Текст книги "Падение башен"

Глава 10

В то время, как они сидели на лужайке с новичками в ожидании начала ориентировочной беседы, воздух прорезал вой самолетов. Все посмотрели в облака. Звук усилился, и у Джона пошли по спине мурашки. Кто-то вскочил. Но затем звук ослабел, и все нервно переглянулись. Вскочивший покачал головой.

– У меня живот сводит каждый раз, когда я слышу эти проклятые самолеты. Гадай теперь, куда они летят. – Он снова сел. – Может, мне следовало бы радоваться: я был при бомбежке каторжных рудников, если бы не это, меня бы здесь сейчас не было. Но все-таки...

– Значит, рудники бомбили? – спросил Джон.

– Пару дней назад.

– Как вы попали на рудники? – спросила Алтер.

– Из Котла в яму. Довольно простая история. Взяли за дело, – он улыбнулся и явно не хотел углубляться.

– Я не собираюсь любопытствовать, – сказал Джон, – но какие они сейчас, рудники?

– Какие? Если здесь найдется какая-нибудь жидкость, мы с тобой вечером выпьем и я расскажу. А трезвый не могу.

– Видишь ли, – сказал Джон, – я знал одного... который был когда-то в рудниках, и я хотел бы знать, что там было.

– Понятно. Кто он?

– Кошер. Ты знал Джона Кошера?

– Ты его знал? – в голосе человека прозвучало удивление. – Парня, который удрал несколько лет назад. Ты знал об этом?

Джон покачал головой.

– Ну, так я расскажу тебе. Я попал в тюрьму примерно за полгода до того, как Кошер убежал. Я не знал его, хотя потопу ребята говорили, что его место в столовке было за два стола от моего. Но я его не помню. И не работал с ним. Но помню, как это произошло. Ночью вдруг заорали офицеры снаружи. Завыла сирена, кто-то застучал в дверь барака. Нас всех выгнали на дождь и полчаса делали перекличку. Пошли разговоры, что трое парней пытались сбежать. Стража нам ничего не сказала, но мы понимали, что такой шум неспроста. А на следующее утро, когда мы вышли на поверку, в грязи лежали два трупа. Затем начались разговоры: бежало вроде трое, значит, один все-таки ушел. Как по-вашему, поймают его? Кто это? Может, мальчишка Кошер? Вроде его в грязи не было. Но, может, он исчез по другой причине? Ну, и все такое.

Недели через две была вторая попытка побега. Их схватили еще до старта. Офицер сказал: «думаешь ли ты, что делаешь?», а парень усмехнулся и говорит: «Я хотел найти Кошера». Ну, ему свернули челюсть. И все вдруг заговорили о Кошере. Начались всяческие рассказы о нем. Чтобы прекратить разговоры, нам сказали, что он умер, что он заблудился и вышел к радиационному барьеру и там спекся, поэтому его тело и не принесли. Но это произвело обратный эффект – никто не поверил, только смеялись. И даже два дня тому назад, когда рудники бомбили, и все мы боялись смерти, кое-кто посмеивался и говорил: «Может, мы все-таки найдем Кошера», – человек помолчал. – Так что ты знаешь о нем?

– Только то, что он спасся от радиационного барьера.

– Он вернулся в Торон?

– Я... там встретил его.

– И с ним все в порядке?

Джон кивнул.

– Это хорошо, – сказал человек. – Может, он когда-нибудь придет в город Тысячи Солнц и мне удастся самому встретиться с ним. – Он оглянулся вокруг. – Это такое место, куда он должен прийти. Он что-то значит для тебя? Ты ведь знал его, а мы нет. – Он засмеялся. – Я подумаю об этом.

– Я тоже, – сказал Джон и отошел. Через лужайку к ним шел неандерталец.

– Привет, друзья! Думаю, что увижу вас здесь, когда вернусь. Сначала я думал остаться здесь, но потом решил идти дальше. – Неандерталец был в солдатской одежде.

– Почему ты не хочешь остаться? – спросила Алтер.

– Как я объяснил стражу, у меня есть дела со своим народом.

– Какие дела? – спросила Алтер. Неандерталец протянул ей руку. – Меня зовут Лог. А вас?

