Текст книги "Вирус"

А я все еще жив, прикинь? Больше года прошло. Я уже привык к той белиберде, которую написал тебе в предыдущем письме. Нет, все путем. Я правда в норме, если отключить тот факт, что мой член стал меньше. Ты сейчас удивишься, но реально, когда мозг считает, что тебе скоро кранты, он уменьшает размер члена. А зачем тебе большой член, если ты все равно скоро помрешь? Циничный мозг, паскуда, но что поделать. Будем брать обаянием и давить на опыт.

Я тебе не это хотел написать. Я тут кое-что вспомнил.

Мне никогда не нравились цветы (я говорю не о горшечных цветах, а тех, что дарят на стебельке). Живые цветы только называются «живыми», а на самом деле дарят-то всегда трупы. Ты когда-нибудь думал о том, что каждое праздничное событие в человеческой жизни сопровождают гробы с трупами цветов? Вот даришь ты своей Натали (той, от которой у тебя всего один ребенок) букет роскошных трупов роз, завернутых в целлофан. Не вызывало ассоциаций с покойником в гробу? А почему нет? Мы тоже своих умерших одеваем во все новенькое, чистенькое, кладем в гроб красивый, украшаем его цветами, лентами и прочей херней, как будто собираемся выставлять на продажу. Так же и цветы. Их срезают, прихорашивают, иногда бальзамируют (обжигают или ошпаривают химикатами стебли) и оборачивают в красивую бумагу, перевязывают лентами. Ну точь-в-точь, только людьми не украшают, но на продажу выставляют.

Вот так всегда – вся жизнь в гробах. Одни гробы с трупами покупают, другие ставят их на видное место и любуются, пока они не сгниют или не мумифицируются. Фу, отвратительно!

Спорим, ты сейчас присмотрелся к своему члену? Пытаешься понять, уменьшился или нет? Не мучайся, я знаю ответ: уменьшился.

Электронное письмо от [email protected] от 14 сентября:

Ох, и хреново же мне сегодня днем будет… Правда, я, как обычно, нихера не вспомню, но это детали. Не буду тебе писать всякую ерунду, ты и так уже в курсе, что я из себя представляю. Не боишься уже меня. Может быть, даже письмо не удалишь. А зря.

Между прочим, у электронной почты есть функция «ответить». Мог бы из вежливости ею воспользоваться. Понимаю, что уважать меня тебе не за что, ты считаешь, что ты прав. Но это не так.

Как ты можешь взять на себя функцию Бога? Решать кому жить, а кому нет? С чего ты вообще взял, что можешь даже думать такими категориями? Ты – обычный человек, не тешь себя иллюзиями. Ты поступил неправильно. Из-за тебя я в этой сложной и нестандартной ситуации. Но – о, возрадуйся, ничтожество! – я нашел выход. Ты думал, наверное, что ты в безопасности. Думал, да? Точно знаю, что думал. Ан нет, я ведь тоже не идиот. Я нашел выход. Я знаю, как отсюда выбраться.

Бойся теперь. Оглядывайся. Я близко.

Электронное письмо от [email protected] от 01 марта:

Решил с тобой немного пофилософствовать. Давай-ка вспомним две принципиально важные вещи. Слова этой престарелой модницы и нашего уважаемого и любимого доктора.

Как сказала эта сука? Не ручаюсь за достоверность слов, ты ведь знаешь теперь, что эти сведения я получаю не из первых рук, а от надежного свидетеля. Он хоть и надежный, но тем не менее приврать может, ну или приукрасить. Итак, что она сказала: «Крайне неосмотрительно было полагать, что наша бизнес-модель не рискованная, жертвы предполагались. Никто и никогда не знает, как поведет себя толпа, как поступят люди, это не под силу никому. Не обманывайте себя, вы знали, что риск есть, и вот он реализовался. Нам осталось лишь принять этот опыт и сделать соответствующие выводы, а не разводить истерику». И после этого ты продолжаешь ей верить? И после этого ты согласился и дальше участвовать в этом провальном проекте? Да ты послушай себя, урод, ты ведь людей губишь! Сделай все, чтобы чертовы поправки отменили, прими новый закон, раззвони в колокола, обвини их всех, пересажай всю это шоблу, это нелюди, их можно и нужно сливать в канализацию. Погибших не вернуть, и аукнутся эти жизни уже не тебе, а твоим детям – Виктору, Виктории, Константину и Михаилу. Им жить с отцом – массовым убийцей, им носить твое позорное клеймо. Когда ты, наконец, поймешь, что каждая жизнь имеет свою цену? И не в деньгах измеримую, не в благах и не в количестве оргазмов. В том, чего у тебя, видимо, отродясь не было.

