Текст книги "Набег язычества на рубеже веков"

Случайно ли, что статья Ал. Блока о Толстом, появившаяся в № 7–9 «Золотого руна», сплошь «социологична» и начинается с разговора о смертной казни? (V, 301). Размышляя о проблеме «народа и интеллигенции», только ли о Толстом писал Блок в одной из заметок 1908 года: «Интеллигенции надо торопиться понимать Толстого в юности, пока наследственная болезнь призрачных «дел» и праздной иронии не успела ослабить духовных и телесных сил» (V, 677)?

Думаю, что речь идет здесь не только о Л. Н. Толстом, определенном жизненном принципе, могущем, по мысли Блока, уничтожить пропасть между интеллигенцией и народом. Эти размышления не могли не обусловить пристального внимания Блока к жизни Леонида Семенова после 1908 года.

Трагически переживая смерть Маши Добролюбовой, с одной стороны, и спад социального движения, с другой, Семенов обращается в своем творчестве к новым мотивам⁵⁰. Основное место в нем занимает тема человеческого страдания.

Слова, сказанные им Е. П. Иванову под впечатлением смерти Маши: «Бедные маленькие люди! Уж на что Мария Михайловна, а и она маленькая страдающая»⁵¹, были не случайными. В новеллах, напечатанных литературно-художественным альманахом «Шиповник» (1909), Семенов критически переосмысливает свой социальный радикализм и приходит к выводу о предпочтительности пути нравственного совершенствования.

В революции он искал прежде всего личного нравственного самоутверждения. «А кругом кипело то, что казалось нам всем жизнью, – пишет он в «Дневнике». -Агитация, сходки, великая забастовка, 17-е октября. Я примкнул к С-Д. Она (сестра Маша. – С.Б.) была в рядах С. – Р. Но разве это было важно? Не учения, а люди и их подвиг был нужен ей, все, что есть высокого, чистого в них. Это захватывало, умиляло. Об этом она не умолкала, могла плакать и о собачке Орлике. И я был повсюду возле нее. Слышал ее прерывистую, страстную речь, видел огромный сияющий взор, чувствовал все преисполненное жизнью, захлебывавшееся всем сердце ее… мог учиться у нее…».

Стремление к нравственному самоутверждению сначала привело Семенова к практическому участию в русской революции, и оно же позднее обусловило его уход из революции. У него появляется мысль все бросить и уехать из города. Из Петербурга Л. Семенов направляется к сосланному в то время в Череменецкий монастырь близкому сестре Маше человеку, священнику Григорию Спиридоновичу Петрову. Это был известный в то время человек в Петербурге, он «работал в газетах и пользовался популярностью среди своих читателей»⁵². Г. Петров после того, как похоронил М. М. Добролюбову, был лишен сана⁵³ и сослан в монастырь. Но Семенов при свидании «почти не видел его», как вспоминает он в «Дневнике». Во время этого путешествия неизгладимое впечатление произвела на него окружающая природа: ему пришлось до монастыря от Луги верст двадцать пройти пешком. Вспыхнувшее в нем настроение укрепило его решимость «Уйти к земле».

В апреле 1907 года Л. Семенов посещает в Ясной Поляне Льва Толстого, у которого бывал затем в 1908 и 1909 годах. Переписка между ними велась до 1910 г. включительно⁵⁴. В 1907 году прямо из Ясной Поляны Л. Д. Семенов намеревается ехать в какую-то приволжскую губернию, где жил в это время брат сестры Маши, один из первых русских поэтов-символистов А. М. Добролюбов. Но в поезде уже решает поселиться невдалеке от имения родных в Рязанской губернии. Там приучает он себя к крестьянскому труду, денег не берет за работу (хорошо Л. Семенов клал печи), ест и спит у крестьян, в усадьбу своих родных заходить избегает. Однако время от времени Семенов все же наезжает в Петербург⁵⁵. Литературу, как мы говорили, он оставляет не сразу.