– Я Алтер. А это мой муж Джон.

– Рад встретиться с вами обоими. А делать я собираюсь вот что: мой народ еще не здесь. Я хочу научить его тому, чему научили меня. Может, я уговорю их прийти сюда и научиться большему? Эти чертовы самолеты могут прилететь и сюда. Здесь очень приятно, но не безопасно. Ну, я увижусь с вам, когда вернусь, – И он пошел дальше.

Через минуту Алтер спросила:

– Джон, ты хочешь остаться здесь?

– Нет. Я хотел жениться на тебе, но меня почему-то смущает покой и отдых, и все это – он обвел рукой вокруг. – Нас выкинули из одного мира и бросили в другой, но они оба граничат друг с другом. Это небезопасно. Я хочу идти в Тилфар и остановить компьютер, если смогу. Ты хочешь пойти со мной и помочь?

Она кивнула.

– Мы тоже вернемся, – сказал он. – Это как раз то место, куда следует вернуться, когда мы закончим.

– Пойдем, скажем им, – ответила Алтер.

Через час они снова смотрели на озеро со скалы. Кто-то сказал:

– Не хотите ли кое-что на память об этом месте?

За ними, укрывшись в камнях, был их бывший гид. Он бросил им медаль.

– Прицепите ее к своему ожерелью, молодая леди. Смотрите на нее иногда и вспоминайте нас.

Пока Алтер поднимала диск, человек исчез. Она еще раз посмотрела на город Тысячи Солнц.

– Надеюсь, что мы вернемся, – сказала она.

– Тогда пойдем дальше.

Днем они увидели с края оврага группу оборванных людей, осторожно идущих вдоль потока.

– Кто они? – спросила Алтер.

– Бывшие заключенные, – тихо ответил Джон.

– А я было подумала – неды... Джон, это женщины!

Он кивнул.

– В шахтах работало много женщин.

Теперь они слышали голоса. Одна женщина споткнулась и упала. Другая помогла ей подняться и слегка погладила по коротким волосам.

– Шагай, шагай, малышка, иначе мы никогда не найдем Кошера.

– Надо бы спуститься и показать им дорогу в город, – прошептала Алтер.

Джон удержал ее за плечо.

– Поток впадает в озеро. Они идут прямо к городу.

Женщины скрылись за деревьями, а Джон и Алтер пошли дальше.

Деревья постепенно редели, когда пара приближалась к лавовым полям. Однажды их остановил грохот за деревьями. Они укрылись за поросшим кустарником холмом. Давя зелень, мимо прокатился танк.

– Наверное, это последнее отступление от «врага». Танки были запасены здесь для войны, и теперь возвращаются, – сказал Джон.

– Как ты думаешь, компьютер их уничтожит?

Вслед за первым прогрохотал другой танк.

– Похоже, что у нас не много шансов, – задумчиво сказал Джон.

Примерно через час они прошли мимо группы стражей с рубцами телепатов. Они сидели на голубой поляне. Никто даже не поднял глаза на идущих.

– Ты думаешь об Эркоре? – спросила Алтер через некоторое время.

– Угу.

– Может, они знают, жив ли он и где.

– Узнаем, когда пойдем обратно.

Вечером они увидели на горизонте зарево, более бледное, чем закат, сверкающую дымку на закате. Они прошли мимо древних скелетов древних деревьев, безлистых, почти окаменевших.

Вдали показался силуэт города. Башня за башней вставали в перламутровом тумане. Сеть дорог вилась вокруг шпилей. Транзитная лента, идущая из города, шла в полумиле от путешественников и исчезала в джунглях позади них. Тилфар. Они пошли по дороге, поднимающейся к городу.

– Как ты думаешь, здесь осталась какая-нибудь армия? – спросила Алтер.

– Скоро узнаем. Я все размышляю, каким образом компьютер защищает себя. Видимо, он получил множество дистанционно управляемых механизмов, работающих на него, и это означает, насколько...

Впереди раздался грохот. Из тени башен возник танк, подобный тем, что они видели раньше, но с антенной на крыше. Он полз к ним, как гигантский жук.

