Текст книги "Падение башен"

Несмотря на опьянение, офицер рассуждал логично, и Джон продолжал:

– Но разве армия не создает известный суровый микрокосм для выработки определенных проблем... Ну, скажем, честь, морали, хотя бы для самого человека...

– Конечно, микрокосм, полностью безопасный, абсолютно нереальный, без женщин и детей, где Бог – генерал, а Дьявол – смерть, и вы разыгрываете так, чтобы все принималось всерьез. Все было устроено так, чтобы создать наиболее деструктивные нелогичные действия, якобы контролируемые, и насколько возможно, неслучайные. В то время, как психо-экономическое положение Торомона достигло точки, когда «война неизбежна», мы должны были иметь какое-то место для всех больны ч мозгов, раненых именно этим психо-экономическим положением, чтобы бросить туда армию. Но нашей задачей было заставить всех вас думать, что это безопасно, почетно и хорошо. Из мальчиков в мужчин? Дисциплина сама по себе ничего не значит для мальчика. Наши руки могут двигаться и делать. Вы выглядите интеллигентным человеком, так что вы, наверное, делаете свое дело хорошо. Когда вы учились делать что бы то ни было, вы набивали мозоли, и это была дисциплина. Можете ли вы строить, можете ли следовать правилам какого-либо мастерства, можете ли заставить эти руки приказывать, работая с кем-то другим или в одиночку? Я не знаю, что вы делаете, но знаю, что воспитывая свои руки, вы имели больше дисциплины, чем десяток людей, которые только и умеют, что убивать во сне. То, что уже есть у вас в руках, мы принижали, пытаясь заставить вас думать, что это могла бы дать вам армия. Мы так здорово все спланировали! Романы, повести, статьи – все это твердо отвечало: «Да! „ на вопросы, которые вы только что задали. Кстати, психологический корпус не писал их. Мы уже закончили нашу пропагандную работу, научили неуверенных и сомневающихся интеллектуалов сделать остальное. «Да, да! Война – реальный и веский опыт“, потому что они, среди вас, всех, могли достаточно сомневаться, чтобы представить себе, какая это фальшивка. Сделать из вас мужчину? А вот посмотрите на этих – он показал на солдат в таверне. Один спал, навалившись на стол. Двое других заспорили у двери, в то время, как еще один истерически хохотал над чем-то, разговаривая с девушкой, откинулся на спинку стула и упал назад. Пятый с тревогой ждал драки. Захохотала девушка. – Или посмотрите на меня, – добавил психолог, покачиваясь и глядя в кружку. – Посмотрите на меня.

– Вы думаете, что все вообще не имело значения? – спросил Джон и подумал о Тиле, друге Алтер. – Для всех ничего не значило?

Психолог медленно покачал головой.

– Вы не понимаете. Вы действительно ничего не понимаете. Вы знали кого-то, кто сгорел в танке смерти. Вам чертовски хочется, чтобы это что-то означало. Но я знаю многих парней, которые умерли. Я тренировал их. Там не было ни одного, кто стал бы в большей степени мужчиной, чтобы делать то, что делали вы. Мне плевать, что это так, потому что жизнь... – он вытянул палец и толкнул монету по столу к квадрату монет, который он выложил в уплату. Из дальнего конца матрицы вылетели две монеты – ответ на это. Враг не всегда тот, в кого вы можете стрелять из-за мешка с гравием. Не всегда есть тот, кто скажет вам, когда стрелять и, когда прекратить огонь. В армии все легко и просто: сражаться до смерти за правое дело. – Офицер взглянул на Джона. – Вы знали кого-то, кто сгорел. Что ж, по сравнению с тем, ради чего мы живем, он умер не за такую уж плохую вещь. – Он помолчал. – Это трудно принять.

– А вы принимаете? – спросил Джон. Слова прозвучали жестоко, но он сказал и с удивлением, с началом понимания.

Психолог хихикнул.