Неверно было бы думать, что «опростившись», Семенов не стал питать неприязнь к своему прошлому. Теперь ему казалось, что важнее батрачить у крестьянина, чем быть литератором или участвовать в тайных революционных кружках и партиях, но революционеры оставались для него людьми бескорыстно и самоотверженно преданными народу. «Не согласен с вами все-таки во многом, – писал Семенов Толстому 23 июня 1907 г. – Все-таки не решусь резко высказаться о революционерах. Знаю среди них все-таки настоящую любовь к людям, живую любовь, полную самозабвения, а то, что она одевается не в те одежды мыслей, теорий и слов, так это только трагично, но тем более любишь их, тем более тянет к ним <…> И про себя могу сказать, что не игра, не жажда риска и не самолюбие только⁵⁶ вовлекли меня в революцию, и тем более Машу Добролюбову, а, наоборот, желание умалить себя, желание отказаться от гордыни своих самостоятельных исканий и смиренно подчиниться знанию других людей, которые казались авторитетными, умными, чистыми. А в том, что не решаюсь поставить себе в упрек, в том, что не упрекну и других, тем более, что не могу забыть, что Маша была революционерка и такою умерла. И поэтому было больно услышать Ваше резкое слово о всех революционерах огулом. Уж Маша была чистая, светлая и такая высокая в любви, как я никого еще не знаю»⁵⁷.

Неверно было бы думать также, что «опростившись», Л. Семенов утратил свой оппозиционный дух по отношению к русской государственности. В прессу просачивались слухи о преследованиях, которым подвергался Семенов, живя в Рязанской губернии⁵⁸. Слухи эти подтверждаются архивными данными. В документах фонда канцелярии Рязанского губернатора говорится, что «Военную службу он (Л. Д. Семенов-Тян-Шанский. – С.Б.) отрицает, и, несмотря на то, что зачислен отбывать воинскую повинность на правах вольноопределяющегося, добровольно для освидетельствования в Воинское присутствие не явился. Взятый при содействии полиции, он открыто высказывал, что исполнять воинскую повинность, как установленную земными властями, не будет» (сообщение Рязанского губернатора кн. Оболенского начальнику Тамбовской местной бригады от 20 сентября 1911 г.⁵⁹ Имеются также сведения о том, что 8 марта 1912 г. Дм. Семенов Тян-Шанский «для отбытия воинской повинности отправлен Данковским уездным воинским начальником в 195 пехотный Оровайский полк, расположенный в г. Екатеринбурге Пермской губернии⁶⁰. В «Дневнике» писателя гонения на него со стороны церкви описаны довольно подробно. Вторая часть тетради Л. Д. Семенова, т. е. собственно дневник, велся Л. Д. Семеновым всего около месяца: с 4 ноября до 12 декабря 1917 года. Он был убит бандитами во главе с беглым каторжником-уголовником неким Чванкиным накануне венчания с крестьянской девушкой Соней 13 декабря 1917 г. Вероятно, последнее прижизненное упоминание о Л. Д. Семенове в печати появилось 29 сентября 1917 г.⁶¹ Блок знал о гонениях, которым подвергался Семенов. В дневнике поэта читаем: «Корреспонденция в русскую мысль» о гонениях на Л. Семенова (запись от 27 января 1912; VII, 127). А в канун нового 1912 года он записывает в дневнике: «Иметь в виду многое не записанное здесь (и во всем дневнике), что не выговаривается – пока. О Л. Семенове, о гневе, на него находящем (был здесь весной), О Маше Добролюбовой» (VII, 115).

Блок, безусловно, по его выражению, «Слагал в сердце» и вести о сестре Маше, и встречи с Леонидом Семеновым, но что-то связанное с обликом этих людей, у Блока «не выговаривалось – пока». Что же?

Александр Блок постоянно отстаивал необходимость нравственной активности человека в окружающем его мире. Основное расхождение поэта со «старшими символистами» касалось вопроса принципиальной возможности и осмысленности человеческого действия в мире. Художник, по убеждению Блока, должен быть, прежде всего, – человеком, а значит, и живым участником происходящих событий.

Такой образ мыслей должен был привлекать и привлекал пристальное внимание Блока к личности Леонида Семенова.

Андрей Белый писал, что в «момент отказа от форм, школ искусства каждый искал по-своему жизненного искусства, а не абстрактного «кредо»⁶². Стремление к жизненному творчеству свойственно было далеко не всем символистам. Но Белый был абсолютно прав, когда подтверждал свой тезис ссылкой на доклад Блока «О современном состоянии русского символизма»: «возникают вопросы о проклятии искусства, о возвращении к жизни, об общественном служении» и сопоставлял с этими блоковскими словами судьбу Леонида Семенова: «Так же жизнью ответил поэт символист Л. Семенов; так именно, что стал крестьянский батрак»⁶³.