– К краю дороги, – прошептал Джон. – Ты влево, я вправо.

На танке спереди было написано белыми буквами: «Ты попал в ловушку, в тот яркий миг, когда узнал свою судьбу.»

Как только они разошлись по сторонам, танк остановился. Антенна перестала крутиться и закачалась вправо и влево. Мужской голос, удивительно знакомый, окликнул:

– Джон, Алтер!

Из танка вылезла фигура молодого человека. Джон узнал в нем того, кто провожал их в Город Тысячи Солнц. Позади него в танке были Катам и Кли.

– Что вы здесь делаете? – спросил Джон, оправившись от изумления. – Вы пытаетесь остановить компьютер?

Кли покачала головой.

– Тогда, что?

Катам стоял в прозрачном куполе танка, сказав:

– Мы работаем.

Джон и Алтер с недоумением смотрели на них. Кли повернулась и пошла к Рольфу. Джон и Алтер вопросительно глянули на их бывшего гида.

– Кли хочет закончить свою объединенную теорию поля, а Рольф кладет последние штрихи на свою историческую интерпретацию случаев индивидуальных ментальных систем. В банке памяти компьютера сотни тысяч психосхем буквально всех людей, имевших какое-нибудь отношение к войне.

Глава 11

– А вы кто? – спросил Джон, уже догадываясь.

– Я Вал Ноник, а тех двоих вы знаете.

И тут Джон увидел, что его сестра и Катам вышли из танка. Он сказал им:

– Мы пришли из-за компьютера.

– Поехали с нами, – сказал Рольф, – мы доставим вас к компьютеру.

Они забрались в танк. Кли сжала руку Алтер.

– Я так рада видеть тебя!

– Есть несчетное количество атомных и астрономических сведений, которые надо обрабатывать, прежде чем Кли узнает, верна ли ее теория, и делать это, конечно, надо здесь, где находится самый большой компьютер планеты, – сказал Ноник.

– А ты зачем здесь? – спросила его Алтер.

– Приемо-передаточная станция! – сказал Джон. – Тебе и Катаму были вживлены в глотку коммуникаторы? Зачем они? Их выявили сразу же после твоего ухода из университета.

Ноник тихо засмеялся.

– Это спасло мне жизнь. – Здоровой рукой он поднял недействующую. – После того, что сделали со мной, после того, что сделали с ней... – голос его прервался, Кли и Катам с тревогой оглянулись, но голос вернулся. – Катам работал над своей теорией, но оставался в университете, и следовательно, был оторван от большей части Торомона. И случилось так: он создал большую теорию общества и психологии, а некий уличный парень, ничего не знающий ни об обществе, ни о психологии, пришел и сказал: «Слушайте, вы забыли то-то и то-то в своей работе». Этим уличным парнем был я. – Он засмеялся и обратился к Катаму:

– Я убедил вас, что вы не сказали ничего слишком глупого во всей вашей абстракции, верно, Рольф?

– Более или менее, – отозвался Рольф. – И хотел знать точку зрения кого-нибудь, кто был бы явно вне общества – такого вот блестящего лидера недов, который, как поэт, был довольно точным наблюдателем, и на его точке зрения проверить свою. Ты мне очень помог, Вал.

Поэт снова засмеялся, но смех снова закончился напряженной неуверенной нотой.

– Ты знал Кли в университете? – спросила Алтер.

– Нет, только ее работы. Она опубликовала несколько статей в математическом журнале, кажется, о случайном распределении простых чисел. Очаровательно. Прекрасно! Как ни странно, мы можем точно сказать, какой процент простых чисел будет между любыми двумя числами, но не можем вывести формулу для того, чтобы точно предсказать, где они, иначе чем методом проб и ошибок. И предсказуемо, и непредсказуемо. Вроде как нерегулярность в стихотворении... – и он вдруг тихо зашептал:

– Она была прекрасна...

Рольф и Кли снова с беспокойством взглянули на него.