И тут мы должны вспомнить нашего доктора. О да, этот типок – прожженный перец. Знаешь, когда делаешь овощи на гриле, первым всегда подгорает перец, а баклажаны, кабачки, лук, картоха и прочие помидоры-чесноки лежат себе как будто нетронутые. Да вот только зарумянившись, перец перестает гореть, дает легкую мягчинку и долго-долго держится в таком состоянии, тогда как остальные превращаются в дрисню в считаные минуты, не успеешь даже решетку для барбекю с огня убрать. Вот такие паскуды, а перец молодец, продуманный.

Наш доктор что сказал? Тут я цитирую, ибо слышал сам: «У вас нет других вариантов, кроме как принять свою сущность. Если смотреть на ситуацию в целом, то картина весьма печальная: с того происшествия в январе две тысячи четырнадцатого года в Эмиратах вы изменились. Вы согласились участвовать в проекте с удручающими последствиями именно после тех событий. Вас не остановило, что могут пострадать люди, при этом вы прекрасно знали, что все зависит только от вас – если вы откажете, проект не состоится, ибо не будет иметь смысла. Своим поступком вы обесценили человеческую жизнь, вы перестали даже думать об этом. Для вас она больше ничего не стоит. Поэтому вы в такой ситуации».

Я думаю, что он тебя этими самыми словами оправдал.

Говорю же, прожженный перец!

Нет, паскуда, мог ведь просто сказать: вы были говном, говном и подохнете. Так нет же, типа, вы были хорошим, а стали плохим. А кто виноват в том, что вы стали плохим? Черепанов. Это, типа, он заставил вас. Да не спорь ты со мной, мне лучше понятно все это. Я понимаю, что док говорит так только для того, чтобы ты понял природу своих бед, но отсюда легче не станет. Не я виноват в том, что ты дерьмо, а ты.

А с дерьмом что делать полагается? Правильно, убирать. Вот я тебя и уберу.

Электронное письмо от [email protected] от 08 марта:

Вот ведь ты гнида, Шелехов. Вот других слов не подобрать. Торговаться в лавке с трупами по поводу скидки от объема. И еще говнюку хватило совести сказать, что все букеты – прекрасным и любимым дамам. А кого из этих дам ты любишь? Потаскух своих, одну из которых трахает твой сынок? Не верю. Жену? Да не смеши ты мой рот, прошу тебя! Ты счастлив, поди, что она коньки скоро отбросит! Только и видишь, как бы снова стать завидным женихом и распускать свои сальные пальцы на аппетитные попки. Да-да, это ты слышишь от меня, великого трахальщика всея мира! Но вот в чем разница между нами, козел: я не женат и никогда не был. Я знаю, что мой член не желает обмакиваться дважды, поэтому я не бью девчачьих сердец, а пользую то, что само в руки идет. Если девочка хочет, отчего ее не удовлетворить? А ты просто лживая тварь, дерьмо просроченное, даже мухи уже не садятся.

Что ты там пищишь? Наташу любишь? Ту, которая тебе сына родила и осталась с ним на руках перед озверевшим мужем? Ты про нее, да? Не ты ли сказал ей, что ребенок – не причина кардинально менять всю свою жизнь? Заткнись лучше и не беси меня.

Вышел твой срок. Гроб заказал? Писюн уменьшился? Зрение, запахи, звуки изменились? Нет? Видимо, не сработало с тобой. На меня эти правила действуют, я про обычных людей говорил. А ты – дерьмо, у вас свои правила, тебе виднее.

Прощай.