Да, но сам-то Блок не стал и не мог бы стать крестьянским батраком. Никакой попытки последовать пути Л. Семенова или ранее него ушедшего «в народ» А. М. Добролюбова Блок никогда не предпринимал. Жизнь Семенова была для него далеко не безразлична. Но жизненная установка Леонида Семенова в ее целом Блоку была чужда.

Думая о Марии Добролюбовой и Л. Семенове, Блок видел перед собой не голые «принципы», а живых людей, которые ни в чем не останавливались, чтобы утвердить свою жизненную позицию. И, даже не принимая в их жизни многого (например, самоубийства Маши, или толстовства Л. Семенова), Блок не мог в то же время не восхищаться их готовности жертвовать собой. Очень лично воспринимая (как это и было во всем свойственно поэту) судьбы Леонида Семенова и Маши Добролюбовой, и в то же время зная, что для него путь Семенова неприемлем, чувствуя здесь противоречие, Блок заносит в дневник: «многое… не выговаривается – пока». И все же свидетельство об отношении Блока к последнему периоду жизни Семенова имеется: «И так ясно, и просто в первый раз в жизни – что такое жизнь Л. Д. Семенова и даже – А. М. Добролюбова. Первый – Рязанская губ., 15 верст от именья родных, в семье, крестьянские работы, никто не спросит ни о чем и не дразнит (хлысты, но он – не). «Есть люди, которые должны избирать этот «древний путь», – иначе не могут». Но это не лучшее, деньги, житье – ничего, лучше оставаться в мире, больше «влияния» (если станешь в мире «таким»)» (VII, 71)⁶⁴.

Из этих слов следует, что, сравнивая А. М Добролюбова и Л. Д. Семенова, Блок дает понять: жизнь Семенова ему ближе (вероятно, потому, что представление о старом университетском товарище у Блока определеннее, чем о Добролюбове); что основа сравнения Семенова и Добролюбова – их принципиальный уход из «общества» – сама по себе признается Блоком имеющей право на существование: «есть люди», которые «иначе не могут», и в этом «иначе не могут» выразилась личная отстраненность Блока от подобного типа жизни; что смысл пути Добролюбова и Семенова (в основном Блок говорит о Л. Семенове) он видит в уходе от пошлости «общественной бюрократии»⁶⁵; «никто не дразнит» и, вместе с тем, в обретении успокоения: «никто не спросит ни о чем». Этой жизненной позиции Блок противопоставляет свою: зло не в том, что пользуешься деньгами и житьем, т. е. живешь «в мире», уход – это не «лучшее», уход лишает человека «влияния» на современность, «таким» как Семенов быть нужно лишь скорее всего в смысле решимости собой жертвовать.

Итак, жизненная позиция Леонида Семенова опровергается Блоком необходимостью влияния человека на ход истории⁶⁶. Влияние же писателя должно осуществляться посредством нравственного облика, т. е. и творчеством и жизнью. Этическое и эстетическое начала у писателя должны быть нераздельны.

«Пока же слова остаются словами, жизнь – жизнью, – констатирует Блок в статье «Три вопроса» (1908). – Художник, чтобы быть художником, убивает в себе человека, человек, чтобы жить, отказывается от искусства. Ясно одно: что так больше никто не хочет, что так не должно» (V, 239).

Исходя из этого положения, Блок в статье «О реалистах» (1907) критикует и повесть Семенова «Проклятие»: «Впрочем, над этой революционной в узком смысле литературой пока еще висит какой-то роковой бич, который всех загоняет в слишком узкую клетку. Так, например, жестокие прутья этой клетки чувствуются даже в новом творчестве Леонида Семенова – писателя, который имеет в прошлом хорошую драму «Около тайны» (напечатанную в «Новом пути» – май 1903 г.) и интересную книгу стихов. Рассказ Семенова «Проклятье» (в журнале «Трудовой путь» № 3 этого года) потрясает и отличается во многом от сотни подобных же описаний правительственных зверств, но отличается от них более в чисто описательной части. Что же сверх того – показывает только еще раз, что трудно «служить богу и маммоне», хранить верность жизни и искусству» (V, 114).