– Ну да, – сказала Кли. – Он мог бы сказать, что мы были знакомы. Он читал мои статьи, а я кое-что из его стихов. Он отпечатал некоторые, и они ходили по университету. Стихи были прозрачные, очень чистые и ясные, – она подчеркнула эти слова, как бы желая вывести его из задумчивости, но он по-прежнему смотрел под ноги, – и приводил в порядок дикие и разбросанные вещи, близкие мне.

– Вот мы и прибыли, – объявил Рольф.

Одна стена помещения была занята циферблатами, громкоговорителями, катушками лент. Несколько компьютерных консолей стояло на полу.

– Это одна из контрольных комнат для компьютера, – сказал Рольф. – Это сделано для моей работы, а для Кли – дальше по коридору. Сама машина занимает несколько зданий к западу. Их отсюда видно в окно. Военные полностью ушли из Тилфара. Остались только мы.

– Как машина защищает себя? – спросила Алтер.

– Абсолютно адекватно, – ответил Рольф, подошел к стенному шкафчику и вынул гаечный ключ. – Это в чисто демонстрационных целях, – сказал он. – Ты понял?

Из репродуктора послышался голос:

– Я понял.

Вдоль стены стояло несколько видеоэкранов. Рольф неожиданно швырнул ключ в один из них. Но с экраном ничего не случилось: ключ остановился в воздухе, вспыхнул сначала красным светом, потом белым, а затем исчез.

– Видите, компьютер сумел захватить весь город, опутать его индукционными полями. Вы находитесь под его постоянным наблюдением внутри его границ. Он саморемонтирующийся, и в его цепи встроен растущий потенциал. Люди не учли одной вещи, и он узнал о ней от тех мозговых схем, которые он запас: у человека в мозгу встроен контур самосохранения – я думаю, это лучший способ описания. Это чертовски важный контур, но никто никогда не думал сдублировать его в машине. Но эта машина включила его в себя, пока «росла». Она запрограммировала себя игнорировать любую программу, заставляющую себя прекратить функционирование...

– Вроде того, как вы игнорировали бы чей-то приказ упасть мертвым, – вставил Вал.

– Когда люди пытались выдрать этот контур, машина стала сопротивляться.

– А, если к примеру, лицо, приказывающее вам упасть мертвым, наставит на вас энергонож, когда вы не подчинитесь? – спросил Вал.

– Сначала это была просто защита, сопротивление попыткам демонтажа, иногда с решительными результатами. Но от всех тех воюющих мозгов компьютер усвоил, что если угрожают один раз, то будут угрожать и снова. И он методически отражал эти угрозы. Теперь он отталкивает все, что считает угрожающим действием, а после трех-четырех угрожающих действий из одного источника будет стараться уничтожить этот источник.

– А как насчет вас? – спросил Джон. – Почему вы все еще здесь?

– Мы прибыли как раз перед тем, как ушли последние военные. Они были в таком отчаянии, что позволили нам управляться с компьютером.

– Но почему он не выкинул вас вместе с ними?

– Это очень неточное определение, – сказала Кли. – Но он страшно одинок. Мы были единственными, кто мог дать ему над чем думать, дать то, что близко его способности управлять. Он создан для работы на определенном уровне, и его контуры самосохранения хотят, чтобы он продолжал работать на этом уровне. Теперь ему есть что делать.

– Если он вас любит, не можете ли вы ему сказать, чтобы он прекратил бомбежку?

– Это не так просто. Вся его информация о Торомоне взята из ментальных схем солдат, которыми он маневрировал во время войны. Все эти солдаты были доведены специальной программой Торомона до нервоза, до психоза. Компьютеру не было нужды каталогизировать и сопоставлять всю эту информацию, и она действительно действовала на него, как подсознательная травма. Вот он и функционирует, как психический больной.

– Продолжим аналогию, – сказала Кли. – Проблемы, которые мы с Рольфом поставили перед компьютером, имеют самое близкое отношение к психотерапии. Сравнивая ментальные схемы, он наблюдает болезненную непоследовательность, и получает большое облегчение, занимаясь моими расчетами. Просто заняв его, мы сумеем понизить его разрушительные действия больше, чем сделали военные за все время своего пребывания здесь.

– Значит, ответ только в том, чтобы найти ему проблемы для разрушения? – спросил Джон.

