Текст книги "Город призраков"

Из форточки на третьем этаже торчала почти пароходных размеров труба и сосредоточенно дымила. Окно этажом ниже было почти полностью заляпано сажей, но не похоже, чтобы в той квартире кто-то жил.

Еще один островок цивилизации встретился им через десять минут уже на самом краю города. Невысокое кирпичное здание славно и уютно светило электрическим светом. Абсолютно целый автомобиль был припаркован у дверей. Сквозь дождливые сумерки дом светящимися окнами напоминал некрупный, но все же океанский, лайнер, упрямо пытающийся плыть против течения обстоятельств.

Редакция «Замочной скважины» была полна людей, которые по мере сил создавали видимость бурной работы. После того как жизнь в городе сдвинулась в сторону иррационального, рейтинг желтой газеты упал до нуля и, возможно, даже ушел в минус. Но люди все равно шли, просто для того, чтобы хоть ненадолго, но почувствовать себя в лоне цивилизации.

– Нет, вы посмотрите, а! – сказал Степан. – Может, там горит что?

Из-за вычурного дома неторопливо выплывали густые влажные комки белесого дыма. Были они похожи на сахарную вату, которая вдруг каким-то образом научилась летать, попутно вырастая до исполинских размеров.

– Нет, – произнес Дивер медленно, – это туман. Густой туман, у нас на Ладоге такие сплошь и рядом. Видишь, какой плотный, и к земле льнет.

– Так ведь... – сказал Влад, – у нас вроде как не Ладога.

– Фонарь кто-нибудь взял? – вместо ответа спросил Севрюк.

– Так не ночь же! – сказал было Саня Белоспицын и нервно потер матерчатую лямку висящей через плечо сумки.

Туман двигался плавно, стелясь над землей, как вышедшая на охоту кошка, и вместе с тем удивительно быстро.

– Шоссе в полукилометре, – сказал Севрюк, – заплутать не успеем.

У Влада на языке крутился вопрос – безопасно ли входить в этот туман, но... он так и не задал его.

Безопасно не было нигде. Во всяком случае, пока они не пересекли городскую черту.

В наплывающей ватной мгле видимость сразу упала до пяти метров, а звуки шагов вдруг обрели странную четкость и даже музыкальность – дробь маленьких звонких барабанчиков, отбивающих затейливый сложный ритм. Идущие бессознательно сдвинулись ближе, шли теперь плотной группой, ствол автомата в руках Дивера ходил из стороны в сторону.

И тут было холодно. Туманная среда была насыщена влагой, эдакая разреженная вода, отнюдь не теплая – мелкая ледяная взвесь, словно только что из январской полыньи – как только не застывает?

Влад застегнул куртку, поднял воротник, рассеянно смотрел, как на вороненом металле «ингрема» конденсируются крошечные блестящие капельки.

– Стойте! – сказал Дивер громко, ясно и вместе с тем как-то безжизненно.

– Что? – спросил Белоспицын, стараясь, чтобы в голосе его звучал интерес, но тщетно – был лишь страх и желание убежать домой, к маме.

– Это не наш туман...

– Да ты чо?! – вскинулся Степан, тоже изрядно напуганный. – А чей он, общественный?! Да он свой собственный, туман твой!

– Вы посмотрите вокруг. Он же зеленый!

Туман и вправду обрел зеленоватый оттенок, схожий с тем, который имеет трава в конце весны. Кроме того, эта мутная взвесь пласталась, и каждый ее пласт отличался по цвету от предыдущего, варьируясь от салатного до светло-болотного. И пахло здесь странно, экзотические резкие ароматы щекотали нос – можно было учуять валерьянку, календулу, травяные настои.

– Ну? – спросил Владислав.

В немудреном этом междометии имелось сразу несколько вопросов, и главный из них звучал как «Что делать?».

– Идем! – решил Дивер после короткой заминки. Пошли. Мрачный утес дома проплыл справа от них, блеснув на недосягаемой высоте двумя-тремя окнами. Всяческие ориентиры пропали. Впереди, метрах в шести, возникал мокрый влажный асфальт, проплывал под ногами, звонко отзываясь в такт шагам, и исчезал позади, скрываясь, словно его и не было. Дорожное покрытие выглядело как спина какого-то исполинского морского зверя – шероховатое и влажно поблескивающее.

– Нет... – сказал Саня, – не сейчас...

– Что не сейчас?

– Не пойду... нет!

– Дивер, стой! – громко сказал Влад. – Остановись!