Из глубокой задумчивости Игоря вывел звонок телефона. Звонила Марина. Игорь выслушал жалобы жены, стараясь не сорваться. Да, он снова и снова повторял себе, что Марина устала, что ей тяжело. А ему нет? Он расследует убийство министра юстиции! Он только что получил доказательство, что у Шелехова были враги. И совсем не связанные с работой! Он уже почти у цели, и тут Марина со своими проблемами…

Но Игорь не позволил злости выплеснуться. Отношения – это постоянная работа. Марина сейчас обижена. А кому ей пожаловаться? С кем поговорить? С ним. Только он и должен ее выслушать и успокоить.

Когда в трубке остались лишь частые вздохи, Игорь сказал:

– Дорогая, я понимаю, что тебе тяжело, что ты устала. Но я прошу тебя сделать кое-что, чтобы разобраться в этой ситуации. Ты видела, что я сказал маме, чтобы она делала так, как велишь ты. И в итоге конфликт зашел еще глубже. Теперь мама обижается не только потому, что ты выразилась чуть резче, чем хотела… Она и сама понимает, что это все от усталости и напряженных нервов, но уже обиделась, эмоция взяла верх и потянула за собой привычное в таких ситуациях поведение. А моя мама может выесть мозги, если захочет. Я не хочу, чтобы вы превратились во врагов, но тут без твоей помощи мне не обойтись. Ты мне поможешь?

– То есть в конфликте с твоей мамой виновата я? Потому что я не погасила его? Не уступила?

– Нет, – спокойно ответил Игорь, – виноватых нет. Ты спала. И ты проснулась. Ты не увидела Кристю. Но ведь ты не на улице уснула, не на вокзале, не в чужой квартире. Ты в своем доме. Дом – это крепость. Наша с тобой крепость. Почему ты восприняла отсутствие малышки как опасность?

– В общем, я поняла, к чему ты ведешь. Это я всех переполошила почем зря.

– Марина, не надо со мной играть в эти дамские штучки, выворачивая мир наизнанку. Ты же знаешь, что со мной это не работает. Я не помочь тебе пытаюсь, я сам в этой каше, и мне нужно ее расхлебать. Но без тебя я не справлюсь.

– А на меня не работают эти твои приемчики, когда ты пытаешься разговаривать со мной как с маленькой – «без тебя я не справлюсь», пытаясь показать, что мое участие важно!

– Ты зачем это говоришь? Чтобы задеть меня?

– Да, – ответила она.

Этому она научилась у Игоря – отвечать прямо, не давая собеседнику ухватиться за увиливающий хвост лжи. Это вызвало у него улыбку. И он в который раз подумал, что без ума от этой женщины.

– Не получится. Я знаю, что такие разговоры не всегда приятные. Но мы с тобой его договорим.

– Хорошо.

– Меня волнует, почему ты по какой-то причине посчитала, что дома опасно. Скажи мне, почему так? Я хочу это исправить. Ты не должна жить в постоянной опасности, Марина. Не должна и не будешь!

– Я не знаю… Все так сложилось… Твоя мама и отец делают все, чтобы нам было хорошо. Но я не могу с уверенностью сказать, что они это делают по своей воле. Не в том смысле, что их кто-то заставляет, они это делают как бы помогая, понимаешь? То есть это не ответственность, это помощь. Чем сможем – тем поможем. А ответственная за все – я. Знаешь, есть социальный работник, который придет и помоет старика. А есть волонтер, который поможет помыться, но откажется делать что-то, что обязательно нужно сделать, потому что ему неприятно или стыдно. У соцработника нет выбора, он это делает, а волонтер – помогает. Кто же будет заставлять помощника? Заставляют ответственного.

– И поэтому у тебя ощущение, что вокруг опасность, если ты не контролируешь ситуацию?

– Да.

– И ты разозлилась, что нельзя никому доверять, потому что никто не хочет взять ответственность на себя?

– Да.

– Малышка, для меня вывод очевиден. Ты испугалась, потому что мозг выдал тебе установку: тут опасность, ты все проспала, ребенок исчез. Ты сразу же бросилась атаковать, как разъяренная тигрица за своего детеныша. Это абсолютно естественная реакция. Мама получила это событие от тебя. Ее восприятие в этой ситуации исходит из ваших отношений, где она помощница, а не хозяйка. И что в результате восприняла мама? Не скажу точно, но что-то вроде: «Марина считает меня ни на что не годной, только лишь позволяет помогать, а за любую инициативу наказывает!». В итоге – обида. И пошло-поехало.

