Текст книги "Палач"

Глава 29. СВИДЕТЕЛЬ.

Вразнобой лениво брехали собаки.

В поселке царила темень – хоть глаз выколи. Кое-где только маячили хилые огоньки фонарей. В дачах же – темно. Уже заколоченные на зиму, без света и привычных летом дымов из труб они маячили черными силуэтами среди переплетения лысых яблоневых веток. До моего слуха донесся отдаленный посвист проходящей мимо электрички.

Она загнала машину в гараж. Закрыла заскрипевшие жестяно ворота и повернула ключ в замке. Я стоял возле сумок и рюкзака. К рюкзаку был прислонен карабин.

– Пошли, – сказала она, беря в одну руку фонарик, а в другую – карабин. И добавила раздраженно, когда я попытался взять маленькую сумку. – Да не трогайте вы ничего! Я сама потом все принесу.

Мы поднялись по ступеням на крыльцо дачи. Она зажала карабин подмышкой, включила фонарик и посветила на дверь. Провела пальцем по дверной ручке, поднесла палец к свету. Палец весь был в грязной пыли. Но и на этом она не успокоилась: я заметил, что она незаметно сняла карабин с предохранителя и только после этого открыла входную дверь. Надеюсь, она понимала, что делает.

– Оставайтесь пока что здесь, – сказала она негромко.

Стоя на крыльце, я услышал, как она щелкнула в прихожей рубильником. Потом включила там свет. Прошла с карабином наизготовку в глубину дачи и там – везде – тоже включила свет. Вернулась ко мне на крыльцо уже без карабина.

– Проходите.

Входя в дом, я оглянулся: она шла к оставшимися на улице вещам.

Дача была большая, каменная, двухэтажная. Я уселся на диван в просторном то ли холле, то ли гостиной напротив камина. Возле дивана стоял ее карабин. Я взял его, осмотрел. Он снова стоял на предохранителе. И был заряжен.

Послышались ее легкие шаги. Я быстро поставил карабин на прежнее место. Она вернулась с рюкзаком и сумками, поставила их рядом со мной. Закрыла входную дверь на засов и без лишних слов скрылась где-то в глубине первого этажа. Двигалась она стремительно и почти бесшумно, как большая кошка. Спустя какое-то время вышла ко мне, неся в охапке несколько пледов и подушек. Шмякнула их на диван.

– Встаньте, я постелю, – приказала она.

– Да, ничего, я как-нибудь…

Она жестом согнала меня с дивана, постелила один плед, бросила подушки. Заставила улечься и укрыла сверху еще двумя пледами. Я, откровенно говоря, не очень-то и сопротивлялся – меня слегка познабливало.

– В доме – плюс десять. Пока что, – сказала она, заметив, как я лязгнул зубами. – Скоро будет теплее.

Достала из сумки градусник, молча сунула мне подмышку. Потом еще немного пошустрила в сумке, побренчала и протянула мне стакан тонкого стекла, наполовину наполненный коричневато-золотистой жидкостью. Я принюхался: коньяк. Я заколебался – уж больно смущала такая неслабая доза. Да еще в моем-то состоянии.

– Пейте. До дна, – опять приказала она.

Я чуть не задохнулся, залпом проглотив коньяк. Перед носом у меня возникло большое зеленое яблоко.

И я лежал, лениво жуя антоновку, от которой сводило скулы. Она погасила верхний свет, оставив включенным только торшер в изголовье дивана. Окна в холле были снаружи закрыты ставнями – все до единого.

– Отдыхайте, – бросила она через плечо, удаляясь из холла. – А я пока что тут разберусь.

Я доел яблоко и закрыл глаза. Мне уже стало тепло и уютно. Мне не хотелось ни о чем думать, ни о чем не беспокоиться. Все осталось там, в ее питерской квартире. Я понимал, что засыпаю. Сквозь необоримо наваливающийся сон я почувствовал, как у меня забирают градусник; как на ухо мне легла маленькая мягкая подушка – но глаз я уже не был в силах открыть.

И еще мне показалось, что она поцеловала меня в щеку легким скользящим поцелуем.