– Ну. Вроде. – Он покачал головой. – Они не ненавидят меня. Вы понимаете, у них нет ненависти ко мне. Они приходят сюда, пьют со мной, не задевают меня за то, что не видели настоящего сражения, относятся с полным дружелюбием, хотя знают, что я один из ответственных лиц. О, мы делали свою работу хорошо. Им было все-таки легче идти с ощущением, которое мы с таким трудом внушали им. Но я психолог, так что я точно знаю, почему я сижу здесь и напиваюсь. Я понимаю все, что происходит в моем мозгу, и заставляет меня делать это. И я знаю, почему я пил вчера, и третьего дня. И я знаю, и они знают, и это нисколько не помогает.

Алтер и ее тетка вышли из задней комнаты, и Джон повернулся к ним.

– Вот и мы, – сказала Рэра, вытирая глаза фартуком. – Возвращайся поскорее, – обратилась она к племяннице, – твоя тетка теперь женщина респектабельная.

– Приду, – сказала Алтер, обняла тетку и взяла Джона за руку.

– Не хотите ли вы оба что-нибудь поесть? – спросила Рэра. – Или, может, просто посидим и поболтаем?

– Сейчас не можем, – сказала Алтер. – Мы скоро придем.

– Пожалуйста, поскорее, – сказала Рэра. Они медленно вышли из гостиницы.

– Ты узнала что-нибудь о Нонике? – спросил Джон.

– Угу. – В ее руках был сложенный пакет. – Некоторые его стихи. Они остались в его комнате после... – она вздрогнула.

– О чем твоя тетка хотела поговорить с тобой?

– Она хотела, чтобы я осталась тут и жила с ней.

– Понятно.

– Меня все тут цепляет, когда я не смотрю. Я даже думаю, что могла бы любить все это. Но у меня есть своя квартира и я привыкла быть у себя дома. Но в то же время я осознала, как я любила тетку.

– Знаешь, я подумал о том, что говорил насчет обычаев и морали, разделяющих людей, делающих их отличными друг от друга. Люди гораздо более схожи, чем различны. Гораздо более.

Они медленно вышли с окраины города и вернулись вместе, чтобы просмотреть стихи.

Глава 5

Голубая вода струилась по полу подвала, из угла шел запах мокрых рыбных мешков. Джеф присел на бочонок и вертел пальцами, сдвигая и раздвигая их жестом, который выдавал страх. Медленно дыша, он сидел в темноте уже полтора часа и не столько думал, сколько позволял изображениям формироваться в мозгу: девичье лицо, закрытые глаза, нитка крови изо рта. Тело, упавшее на пристани, когда темноту прорезала сирена. Окно склада, которое он разбил кулаком и порезался. Остался рубец. Здесь, подумал он, я могу сидеть спокойно. Одиночество было тягостным, но он принимал его, поскольку считал, что другого пути нет. Он снова сомкнул пальцы, пытаясь побороть страх. Когда-нибудь он, возможно, прекратит попытки, но это будет нескоро.

Мать Ренны смотрела, как сомкнулась дверь ее гостиной, за полицейским офицером, и думала: мои глаза лопнут, и я, наверное, завизжу. Может, штукатурка треснет и стены обрушатся? Она ждала, но ничего не случилось. Она подошла к видеофону и набрала номер доктора Уинтла. Он был единственным врачом в доме. Когда аппарат зажужжал, она подумала: зачем я звоню доктору? Какого черта я ему звоню?

Появилось лицо доктора Уинтла.

– Да.

Что-то в ней разорвалось, и она закричала:

– Доктор, ради бога, помогите мне... Моя дочь, Ренна, умерла... ее... Ох, она умерла... – с ее языка с трудом сходили обрывки фраз. Что-то жгло ее губы, щеки, глаза.

– Вы, кажется, живете на втором этаже?

– Да... я... да...

Она задумалась, как выглядит лицо ее, но доктор уже сказал:

– Я сейчас спущусь. – И отключился.

Время шло. Время всегда идет, подумала она. А куда иду я в этом проходящем времени? Тут постучали в дверь. С истерическим спокойствием она открыла, и вошел доктор.