– Опять-таки не так просто. Кли и я работали над формулировкой этих двух проблем не один год. То, что вы обдумывали за неделю или за месяц, машина пропустит максимум за несколько минут. Сегодня мы должны закончить, и я не знаю, что произойдет потом.

Ноник засмеялся.

– Я как раз собираюсь поболтать с ним.

– Это такая вещь, которая, похоже, займет его, – сказала Кли. – Послушав Вала, он займется полным звуковым и синтетическим анализом всего, что Вал скажет, и сравнит его со всеми знаниями, которые он собрал.

– Но я не останусь, – сказал Вал. – Это единственная проблема, не так ли, Кли? – он подошел к окну и открыл его. – Иногда я должен ходить хотя бы вокруг города, а то и уйти, вернуться в Город Тысячи Солнц или пойти дальше, посмотреть. Я не могу удержаться... – он внезапно шагнул из окна на дорогу исчез.

– Он прошел через Ужас, – сказал Рольф.

– Кли, – сказала Алтер, – ты тоже потеряла того, кого любила, но ты же пережила это.

– Да, я пережила это, поэтому я знаю, как это ужасно. Прошло три года, прежде чем я снова была готова встать на путь человека. В этом смысле Вал поступил много лучше: он по-прежнему пишет стихи. Но он полностью в смятении, бессмысленном, хаотичном. – Она помолчала. – В мире случайностей.

– Ты однажды сказала маленькому неандертальцу, что если осознать все факторы, то элемент случайности исчезнет, – сказал Джон.

– Вы думаете, мы не пытались говорить Валу об этом? – спросил Рольф.

– Он посоветовал предсказать следующие простые числа, и засмеялся, – сказала Кли.

– А его стихи? – спросила Алтер. – Они стали лучше или хуже прежних?

– Не могу сказать, – помолчав, признался Рольф. – Наверное, я слишком близок ему, чтобы судить.

– Их стало куда труднее понимать, – сказала Кли. – Но в какой-то мере они стали проще. Они содержат гораздо больше объективных наблюдений, но значение сопоставления или воображения эмоционального тона так запутано, то ли...

– ...то ли от безумия, – закончил Рольф.

* * *

Вечером Джон и Алтер гуляли по темнеющей спиральной дороге. Они поднялись на верхние и оказались над всеми домами Тилфара, кроме центрального дворца. Город под ними тянулся к равнинам, а равнины к горам, которые все еще горели слабым светом радиации по зазубренным краям. Они заметили неподалеку фигуру, наклонившуюся над оградой и тоже глядевшую в город.

– Вы искали меня? – спросил Ноник. Джон покачал головой.

– «Враг» временами ищет меня, – сказал Ноник. – Я иду гулять, думаю, что убежал, и вдруг слышу голос ниоткуда, говорящий мне, что я ему нужен... – он резко засмеялся. – Это звучит дико, верно? Но я говорю о реальной вещи. – Он повернулся и сказал громко:

– Как ты чувствуешь себя сегодня, старый потомок металлических насекомых и селеновых кристаллов?

Из ночи пришел звучный голос:

– Я чувствую себя прекрасно, Вал Ноник. Но сейчас ночь, а не день. Это имеет значение?

Ноник снова повернулся к ним.

– Всякий раз догонит. С ума сойти, а? Захватил весь этот город проклятый. Пользуется индукционными полями где-то в миле ниже, чтобы сотрясать металлическую ограду в вибрации речи, так что вся ограда становится громкоговорителем.

– И он зовет тебя? – спросила Алтер.

– Он? Тысячи, тысячи мертвых людей, зажатых в миллионе транзисторов, обструганных и отполированных, сведенных в один голос – зовут меня. Этому голосу трудно не ответить. Но иногда мне хочется уйти туда, где я могу молчать.

