Текст книги "Вирус"

А между тем девушка Маша как раз была стеной.

Они жили вместе. Судя по постам и фотографиям Маши из социальных сетей, она была влюблена и очень гордилась Мишей. Девушка активно делилась со своими подписчиками, что с тех самых пор, как ее возлюбленный уехал из родной деревни сначала в Новосибирск учиться, а потом в Москву уже работать, он никогда ни с кем не жил. На этот шаг он пошел сознательно, потому что Маша очень хорошая девушка, не пьет, не курит, работает переводчиком в итальянском издательстве. Конечно, открытым текстом Маша этого не написала, но вывод такой напрашивался. А на совместных фотографиях было видно – пара счастлива.

Если не считать затянувшейся интриги с личной жизнью Михаила, то отзывы о нем были весьма пресные. Сплошь положительные. Ни одного серьезного провала, ни одного «косяка» за ним замечено не было. Но и звезд с неба он не хватал. Но если еще полтора года назад Михаил был наравне со всеми, то в последнее время босс стал его выделять. Он назначал Михаилу премии, разрешил занять отдельный кабинет – небывалая роскошь! Отчего такие привилегии обычному на самом-то деле сотруднику?

Должность Михаила звучала пафосно – ассистент, хотя, по сути, он самый обычный помощник, выполнял руками то, что министру по рангу делать не положено. На эту должность нанимали молодых, бойких студентов, но долго они не держались – полгода, максимум год. Ну а что молодым да скорым в бумажках копошиться, планировать визиты министра на предприятия, записывать результаты встреч и писать по ним протоколы? Тоска смертная! А вот Мише, судя по всему, нравилось: работал в министерстве уже третий год. Ни у кого не возникало подозрений в каких-то протекциях – Михаил честно прошел конкурс на вакантную должность. Но вот почему столько благосклонности на него снизошло от начальника, понять никто не мог.

Высокий, худой и уставший Михаил Сидоров явился к следователю в угнетенном состоянии. Глаза потухшие, рыжие волосы растрепаны мартовским ветром, рубашка, наверное, утром была свежая, а сейчас выглядела так, как будто ее хорошенько отжали, не стирая. На ярко-голубых брюках на икрах следы грязи – бежал от метро, не разбирая луж. Балбесом и протежистом Михаил не выглядел, в нем чувствовалась та самая уверенность в себе, когда если не мир по колено, то родной океан – точно.

– Добрый вечер, – сказал он и сел напротив Игоря. – Очень вас прошу побыстрее, я устал, как ломовая лошадь. Да и вы, вижу, тоже.

Игорь поднял на него усталый взгляд. Ну что же, поехали.

– Как вы попали в министерство? – спросил Игорь.

– Так же, как и все туда попадают. Был объявлен конкурс, я подал документы. Прошел собеседования, проверку, потом был испытательный срок. Я его прошел и вот работаю.

– Сколько было человек на вакантное место?

– Понятия не имею. Это давно было, даже если и знал, то уже забыл.

– У вас плохая память?

– Отчего же? Хорошая, – ответил Михаил. – Просто я не запоминал того, что мне не нужно. Зачем засорять память? Ну было их сколько-то там, но уже ведь нет? А я есть.

– Министр мертв, чем вы занимаетесь сейчас?

– Занимаюсь своей работой. Как и до смерти Дмитрия, разбираю бумаги, планирую визиты для нового министра, согласовываю повестки встреч… Читаю тонну документов. Работы много.

– А что с вами будет сейчас? Ведь у нового министра наверняка есть кем вас заменить.

– Наверняка есть, – согласился Михаил. – Но просто так меня уволить не смогут. Предложат какую-то другую работу, а там посмотрим.

– Не сильно вы переживаете. Уже присмотрели себе место?

Михаил попытался улыбнуться. Получилось скупо, но Игорь сделал вид, что понял, к чему была эта улыбка.