* * *

В камине трещали, полыхали ярким пламенем здоровенные поленья. Я полулежал на диване, сонно щурясь спросонья на огонь. В доме было уже тепло, я с трудом, но самостоятельно стащил свитер – ее свитер, который она заставила меня надеть перед нашим поспешным бегством из города. Она вошла в холл, держа на вытянутых руках поднос с едой. Поставила его перед диваном на журнальный столик. Я покосился на заставленный поднос. Посмотрел на нее. Она очень изменилась за эти дни. Похудела и я бы сказал – явно и заметно помолодела. Хотя куде еше?.. Кстати, я до сих пор не знал, сколько ей лет.

– Вам надо поесть, – сказала она сухо.

– Зачем вы меня сюда привезли, Оля? – спросил я. – И вообще – что происходит?

Она не ответила. Отошла к огню, взяла с мраморной каминной полки сигареты, закурила. Карабин стоял уже рядом с камином возле двери, ведущей в коридор – к выходу с дачи.

Диана-охотница. В джинсах и свитере.

– Они – ваши друзья? – вместо ответа спросила она.

Я думал недолго.

– Нет. Скорее, просто приятели. Хотя мы и давно знакомы. Разве что Саша… Да и то….

– Скульптор?

– Да… Я не могу ему дозвониться. Ни ему, ни Виктору… Ни Игорю. Телефоны не отвечают. Что с ними, Оля?

– Я не знаю.

– Как это – не знаете? – я почувствовал нарастающее раздражение. – Вы же… Это ведь вы придумали всем нам, четверым…достойные наказания?.. Вы же наш…палач?

– Никакой я не палач! И ничего я не придумывала, – повысила она голос. – То есть я придумала, но только для этого, номера первого… Игоря! Это он первый тогда…начал… Его это была идея насчет меня, его, – я знаю, – мне Светка потом все рассказала!..

– А для остальных?

– Я не успела, – как-то виновато сказала она. – Правда. Времени было мало…

Я почувствовал, что к горлу подкатывает истерический смех. Я с трудом сдержался. Посмотрел на нее.

– И что же – вы ничего не знаете? Никаких предположений?.. Вы же наверняка встречались с этими… Ну, кому поручили всех нас порешить. Не так ли?

– Да я действительно ничего не успела придумать, поверьте мне! – зачастила она. – И я ничего не знаю. Я просто ему заплатила – заплатила за то, чтобы они сделали вам…ну, плохо. Но я не просила кого-нибудь из вас убивать!

– И на том спасибо большое, человеческое, – пробормотал я. – А карабин-то зачем?

– Заигралась я слегка, – устало вздохнула она.

– Так остановитесь.

– Не могу… Я не знаю, где он…они. Кого я наняла, – теперь она говорила медленно, с трудом подыскивая слова. – Как его найти, я тоже теперь не знаю… Я с ним, вернее с его человеком, встречалась сегодня вечером. Я отдала все деньги, которые должна была заплатить. Но я попросила больше ничего не делать, попросила, чтобы больше никого не трогали! Хватит Игоря и…

Она испуганно замолчала, поняв, что проговорилась. Отвернулась к огню, медленно опустилась на маленькую скамеечку.

– А кого еще…"тронули"? – осторожно спросил я, заранее зная ответ: наверняка «тронули» Пухлого.

Кажется, она просто не услышала моего вопроса. Или не захотела услышать. Она монотонно бормотала, слегка раскачиваясь из стороны в сторону:

– Я ничего не знаю, ничего… Кто следит, где, как… Кто все это делает. И в милиции я ничего не сказала, никаких заявлений не писала… Я у него на поводке… Я знаю, он хочет меня, он звонит мне, вылавливает! Но зачем ему я, зачем?.. Что же делать?.. Может, он и сам ничего уже не может изменить? Он ведь предупреждал меня, дуру…

– Кто – он? – спросил я резко.

Она вздрогнула, приходя в себя. Настороженно посмотрела на меня из-под челки. Встала, бросила окурок в огонь, подвигала кочергой пылающие поленья. Подошла к дивану, села у меня в ногах и уже спокойно сказала, разливая недрогнувшей рукой чай по чашкам:

– Человек, которому я заказала акции.

– Отто Скорцени? – попытался пошутить я и, – судя по ее реакции, – крайне неудачно.