– А еще кто-нибудь зовет тебя? – спросил Джон. Ноник непонимающе посмотрел на него, снова засмеялся, но на этот раз тихо и спокойно, и покачал головой:

– Нет. Я, видите ли, шагнул дальше Кли и Катама. Простые числа, последняя теорема Ферма, или проблема четырехцветной карты, или божественные законы – все это не имеет значения. Да, мы знаем все об исчезновении случайности, но в то же время оказывается, что мы по-прежнему, имеем с ней дело. Так что, идея случайности есть философское орудие, такое, как Бог, Абсурд, Существование, Смерть. Это не вещи, они имеют названия, какие мы произвольно даем всему: точильные орудия для лезвия восприятия, которым мы поражаем реальность.

– А как насчет твоих стихов? – спросил Джон. – Кли и Рольф не могут сказать, лучше они стали или хуже.

– А я могу, – ответил Поник. – Они лучше, чем я писал или мог бы написать раньше. И это самое ужасное, о чем я должен думать. Поэзия как и все, что делает человек, даже в этом городе, восстает против смерти. Но вы видели когда-нибудь медленно умирающее животное? В процессе умирания оно осознает, как то, что его гибель неотвратима, так и то, что оно еще живо, и его крик поднимается на октаву выше с невообразимой энергией. Это и есть мои теперешние стихи. Рольф и Кли не понимают их, потому что они мало слышали и музыки, звучащей в этом ряду... – он помолчал и улыбнулся. – А может быть, и потому, что я в самом деле безумен.

Моя жена была художницей. Мы любили друг друга и имели друг о друге ясное представление, по крайней мере, в нашем искусстве. Наши родители не признавали его вообще. Музей Торона купил папку ее рисунков – семь были исключены как непристойные, а Королевское общество собиралось издать мою первую книгу при условии, что я уберу пять стихотворений, в которых «чрезвычайно подчеркивались некоторые печальные аспекты общества, включая слабость и распущенность правительства». Мы услышали о Новом Городе на материке и хотели поехать туда. Мы собирались уехать ночью, потому что мой друг, работавший в правительственном офисе, задерживал, насколько мог, ордер на мой арест, в результате которого я мог бы попасть на рудники. Те «печальные аспекты общества», которые я критиковал, готовились обрушиться на меня.

Но ночью... она была... Я тогда действительно спятил. Но я пришел в себя, неся голоса сотен немых. Я понял, каких высот я мог бы достичь, потому что видел надиры их оснований. Я понял, как мелко все, что я написал до тех пор, понял, что все это не было поэзией. Видите ли, хороший поэт ранен речью и тщательно осматривает раны, чтобы знать, как их лечить. Плохой же поэт только разглагольствует о боли и воет об оружии, которое раздирает его. Великий поэт ощупывает обожженные края погубленной плоти ледяными пальцами, скользящими и точными, но в конечном счете его стихи – это отклик, двойной голос – сообщающий о повреждении. Раньше никто из нас не был ранен достаточно сильно. Ее скульптуры и живопись были столь же незначительны, как и мои прежние высказывания. Но если бы убили не ее, а меня, ее работа содержала бы все то, что теперь содержит моя. Вот почему я надеюсь, что я сумасшедший, и то, что я пишу, выходит из свихнувшегося мозга. Я думаю, что теперь мои стихи лучше, чем когда-либо, но надеюсь, что это суждение больного мозга – способность к критике разорвана скорбью. Потому что, если они великие... – он заговорил шепотом, – они стоят слишком дорого! Питаемые разрушением, зажиревшие от величия.. Они не стоят этого!

Что-то щелкнуло в Джоне. Он увидел, что Алтер тоже почувствовала это, потому что ее пальцы туго сжались на его руку. Он выпустил ее плечи, смущенный тем, что возникло в его мозгу. Он отступил назад, не зная, бороться ли с этим, не зная, как принять это. Он быстро пошел обратно. Что-то уже начало формироваться в холодных сводах его черепа и сверкало, как брошенный из мрака энергонож. Алтер и Ноник пошли следом.

Когда он ворвался в контрольное помещение, Кли и Рольф с удивлением посмотрели на него.

– Что с тобой, Джон? – спросила подошедшая Алтер. Он схватил ее за плечи и медленно повернул вокруг себя. Оторопевший Ноник отступил к Кли и Рольфу.