– Нет, я себе ничего не подыскал. Как вы понимаете, сейчас у нас творится что-то непонятное, и пока не придет новый человек, никто не сдвинется с места, потому что новым людям тоже нужно все объяснить. Когда станет более или менее ясно, что работы у меня больше нет, тогда и буду думать.

– Опрометчиво, – заметил Игорь. – Видно, вас совсем не заботит ваша судьба.

– А вы предлагаете мне впасть в депрессию? Рвать на себе волосы и переживать, чем я в следующий месяц буду платить за квартиру? Нет, это не моя история. Я таким не занимаюсь. Я живу так, как привык жить, и ничего менять не собираюсь. Мне очень жаль Дмитрия, и это единственное, что расстраивает меня в этой ситуации.

– Расскажите мне про Шелехова. Каким он был человеком? Каким был начальником?

Михаил снова улыбнулся, на этот раз теплее. Было видно, что сейчас он будет говорить искренне и о вещах, которые ему действительно приятно вспомнить.

– Ничего не могу сказать вам про Дмитрия Шелехова как человека, поскольку помимо рабочих вопросов мы не обсуждали ничего. Да, бывало, мы говорили о чем-то стороннем, но на нейтральные темы. Новости политики, какие-то события. Он чаще интересовался моим мнением, нежели высказывал свое. А вот о министре могу рассказать много.

– Я вас слушаю.

В целом Михаил рассказал то, что Игорь уже слышал от оперативников. Они опрашивали всех сотрудников министерства и составили более или менее объективный портрет министра. Он был справедливым начальником – у него не забалуешь, но и нагоняи ни за что от него не сыпались. Никогда не требовал лебединой верности, понимая, что человек всегда ищет, где лучше. Очень высоко ценил грамотность и компетентность, никогда не критиковал личность сотрудника, но выставлял жесткие требования к результату труда. От него никто и никогда не слышал оскорблений вроде: «Ты дура!» или «Какой же ты тупой, как это можно не понимать?», зато «Вопрос не проработан, задача не выполнена» – сколько угодно. Щепетильный в делах сам, он требовал от своих сотрудников педантичного подхода к выполнению любых заданий и ненавидел халтуру. На неформальных мероприятиях вел себя прилично, рано уходил, позволяя сотрудникам отдохнуть без начальственного надзора. Был корректен, вежлив, аккуратен.

Случались, правда, сбои в системе. Но и то – в последнее время. Люди, проработавшие с ним пять и более лет, еще когда Шелехов не был министром юстиции, говорили, что Дмитрий всегда отличался спокойным нравом, и очень странно было наблюдать картины вспышек ярости.

Миша помнил несколько таких случаев. Однажды он вошел в кабинет к начальника без стука – такое было возможно, когда дверь в кабинет оставалась открыта, значит, министр свободен и можно заходить по рабочим вопросам. Но в тот раз все было по-другому.

Шелехов сидел в своем кресле, как в чужом. Он озирался по сторонам, как будто не понимал, что происходит, на его лице был такой ужас, что Мише стало нехорошо. Он испугался, что министр нездоров, потому что видел его таким впервые.

– Не знаю, что это было, возможно, паническая атака… У нас было много процессов в работе, и все очень срочные. Напряжение очень сильное. Работали до полуночи, иногда вообще до двух часов ночи. Президент ждал доклад, а у нас все было только в задатках…

Увидев помощника, Шелехов вскочил и закричал, чтобы Миша убирался вон из кабинета и никогда больше не возвращался. У Миши выпали бумаги из рук, он выбежал и закрыл за собой дверь.

В тот день министр ушел с работы в начале четвертого, но наутро все было как прежде. За свою вспышку Шелехов не извинился, да и некогда было – поджимали сроки, разговаривать не по делу было некогда.