Группа снова замерла. Степан крутил головой, обшаривая взглядом туман. Владислав взял Белоспицына за плечи и развернул к себе, чтобы видеть его лицо. Глаза Александра были пусты, смотрели поверх Владова плеча.

– Алекс, – твердо произнес Сергеев, – что происходит?

Лицо Белоспицына страдальчески скривилось, руки беспрестанно мяли ремень сумки:

– Они говорят, чтобы я пошел с ними. Но хочу!

– Да кто говорит?!

– Тс-с! Слушайте!

Вслушались. Туман слабо бормотал, как это делает утомленное море при почти полном штиле. Звуки здесь гаснут, искажаются до неузнаваемости, сливаются друг с другом, и, в конце концов, остается лишь однотонный неясный гул, похожий на шумы из поднесенной к уху морской раковины.

Дивер оглянулся на Влада – того неприятно поразило выражение Диверовых глаз. Бывший солдат, прошедший войну и дикие условия жизни здесь, в городе, был напуган. Больше того, к нему подступала паника, накапливалась, как вешние воды за непрочной плотиной здравого смысла. Автомат дрожал, палец дергался на спусковом крючке.

– Саня, кто тебя зовет? – спросил Влад, искоса глянув на Дивера.

– Они... все. Отец, мать. Те, из очереди. Мои соседи снизу. Хулиганы, что всегда ловили меня у школы. Они все там... почему они все там?

– Исход... – выдохнул тихо, как нежный вечерний бриз, Приходских.

У Владислава сдали нервы. Он порывисто схватил Белоспицына за рукав и силой поволок его вперед. По дороге бросил Диверу:

– Не стоим! Идем!

Дивер кивнул, казалось – с облегчением, уступая Сергееву место лидера. Несмотря на холодную погоду, на лбу Севрюка выступил крупный пот.

– Идем спокойно, ни на что не реагируем, – добавил Влад, – не стреляем по пустякам.

И они шли. Туман бормотал им смутные сказания, притчи и легенды. Невидимое море вздыхало и шумело, Белоспицын напряженно прислушивался к слышимым ему одному голосам и иногда что-то бормотал в ответ. Владиславу и самому временами казалось, что он слышит неясные, но вместе с тем такие знакомые голоса, задающие бесконечные, требующие ответа вопросы.

Он, кажется, даже пару раз что-то ответил им – то, что было ему по силам, и даже попытался развить свой ответ дальше, но тут из тумана вынырнул серый остов непонятного здания, и это вернуло Сергеева к реальности.

Их путешествие закончилось как раз тогда, когда начало приобретать явственный привкус кошмара.

Не успели они миновать дом, как туман начал рассеиваться, а вместе с дымом уносилось и назойливое невнятное бормотание. Зеленоватые клубы съеживались, уплывали прочь, назад, откуда появились, в мировое гнездо всех туманов на свете.

Зрелище, которое они открывали глазу беглецов, было одновременно радующим глаз и вгоняющим в отчаяние. Свежий ветер дул им в лица, нес с собой мокрую водяную взвесь, похожую на брызги штормящего моря, и улетал дальше по улицам.

Эпическое здание с колоннадой, возникшее впереди, не было ни греческим Парфеноном, ни сказочным дворцом из страны магов и чудовищ.

Это были здания суда и милицейский участок родного города Влада Сергеева. И стояли они вовсе не на окраине, напротив скоростного шоссе Москва-Ярославль, а там, где им и полагалось – друг напротив друга на разных краях Арены, Центральной площади города.

Дома были на месте. Следовательно, не на месте были сами беглецы.

– Что за... – выдохнул идущий позади Степан. – Это же...

– Куда мы шли?! – резко спросил Дивер, обычная уверенность вернулась к нему, несмотря на то что ситуация с пугающей скоростью сдвигалась в сторону станции «Безумие».

– К шоссе, на северо-запад от площади, – сказал Влад, – другое дело, что в тумане мы могли заплутать и ходить кругами. Но даже тогда...

– Что тогда?

– Просто не успели бы дойти до Арены. Сколько мы шли? Двадцать минут, тридцать, час?

– Это все туман! – мрачно сказал Дивер. – Он нас задурил. В нем был какой-то наркотик, все ведь чувствовали запах, да?

При упоминании тумана Сергеев резко обернулся, но увидел только уходящую вдаль Центральную улицу. Проспект был широк и почти не изгибался, так что можно было разглядеть горбик Старого моста над Мелочевкой. Загадка на загадке, ведь уходили они вверх по Школьной, с каждым шагом удаляясь от городского центра. Влад представил размеры круга, который они должны были сделать, и содрогнулся. Даже при хорошем пешем ходе на это ушло бы часа три-четыре. Город все-таки был не маленький.