Размышления об отношении искусства к жизни и жизненной деятельности на протяжении многих лет не оставляли и Семенова, и Блок, решение каждым из них этого вопроса многое определило в их судьбах.

«Мы очень легки и быстры на бумаге, – пишет в своих «Листках» Л. Д. Семенов. – На бумаге мы можем сочинить все, что угодно, бумага все терпит. На бумаге мы расписываем и планы переворотов, и сверхчеловеков, и целые системы религий, и спешим обогнать друг друга, побить рекорд, потому что и наше писательство подвержено закону конкуренции. Этот страшный закон господствует во всем этом страшном мире… Законы конкуренции буржуазного мира царствуют и в писательской братии. И кто из них искренен? И вот еще почему ненавижу я свое писание, потому что оно отдаляет от меня свет, приближает к мертвой, пустой работе. Писание – это окостенение всего живого… Я чувствую, каким становлюсь мертвым, холодным к людям, когда пишу, потому что тут огненная лава, которая есть в душе, стынет и превращается в готовые камешки, которые очень красивы, но которые годны только для игры и украшений… Писать – это значит – не верить живому делу….»⁶⁷. После этого Леонид Семенов навсегда уходит из литературы.

Александр Блок в 1908 году, решая проблему интеллигенции и народа, писал о необходимости интеллигенции «понимать Толстого», т. е. Толстого последнего периода жизни (V, 677). А Семенов, ушедший «к земле» и считавший себя «толстовцем», оказался именно тем интеллигентом, который «понял Толстого». И Блок постоянно и пристально следит за жизнью Семенова. У него ведь более, чем у кого-либо, возникли и стремительно разрешились «вопросы о проклятии искусства, о возвращении к жизни», об общественном служении» («О современном состоянии русского символизма», 1910, V, 431). Но уже к 1911 году у Блока твердо складывается диалектическое «сознание нераздельности и неслиянности искусства, жизни и политики». «Именно трагическое веяние преобладало: трагическое сознание неслиянности и нераздельности всего – противоречий непримиримых и требовавших примирения» (III, 296).

По Блоку, жизнь и искусство фатально не противостоят друг другу: раз «примирение противоположностей» требуется, оно принципиально возможно. С точки зрения Блока, творчество писателя должно быть не «словесным», а «жизненным», должно идти навстречу жизни, питаться ее соками, но и не смешиваться с жизнью, не отрицать жизнь и не отрицаться жизнью. «Художник должен быть трепетным в самой дерзости, зная, чего стоит смешение искусства с жизнью, и, оставаясь в жизни простым человеком», – писал Блок в статье «О современном состоянии русского символизма» (V, 436). Если литература и подвержена в буржуазном обществе законам буржуазной конкуренции, как утверждал Л. Семенов, то дело и долг художника не отказываться от литературной деятельности, а противостоять деляческому духу буржуазной промышленной цивилизации.

«И кто из них (писателей) искренен?» – спрашивает Л. Семенов. «Писатель – обреченный, – пишет Блок в своей статье «О театре», – он поставлен в мире для того, чтобы обнажать свою душу перед теми, кто голоден духовно… Если он ответственен, он таскает на спине своей слова бунта и утешения, страдания и радости, сказки и правду о земле и небе – сколько ему под силу» (V, 246, 247–248). В конечном итоге, искренность признается Блоком не только принципиально возможной у писателя, но «искренность самопожертвования» осознается им критерием подлинности, «вечности» произведения искусства.

Поэтому Блоку, как он записывает в дневнике, – и «не было больно» от того, что философ упрекал его в «эстетизме», противопоставляя «высшим аристократам» Добролюбову и Семенову (VII, 105). Блок, во всяком случае, в 1911 году не знал за собой греха «эстетизма», напротив, ясно ощущал в своем творчестве развитое этическое начало. Но нравственная установка Блока была качественно иной, чем нравственная установка Леонида Семенова. Для Блока абсолютно ясно, что «спастись одному нельзя». И его позиция – это «взваливание» на себя всего груза эпохи, всей боли разрываемой противоречиями современности:

 
Двадцатый век… Еще бездомней,
Еще страшнее жизни мгла.
(Еще чернее и огромней
Тень Люциферова крыла)…
 

(III, 305)

Позиция с сознанием трагизма окружающего мира – жить, «влиять» на ход истории, содействовать рождению «человека-артиста», свободной творческой личности. Этим (частью сознательно, частью подсознательно) определяется все творчество Александра Блока: от «Стихов о Прекрасной Даме» до «Двенадцати» и «Скифов» в поэзии, от ранней рецензии о переводах из Овидия до статей «О назначении поэта» и «Без божества, без вдохновенья» в прозе. Путь Александра Блока – целостен: единая трилогия «вочеловечения».