Следующий случай произошел совсем недавно, в феврале. Шло совещание, министр отлучился в туалет и вернулся совершенно другим человеком. Будучи высоким, внушительным мужчиной, обычно Дмитрий ходил прямо, держась уверенно, твердым шагом. Глаза всегда ясные, на губах улыбка, всегда всех приветствовал и называл по именам – это была его отличительная особенность. Он в министерстве знал всех поименно!

– Но когда он вернулся… Я не знаю, заметили ли коллеги это, но он был сам не свой. У него поникли плечи, снова этот испуганный взгляд. Он едва вошел, увидел меня, и я подумал, что Дмитрий сейчас закричит – так широко он открыл рот. Но он просто убежал. И в тот день в офис не вернулся, а утром все опять было нормально.

– И какие у вас версии? Как объяснить такое поведение?

– Я не знаю, – ответил Миша и пожал плечами. – Стресс, может, что-то дома… Мне трудно сказать, он не делился своими проблемами, а я не спрашивал.

– А что говорят в министерстве по этому поводу?

– Этого я тоже не знаю. Сам я никому не рассказывал, а со мной на такие темы не общаются, знают, что я не любитель поболтать.

– Это все, что было странным?

– Да, все.

– Скажите, а вы знакомы с дочерью министра, Викторией?

Задавая этот вопрос, Игорь не рассчитывал ни на что. Он просто готовился к поездке в Лондон и хотел спросить у Михаила общие впечатления о девушке, это всегда полезно. Но, услышав вопрос, Миша изменился. Подобрался, глаза непроизвольно сузились.

«Что-то скроет, – догадался Игорь. – Что-то точно скроет!».

– Да, с Викторией я знаком. Дмитрий брал ее с собой в Дубай мы летали на конференцию. Это была полурабочая командировка, нам необязательно было быть, но Дмитрий захотел. Пару дней мы отдыхали, а потом была конференция, после которой полетели домой.

– И что же там произошло, в Дубае?

Ох, как не понравился Михаилу этот вопрос! Игорь аж почувствовал напряжение, исходившее от парня.

– Ничего не произошло, – ответил Михаил, стараясь говорить спокойно, и ему это почти удалось. – А почему вы спрашиваете?

– Ну вы так заволновались… У вас случился конфликт с Викторией? Или с самим министром?

– Нет, – быстро ответил Михаил. – Никаких конфликтов у нас не случилось. Все было обычно, приехали, позагорали, каждый сам себе, потом сходили на мероприятие, потом на вечеринку. Все.

– В министерстве говорят, что в последнее время Шелехов осыпал вас благами – кабинет вон отдельный выдал. Было такое?

– Да, но это нельзя назвать благом. До этого я работал в канцелярии, там всегда много посторонних. А я работаю с конфиденциальными документами. Это вполне объяснимо, что, когда освободился кабинет, Дмитрий предложил мне туда переехать. А кого туда поселить? Советника? Может быть, секретаря?

– Почему бы и нет?

– Дармоеды, – ответил Михаил и покачал головой. – Если вы пытаетесь поймать меня на чем-то таком, что не позволено Юпитеру, то поговорите с советником министра. Вот этот человек, доставшийся в наследство от предыдущего босса министерства, совсем не на своем месте. И мне кажется, не в своем уме. Он вообще не понимает, что делает, и чем занимается министерство…

– Но все же что должно было произойти в Дубае, после чего обычному ассистенту начали выдавать премии, отдельный кабинет и хвалили на всех углах? – гнул свое Игорь, не обращая внимания на попытки Михаила увести разговор в сторону советника министра, о котором Игорь уже все знал и был солидарен с Михаилом.

– Да я же говорю вам, ничего там не произошло, – терпеливо ответил Михаил. – Что вы заладили с этими Эмиратами? Все было нормально, ничего не случилось. А кабинет и премии – я заслужил, в служебных записках подробно изложено за что, можете ознакомиться с ними.

– Обязательно ознакомлюсь, – пообещал Игорь.