– Что происходит! – почти вскрикнул Белоспицын. – Это же... не может быть!

Совсем рядом затарахтел двигатель, грянул гудок, и группа поспешно шарахнулась в сторону. С одной из боковых улиц вырулил кортеж из двух сверкающих темно-синей лакированной краской импортных автомобилей. Двигатели их работали во всю мочь, глушитель стрелял и испускал едкие сизые облака от некачественной солярки. За тонированными окнами смутно угадывались человеческие силуэты.

– Курьеры... – сказал Дивер, – вон как навострились!

– Собственно говоря, – произнес Сергеев, – нам дали понять, что выбора мы никакого и не имели. Мы хотели либо остаться, либо покинуть город. Так вот, мы остаемся и попробуем тут жить.

Дивер гневно шаркнул ногой. Белоспицын тоскливо уставился в нависающее небо. Степан хранил поистине буддисткое спокойствие.

– Это же кладбище! – сказал Севрюк глухо. – Как можно пробовать жить на кладбище?

– Спроси у меня... – произнес Степан Приходских. На этом грандиозное бегство из города четырех сообщников и завершилось.

На пути домой зашли в продуктовый магазин. Угрюмые небритые стражи с трофейным оружием, представившиеся наемной охраной магазина, обыскали горе-путешественников и временно конфисковали все огнестрельные единицы. На вопрос, завозят ли в город продовольствие, охрана ответила отрицательно, а один из небритых добавил в утешение:

– Ниче, до Исхода хватит.

С тем их и пропустили. Обозревая свою все так же уютно-обжитую комнату, Влад неохотно признался сам себе, что ни капельки не верил в благополучный исход побега.

8

– ...я сказал! И плевать я хотел на твоего Плащевика!!!

– Что ты сказал? – спросил Босх. Вкрадчиво так спросил.

Кобольд съежился и замолк, нервно вцепившись волосатыми лапками в подлокотники кресла. Восемь глаз уставились на него с холодным осуждением, к которому примешивалось подозрение и откровенная злость.

– Ты не прав, Кобольд, – мягко и интеллигентно сказал Босх.

– Да как он может быть прав, тварь дрожащая! – бросил Пиночет, что сидел как раз напротив Кобольда и поглядывал на того не обещающим ничего хорошего взглядом.

Босх коротко глянул на Васютко, и тот тут же примолк. Плащевик Плащевиком, но кто спасет его, Николая, ежели бывший бандит вдруг разбушуется?

Однако попал же тот в список спасенных. Ну чем он, спрашивается, это заслужил – жестокостью? А если бы Ангелайя остался в живых, тоже был бы здесь, за этим столом?

Комната, в которой велась красноречивая беседа, формой и пропорциями очень сильно напоминала обыкновенный гроб, если бы этот предмет увеличили раз в двадцать пять. Потолок был каменный, неровный и бугристый, в затейливых извилистых трещинах. Сквозь трещины просачивалась влага и капала на пол, так похожий на потолок, словно комната стояла на исполинском зеркале. Дальше воде впитываться было некуда, и она застаивалась вонючими лужицами. В прогнившем дереве суетливо извивались белесые червеобразные создания, изредка показывая на свет белую тупую морду. От воды в воздух неторопливо вздымались тягучие испарения.

Однако Плащевик, когда пригласил их сюда, сказал, что это убогое помещение – всего лишь прихожая, или Преддверие.

– Мне сказали, что это коридор, – сказал Босх, входя, – но я то знаю, что это Чистилище.

– А дальше – ад? – спросил Стрый с дальнего конца стола.

– Для кого ад, а для кого и рай, все зависит от того, какую сторону ты держишь.

Уродливый антикварный стол стоял точно в центре комнаты и мрачно поблескивал полированной поверхностью. На нем лежало пять серебристых, отточенных до бритвенной остроты изящных ножей, все остриями к центру стола. Каждый из ножей лежал подле своего владельца и диковато отсвечивал от тусклой лампочки.

– Плащевик – он все знает, – произнес с фанатичной уверенностью Николай. – Видели бы вы его!

– Да видел я! – громко сказал Босх. – Ну и что? Ханурик какой-то в плаще – лица не видать.