– Я хочу сказать вам кое-что, – четко произнес Джон. – Вы знаете, что существовал план прекратить войну. Но... Но люди, создавшие и войну, и план, теперь умерли. Алтер и я были частью плана. И когда они умерли, мы с Алтер пытались остановиться, но не смогли. Мы должны были любыми средствами прийти сюда, в Тилфар, несмотря ни на что, на то, что они умерли... как будто мы были рабами! – он перевел дух. – Пленниками! Мы были частью плана для прекращения войны, а вы, Кли, Рольф, были частью войны. Нет, я знаю, вы плутовали, как могли, но все-таки вы были частью войны. Нет... Ты, Кли, помогала строить компьютер, а вы, Рольф, знали, в каком состоянии была империя. Вы могли бы сказать об этом, оказать такую же помощь, какую вы оказали Городу Тысячи Солнц, когда проходили через него. Но вы ничего не сказали, но теперь это уже не важно. Я не знаю, чем был ты, Вал: добровольцем, точкой в случайном мире, или случайным наблюдателем в таком мире, где порядок есть самоуничтожение. Но и это теперь не важно. А я? Не важно, кто я? Неуклюжий мальчишка, заключенный или свободный теперь мужчина и не такой уже неуклюжий. Так вот, я хочу спросить – он повернулся к Алтер, – тебя, потому что ты учила меня, и я люблю тебя, – он повернулся к Кли, Рольфу и Ионику, – и вас, потому что вы учили меня, и я уважаю вас... – Он вдруг повернулся к стене с циферблатами и закричал:

– И тебя тоже, если ты можешь мне ответить, и я ненавижу тебя! – Он замолчал, ожидая, что машина уничтожит его, как уничтожила «агрессивный» гаечный ключ Катама, брошенный в нее. Но три голубых огня стали красными – только и всего. Джон снова повернулся к людям. – В этом случайном, хаотическом мире, наполненном обезьянами, полубогами и теми, кто в промежутке, где массовые убийства являются развлечением, где любая структура, за которую вы ухватитесь, может тут же опрокинуться, где Город Тысячи Солнц может разрушить машина, которой командует психоз империи – я свободен... Я... Что я свободен делать?

СКАЖИТЕ МНЕ, ЧТО Я СВОБОДЕН ДЕЛАТЬ?

А в далекой вселенной города в пустыне в смятении:

– А прибудут ли агенты с Земли?

– Но один из них умер... Герцогиню убили.

– А из остальных – два на одном конце транзитной ленты, третий на другом конце в развалинах дворца...

– Мы выигрываем эту войну или проигрываем?

– Где Лорд Пламени? Вы говорили, что он постоянно будет в одном из четырех.

– Вы сказали, что Лорд Пламени предаст их. Как он вредит им, в ком он сейчас?

– Придет ли к нам Лорд Пламени, сможем ли мы сражаться с ним, сможем ли победить его?

Тройное Существо сделало успокаивающее движение. Все притихли.

– У нас еще есть время, пока не прибыли агенты с Земли. Один, правда, убит, а телепат Эркор все еще в Тороне...

– Вы говорили, – перебил один голос, – что Лорд Пламени будет переходить от одного агента к другому и заставлять саботировать каждого по очереди. В ком он сейчас? И что он делает?

– Он в Джоне? – спросил другой. – И потому Джон задает такой абсурдный вопрос?

Тройное Существо засмеялось.

– Он атаковал Джона первым, затем был в Алтер. Он обитал в герцогине перед ее смертью. Теперь он скрывается с Эркором в развалинах дворца.

– Зачем?

– Что он сделал с ним?

– Как Лорд Пламени наблюдал за этой войной? – ответило Тройное Существо, – так и мы наблюдали за ним, и многое узнали о нем. Вы помните, мы говорили, что он совершенно чуждой формы жизни, и такие идеи, как убийство, сострадание, разум чужды ему. Так вот, теперь мы достаточно близки к пониманию, почему это так, и в чем основное различие между ними и всеми нами. Основной фактор всей нашей природы тот, что мы индивидуумы, и как индивидуумы мы одиноки. Одиноки даже телепаты, потому что они до сих пор работают только с образами. Даже существа, близко связанные, как три доли нашего разума, в основе своей индивидуумы и одиноки. Это одновременно и спасение наше, и проклятие, и противостоит этому врожденное желание сблизиться в нашем одиночестве с другими индивидуумами, ощутить их, как-то объединиться, многие из вас, би-или моносексуальные, имеют такое объединение в своих воспроизводственных ритуалах. Даже моносексуальные существа сохраняют это в сигизни. Конечное в одиночество во всех наших культурах смерти. Многие из вас имеют симбиотические отношения, где один индивидуум будет подлостью отделен от всех других, когда физически умрет.