Он замолчал, записывая в блокнот какие-то слова, не относящиеся к делу. Михаил напряженно молчал. События в Дубае всплывали не раз, но отчего-то люди не акцентировали на них внимания. Наверное, потому, что не знали, что там было. А вот Михаил знает! Знает, но говорить не хочет. Значит, рыльце-то в пушку. Но ничего, все тайное станет явным.

– Михаил, у вас есть подозрения, кто убил министра?

Михаил помотал головой.

– Я не знаю. Понятия не имею.

– И даже предположить не можете, какими могут быть причины? Работа? Личная жизнь?

– Я плохой для вас свидетель, – ответил Михаил. – Сплетен не знаю, догадок не строю. В личную жизнь коллег не лезу, в свою никого не впускаю.

«Нет, дорогой друг, – подумал Игорь. – Все-то ты знаешь! Все знаешь, но не расскажешь. А я не буду у тебя допытываться. Сам все расскажешь как миленький. Дай я только нос по ветру настрою, волну поймаю, и все мне станет ясно, все станет понятно. И уже ты будешь просить, чтобы я выслушал. А я еще подумаю, стоит ли тебя слушать».

Глава четвертая

Наташа, 15 марта года

Для Наташи стало шоком, что жена Димы умирает в больнице. То есть не жена уже, а вдова. Наташа не знала о ее болезни. Они не были близко знакомы, встретились только однажды, на одном из мероприятий. Наверное, его жена все тогда поняла. Говорят, жены чувствуют, когда рядом с ними возникают любовницы. И могут почувствовать, что вот эта женщина, вроде нейтральная, вроде совсем чужая, ночами трогает ее голого мужа.

Наташа вошла в палату. В руках у нее была коробка с апельсинами и небольшой букетик цветов – такова традиция. Если человек болеет, неважно чем, ему нужны апельсины.

– Входите, – услышала она.

И вошла. Возле больничной кровати стояло огромное кресло, в котором сидел молодой человек. Судя по тому, что в кресле больше не было свободного места, Виктор телом пошел в отца.

– Вы кто?

– Меня зовут Наталья Добронравова, – представилась Наташа. – Я подруга Димы.

– Все его подруги мне известны, – сказал Виктор. – Про вас я слышу впервые.

– Витюша…

Сиплый, почти шепот, от которого веяло могильным холодом. Наташа сдержала себя, чтобы не поежиться, и посмотрела на кровать.

Среди кристально белых подушек и одеял лежала лысая женщина. Пересохшие, потрескавшиеся губы, воспаленные глаза под тяжелыми веками, вокруг – синева. Она совсем иссохла, тело не угадывалось в одеялах. Наташа помнила эту женщину совсем другой – высокой, с Диму ростом, стройной блондинкой, очень подвижной, изящной, настоящей леди. А здесь, в этом убитом болезнью и смертью отделении интенсивной терапии лежала высохшая старуха, доживая отведенное ей время. Сколько ей осталось? Неделя? Месяц? Три?..

– Да, мам, я здесь, – сказал Виктор, наклонившись к матери.

Наташе стало не по себе. Она уже знала, что жена Димы практически всегда находится без сознания. И сейчас, в период ее пробуждения, она отнимает драгоценное время у сына. Наташа повернулась, чтобы уйти, но услышала:

– Сынок, дай нам поговорить.

– Мама, ты слаба, – ответил Виктор. – Хочешь, я покормлю тебя?

– Нет, сынок, я хочу поговорить с ней. Оставь нас.

Виктор кивнул, поцеловал мать в щеку. Она легонько коснулась его и слабо-слабо улыбнулась, как будто мышцы на лице ее совсем не слушались. У Наташи разрывалось сердце от этой картины. Она и не думала, что Виктор так привязан к матери.

Конечно, она и не могла об этом думать – Виктора она видела тоже, наверное, во второй раз, максимум в третий. А с Димой о его семье они никогда не говорили.