Плащевика Босх встретил сразу после бегства с места гибели своей армии. Вороной «сааб» неожиданно подрезал его, вынудив резко тормознуть. От антрацитово-черной машины веяло чем-то таким нездешним и угрожающим, что даже крутой норовом глава битой армии не высказал никакого недовольства. Напротив, он, внутренне содрогаясь, вышел из своего дырявого броневика и на подгибающихся ногах подошел к замершему автомобилю, щуря глаза и пытаясь разглядеть что-либо за глухими тонированными стеклами. Тщетно – в полной тьме черное авто казалось порождением самой ночи. Только что-то красное помигивало в салоне, да остро пахло продуктами сгорания бензина, доказывая, что черный автомобиль – не сон. Фары «сааба» тускло светились.

С тихим, но неприятным, как шелест крыльев летучей мыши, шорохом скользнуло вниз стекло передней правой двери. За ним таилась тьма, из которой выскользнули негромкие слова:

– Ну что же ты, Леша?

– А? – спросил Босх, совершенно растерявшись.

– Ты бежал, оставил всех верных тебе людей умирать. Сбежал, спасая свою драгоценную шкуру. А они ведь погибли, все до единого мертвы.

– Я... нет... – пролепетал испуганно Босх, – они... победят!

За стеклом свистяще вздохнули, словно невидимый собеседник страдал астмой или экземой легких:

– Леша-Леша, ты же прекрасно знаешь, что они не победят, как не победят и сектанты. И ты знал это, отправляя своих людей в битву!

Босх потрясенно отшатнулся, ему одновременно хотелось бежать – и остаться здесь, выслушивая страшные откровения. И это трогательное обращение заставляло его, всесильного Босха, вновь почувствовать себя семилетним мальчиком Лешей Каточкиным, который так боялся чужих людей.

– Ну-ну, – шепнули из «сааба», – не все так плохо. Знаешь, нам нужны люди вроде тебя. Люди без принципов, которые в любом случае уцелеют и спасут самих себя. Поэтому тебе очень повезло, Леша, тебя выбрали для ответственной миссии. И нормальное ее выполнение позволит тебе остаться в живых после Исхода.

– Исхода? – спросил Босх ошеломленно. Позади в ярких дымных взрывах гибли последние его соратники.

– Да, Исхода. Потому что Исход переживут лишь немногие. Избранные. Большая часть их, – за окном что-то шевельнулось, может быть, невидимый собеседник указал в сторону красочной канонады, – не пережила бы.

Босх молчал. Позади небо окрасилось в дымно-оранжевый цвет, свойственный закатам накануне больших потрясений.

– Даже так, Леша... Так как ты – согласен выполнить условие? Это ведь даже не условие, так – условность... Тем более что подобную работу ты и делал последние десять лет!

Босх тряхнул головой, тяжело глянул на черное глянцевое стекло, похожее на нефтяную пленку над речной водой.

– Условие, гришь?! – спросил Босх злобно. – А ты кто такой, чтобы ставить мне условия?! Засел в тачке, как в танке! Выйди, покажи морду свою!

– Ты напрасно хорохоришься, – ответили ему усталым тоном опытного воспитателя капризному пятилетнему ребенку, – проблема ведь очень проста, и выбор твой невелик. Соглашаешься – живешь, нет – до встречи по ту сторону. Но если ты настаиваешь, я покажусь.

Блестящий, отражающий алое зарево борт машины рассекла длинная ровная трещина – открылась передняя дверь и стала распахиваться дальше с режущим уши ржавым скрипом. Босх попятился, неотрывно глядя в темное нутро открывающегося проема. На лбу бывшего главаря выступил пот, крупные капли текли по лицу, и казалось, что Каточкин плачет.

Он не понимал – не мог понять, почему так боится этих ночных пришельцев, но страх был – темный суеверный страх, родом прямиком из детства, когда верится, что в темной комнате тебя ждет монстр, а под лестницей бледное костистое создание только и ждет, чтобы ухватить тебя за ногу.

Потом из тьмы вышел человек. Он сделал еще шаг – и до половины оказался освещен фарами своей машины, так что стало видно, что одет он в поношенный плащ, тоскливого бежевого цвета, с ясно видимой заплатой. Плащ к тому же был заляпан сероватой подсохшей грязью, что образовывала на ткани уродливые, похожие на грибок разводы.

Голова так и осталась в непроглядной тьме, и, наверное, даже зоркие кошачьи глаза не смогли бы разглядеть черты его лица.

– Ну, – спросил обладатель плаща, – легче стало?

– Кто ты?