– Я извиняюсь, – сказала она. – Я очень извиняюсь. Я не хотела беспокоить вас, доктор. Я хочу сказать, вы ничем не можете помочь мне. Я право, не знаю, зачем вообще позволила вам спуститься...

– Не трудитесь извиняться, – сказал Уинтл. – Я вполне понимаю.

– Сейчас здесь был полицейский. Он сказал мне. Они не могли идентифицировать ее по рисунку ретины, потому что ее глаза вообще...

– Не дать ли вам успокоительного?

– Нет. Я не хочу его. Я не намеревалась вызывать вас сюда... я... о, доктор Уинтл, я просто хотела поговорить с кем-нибудь и первым делом подумала о докторе, не знаю уж, почему. Но я просто хотела поговорить.

– Но, может быть, вы все-таки хотите успокаивающего?

– Ох, нет. Послушайте, я подам нам обоим выпить.

– Ну... ну, ладно.

Она достала стаканчики и зеленую бутылку, прошла в маленькую кухню, нажала педаль откидного стола и поставила бутылку и стаканчики на его каменную поверхность.

– Позвольте, – сказал доктор, подвигая ей стул. Когда она села, он обошел стол, открыл бутылку и налил. Когда она взяла свой стакан, доктор сел и выпил свою порцию одним глотком и налил снова с такой самоуверенностью, какой она от него не ожидала.

Она посмотрела на зеленую жидкость в своем стакане и сказала:

– Доктор Уинтл, я чувствую себя такой одинокой, мне хочется бежать куда-то, куда-нибудь заползти, и чтобы мне сказали, что делать. Когда умерли мои родители, я не испытывала ничего подобного...

– Говорят, что смерть ребенка... – начал доктор и закончил кивком. Может, он выпил уже третью порцию?

– Я так любила ее и, видимо, избаловала. Я посылала ее на вечера, покупала ей наряды... Все родители живут своими детьми, доктор. Так и должно быть, верно?

Она взглянула на доктора. Он наливал себе еще и виновато улыбался.

– Я, кажется, опустошаю ваши запасы. Простите меня.

– О, все в порядке. Я почти никогда не пью вина, так что продолжайте, пожалуйста.

– Спасибо.

– Пожалуй, я приму успокоительное. Мне совсем не хочется выпить.

– Прекрасно.

– Я сейчас приду в себя. Спасибо, что вы пришли, потому что я на миг почувствовала, что я не одна. Но ведь я ничего не могу сделать.

– Насчет вашей дочери, – ничего не можете.

– Это я и имела в виду. – Она встала. – Сейчас я приму ваше лекарство и лягу.

Доктор кивнул и встал, держась за край стола.

– Что с вами, доктор?

– Видно, я излишне налег на ваши запасы. – Он выпрямился и неуверенно отошел от стола. В гостиной он долго рылся в чемоданчике и наконец нашел пилюли.

– Я вам оставлю... две. – Он покачнулся. – Сначала примите одну, а потом, если понадобится, вторую. – Он протянул ей пилюли на кусочке марли.

Она проводила его до двери и открыла ее перед ним. Он шагнул в коридор, держась за косяк. Она нахмурилась, но постаралась обратить все в шутку.

– Не говорите своей жене, сколько времени вы пробыли здесь. Вы, наверное, не хотите, чтобы она знала.

Он медленно повернулся.

– Я, пожалуй, должен информировать вас, что это успокоительное я дал вам незаконно. Что же касается моей жены, то она не узнает, потому что не живет больше со мной. Неделю назад меня объявили отстраненным из-за преступной небрежности. Не то лекарство – кто-то умер. Ну, жена узнала и ушла от меня. Так что, мне теперь не приходится что-то скрывать от нее.

Он снова повернулся и неверными шагами пошел по коридору. Она смущенно вернулась в свою пустую квартиру.

Король смотрел на свою кузину, задумчиво трогающую дымчатый камень, который висел на серебряной цепочке, на ее шее. Петра опустила шторы у окна и повернулась.