Жизнь Леонида Семенова, при всем ее динамизме, воплощенное стремление к личной нравственной удовлетворенности. «Но я жажду полноты ощущения каждый миг, – читаем мы в «Листках» Семенова, – и не говорите, что это невозможно, что это не есть, – потому, что это бывает… Я хочу, чтобы вся жизнь была, как тот миг. Мы ведь все томимся половинчастостью жизни, жаждем полноты ее. Так почему же боимся вступить на путь к ней?.. Есть один путь: оставьте всякие заботы, потому что полнота ощущений есть самозабвение, самоотречение, оставление всяких забот…»⁶⁸.

«Мгновение, остановись!» Стремление в миге достичь всей «полноты ощущений» есть духовный максимализм, который и определил путь Леонида Семенова: «правый» студент – и противоположность: революционер, поднимающий крестьянское восстание; членство в Курском губкоме РСДРП – и противоположность: идейная близость с поздним Толстым; толстовство – и противоположность: русское православие⁶⁹. И за всем этим сплошные гонения властей, светских и церковных, и, в то же время, постоянно ощущаемая не-воплощенность и до боли нелепая, случайная какая-то смерть.

Трудно судить о том, писал ли Л. Д. Семенов в последние годы жизни: архив его был разграблен, уничтожен, осталось только несколько бумаг и его исповедь – «Дневник». И «Дневник» этот говорит о большом и подлинном литературном даре Леонида Семенова и о его острой тоске по художественному творчеству.

Примечания

¹ Здесь и в дальнейшем ссылаемся на издание: Блок. Собр. соч.: В 8-ми т. – М– Л.: ГИХЛ, 1960 – 1963. Примыкающее к изданию «Записные книжки» А. Блока (М., 1965) обозначаем томом IX.

² Об окружении Александра Блока во время первой русской революции – в кн.: Блоковский сборник. Труды научной конференции, посвященной изучению жизни и творчества А. А. Блока (май 1962 г.). – Тарту, 1964. – С. 541.

³ Там же.

⁴ Литературно-художественный сборник. Стихотворения студентов С.-Петербургского ун-та ⁄ Под ред. Б. В. Никольского; Рисунки студентов Художественной Академии ⁄ Под ред. И. Е. Репина. – СПб.: Изд-во Суворина, 1903.

⁵ Александр Блок и Андрей Белый. Переписка. – М.: Изд– во Гослитмузея, 1940. – С. 68.

⁶ Андрей Белый. Воспоминания об Александре Александровиче Блоке // Записки мечтателей. – 1922. – № 6. – С. 32.

⁷ Блоковский сборник. – 1964. – С. 386–387.

⁸ Там же.-С. 376.

⁹ Бекетова М. А. Александр Блок. Биографический очерк. – Л., 1930. – С 99; Андрей Белый. Начало века. – М – Л.: ГИХЛ, 1933. – С. 252.

¹⁰ Сохранилась тетрадь Л. Д. Семенова, которую называют «дневником» писателя. Однако это скорее исповедь, ретроспективный взгляд на прожитое; собственно, дневник начинается только с 4 ноября 1917 г. и образует особый раздел тетради. Машинописная копия «Дневника» хранится в составе личного фонда Л. Д. Семенова-Тян-Шанского, в музее Л. И. Толстого (Москва). Еще одна копия у В. Д. Семеновой Тян-Шанской-Болдыревой (сестры поэта), она – с объяснительными пометами Веры Дмитриевны и проф. Б. Е. Райкова. На нее-то, с любезного разрешения сестры поэта, мы и будем в дальнейшем ссылаться. Первая часть тетради Семенова под названием «Записки» была напечатана в «Ученых записках» Тартуского университета (Вып. 414. – С. 109–146), вторая часть тетради под названием «Дневник» напечатана в журнале «Collegium» (1993.-№ 2.-С. 132–158).