Виктор вышел, серьезно посмотрев Наташе в глаза. Он остановился прямо за дверью. Его огромная фигура отлично просматривалась через матовое стекло больничной двери.

– Подслушивать будет, – сказала Наталья Николаевна. – Весь в меня. Здравствуй, Наташа.

– Здравствуй, – ответила Наташа.

– Садись, поговорим.

– Куда поставить цветы?

– Рановато ты их принесла, подруга, – ответила вдова Димы.

– Я не с этим подтекстом, я просто принесла цветы, чтобы хоть как-то порадовать… Мне хотелось, чтобы весна… Чтобы было приятно… Чтобы пахло свежими цветами…

– Да шучу я, шучу, знаю, что без задней мысли. Поставь куда-нибудь да садись скорее. Сил и вправду нет.

Наташа не нашла вазу, поэтому положила цветы на тумбочку, а рядом поставила коробку с апельсинами. И села в кресло.

Наталья Николаевна лежала с закрытыми глазами. Услышав, что гостья перестала копошиться, она заговорила все тем же сиплым, почти неслышным голосом:

– Вот надо же, как получилось… Говорить буду с закрытыми глазами. Ты даже не представляешь, Наташа, сколько сил отнимает держать эти пудовые веки открытыми.

– Хорошо-хорошо.

– Знаю, что было у него много баб, – продолжила вдова. – Но вот интересный момент. Любил он только нас с тобой. И обе мы Наташи! Меня, конечно, Дима любил сильнее. Но и ты в сердце ему запала. Когда у меня обнаружили эту тварь в голове, я сразу подумала о тебе. Вспомнила тебя. Помню его глаза. Влюблен он был, любил, до самой смерти тебя любил. Думала, умру, а он тебе достанется. Ревела… Но потом успокаивалась. Я ведь тоже его любила и не хотела, чтобы он один остался после меня, чтобы до этих проституток опустился. Все про тебя узнала. И про сыночка твоего, Костика. Похожи, очень похожи. Ты приведи его ко мне, если не побоишься сыну показать умирающую старуху. Хочу на него посмотреть. Ты же тоже про меня все знаешь, знаешь ведь, что я всю жизнь Диме отдала. Его сына посмотреть хочу.

– Хорошо… – Наташа не знала, что сказать. Конечно, она бы предпочла, чтобы этой встречи не было, но ведь женщина умирает… Как отказать?

– Но ты мать, если посчитаешь, что не надо, значит, не надо. Я бы не хотела, чтобы Витюша смотрел на это все. Это ужасно, Наташа, ужасно. Выглядит лучше, чем я себя чувствую. Не знаю, за что мне это.

Она облизнула сухие губы таким же сухим языком. Наташа взяла стакан с водой и трубочку, дала Наталье Николаевне попить.

– Знаю, зачем ты пришла.

– Я пришла поговорить.

– Подожди, успеешь. Сначала выслушай меня. Во-первых, деньги. Мы с Димой никогда не говорили про Костю, но я знаю, что он открыл счет и для него. Не знаю, сколько там, но это все, что Косте от отца достанется. У нотариуса вместе с моим завещанием есть наказ выдать сумму, которая там лежит, тебе. Ты сама уж распоряжайся. Во-вторых, никто про вас не знает. У Димы было столько любовниц, что если про всех рассказать, позор будет страшный. Я знаю точно, всех нас оставят в покое, никого полоскать в прессе не будут, он ушел своим, нужным, уважаемым. Он ведь хорошим человеком был, Дима.

– Да, хорошим.

– А третье, Наташа, попрошу тебя кое о чем.

– О чем?

– Добейся, чтобы его убийцу нашли. Иначе не будет покоя нашим семьям. Что-то было там, в этих Дубаях… Что-то случилось. Дима приехал совсем другим человеком, и Вика тоже. Боюсь, как бы не быть еще одной беде.

– Но что я могу?..