– В чем дело, Петра?

– А именно, Ваше Величество?

– Прошу тебя, Петра, не надо официальности, будь просто моей кузиной, как раньше, когда ты рассказывала мне разные истории.

Герцогиня улыбнулась.

– Лит, я избегаю рассказывать истории.

– Тогда скажи правду. Что тебя тревожит?

– Я говорила тебе о «враге»? – сказала она, усаживаясь па кушетку. – Ты был на Совете и провел замечательную работу. Ты спорил с министрами спокойно, а я бы, в конце концов, перешла бы на крик.

– Поскольку ты сидишь рядом со мной, как мой советник, я хочу, чтобы «они позволили тебе говорить на официальном заседании, Петра. Я спорил спокойно, чтобы ты заблаговременно перешла на мою сторону. Я видел, что ты жаждешь выступить. Наверное, поэтому у тебя так натянуты нервы.

– Насчет нервов ты прав. Но ты и в самом деле очень хорошо говорил в Совете. Ты весьма красноречивый мальчик.

– Да, я мальчик, мне всего семнадцать лет, и я этого не забываю. И Совет тоже. Иногда я прямо-таки слышу твои мысли: «Если бы только этикет позволил мне сказать то же самое...» – он вздохнул. – Но это лишь одна половина. Как насчет второй?

– Иногда я думаю, что ты научился читать мысли, пока был среди лесных стражей.

– Я научился тщательно наблюдать. И я наблюдал за тобой. – Его голос был спокоен, но повелителен, благодаря этому голосу она получила тот небольшой успех в Совете.

Она встала, снова подошла к окну, отдернула вышитые шторы, ветер колыхнул ее синее платье.

– Сомнение, Лит. Большое и серьезное.

– В чем ты сомневаешься, Петра?

– В тебе. В себе. В этом острове, в империи. Мы отвечаем за нее. И я сомневаюсь в нас, очень сильно сомневаюсь.

– Откуда эти сомнения, Петра?

Она вздохнула.

– Лит, много лет назад, еще до объявления войны, я задумала план, который, как я надеялась, спасет Торомон. Я люблю Торомон. Я понимала, как он слаб. А план должен был спасти его силу, и, по возможности, облегчить его экономическое положение, освободить от узды Совета. Но главная моя надежда была на тебя. Увезти тебя от матери и брата, а затем утвердить на троне. Я считала, что Торомону понадобится сильный, четко выражающий свои мысли король. Я надеялась на воспитание, которое ты получишь в лесу. Однако, теперь я сомневаюсь в этом плане, в моей части его и в твоей.

– Я не вполне...

– Аристократия Торомона действительно не способна объединить страну. Она слишком стара, слишком устала и слишком связана с Советом, чтобы принять перемены, могущие спасти нас. Но она слишком мощна, чтобы умереть. Возможно, мне не следовало пытаться спокойно управлять страной. Может, мне надо было все делать по-другому. Может, ответ был в том, чтобы убрать существующее правительство и допустить новое, сильное, выросшее из того здорового, что осталось в Торомоне. Может быть, мне следовало стать недом и разрушать ради разрешения. Но во всей системе гораздо больше плохого, чем хорошего. Может, я пыталась сохранить живым то, чему лучше было бы давно умереть? Лит, я очень сомневаюсь в своей правоте. И если я ошиблась, то мои ошибки были самыми большими за все пятьсот лет.

– Это огромная ответственность, Петра, – сказал молодой король.

Она наклонила голову, и когда снова подняла ее, он увидел на ее глазах слезы.

– Лит, я так одинока, – тихо сказала она.

– Петра! – он наклонился к ней. – Могла бы ты сделать что-то такое, чего никогда не делалось в Торомоне?

– Не знаю. Много времени прошло с тех пор, как я хотела что-то вроде этого. Чего именно вы хотите, Ваше Величество?

– Петра, я тоже чувствую себя одиноким.

– Так и должно быть. Это работа для одиноких.

Он кивнул.