¹¹ Блок и Семенов виделись часто и постоянно в 1903, 1904 и 1905 годах. Ср. записные книжки Блока, которые свидетельствуют о ряде таких встреч (IX, 52, 55, 58, 60, 61, 68), такие письма к С. М. Соловьеву от 20 декабря 1903 (VIII, 78) и от 8 марта 1904 гг. (VIII, 96). М. А. Бекетова период интенсивного общения между Семеновым и Блоком относит к 1905 г. (Бекетова М.А. Александр Блок. – С. 98–99). Здесь же она ошибочно к 1905 г. относит и знакомство Блока с Семеновым.

¹² Блок. Стихи о Прекрасной Даме. – М.: Гриф, 1905. – 136 с. 1200 экз.; Леонид Семенов. Собрание стихотворений. – СПб.: Содружество, 1905. – 110 с, 100 экз.

¹³ Андрей Белый. Воспоминания об Александре Александровиче Блоке // Записки мечтателей. – 1922. – № 6. – С. 32.

В своих мемуарах Белый посвящает Л. Д. Семенову отдельную главу. Здесь он тоже пишет, что Семенов выпустил книгу стихов, – «не дурных; и под Блока», или «В ту весну поэзия Блока нас сблизила; Семенов ей подражал неудачно…» (Андрей Белый. Начало века. – С. 252, 254). Иначе, неудачно подражая Блоку, Л. Семенов выпустил хорошую книгу стихов: парадокс. Но парадокс весьма типичный для стиля мемуариста.

¹⁴ Леонид Семенов. Собрание стихотворений. – С. 82.

¹⁵ Там же. – С. 83.

¹⁶ Стихотворение это посвящено, по всей видимости, Е. Райковой, в которую одно время Л. Семенов был влюблен. Судим об этом на основании записи на полях машинописной копии «Дневника» поэта, хранившейся у В. Д. Семеновой-Тян-Шанской-Болдыревой, сделанной проф. Б. Е. Райковым: «Моя сестра Катя, в которую одно время был влюблен Леонид (до Маши), тоже хотела красивой смерти…».

¹⁷ Семенов Л. Собрание стихотворений. – С. 67–68.

¹⁸ Наир., рец. В. Гофмана в «Ежемесячный журнал для всех» (1905. – № 10. – С. 662).

¹⁹ Андрей Белый. Начало века. – С. 253.

²⁰ Кстати, в этом комментарии В. Н. Орлов ошибочно указывает год рождения Л. Д. Семенова: 1884. Писатель родился, по утверждению его родных, в один год с Блоком (1880 г.) См. также указатель имен и названий, составленный А. М. Бихтером (VIII, 724), кн.: Булгаков В. Л. Н. Толстой в последний год его жизни. – М.: ГИХЛ, 1957; Толстой Л.Н. Собр. соч.: В 20– ти т. – М.: Художественная литература, 1965.-Т. 18.-С. 580.

²¹ Блоковский сборник. – С. 376 – 377.

²² Бураго С. Б. Валерий Брюсов в литературно-эстетической оценке А. Блока // Русская литература XX века (дооктябрьский период). – Калуга, 1971.

²³ Леонид Семенов. Собрание стихотворений. – С. 58.

²⁴ Там же.-С. 105.

²⁵ Рецензия В. Гофмана на «Собрание стихотворений» Л. Семенова в «Ежемесячном журнале для всех» (1905. – № 10) кончается словами: «В общем, автор бесспорно, талантлив и стихи его красивы» (с. 662); признавал «поэтическое дарование» автора и критик А. Измайлов (Биржевые Ведомости. – 1905. – 23 сентября); сочувственно отозвался о сборнике стихов Л. Семенова В. Брюсов (Весы. – 1905. – № 9 – 10. -С. 113–114); в книге Н. Пояркова «Поэты наших дней (Критические этюды)» (с. 130); в обзорной статье Н. Я. Абрамовича «Стихийность в молодой поэзии» (Образование. -1907. – № До) «Собрание стихотворений» Л. Семенова рассматривается в одном ряду с произведениями Бальмонта, Брюсова, Блока, В. Иванова и др.