– Но я не хотела, чтобы твоя мама так воспринимала наши отношения…

– Но объясни тогда ее реакцию по-другому. Я не могу.

– И я не могу. И что делать?

– Ты сейчас где?

– Ну где я могу быть, Игорь?!

– Вот пойди к моей маме и скажи: я очень устала. Мне нужно развеяться. Простите, но ребенок и дом полностью на вас, сегодня помощи от меня не будет. Дай ей быть хозяйкой, дай ей делать, а не помогать. А сама съезди к подруге, погуляй по магазинам. А если я закончу раньше семи часов, то встретимся и сходим в ресторан. Как тебе план?

– Ну не знаю…

– Ну или положи трубку и иди еще поскандаль.

– Ладно, попробуем так. Люблю тебя.

– Я сам тебя люблю!

Игорь положил трубку и уставился в монитор. Как? Как он не догадался раньше? Почему, услышав от Виктории фразу «Он меня не защитил», не понял этого?..

Глава восьмая

Наташа, 17 марта года

К моменту, когда в дверь позвонил следователь, Наташа снова напиталась тревогой. Песчинки тревожных мыслей, казалось бы, незаметные и совсем не страшные, кружили в голове, оседали, появлялись новые и тоже, кружась, оседали. И в этом круговороте она не заметила, как скопившаяся тревога пригвоздила ее к креслу.

Следователь настойчиво звонил в дверь. Пришлось взять себя в руки, встать и пойти открывать. Костик умчался к другу поиграть в какую-то суперпопулярную игру, и Наташа не стала его держать. Ей хотелось, чтобы сын был рядом, но зачем его тревожить напрасно?

– Здравствуйте, я – Романов Игорь Сергеевич, – представился следователь.

Наташа кивнула, тоже представилась и пригласила его войти. Игорь выразительно посмотрел на туфли и пальто Максима.

– Я думал, ваш муж отбывает срок. Условно-досрочное?

– Это вещи не моего мужа. И в любом случае это вас не касается, – сказала она и, спохватившись, что грубит прямо с порога, опомнилась: – Простите, я просто вся на нервах. Это вещи моего коллеги, он перебрал и спит в гостиной. Вы сказали, что по телефону не станете ничего говорить.

– Да. Где мы можем побеседовать с вами?

– Где обычно говорят в русских домах? На кухне. Прошу.

Игорь повесил на вешалку пальто, снял и аккуратно поставил ботинки, поднял свой рюкзак и направился за Наташей на кухню. Она поймала себя на мысли, что вот такие симпатичные, уверенные в себе мужчины одинокими не бывают – на безымянном пальце следователя блестело кольцо. Он был в ее вкусе – мужественное лицо, сильные руки, прекрасная фигура – спортивная, ничего лишнего: ни жира, ни дутых бицепсов, аккуратные мускулы следящего за своим здоровьем и телом мужчины. И пахло от него вкусно – свежим бальзамом после брится с легким древесным оттенком.

«Ты совсем из ума выжила! – одернула себя Наташа. – У тебя дочь пропала! С ней, вероятно, случилось что-то плохое. А о чем думаешь ты? О том, что следователь видный мужик. Наташа, да что с тобой?».

– То, что я сейчас вам скажу, не должно уйти за пределы этих стен. Я говорю вам это только потому, что дело касается вашей дочери. Будьте уверены, с родственниками остальных пассажиров также беседуют. Эту информацию нельзя выпустить в прессу, ее нельзя делать достоянием общественности и впускать в эфир сарафанного радио.

– Говорите уже!

– Ваша дочь жива, самолет приземлился, но не в Шереметьево, а в Жуковском. Его поместили на карантин, потому что внутри был распылен вирус.