– Ты не такие клубки разматывала, – проговорила Наталья Николаевна. – Ты умная, умнее меня. Ты найдешь способ отыскать правду. Не должна быть смерть Димы такой нелепой, такой незавершенной историей. Выясни, что там случилось, в Дубае. Ты ведь там была. Ты должна вспомнить. Должна найти. Должна! Это твой долг перед Димой, перед Костей. Передо мной, в конце концов, ведь это мой муж.

Наталья Николаевна закашлялась. Наташа дала ей воды.

– Ты спросить хотела про что-то?

– Вы уже ответили. Про нас, про наши отношения и то, что будет с нами.

– Это ты меня на «вы» называешь? – Женщина заклокотала. Наташа кинулась к воде, но увидела, что Наталья Николаевна смеется. – А ведь я моложе тебя! Я на твой вопрос, значит, сама ответила. Так и знала, что ты придешь поговорить. Не ошиблась в тебе. Ты не одна из его баб, ты другая. Не держу на тебя зла, иди с миром. И Костика покажи, уж больно хочется.

* * *

Наташа вышла из палаты Натальи Николаевны со смешанным чувством. С одной стороны, она была рада состоявшемуся разговору, с другой, ей было бесконечно жаль эту несчастную, умирающую женщину. От бессилия и щемящей боли в груди она заплакала.

Бесшумной тенью в палату к матери прошмыгнул Виктор и быстро вышел оттуда, догнал Наташу и сказал:

– Совести у вас нет! Зачем вы явились?

– Виктор, я пришла поговорить с твоей мамой, и мы поговорили, – ответила Наташа, утирая слезы.

– Вы знаете, как себя ведут любовницы? Они не приходят к умирающей жене своего любовника, не расстраивают ее!

Наташа с трудом сдержалась, чтобы не ответить парню, куда ему следует идти со своими нравоучениями. Не стала говорить, что их ситуация не нова, что такое в жизни бывает сплошь и рядом и вины здесь, в общем-то, ничьей нет. Он все равно не поймет. Несмотря на свой молодой возраст, Виктор был вылитый отец – такой же большой, грузный, со сложным, но красивым лицом. И все его чувства, так же, как и у отца, были видны в глазах. В них стояла жгучая обида за мать. За такое не наказывают, не распинают и даже не ругают. Это святое.

– Виктор, твоя мама обо всем знала, – сказала Наташа и коснулась его плеча. – Мы взрослые люди, и мы обязаны признавать свои ошибки. Здесь нет виноватых, здесь есть только совесть и сделки с ней, все. Я не в ладах со своей совестью, поэтому и пришла. И только твоей маме решать, как мне жить дальше. Если для тебя важно, скажу: твой отец любил только твою маму, со мной у него любви не было. Это была очень хорошая иллюзия, я не была той женщиной, которой принадлежало его сердце. Оно всегда было у твоей мамы.

Виктор смотрел на нее, широко раскрыв глаза. Обида в них все еще была, но Наташа увидела еще кое-что – страх. Он боится за маму, и это тоже святое. Она не смогла пройти мимо этого большого, нахохлившегося, но все же ребенка, и обняла его. Сначала слегка прикоснулась, а потом крепко-крепко, и поцеловала в щеку.

Виктор от такого тепла растаял. И заплакал, совсем как малыш. Содрогаясь плечами, он уткнулся Наташе в плечо.

– Знаю, знаю, это страшно, – сказала она тихо. – Но ты сильный, ты справишься. Ты нужен маме, нужен сильным и мужественным. Тебе нужно держаться, Витя, кроме тебя, просто некому…

* * *

– И что мы будем делать? – спросила Манюня обеспокоенно.