²⁶ Записки мечтателей. – 1922. – № 6. – С. 107; см. также: Белый А. Начало века. – С. 417–418.

²⁷ Хорошо знавший поэта в молодости Б. Райков записал на полях хранящейся у сестры поэта копии «Дневника» Семенова: «Леонид Семенов был моим товарищем по университету. Тогда, в 1902–1903 гг. мы были на разных полюсах. Я был «левым студентом», радикалом-революционером, он был в числе «правых студентов», наших идейных соперников. Мы оба были в университете старостами (в 1902 г.). Не раз мне приходилось спорить с Леонидом на сходках. Помню, меня и других товарищей страшно удивило, что Леонид позднее переменил свои убеждения и примкнул к социал-демократам, как он сам потом рассказывает».

²⁸ Блоковский сборник. – Тарту, 1964. – С. 541.

²⁹ Записано мной летом 1965 года со слов младшей сестры Марии Михайловны Добролюбовой – Ирины.

³⁰ Блоковский сборник. – С. 415.

³¹ Там же. – С. 542.

³² Таким образом, вполне оправдывается предположение Ю. К. Герасимова, сделанное им в указанной статье, что криптоним «С-Р-ъ», которым подписан некролог «Памяти М. М. Добролюбовой» в газете «Товарищ» (1906. – № 142. – 17 декабря) расшифровывается как «эс-ер».

³³ Слепушкин Н. Поэт и революционер // Курская правда. – 1917. – № 3.-5 января.

Николай Петрович Слепушкин, на которого Семенов в свое время произвел глубокое впечатление, проделал большую работу по собранию его произведений и восстановлению о нем памяти; с двумя интересными докладами о Семенове он выступал в Филиале гос. лит. музея «Никитинские субботники». Пользуясь случаем, выражаем искреннюю благодарность Н. П. Слепушкину за ряд ценных указаний, которые мы учли в этой статье.

³⁴ Блоковский сборник. – С. 409, 542.

Факт пребывания Семенова в тюрьме подтверждается также архивными данными. В фонде канцелярии Рязанского губернатора имеется дело «О привлечении к ответственности дворянина Семенова-Тян-Шанского за незаконные поступки по отношению к религии». В нем содержится упоминание о том, что Семенов был замешан в 1905 и 1906 году в политике и «отбыл наказание, 9-ти месячное заключение в крепости» (Государственный архив Рязанской обл. Ф. 5, ст. 3, он. 204, св. 20. д. 1017, к, 35,1910 г.).

³⁵ Блоковский сборник. – С. 415.

³⁶ Товарищ. – 1906. – № 141– 16 декабря.

³⁷ Товарищ. – 1906. – № 142. – 17 декабря. «Ее внезапная смерть, – пишет Ю. К. Герасимов, – породила слух о том, что доведенная до галлюцинаций преследованиями жандармов и переживаниями по поводу готовящегося ею террористического акта, она покончила жизнь «самоубийством». Необычность ее погребения усиливает правдоподобность слуха. (Блоковский сборник. – С. 542). Факт подготовки ею террористического акта, несмотря на ссылку исследователя на дневник Е. П. Иванова, – проблематичен. М. М. Добролюбова мучилась сознанием постоянной и беспрерывной насильственной смерти вокруг. Заканчивая повесть «Проклятие» (Трудовой путь. – 1907. – № 3), Л. Семенов цитирует письма к нему сестры Маши (в повести Серафимы): «Вы подумайте об этом. Какой ужас смерти в палачах и судьях… и писать трудно, и никому не говорю». Галлюцинациями сестра Маша мучилась еще со времени возвращения с русско-японского фронта (свидетельство об этом – в «Дневнике» Л. Семенова). Одна из галлюцинаций, как рассказывала ее младшая сестра, Ирина Михайловна Добролюбова, в разговоре с автором этих строк, – «три пансионерки и лампа». Осталась записка: «Дорогие мои, любимые, из любви к вам ухожу, так глубоко, беззаветно люблю. Наступите ногой на черный камень могилы моей и идите вперед и выше». Умерла она в возрасте 24 лет (род. 22 июля 1882 г. в Италии, сад Фроскате – ум. 11 декабря 1906 г., в Петербурге). Отрывки из дневника и писем М. Добролюбовой напечатаны: Collegium. – 1993. – № 1. – С. 118–131.