– Называйте это как угодно, – буркнула она. – Наезды, месть… Я наняла его за деньги…

Она внезапно усмехнулась:

– Хотя потом деньги вернулись…считай, все…даже больше…

– Вернулись? Как это? – не понял я.

– А теперь ему что-то от меня надо, – продолжила она, не отвечая на мой вопрос. – Хотя понятно, что надо, но… И теперь он преследует меня так же как и вас. Вот так-то, Андрюша…

Она вдруг резко сменила тему, не дав мне среагировать на «Андрюшу»:

– Как ваша спина?

– Нормально. Уже почти не болит. Оля, а если не секрет – сколько вы ему заплатили? Ну, в частности, за меня?

Она помолчала. Я ясно видел по ее сосредоточенному выражению лица: решает – говорить или нет?

– За каждого одинаково, – наконец вымолвила она с мрачным видом. – По четыре тысячи долларов.

– Действительно, деньги приличные, – согласился я. – А почему число не круглое, не пять тысяч, скажем? – Я улыбнулся. – Тарифы нынче у мафии такие?

– У меня в тот момент больше не было свободных денег, – легко сказала она. – А долги – были.

Я не понимал, что это – бессердечный цинизм или простота, которая хуже воровства? Но чувствовал, что завожусь со страшной силой.

– А было бы больше денег – нас бы, наверное, живьем в доменной печи сожгли? – зло спросил я.

– Идите к черту!

Она вскочила, но я успел поймать ее за руку, хотя стоило мне это жгучей боли в спине.

– Ну, простите, – сказал я. – Неудачно пошутил. Простите.

Она медленно высвободила свои пальцы из моих. Снова склонилась над чашками.

– Можно, я от вас позвоню? – спросил я.

– Разумеется.

Она протянула мне мобильный. Я взял трубку и сказал ей:

– Я хочу сейчас дозвониться Саше. И сказать ему, чтобы он куда-нибудь уехал из города. На время. Пока я не придумаю, как разрешить эту ситуацию. Вы не против, Оля? Я ведь ему все расскажу.

Она спокойно смотрела на меня. И так же спокойно ответила:

– Пусть он приезжает сюда.

Я почти ждал от нее такого, или схожего ответа и поэтому он меня не удивил, скорее – обрадовал.

Я попросил ее принести мою куртку.

Она вернулась и протянула ее мне. В карманах все было аккуратно разложено по своим, привычным для меня места: ключи, зажигалка, бумажник. Я достал записную книжку, нашел номер Сашиной мамы и набрал номер.

– Алло?.. – послышался в трубке дребезжащий старческий голос.

– Елена Константиновна? Извините, ради Бога, за поздний звонок. Это Андрей Арсентьев вас беспокоит, Сашин друг. Вы меня узнали?..

– Андрюшенька! Саша вас так разыскивает! Просто с ума сходит! – зачастила старуха.

Я видел, что Ольга, сидящая рядом, прекрасно слышит все ее слова.

– Что с вами случилось, Андрюшенька?

– Я приболел, потом остался у друзей, ничего страшного. А где Саша? У него в квартире почему-то телефон не отвечает.

– А он последние дни остается в мастерской, у уехавшего в отпуск товарища. Там и работает, там и живет. Он просил вас, если объявитесь, сразу же позвонить туда. Вы меня слышите, Андрюша?

– А номер? Номер телефона мастерской?

– Сейчас… подождите…

Передо мной на столик легла ручка и лист бумаги. Я благодарно кивнул Ольге.

– Вы меня слушаете, Андрюшенька?

– Да-да!

– Он как-то странно про номер телефона мне рассказал… И кроме вас не велел его никому давать. Но я все тщательно записала. Вот, читаю… Он сказал, что вы должны взять номер телефона какого-то пухлого и прибавить к трем последним цифрам номер квартиры палача. Абракадабра какая-то! Но он так и продиктовал, а я записала слово в слово. Вы понимаете что-нибудь, Андрюша?..

– Да, конечно!

Сто двенадцать – номер квартиры Ольги. А номер телефона Пухлого заканчивается на три нуля, мгновенно вспомнил я.

– Что все это значит, Андрюшенька?