– Все, кого я хорошо знал – в лесу. А здесь у меня только ты. Когда я чувствую себя особенно плохо, я думаю о том, что сделал бы, если бы, если бы... и когда-нибудь я сделаю это.

– Что же ты хочешь сделать?

– Это для всех по-разному, но...

– Расскажи.

– Давно, еще до того, как меня увезли на материк, я познакомился с мальчиком, сыном рыбака. Он рассказывал мне о море, о работе на лодках, о рыбной ловле. Я хотел бы работать на лодке, Петра. Не то, чтобы меня возили с материка на остров, а правил судном кто-нибудь другой: я хотел бы сам управлять и плыть, куда захочу. Я одинок, как и ты, Петра. Когда я ощущаю Это особенно сильно, я думаю: когда-нибудь я сяду в лодку, как тот мальчик, и направлю ее в море. И это помогает.

– За окном Торомон, – сказала она.

– Да. И мы в центре. Оба одинокие.

Эркор стоял в башне лаборатории в западном крыло королевского дворца Торона и глядел в ночь.

Через комнату падали длинные тени от конверсионного оборудования, которое должно было превратить транзитную ленту в проектор материи для использования в войне. Но оно так никогда и не использовалось.

Обычно восприятие гиганта-телепата ограничивалось всего несколькими сотнями футов. Но недавно он обнаружил, что этот круг расширяется, иногда на час и больше, на много миль. Сейчас он обнаружил подчувственную пульсацию, что извещало о таком расширении. Неожиданно город, словно с него сдернули вуаль, показал ему матрицу разумов, сталкивающихся, ссорящихся, однако, каждый был сам по себе. Я одинок, подумал он, добавив свою долю к миллионно-сложному эху. Несколько других телепатов в городе, так же, как и стражи-нетелепаты, вспыхнули на сети более тусклых разумов. Но попытка контактировать с ними была вроде прикосновения через стекло. Был только образ, без теплоты, без текстуры. Изолированный, подумал он, один в дворцовой башне, как жестокий преступник-неандерталец па окраине города, как король и герцогиня рядом со мной, разумы, кружащиеся и одинокие, стоят вместе, как пьяный врач и горюющая мать в миле отсюда.

Где-то сидели Джон и Алтер. Они читали поэму па скомканной бумаге, часто останавливаясь и спрашивая друг друга, что означает та или иная строчка, или возвращались к предыдущей странице. Схемы, выраставшие в их разумах, не были одинаковыми, но когда они пытались объяснить друг другу свои мысли, или читали и перечитывали свои строчки, образы поэмы поднимались к их мысли, приводили к единому опыту, к сознанию единства, и люди не чувствовали одиночества. Иллюзия? – подумал Эркор. Нет. То хрупкие, то гибкие, склоняющиеся и дрожащие огоньки все время танцевали вместе. Эркор улыбнулся, когда двое людей склонились ниже над бумагой.

Глава 6

– Ну, – сказала Алтер, – теперь ты учи меня. – Она открыла ящичек, где хранились ее маленькие сокровища. – Тут немного, но это все, что у меня есть. Что мне делать?

Джон глянул на зеленое полотно, на котором лежали несколько булавок, брошей и ожерелий.

– Прежде всего как можно меньше. Торомон – империя, связанная с морем. Значит, для официального торжества твои украшения должны иметь рисунок и материал из океана. Для менее официального случая можно обратиться к цветочному рисунку. Но поскольку это высокий прием, я бы сказал, что ожерелье из раковин, которое ты носишь большую часть времени, годится. К нему подойдут жемчужные серьги и пряжка.

Она достала их из ящичка и подошла к стулу, где висело бежевое шелковое платье.

– Никак не могу привыкнуть. Не знаю, как и благодарить Петру за это платье. Подумать только – надеть платье, которое стоит, наверное, половину моего годового жалования в цирке!

Она развернула платье и нахмурилась.

– Что это?

– Где?

– Вот.

Она выглядела разочарованной.

– Карманы, – сказал Джон, удивленный ее реакцией. – По-настоящему элегантное женское платье не имеет никаких карманов!