– Кое-кто зовет меня Плащевик, хотя и не все. Можешь звать так же.

– Из-за плаща?

В темноте усмехнулись:

– Может быть. Важно не это – вопрос скорее о жизни и смерти. Твоей, Леша, жизни и смерти. Это место скоро кардинально изменится – и не таким, как ты, его спасать. Да и не нужно это.

– Я согласен, – сказал Алексей Каточкин, – согласен!

Стоящий подле машины снова усмехнулся. А потом Босх услышал адрес и день, в который следовало этот адрес навестить. То, что место находится на территории медленно ветшающего завода, его совсем не удивило. Потустороннему – потустороннее – так ведь? Да он не удивился бы, назначь Плащевик встречу на городском кладбище или в жутком провале на территории дачного хозяйства.

В руки ему вручили толстый хрустящий лист качественной бумаги, после чего чрево «сааба» раскрылось и впустило в себя человека в плаще. Босх все стоял, сжимая листок в руках.

Тихо работающий двигатель иномарки вдруг взревел на повышенных тонах, фары вспыхнули во всю мощь, высветив улицу вплоть до пересечения с Большой Зеленовской. С визгом шин, в облаке стремительно испаряющейся влаги «сааб» пролетел мимо Алексея и рванул вниз по улице. Из хромированной выхлопной трубы стелился удушливый высокооктановый выхлоп, который наложился на запах пороха, доносящийся с площади.

Босх закашлялся, замахал руками и пребывал в ошеломленно-подавленном состоянии еще долго...

...Стрый поигрывал табельным ножичком. Вещица казалась ему угрожающей и потенциально опасной, как неразорвавшийся фугас, так что носить его с собой не хотелось, но... Плащевик не поймет – чем-то дороги ему эти ножи.

– А я вообще не пойму, о каком Плащевике вы треплетесь, – сказал Рамена с ленцой. После резни у Ангелайи он сильно себя зауважал. – Он что, слуга Ворона?

– Какого еще Ворона? – спросил Николай. – Почему Плащевик должен быть слугой какой-то птицы?

– Не просто птицы, а Птицы тьмы, – назидательно сказал Пономаренко. – Ворон – он всегда с нами. Да вон же он, смотрит на нас! – И уверенно ткнул пальцем в верхний правый угол комнаты, откуда на него пялились красные глаза Священной Птицы.

– Где? – нервно обернулся Кобольд и, вперившись в указанный угол, с облегчением заметил: – Да нет там ничего, пустой, даже паутины нет...

– Ну, там действительно ничего нет, – произнес Николай. – А ты не бредишь случаем, а, брат сектант?

– То, что вы не видите Ворона, – надменно сказал брат Рамена, – лишний раз доказывает, что вы не достойны его увидеть. Может быть, вы и Избранные, но явно Избранные младшего ранга, – помолчав, он добавил: – Вполне возможно, что вам не увидеть Гнездовья.

– Да иди ты со своим Гнездовьем! – начал на повышенных тонах Кобольд. – Психопат!

– Молчать!! – рявкнул Босх. – Кобольд, еще раз пасть свою откроешь – не посмотрю, что Избранный, заткну!!

Бывший драгдилер сверкнул глазами и заткнул пасть. Сам он попал сюда очень прозаическим образом, и никакого Плащевика в глаза не видел.

– А почему он про какого-то ворона речь ведет, а? – сказал он тихо. – Никто никакого ворона в глаза не видел. Я и Плащевика-то не видел. Может, и нет его.

–.Но «сааб»-то ты видел? – спросил Николай.

– Видел... – признал Кобольд, – черный, как уголь, и ездит, словно у него табун под капотом.

С ним, Кобольдом, не церемонились. Он даже не успел залечить боевые раны, полученные в прыжке с пятого этажа (одна рука оказалась сломана, плюс растяжение связок на левой ноге), как напасти продолжились. Два дня спустя, когда он шел с бидоном воды в одну из пустых квартир, которую использовал теперь как дом, его сбил все тот же «сааб», но не убил и даже не покалечил. Речь из нутра машины была краткой и жесткой и напоминала ультиматум.

– Ты, Кобольд, избран, а если не хочешь быть Избранным, то жизненный путь твой закончится здесь, на сыром асфальте.

С малых лет обладающий недюжинной волей к жизни и повышенным чувством самосохранения, Кобольд тут же согласился и получил адрес первой явки, куда и пришел. И вот теперь, сидя в этом каменном склепе, он до сих пор не был полностью уверен, что все происходящее не есть гнусный спектакль, разыгранный для собственного удовольствия всесильным Босхом, который отличался очень своеобразным чувством юмора.