Так, спокойно. Главное: Катюша жива. Самолет сел, а не рухнул горящими обломками, расшвыривая на верхушки столетних сосен фрагменты тел пассажиров и фюзеляжа. Никто не умер, все будет хорошо. Он сказал «карантин», а это не опасно. Да, поболеют, потемпературят, но кто от этого умирает? Да это даже лучше, что они в карантине. Врачи знают, что люди больны, знают, чем они больны. Их лечат, просто не выпускают, чтобы не началась эпидемия. Хуже было бы, если бы всех отпустили по домам, а вирус бы потихоньку подтачивал их здоровье и распространялся по городу и стране. Да, это хорошо, вернись Катюша домой, заболела бы и Наташа, и Костик, Наташа бы принесла вирус на работу, а Костик – в школу…

Наташа продолжала себя успокаивать, но в сердце вонзился острый осколок. В голове шумно транслировались слова успокоения, а где-то там, на заднем фоне, едва слышно звучала совсем иная речь: «Если бы это был какой-нибудь простой вирус, с которым легко справиться, то не было бы карантина, людей бы просто поместили в закрытую зону, но выпустили из самолета. Значит, там опасный, страшный вирус, от которого умирают, от которого нет вакцины. Возможно, в эту самую минуту Катюша страдает от болей, умирает и никто не может ей помочь. Возможно, врачи и кто там еще этим занимается дождутся, когда все умрут, и просто сожгут самолет. Они бы и сейчас его сожгли, но там ведь еще живые люди». Слова звучали очень тихо, но Наташе было достаточно лишь знать, что подобная вероятность событий есть, чтобы ужас начал промораживать кости.

– Я хочу уточнить, – сказала она. – Их держат в каком-то помещении?

– Нет, никого не выпускают из самолета, – ответил Игорь. – Они все внутри.

– И что? Что дальше? Чего ждут врачи? Им передали лекарства?

– Нет, – ответил Игорь, – это невозможно. Дело в том, что этот вирус – совершенно новый штамм гриппа, который до этого не ходил нигде. Вакцины не существует. Но есть и хорошая новость: взрослые его переносят, правда, бывают страшные осложнения, но в большинстве зараженные полностью выздоравливают. А вот дети… Дети, к сожалению, с вирусной нагрузкой не справляются.

– А на самолете есть дети?

– Есть, двое. Сейчас врачи пытаются как-то облегчить интоксикацию. Взрослые должны просто переболеть. Вы понимаете, если вирус утечет из самолета, то он распространится, и погибнет очень много детей.

– Какой ужас! Но почему нет никакой информации в СМИ? В Интернете?

– Потому что возникнет паника. Люди очень боятся слов: «новый штамм вируса, от которого нет вакцины».

– Но рано или поздно ведь все узнают…

– Вы думаете, это первый случай?

– А как узнали о том, что на борту вирус? И как он туда попал?

– Я не знаю, едва ли нам скажут. Уже то, что я знаю и сказал вам, практически невозможно узнать.

– Вы сказали, что всем родственникам пассажиров расскажут об этом.

– Да, но никому не скажут, что от вируса нет вакцины. Особенно родственникам тех детей, которые на борту. Вы ведь понимаете, какой скандал начнется? Какая паника?

– Это ужас. Люди имеют право знать.

– Нет, людям говорить можно лишь то, с чем они справятся.

– То есть вы сказали мне не все?

– Я сказал вам все, что знаю. Вы сильная, вы справитесь. Тем более что, насколько я понимаю, переживать сильно не о чем. Ваша дочь взрослая, она поправится.

Наташа кивнула. Начинающаяся паника немного утихла. Он вполне мог не говорить всего, что знает, но Наташа почему-то верила Игорю. Он не выглядел лгуном, да и к тому же проделал такую работу, чтобы все выяснить. И для чего? Чтобы приехать и наврать ей? Нет, точно нет.

– Вы хотели со мной поговорить о чем-то?

– Да, Наталья. Я хочу задать вам несколько вопросов.

– Задавайте.

– Дмитрий Шелехов, убитый министр юстиции, был отцом вашего ребенка. Это так?

– Да.

– То есть у вас с Дмитрием были отношения?