³⁸ Блоковский сборник. – С. 415.

³⁹ Семенов Л. Строки из серии «Свобода» // Трудовой путь. – 1907. – № 7. – С. 37.

⁴⁰ Блоковский сборник. – С. 541.

⁴¹ Там же.-С. 542–543.

⁴² Там же.-С. 543.

⁴³ 28 декабря, например, Л. Семенов присутствует на репетиции «Балаганчика» А. Блока. (Блоковский сборник. – С. 415), где рассказывал о себе Е. И. Иванову.

⁴⁴ Там же. – С. 394.

⁴⁵ Ср. записи А. Блока в записной книжке за август 1906 г. – IX, 75–76.

⁴⁶ Толстой Л. К. Поли. собр. соч.: В 90 т. – 1956. – Т. 78. – С. 169.

⁴⁷ Блоковский сборник. – С. 543.

⁴⁸ Там же.

⁴⁹ Т. е. Е. И. Иванов.

⁵⁰ В. И. Орлов ошибочно полагал, что Л. Д. Семенов «в 1905 г. прекратил литературную деятельность и ушел «в народ», сблизился с сектантами, позже – с толстовцами» (II, 389). Л. Семенов сблизился не с толстовцами, а с Л. Н. Толстым (в 1907 г.), с сектантами он позднее жил под одной крышей (в Гремячке Данковского уезда Рязанской губ.) но сектантом сам не был. От литературной деятельности Семенов отошел значительно позднее. Его вещи появились в журналах в 1907–1909 гг.

⁵¹ Блоковский сборник. – С. 415.

⁵² Товарищ. – 1906. – 21 декабря (3 января).

⁵³ Там же.

⁵⁴ Судя но записям Толстого, Л. Д. Семенова он полюбил, называл его попросту «Леонидом». Свидетельство о том, что Толстой его полюбил, больше, чем хочет, и не перестанет его любить даже тогда, когда он изменит себе, со ссылкой на их переписку, есть в «Дневнике» Семенова. Известно 11 писем Л. Н. Толстого к Л. Д. Семенову, его имя неоднократно встречается в дневниках писателя, все это открывает интересную и важную тему «Лев Толстой и Л. Д. Семенов».

⁵⁵ См. например, запись в дневнике Блока о приезде Семенова в Петербург весной 1911 г. О поездке этой пишет и сам Семенов в «Дневнике».

⁵⁶ Слово это вставлено Л. Д. Семеновым.

⁵⁷ Архив Госмузея Л.Н. Толстого (Москва). Ф. А– 7, № 54559, л. 1,1. об.

⁵⁸ См. корреспонденцию «Упорный боец» // Русское слово. – 1912, № 21. – 26 февраля.

⁵⁹ Гос. архив Рязанской обл. Ф. 5, ст. 3 ст. 3, он. 204, св. 20, д. 1017, л. 93.

⁶⁰ Там же. – Лл. 104,111.

⁶¹ Земля и воля. – 1917.-29 сентября.

⁶² Андрей Белый. Начало века. – С. 476.

⁶³ Там же. – С. 475–476.

⁶⁴ По всей видимости, обо всем этом Блок говорил с Н. Клюевым, после чего и записал свои мысли в дневнике.

⁶⁵ Через день после этой записи о Л. Д. Семенове Блок пишет в дневнике: «Кроме «бюрократии», как таковой, есть «бюрократия общественная» (VII, 73).

⁶⁶ Именно в 1911 г. написана основная часть поэмы Блока «Возмездие»: «Возмездие» же за человечность окружающей жизни, по мысли автора поэмы, должен «творить» последний первенец рода» и «он готов ухватиться своей человечьей ручонкой за колесо, которым движется история человечества» (III, 298).

⁶⁷ Шиповник. – СПб., 1909. – Кн. 8. – С. 47–48.

⁶⁸ Там же. – С. 39–40.

⁶⁹ «Я изменил Льву Николаевичу, я перестал быть Толстовцем, – записывает Л. Д. Семенов в «Дневнике» 4 ноября 1917 г., – я уверовал в Христа и его Пречистую Матерь…» «Обращение» это произошло в 1916 г. при содействии Н. Я. Грот, возившей Л. Семенова в Оптину Пустынь.