– Ничего особенного, не волнуйтесь. Это мы тут дружеские розыгрыши устраиваем. До свиданья, Елена Константиновна, спасибо. Спокойной ночи.

Не слушая ответа, я нажал на кнопку. Ольга внимательно смотрела на меня. Я набрал полученный путем элементарного сложения номер. Послышались гудки – длинные. И, наконец, – Сашин голос, очень настороженный:

– Да?..

Глава 30. ТРЕТИЙ.

– Да?.. – спросил я настороженно.

– Саня, это Андрей!

Я даже глаза закрыл. Жив, сукин сын!

– Саня?!

– Андрюха, ты в порядке? Что случилось? Где ты был, мать твою в душу?! – заревел я в трубку.

– Да все нормально, потом расскажу. А что ты…

– Слушай меня внимательно, Андрюха, – быстро перебил его я. – Мне только что позвонили, сказали, чтобы я немедленно ехал домой к Пухлому. Он вроде как серьезно заболел, к телефону не подходит.

– А кто звонил?

– Да с работы его, коллега. Он представился, фамилию назвал. Пухлый про него рассказывал как-то, так что тут подвоха вроде нет. Мы-то с Игорехой уже думали, что Пухлый навсегда слинял, а он, оказывается, просто болеет!..

– Куда слинял? Когда?

– Да ты ж ничего не знаешь! – наконец сообразил я. – Пока ты в нетях был, тут такое… Короче, после того, как ты внезапно исчез, я велел Пухлому ехать к ней. Он, естественно, сразу обосрался, как выяснилось, смылся втихую от нас в отпуск, а сейчас, видишь, вернулся, дома больной кукует, а я уже одет, ты меня в дверях поймал!

Я действительно стоял в прихожей уже одетый, свет в огромном чердачном помещении, переделанном Гошей в мастерскую, был выключен. Только свет лампочки, горевшей в прихожей, выхватывал из мрака гипсовых и мраморных мужиков и баб, да какие-то адских размеров бюсты неизвестных знаменитостей, – мрачильные работы моего закадычного дружка-приятеля, запойного пьяницы Гоши Яговичного.

– Я почти уверен, что это звонили с работы Пухлого, а если даже это кто-то из говнюков этой шлюхи, я все равно еду! Плевать! А ты где, Андрюха?

– Я на даче, в Петергофе. Саня, как только ты узнаешь, что с Пухлым, ты сразу звони сюда. Пиши телефон.

Я выхватил из кармана ручку. Времени искать бумагу не было, я растопырил ладонь и спросил:

– У кого на даче? С кем?

Он замолчал. А потом как-то виновато и в то же время с внутренним вызовом сказал:

– Я с ней. Вернее, у нее.

– У кого – у нее?! – я ни хрена не понимал.

– Записывай телефон и адрес!

Он быстро продиктовал цифры. Я вывел их на ладони. Потом написал название улицы и номер дома.

– Записал? – спросил он.

– Записал, – ответил я. – У кого ты, Андрюха?

– У Ольги. Да, у той самой Ольги. Здесь только мы вдвоем и со мной все в порядке, поверь. Она тоже тебя ждет. Она сама попросила, чтобы ты сюда приехал… Это необходимо, Саня, срочно приезжай. Ситуация хреновая. Все остальное потом расскажу. Ты меня слышишь?

Трубка потяжелела у меня в руке. Такого поворота событий я никак не ожидал. Но тем не менее я сказал – очень спокойно:

– Хорошо. Я позвоню тебе от Пухлого.

* * *

Я заглушил двигатель Игорехиного «вольвешника». Повисла тишина. Ночная улица, на которой я припарковал машину, была пустынна, как после чумы. Светящиеся цифры на приборной панели показывали начало первого.

Выйдя, я тщательно закрыл машину. Постоял, прислушиваясь. Нервы были на пределе и я ожидал всего, чего угодно – сам не знаю, чего я ожидал. На перекрестке прогрохотал грузовик.

Я зашагал к дому Виктора. Он находился за поворотом улицы, на этой, четной стороне. Прежде чем выйти под свет фонаря, я заглянул за угол дома – опять же никого, даже припозднившихся гуляк не наблюдалось. Я прошел в арку, стараясь идти быстро, но по возможности производить поменьше шума. Миновал один проходной двор, вторую арку, вошел во двор дома, где жил Виктор. Постоял в тени козырька подъезда – для верности.