– Я тогда была молода и готова совершать глупости, от которых Дима меня уберег, – ответила Наташа. – Я была за это ему искренне благодарна. Мы знакомы еще с университета. Он меня старше, несколько раз приезжал в наш университет читать лекции. Я знала, что он испытывал ко мне какие-то чувства, но я не отвечала взаимностью. Когда я окончила универ, мы некоторое время общались, а потом связь прервалась. Я переехала в Москву, родила Катюшу, вышла замуж за Олега, все было хорошо. В две тысячи первом году я работала журналистом в Moscow Time Journal. Мы проводили расследование в отношении чиновничьих взяток в Минюсте. Дима уже работал там, директором департамента. Я узнала, что наш информатор слил информацию про него, и пришла к нему с расспросами. И он меня спас – информатор был подставным, наше издание хотели засудить за клевету. Доказательства все были поддельные. Тогда он сильно меня выручил. Мы начали общаться, потом встречаться. Я не буду оправдываться перед вами за измену мужу, но скажу лишь так: это были чувства на самом деле. Но я была замужем, а он – женат. У нас были семьи, у каждого уже родился первенец… В общем, в две тысячи втором я снова забеременела, а в две тысячи третьем родился Костик. Я знала, что Костик от Димы. Олег не хотел детей, но не возражал, если у меня дети будут. Он даже Катюше дал свою фамилию и отчество, и Костику тоже. В общем, дома у меня проблем не было. А вот у Димы они могли быть, его готовили на должность министра. Поэтому все сохранили в тайне. Знают только близкие… Ну и Димина жена, конечно. Она всегда это знала.

Откровенность Наташи, видимо, Игоря не удивила. Во всяком случае, он не выглядел пораженным или шокированным. Раньше Наташа чувствовала себя какой-то неправильной из-за своей семейной ситуации. В ее понимании, она выглядела не очень пристойно: муж сидит в тюрьме, они в разводе, она живет в его квартире, обоих детей родила в браке и ни одного – от мужа. Ну не совсем стандартная ситуация. Но если ей приходилось посвящать кого-то в свою историю, она не видела реакции шока от людей. Возможно, это только ей кажется, что ситуация неприглядная? А на самом деле все это житейское?..

– А в последнее время как вы общались с Шелеховым?

– Практически никак, – ответила Наташа. – Алиментов я от него не получала, но он сам давал деньги, когда считал нужным. Честно сказать, я не в претензии. Он активно помогал мне добывать информацию, мы сотрудничали по работе. Но в основном через своих людей, напрямую встречались редко, обсуждали какие-то планы на Костика, ему было интересно, как он учится, что хочет делать дальше. Об этом говорили. Но не о текущих событиях, если вы понимаете, о чем я.

– Да, понимаю, – ответил Игорь. – Ему была интересна жизнь в целом, а не в деталях.

– Да, можно выразиться и так.

– Наталья, а вы были с министром в Эмиратах, когда его дочь, Викторию, изнасиловали?

Наташа похолодела. Значит, история с изнасилованием следствию известна. Напрасно Миша полагал, что эта история тайная. Судя по всему, она явнее яви.

– Я была в Эмиратах на конференции, там же были Дима и Вика, это было четыре года назад, в две тысячи четырнадцатом году. Об изнасиловании мне неизвестно.

– Люди обычно не так реагируют на новость об изнасиловании. Тем более когда насилуют несовершеннолетнюю девочку, не какую-то абстрактную, а сводную сестру вашего сына. Значит, вы мне лжете. Почему?

– Я правда не знала об изнасиловании до недавнего времени. И я ничего не могу сказать про события в Эмиратах. Я ничего не видела.

– Кто вам рассказал?

– Ассистент министра, Миша.

Лицо у Игоря потемнело.

– Все понятно. И что он вам сказал еще?

– Послушайте, Игорь, это всего лишь догадки Миши. Он просто думает так. Но если эта история всплывет, то вся жизнь девочки порушится.

– Речь идет об убийстве человека, – ответил Игорь. – Сильнее, чем пострадал этот убитый человек, отец вашего сына, никто уже не пострадает. Виктория сама мне все рассказала. Она сказала, что отец ее не защитил. Что насильник не наказан.

– Я правда не знаю, что там случилось. Но если предположить, что Миша прав, то насильника нет в живых. Вы можете это проверить?

– Проверить что? Жив ли насильник? Виктория не знает, как его зовут.

– Я знаю. Алексей Черепанов.

Игорь удивленно поднял брови.