А вот у Лорда Пламени эта полярность между изоляцией индивидуума и его желание объединиться с другими индивидуумами обратна. Он отступает назад к истинной природе своей физической натуры, и его ответвления так же неуловимы, как и у всех рас этой вселенной. Прежде всего он состоит из энергии, созданной плазмами материи и антиматерии, содержащимися в стасисе. Он является коллективным сознанием, в котором индивидуумы не одиноки физически, потому что их энергия постоянно перемещается и чередуется. Материя и антиматерия, как известно тем из нас, чьи культуры дошли до атомной физики, аннигилируют друг друга, если вступят в контакт. Как мы уравниваем одиночество со смертью, так Лорд Пламени уравнивает индивидуумов, уже находящихся в энергетическом унисоне со смертью, потому что, когда это происходит, эти физические вещества взрываются. Наоборот, воспроизведение происходит не при объединении индивидуумов, а при их разделении, так что они воспроизводятся сами на основе того, что материя и антиматерия распространяются при прохождении через гравитационное поле. Разветвления этой обратной полярности в их отношении к жизни и поведению бесконечности.

– И это существо готовится напасть на нас? – спросил один делегат.

– По-видимому. Но у нас есть преимущество: он не знает, что наши жизненные процессы не имеют ничего общего со стасисом материи и антиматерии. Антиматерия так редка в нашей вселенной, что шансы жизни в зависимости от нее невообразимо малы. Одна из причин, заставивших Лорда Пламени сосредоточиться на Торомоне – что там основным источником энергии является тетрон, радиоактивный кристалл урана в соединении с радиоактивным йодом. Взрыв может произойти только при атомных температурах, как было в так называемом Великом Пожаре. Равновесие двух элементов дает возможность контролировать радиоактивный материал, и количество взрывчатой антиматерии в процессе чудовищно сравнимо со случайным позитроном или антипротоном, происходящим от бомбардировки космическими лучами. Лорд Пламени уверен, что узнает тайну наших жизненных форм, и цивилизации, используя увеличение количества антиматерии. Это в отношении химии. На более высшем уровне он также пытается обнаружить, насколько наше поведение при атаке отличается от его поведения. Другими словами – что такое война для нас.

– Влияет ли полярность, о которой вы говорили, на способ, каким мы сражаемся?

– Наверняка влияет.

– Более важно знать, как эта полярность повлияет на поведение в битве Лорда Пламени.

– В конечном счете, социальные травмы, причиненные войной, активизируют величайшую изоляцию громадного числа индивидуумов, которые все еще держатся в физической близости. Бедствия, голод, несправедливое распределение благ, эксплуатация, чрезмерный рост населения отказывают индивидуумам в возможности их стремления к единству со всеми остальными индивидуумами. В большинстве наших культур во время сражения полы разъединены...

– Что компенсируется высоким подъемом роста населения непосредственно после, – прокомментировал один делегат.

– Предусмотрительно, – подтвердило Тройное Существо. – Но всем стратегам войны, как известно, выгодно, одиночество особей. Ударьте своего врага в его наиболее разбросанные силы. Изолируйте отряд – и вы сможете уничтожить его. Так вот, все эти факторы полностью противоположны в борьбе с Лордом Пламени. Если вы сведете вместе как можно больше его элементов, они аннигилируют друг друга, в то время, как изоляция вызовет их размножение. Отделите один индивидуальный компонент Лорда Пламени от остальных, и вы будете иметь против себя армию, которая уничтожит вас. Как мы, одинокие, стремимся к объединению, так все его компоненты жаждут быть одинокими. Поэтому его идея разрушительного действия есть...