, удар камня о стекло и разбудил его. Он повернулся и увидел ее открытые глаза. Она улыбнулась. В нижнем этаже раздался треск. Она спросила его молча, одними глазами, и он так же молча пожал голыми плечами.