– Откуда вы знаете его имя?

Наташа рассказала Игорю все, что узнала от Михаила, и все, что ей удалось выяснить у Киры. Игорь слушал очень внимательно и записывал в блокнот. Когда Наташа закончила, он сказал:

– Спасибо вам, мне все понятно.

– Вы можете узнать, жив ли Алексей?

– Если он жив, то что? За что ему убивать Шелехова?

Наташа осеклась. А ведь действительно, они с Мишей думали только исходя из того, что Черепанов мертв. Они предположили, что есть человек, который отомстил Диме за убийство Черепанова. Но что, если Черепанов жив? Тогда что? За что ему мстить Диме? За то, что тот оставил его в живых, но, например, покалечил?

– А если он мертв?

– Вот это я и проверю. Спасибо вам за информацию, Наталья. Ждите от меня новостей по поводу вашей дочери. Я думаю, уже скоро их отпустят.

Наташа закрыла дверь за следователем и поняла, что ошиблась абсолютно во всем.

Макс, 17 марта года

– Максим, вставайте, – услышал я женский голос.

С трудом разлепил веки. В глаза сразу врезался яркий солнечный свет. Надо мной нависло встревоженное лицо Наташи Добронравовой.

– Который час? – спросил я.

– Почти два часа дня, – ответила Наташа. – Мне нужно уехать. И вам тоже пора. Простите, но я не могу оставить вас одного у себя в доме.

Я кивнул.

– Пока вы собираетесь, не хотите ли рассказать мне внятно все то, что пытались сказать, когда утром заявились ко мне домой? – спросила она без упрека.

Мне стало стыдно. Я не отношусь к той счастливой категории алкоголиков, которые просыпаются со стертой памятью. Я помню все, ничего не забыл. Я помню, как молол чушь, как рыдал и скрутился калачиком в коридоре. Видимо, там и отрубился, а до дивана меня дотащила Наташа. В общем-то, я и не алкоголик. Проблем со спиртным у меня никогда не было, а таких переборов, как сегодня, у меня было по пальцам пересчитать, да и те – в университете на первых курсах.

– Наташа, просите меня. Я не знаю, зачем я к вам приперся и зачем вам все это наговорил. Честно, простите. Если позволите мне умыться, то я сделаю это крайне быстро и тут же уйду.

– Полотенце в ванной, примите душ, вам полегчает. У вас есть минут двадцать, пока я буду собираться. Как закончите в ванной, идите сразу на кухню, там горячий кофе и каша в кастрюльке на плите. В холодильнике есть бутерброды, в общем, найдите сами что поесть.

– Спасибо, но я откажусь.

– Не откажетесь.

Я поплелся в ванную, благо она была совмещена с туалетом. Наташа оказалась права – прохладный душ привел меня в чувство, и я даже смог широко открыть глаза без раздирающей виски боли. Вчера я всю ночь пил дешевый виски, который смог купить в подвальном магазине среди ночи. В России алкоголь ночью не продается, но в таких магазинчиках всегда можно купить что-то не совсем легальное и, наверное, сварганенное тут же, в подсобке. Как меня еще не раздуло и почему я жив, не знаю. Но голова болела адски.

Мой костюм был испачкан, рубашка порвана. Трусы целы и даже не обоссаны, носки тоже вроде нормальные. На полу лежала стопка одежды – джинсы, свитер, майка и носки. Я приоткрыл дверь и крикнул:

– Наташа, а эти вещи – мне?

– Да, – услышал я ее голос откуда-то из комнат.

– Спасибо!

В чистом я вообще почувствовал себя человеком. На кухне налил себе кофе и взял бутерброд из холодильника. Едва еда попала в желудок, как я начал жевать быстрее, чем обычно. Какой я голодный! Ну правильно, я вчера только пил, закусывать было нечем. Когда в ход пошел третий из пяти сооруженных Наташей бутербродов, я понял, что без каши не обойтись. Открыв кастрюльку на плите, я наложил себе три черпака манной каши и съел ее в считаные минуты.

Наташа вышла в кухню, удовлетворенно кивнула на пустую тарелку и полупустую с бутербродами.

– Сыты?

– Да, спасибо огромное!