– Ладно, – сказал Босх. – Замолкли. Теперь о деле. Все в сборе?

– Да кто еще-то? – спросил Пиночет. – Я, Стрый, Рамена, Кобольд-паршивец – все.

– Ну, был еще один или даже два... – вставил Стрый. – Плащевик говорил...

– Это тот, который полуволк? – произнес Рамена-нулла. – Ворон говорил... его звали... Мартиков, да?

– Плащевик сказал, что он наш и придет, но он не пришел...

– Полуволки... отродья. Жаль, Стрый, мы своего не замочили.

– Плевать, что полуволк. Кто сказал, что полуволк не может быть избран?

– Чтоб его Исход взял! Значит – переметнулся.

– Переметнулся... куда?

– У меня список, – молвил Босх. – И он вплотную нас касается, потому что нам дали понять, что, не выполнив задания, мы не переживем Исход. И... не попадем туда, – он кивнул в сторону закрытой двери, которая в отличие от выхода, судя по всему, вела куда-то в вечность.

– Ну, я бы не стал зарекаться! – сказал Рамена. – Я знаю – тут есть такие, кто не раз и не два провалил данные им задания. Так ведь? Читай дальше.

Босх смерил сектанта тяжелым, как каток, взглядом, но тот был надежно упакован в заботу своего Ворона, а вернее – просто находился под внушением и свято верил в потустороннюю защиту.

– Задача простая. Тут есть список людей, которые мешают Плащевику, а значит – нам. Их надо убить.

Он выдержал паузу и увидел, как Избранные скучающе кивнули. Стрый изучал потолок, Кобольд – стол, брат Рамена – угол, в котором ему виделся Ворон.

– Тут фамилии, – добавил Босх менее уверенно. Его новые подопечные отреагировали на известие со спокойствием киллеров со стажем. Что ж, в принципе – так даже лучше. Меньше проблем – меньше колебаний.

– Стоп! – заорал Пиночет. – Это нам уже предлагалось! Стрый, журналиста же мы уже пытались мочить!

Стрый кинул нож, который загрохотал по столу, отчего все вздрогнули.

– И малолетка с ними. Что ж, он выжил, получается?

– Бить надо было точнее, – ответил ему Николай злобно.

– Журналист? – спросил Рамена, оторвавшись от созерцания угла. – Тот, что на Школьной живет?

– Да он вообще там один, похоже!

– Смотрите, Мельников! Тот самый, гад бомжующий! Он меня убить пытался, живучий, как кот дворовый! А этот, сопляк, я его тоже прирезать хотел, только он вывернулся!

– Что, и ты тоже? – спросил Николай. Избранные уставились друг на друга.

Тишину нарушил Босх, сказавший елейным тоном:

– Ба, знакомые все лица... Тут и Севрюк есть, колдунишко!

– Что же получается, – сказал Николай Васютко. – Мы все за одними и теми же гонялись, что ли?

– И ни одного не кончили, заметьте, – произнес Рамена, – даже пацан пятилетний, и тот ускользнул. А спас его кто? Журналист.

Босх грохнул ладонями по столу, дабы восстановить пошатнувшуюся тишину. Скуку с сидящих как ветром сдуло, и на смену пришла нездоровая оживленность.

– Так вот что я думаю, – негромко сказал Каточкин, оглядывая своих солдат. – Вас тут собрали для того, чтобы вы, проштрафившиеся, вместе могли справиться с теми, с кем не справились поодиночке. Умно, умно поступил Плащевик. Я не знаю, чем эти, – он похлопал по списку для наглядности, – ему подгадили, да только убить их, видно, не так просто.

– Чистые демоны! – сказал Рамена громко. – У одного нож был заговорен, чуть меня раньше времени в Исход не спровадил.

– Ладно, – произнес Босх, – жить хотят все, потому откладывать не будем. Оружие я вам дам, броники тоже. Проблем не возникнет.

Четверо Избранных протянули руки к столу, и каждый взял свой нож, замерев на секунду, любуясь блестящим, испещренным рунами лезвием. С этими ножами они как будто утратили индивидуальную внешность и казались солдатами, одинаковыми рядовыми исполнителями чужой, сокрушительно мощной воли.

– Я знал, – тихо и плаксиво проскулил Кобольд, держа свой нож так, словно он был ядовитой змеей. – Это секта, новая секта...

– И хорошо, если только у нас, – молвил брат Рамена-нулла.