Шагнул – и под ногами что-то звякнуло. Я присел на корточки. Это был кусок ржавого металлического прута. Довольно толстого. Рукой в перчатке я ухватил его поудобнее – он мог мне пригодиться. В углу двора, напротив парадной, куда мне надо было войти, стояла машина. «Волга» черного цвета. В ней никого не было. Она стояла мордой в направлении следующей арки, уводящей в лабиринт проходных дворов. Под аркой тлела лампочка.

Я перебежал на цыпочках двор и проскочил в подъезд.

* * *

Лифт медленно, дергаясь и скрежеща, полз на шестой этаж. Я был в жутком напряжении, я ждал какой-нибудь пакости. Уж больно сладко-уговаривающий голос был у того мужика – якобы с Витькиной работы. И потом, я уж не стал говорить Андрюхе, а сам он не дотумкал: не мог какой-то там мужик с Витькиной работы вычислить номер мастерской, где я тихарился. Пухлым Пухлого на работе не звали, да и маме я строго-настрого запретил что-либо посторонним рассказывать о месте моего пребывания. Узнать у мамы номер мастерской мог только Андрюха – что он и сделал. А мужик… Мне не составляло труда понять кто, или по чьему поручению мне звонил. Но отступать мне было уже некуда. И поэтому прут оттягивал руку.

Кабина лифта остановилась. Я вышел и увидел дверь, ведущую в квартиру Пухлого. Она была приоткрыта и из-за нее на темную площадку падал яркий свет.

Я шагнул было назад. Я уже протянул руку к дверце лифта. Но, выматерившись шепотом, все же двинулся к приоткрытой двери. Или к ловушке?.. Носком ботинка я открыл дверь пошире, взял прут наизготовку и проскользнул в квартиру.

В квартире царила тишина. И везде горел свет – в коридоре, на кухне, в ванной и даже в туалете.

– Витя, – шепотом позвал я.

Никто не откликнулся. Дверь в гостиную была распахнута. В ней, да и в спальне тоже горел свет. Медленно, замирая на каждом шагу и прислушиваясь, я шел к комнате.

В дверях я остановился. Потому что увидел Виктора.

Он навзничь валялся на диване среди смятых простынок диване: голый по пояс, в одних штанах, босой. Жеваные рубашка, пиджак и плащ валялись на полу. Сбитое в комок одеяло засело в углу постели вместе с ботинками.

Я тихо подошел и заглянул ему в лицо. И мне стало не по себе при виде его лица, точнее того, что раньше было Витькиным лицом. Глаза у него были закрыты, лежал он неподвижно, но я прислушался и услышал прерывистое тяжелое дыхание. Я приподнял у него пальцем веко: зрачок закатился, глаз уставился на меня бельмастой пустотой.

И только тут я заметил все остальное.

На табуретке стояла догоревшая спиртовка, валялись пустые и целые ампулы, разовые шприцы и иголки для шприца. Возле его левой руки змеился потертый резиновый жгут. А правой он намертво сжал шприц.

На его руки было просто страшно смотреть – все в следах внутривенных вливаний, в расковырянных язвах, разноцветных синяках. Я зачем-то начал было считать количество уколов – хоть примерное, – но меня сбил донесшийся с лестничной площадки звук: лифт поехал вниз.

Я метнулся к входной двери, прислушался. В колодце подъезда негромко забубнили голоса. Я выскочил на площадку – и далее я раздумывал секунду, не более, – потому что вместе с поднимающимся уже лифтом одновременно зашустрили торопливые шаги вверх, вверх по лестнице.

Я на цыпочках, затаив дыхание, поднялся этажом выше – оставался еще один этаж и – чердачная лестница. Присев, осторожно выглядывая вниз, я увидел то, что в принципе и ожидал увидеть – людей в серых милицейских фуражках и погонах, вываливающихся из лифта и вбегающих в квартиру Виктора. А по лестнице вырвалась вперед узкая морда овчарки с торчащей из пасти мокрой красной тряпкой языка.