– Еще кофе выпейте, пока рассказываете.

Она налила мне еще кофе и себе тоже. Села напротив и вопросительно замерла.

– Я вчера встречался с Лаурой Висконт. Вам это имя говорит о чем-то?

– Да.

– Я организовал нам встречу. У меня не получилось выяснить все, что я хотел, но кое-что я понял. Вернее, догадался. Она не раскрыла мне никаких секретов, но… Понимаете, не нужно быть дураком, чтобы догадаться.

– Максим, говорите прямо. Вы ходите вокруг да около. Когда вы заявились утром, то сказали, что сделаете все, чтобы убийца Димы смог избежать наказания. Вы сказали, что они чудовища. О чем вы говорили? Насколько я помню, вы прилетели в Москву расследовать убийство министра. Это как-то связано с делом Лауры Висконт?

– Я думал, что нет, – ответил я, – но вчера я понял, что связано.

– И как?

– Сначала я думал, что Шелехов получил должность, проплатив из своих денег. Потом полагал, что министерское кресло ему купили автомобильщики. Но оказалось, что я был не прав. Да, возможно, все это было – и свои средства, и деньги автомобильщиков, но это капля в море. На самом деле министра в кресло усадила Лаура Висконт. Она сделала все, чтобы Шелехов получил это место, потому что ей нужен был человек, который закроет глаза на совесть и позволит фармацевтической компании проводить широкомасштабные испытания на территории России. Но это полбеды. Это, так сказать, не самое страшное, ведь испытания и так проводятся. Конечно, не с таким попустительством, как это можно сделать через Висконт, но тем не менее.

– А что же самое страшное?

Я допил кофе. Мне было уже намного лучше, и голова стала соображать. Я вдруг понял, что зря разоткровенничался тут, перед этой женщиной. На минутку, Макс! У них с министром общий ребенок. А если она в деле?

– Что вам известно про препарат «Формуцик»? – спросил я.

– Я помню как несколько лет назад он спас множество людей от смерти и увечий, – сказала Наташа и вдруг побледнела. Ее глаза становились шире и шире, я испугался, что они сейчас выпрыгнут из орбит. Она замерла и как-то закостенела, ее рука замерла над столом с широко расставленными пальцами. Наташа смотрела мне прямо в глаза и даже не моргала.

– Наташа, с вами все в порядке?

– Я поверить не могу… Я не могу себе поверить! Максим, вы говорили про свою дочь. Расскажите мне!

От неожиданности я ей рассказал про Сонечку. Это уже не было так тяжело, как в первые месяцы после ее смерти, но все же. Как будто из души вынимать тяжелые камни, пока тащишь камень на свободу, там уже нарастают новые. И эти процессы бесконечные, с этим можно только научиться жить.

Наташа слушала, и ее глаза стали влажными. Она вытирала слезы, и мне стоило огромных сил подавить в себе все, что лезло вместе с камнями наружу.

– Я думаю, что Висконт не только помогла принять закон об экстренных вакцинах, чтобы можно было в обход обычных процедур быстро и легально ввозить препараты на территорию России и продавать их здесь. Но и организовала маркетинговую кампанию: они распыляли вирус, заражая людей, чтобы возбудить спрос, – закончил я.

– Дима бы никогда на это не пошел. Он бы не стал в этом участвовать.

– Да, если он был нормальным человеком, – ответил я. – Но факты говорят обратное.

– Я знаю Диму очень давно, – сказала Наташа. – Он на такое не способен. Он бы никогда не стал участвовать в чем-то подобном.

– Люди, бывает, меняют свое мнение. Возможно, его заставили. Или сложились какие-то обстоятельства.

По лицу Наташи я понял, что попал в точку. Ей стало за него стыдно. Как будто она знала человека, который никогда не был с ней откровенен, а она – была. Это очень неприятное чувство, я знаю его.

– Судя по вашему лицу, вы понимаете, о чем я говорю. Не так уж и чист был министр… Теперь вы понимаете, что не только у меня есть к нему претензии. Возможно, кто-то еще узнал о том, что он сделал. Поймите, Наташа, если бы он не пошел на сделку, если бы он не согласился принять этот закон, у них бы ничего не получилось.