– Да? – Джон рассмеялся.

– Что тут смешного? Я думала, что...

– Послушай, если ты собираешься войти в общество, ты должна это делать как положено и знать, что ты делаешь. Я родился не в аристократической семье, но вырос рядом с ней. Так что могу объяснить то, о чем Петра просто не подумала бы упоминать. Аристократия Торомона – поразительно функциональная группа людей. Пятьсот лет назад это были пираты, и у них всегда были карманы, но через какое-то время они перестали афишировать их. В этом платье карманы скрыты складками, и их никто не увидит, если ты не вздумаешь расхаживать, засунув в них руки. Портнихи с окраинных мастерских, которые шьют элегантные, как ты говоришь, платья, просто имитируют то, что они, как кажется, видели. Они считают аристократию декоративной, бесполезной, нефункциональной, поэтому карманов нет. А это платье, наверное, шила личная портниха герцогини, и если платье, которое ты видела, стоило половину годового жалованья, то это стоит пяти или шестилетнего. Сам удивляюсь, что все эти вещи помню.

– Вот и хорошо, что помнишь. По крайней мере, у меня будет некоторый шанс провести вечер, не сломав ноги. Ты не позволяй мне говорить, чего не надо. И если я что-нибудь возьму не той рукой, ты меня потихоньку лягни.

– Разве ты хоть раз позволила мне упасть вниз головой с высокой перекладины?

– Я и вообразить себе не могла такую вещь, как бал во дворце! И не предполагала, что буду беспокоиться о таких глупых вещах, а, оказывается, беспокоюсь.

– Будь самой собой, – сказал Джон, беря ее за руку. – Разговаривай легко, помни, что для этих людей идеи более важны, чем действия. Будь любезна. Твоя обязанность – проявить инициативу в доброте. Говори негромко, двигайся медленно. Больше слушай, чем говори.

– Ох... – вздохнула Алтер. – Ты думаешь, что у меня получится?

Джон улыбнулся.

– Давай, одевайся побыстрее.

Вокруг зала высились широкие окна. Через верхние стекла виднелись сияющие звезды. Музыканты выдували из своих полированных раковин старинные мелодии. Бал открылся знакомым гимном Торомона.

– Мистер Килер. Да со свитой, – объявил репродуктор.

Джон глянул на вход, когда там появились четко и ярко одетые фигуры, уменьшенные расстоянием бального зала. Как все это знакомо, подумал он. Но так же хорошо было знакомо, подумал он, и другое – он вспомнил жаргон рудников, такой же знакомый, как повороты и приседания в танцах, манера держаться и этикет бала. Взглянув на свое отражение в зеркальной стене, он вспомнил восемнадцатилетнего мальчика, каким он был когда-то. Частичка его еще осталась – знакомая энергия в загорелом похудевшем лице. Он улыбнулся и повернулся к возвышению, где герцогиня и король принимали гостей. Джон коснулся плеча Алтер. Она обернулась. Серебряные брови выгнулись над большими голубыми глазами. Он взял ее за руку и повел к герцогине, одетой в изумрудное платье. Белая одежда короля казалась ослепительной против остатков темного загара. Бесцветные пряди волос походили на полуальбиносные косы Алтер. Они как из одной семьи, подумал Джон. Герцогиня приветственно протянула руку.

– Джон, Алтер, вот и вы! Ваше Величество, вы встречались с ними.

– Джона я хорошо помню. Но... – Король повернулся к Алтер. – Прошло много времени с тех пор, как я видел вас близко. После того, как вы похитили меня, я только один раз видел вас, когда вы сверкали в воздухе в цирке.

– Так приятно снова видеть вас во дворце, Ваше Величество, – ответила Алтер.

– Здесь скучно, – конфиденциально сообщил король – Но вы даете мне для созерцания нечто приятное.

– О, благодарю, Ваше Величество!

– Нравится тебе прием, Алтер? – спросила герцогиня.

– Он просто... великолепен, Ваша Светлость.

Герцогиня слегка нагнулась к ней.