Я подумал еще о том, что если меня хотели подставить – то это было сделано довольно неумело и по-дилетантски. Да и что, собственно говоря, могли мне пришить?..

Но я не стал искушать судьбу. Я взлетел к чердачной двери. Счастье! Она была открыта, сломанный замок болтался на дужке. Я толкнул ее и очутился на чердаке. Дверь за собой, я естественно, прикрыл.

Путаясь среди стропил, каких-то пыльных закопченных балок и натянутых бельевых веревок, я ковылял по хрустящему шлаку туда, где по моему предположению должна находиться вторая, ближайшая чердачная дверь, ведущая в другой подъезд.

Но она оказалась заперта снаружи.

Я ринулся дальше, в конец чердака, к торцевой стене дома. В ней, высоко, зияло маленькое открытое окошко, на котором виднелись силуэты спящих голубей.

А в окошке невозмутимо мигали холодные звезды.

Я толкнул плечом самую последнюю по счету дверь – и она легко открылась.

Мне снова повезло.

Я слетел по лестнице, выкатился из подъезда черным ходом, выходившим во двор за выступом дома и ринулся проходными дворами прочь, прочь от этого места, от невнятного говора пацанов в подворотне, от синего отдаленного посверкивания мигалки милицейской машины.

Я бежал, звук моих шагов отражался от сводов арок, отлетал и кружился в замкнутых прямоугольниках черных дворов.

Я выскочил на улицу, секунду соображал – в какую сторону мне бежать. И, стараясь теперь идти спокойно, восстанавливая сбитое дыхание, пошел туда, где я оставил машину Игоря.

Через пару минут я уже сидел за рулем. Завел двигатель, развернулся и погнал машину по ночным улицам.

* * *

«Автово» – мелькнула слева от меня станция метро. Я проскочил на желтый глаз светофора и спустя какое-то время уже мчался по узкому Петергофскому шоссе. Потухшая сигарета дрожала у меня в губах, а стрелка спидометра в свою очередь дрожала возле отметки «120».

Впереди на моей полосе маячили красные габаритные огни прицепа с контейнерами, мотающегося за мощным грузовиком. Скотина, он ехал почти посреди полосы, мешая мне обогнать его. Я посигналил, помигал фарами – никакой реакции. Я включил сигнал поворота, резко вывернул руль влево и нажал на газ, обходя высившуюся справа от меня бесконечную стену контейнеров.

И тут же прямо мне в лицо двумя расплывчатыми лунами внезапно ударили фары летевшего мне с ревом клаксона навстречу – лоб в лоб – грузовика. Я уже не успевал обогнать прицеп, и я не мог вывернуть влево – в глубокий кювет, за которым выстроился частокол деревьев. Я что было силы ударил по тормозам.

Нога моя вместе с педалью без малейшего сопротивления ушла в днище, и я не услышал знакомого визга тормозов, я не почувствовал броска вперед на лобовое стекло – ничего. Они отказали, мои тормоза, отказали в самый неподходящий момент.

Две луны стремительно выросли, я не закрывал глаз – я смотрел на них, а они заполнили весь мир, все вокруг стало в один короткий миг ослепительно-белым, скрежещущим и тут же беззвучно расплавилось, рассыпалось на стеклянные куски, и все начала покрывать надвигающаяся тьма, и я взмыл вверх.

Я видел, как где-то далеко внизу встречная «Татра» ударила «вольво» почти что в лоб, сковырнула с узкого шоссе и выбросила на обочину. Моя машина, скомканная, полусплющенная от чудовищной силы удара, несколько раз перевернулась, врезалась в толстый придорожный тополь и из салона через остатки лобового стекла вылетело мое тело. Оно покатилось и смятой тряпичной куклой застыло на грязной осенней траве. В «вольвешнике» что-то фукнуло, выскочил язычок пламени, потом фукнуло еще раз, полыхнуло уже по-настоящему и столб бело-оранжевого пламени от взорвавшегося бензобака осветил то, что еще несколько секунд назад мной.

Но я уже почти не видел это, я летел, кружась и размахивая руками в надвигающийся на меня из темноты бесконечно длинный и тоннель света, в конце которого росло, росло и наконец поглотило меня теплое и спокойное сияние.