– Петра, как обычно.

Алтер покраснела.

– О, Петра, платье очаровательно!

– Ты удваиваешь его очарование.

– Петра, какова в сущности цель этого бала? – спросил Джон, в то время, как Алтер просияла.

Герцогиня понизила голос:

– Прежде всего прощупать, какую финансовую помощь мы можем получить. Окончание войны поставило нас в очень стесненные условия.

– Особенно, принимая во внимание, что она, в общем-то, не кончилась, – комментировал Джон.

Петра вздохнула.

– Но мы должны делать вид, что она кончилась.

– Петра, я открою танцы? – спросил король. Петра оглядела гостей и кивнула.

Король предложил руку Алтер.

– Вы не возражаете открыть бал с увечным?

– Ваше Величество... – Алтер глянула на Джона, и тот ласково кивнул ей. – Конечно, я не возражаю. Спасибо вам. – И она пошла рядом с королем.

Джон и герцогиня следили, как белое и бежевое приблизились к музыкантам.

– Хромота почти прошла, – сказал Джон.

– Он изо всех сил старается скрывать ее. Когда он танцует, вряд ли кто-нибудь ее заметит... хотя бы потому, что он король.

Горечь, на миг проявившаяся в ее голосе, удивила Джона.

– Алтер заметит, – сказал он. – Ее тренированное тело – удивительный инструмент.

Заиграла музыка, и кружащиеся фигуры акробатки и молодого короля открыли путь другим гостям, которые в свою очередь закружились парами на белых плитках пола.

Глаза герцогини были опущены, когда она снова подняла их, Джон увидел, как они блестят.

– Сегодня вечером мы хорошо маскируем рану Торомона, – тихо сказала она.

Музыка смолкла.

– Как мы выглядели? – спросил Лит, раскрасневшийся и чуточку задохнувшийся, когда они с Алтер дошли до возвышения.

– Очаровательно, – сказала герцогиня.

Люди снова начали подниматься на возвышение для бесконечных официальных представлений, и Алтер быстро шагнула к Джону.

– Мы теперь пойдем, Петра. Надеюсь, что все будет хорошо.

– Спасибо, Джон.

– Доброго вечера, Ваше Величество.

– Доброго вечера. Прежде чем он кончится, мы еще раз станцуем с вами, Алтер.

– О, да, Ваше Величество.

Джон и Алтер сошли с возвышения.

– Ну и как оно – танцевать с королем? – спросил Джон.

– Он очень мил. Но мне гораздо веселее было практиковаться сегодня днем с тобой.

– Тогда потанцуй со мной сейчас.

Музыка заиграла танец смены партнеров. Алтер оказалась в кольце руки Джона, ее маленькая теплая ручка легла на его левую.

– Не отходи от меня слишком далеко, – прошептала она. – Я хочу вернуться к тебе, как можно скорее.

Поворот, приседание, разделились, снова сблизились... Музыка стала громче, Алтер отвернулась от Джона, ее место заняла девушка в голубом. Он изящно поклонился и начал фигуру танца, еще раз глянув на Алтер. Ее новый партнер был мужчина королевского дома Брондов. Музыка снова стала громче, и через минуту Алтер снова довернулась к Джону.

– С кем ты танцевал?

– С дочерью промышленника. Он из Тилтонов.

– А с кем я танцевала?

– С графом Брондом. У него было семь жен. По-моему, парочку их он прихлопнул. Разумеется, это были несчастные случаи.

– Итак, это он? Несколько лет назад был какой-то скандал, связанный с аристократией... что-то о деле эмиграции – с материка... Говорили как раз о каком-то Бронде.

Джон кивнул.

– Видимо его привычки мало изменились. Голубая кровь Торомона не слишком крепка. Вспомни короля Оска. И королева-мать в конце концов угодила в лечебницу. Они оба были чокнутыми. Петра – исключение.

– Я так и думала, – сказала Алтер и отвернулась. Джон тоже повернулся к следующей партнерше.

Вдруг окна на западной стене посветлели, по полу метнулся свет. Женщины закричали, мужчины отступили назад, закрыв лицо руками. Раковины перестали звучать. Через мгновение музыку сменил страшный грохот. Затем он стих, и высокие окна снова потемнели.

Джон первым бросился вперед, Алтер была рядом с ним. Следом пошли посмотреть и другие. Джон распахнул тяжелую раму. Далеко среди городских башен дрожало пламя.

– Что вы...

– Это здание Медицинского Центра!

– Нет, нет, не может быть...

– Бомбят Медицинский Центр! Разве вы не видите?

Джон бросился обратно сквозь толпу. Алтер, придерживая юбки, пробивалась за ним.

– Джон, неужели это Медицинский Центр?

Он быстро кивнул ей через плечо. Петра перехватила их у другого окна.

– Джон! Вы видели?! – Она потрясла головой, как вспугнутый зверь, рыжие волосы разметались и в свете пламени стали еще ярче. – Времени нет, Джон. Поезжайте в Тилфар. Больше ничего не остается. Я поехала бы с вами, но кто-то должен остаться, чтобы помочь Ли-ту держать порядок в городе. Алтер, поедешь с ним? Та молча кивнула.

– Если сможете остановить этого врага – остановите. Если обнаружите каким способом можно остановить его, скажите мне, и я остановлю. Джон, даже рапорты перестали поступать. Военные напуганы и готовы бежать.

– Можем мы взять Эркора? – спросил Джон. – Он был бы полезен нам.

Петра заколебалась и задумчиво опустила голову, но быстро подняла.

– Нет. Я не могу послать его с вами. Мне могут понадобиться его силы, чтобы выведать кое-что у Совета. Еще одна такая атака, как сегодня – и мы будем эвакуировать город. Нельзя подвергать население риску разлететься на куски. Совет уже в панике, и ничего не будет сделано, если я не приму все возможные меры.

– Ладно, – сказал Джон. Бальный зал вокруг них обезумел. – Мы пошли.

– До свидания, Петра, – сказала Алтер.

– До свидания, – сказала Петра, с неожиданной энергией пожимая ей руку. – Удачи вам.

Разговор в зале становился истерическим.

– Медицинский Центр, Джон, – сказала Алтер, – это значит....

– Это значит, что главный источник медицинской помощи для города отрезан. Будем надеяться, что не появится эпидемий, пока Центр не восстановят.

Они пошли сначала в квартиру герцогини. Им открыл Эркор.

– Я знаю, что случилось, – сказал он.

– Значит, лучший выход – ехать в Тилфар?

– Транзитная лента неисправна, по крайней мере, с этого конца. Бессмысленная конверсия оставила эту сторону бесполезной для посылки. – Говоря это, он достал из гардеробной два комплекта обычной одежды и подал им. – Не нужно ли еще чего-нибудь?

– Не думаю, – сказала Алтер, роясь в складках своей шелковой юбки. – Вот и все, что я хочу взять с собой. – Она вытащила сверток бумаг.

– Стихи Ноника? – Джон развернул сверток. – Читать, когда дело пойдет хило?

Алтер щелкнула застежкой на спине, и платье шелковым кольцом упало вокруг нее, она вышагнула из него, надела зеленую тунику, подпоясалась кожаным ремнем.

– Это я сниму, – она сняла жемчужные серьги, начала снимать ожерелье из раковин, но прикусила губу и пожала плечами. – Это оставлю.

Эркор протянул им сандалии, и они стали шнуровать их. Джон положил стихи в карман рубашки с трехчетвертными широкими рукавами.

– Я сберегу их для тебя.

– Да, я лишилась своих карманов, – засмеялась Алтер.

Зажужжал видеофон, и герцогиня объявила:

– Все королевские яхты отсутствуют. На пирсе вас ждет грузовое судно.

Через минуту они оставили квартиру герцогини. Когда они выходили из дворца, машины с открытым верхом развозили элегантных гостей. Плечом к плечу против равнодушной ночи Джон и Алтер пошли к окраине города.