Наташа убрала остатки ужина в холодильник. Костик сегодня гулял с друзьями и, судя по всему, ужинать не собирался. Наташа давно перестала ругать сына за посещение ресторанов быстрой и губительной еды, стараясь не акцентировать внимание на негативе, а пытаться исправить ситуацию пряником. Она готовила вкусные и сытные блюда, от которых Костик никогда не отказывался. Если он ел в каком-нибудь кафе или хватал шаурму в палатке у метро, она его не ругала, а рассказывала, что собирается приготовить на завтрашний ужин, чтобы он знал, что дома его ждет еда вкуснее.

С Катюшей дела обстояли совсем просто. Озабоченная своим внешним видом, она питалась правильно, сбалансированно и даже матери умудрялась давать советы, как сделать блюда еще вкуснее и еще полезнее. Например, это именно Катюша предложила замену макаронам в виде натертых лентой кабачков. Если их правильно сварить – ровно три минуты, то от макарон не отличишь. Только вместо ненужных калорий одна польза. Еще бы пить прекратила и наркотики принимать.

Катюши дома нет уже третьи сутки, ее телефон не отвечает, в социальных сетях она не появляется. Наташа поставила оповещение на каждую страницу дочери – если она выложит хоть один пост, Наташа сразу же об этом узнает.

Она периодически просматривает активность дочери: смотрит, кому и когда она ставит лайки, какие комментарии пишет. Не для того, чтобы снова влезть куда не следует, а просто для того, чтобы знать, что она жива-здорова и просто все еще дуется. А не лежит в канаве голая, изнасилованная и мертвая.

Катюша три дня ничего не «лайкает», не оставляет комментариев, и ее месторасположение не определяет даже фейсбук. То есть она залегла на дно.

Или лежит на дне в прямом смысле этого слова.

Наташа даже высказать эту мысль не могла – ей казалось, что если она опишет, как ее дочь лежит в грязной канаве, окружаемая ледяными водами какого-нибудь чистого ручья, это сразу же и случится. Но запах чистого леса с металлическими нотками крови стоял у нее в носу с тех пор, как Катюша ушла.

– Я думаю, что можно заявить в полицию, – сказала Наташа спокойно. – Я понимаю, что она обижена, но всему есть предел. Она знает, что я волнуюсь, и специально исчезла со всех радаров. Но вдруг что-то случилось? Мне кажется, я дала ей достаточно времени насладиться свободой и остыть.

– Согласна, – сказала Манюня. – Только ты забыла про кое-что.

– Про что опять я забыла?

– Не злись, – беззлобно ответила Манюня. – Но ты действительно забыла, что связь у Катюши может быть со мной.

Наташа задохнулась от возмущения.

– То есть? То есть ты серьезно сейчас, да?! Я схожу с ума от беспокойства, думаю, что она лежит в какой-то канаве изнасилованная, мертвая, а ты с ней переписываешься? И даже мне не сказала? Маша!

– Так, спокойно, – ответила Манюня и для пущего успокоения выставила вперед ладонь. – Я разве сказала, что я с ней переписываюсь? Нет. Я сказала, что если она не отвечает тебе, это не значит, что не ответит мне.

– Да она нигде не появляется! У нее везде в статусах указано последнее посещение двенадцатого марта!

– Наташа, ты просто наивная старая журналистка, – ответила Манюня. – Везде она есть, уже давным-давно существуют приложения, которые позволяют заходить в соцсеть так, чтобы система этого не видела и всем врала, что ты в последний раз была давным-давно. Как раз для таких случаев придумано.

– Напиши ей в таком случае немедленно!

– О’кей-о’кей!

Манюня начала что-то набирать на телефоне, а Наташа тем временем открыла фейсбук и посмотрела – Катюша в последний раз была в сети 19.34, 12 марта.

– Ну вот, пожалуйста. Что-то печатает.

Наташа не поверила и посмотрела в Манюнин телефон. Действительно, напротив имени Катюши в чате фейсбука горел красный огонек, но она набирала ответ. Манюня написала ей: «Привет! Твоя маман меня достала – испереживалась вся! Скажи мне, что с тобой все в поряде, а ей могешь не отвечать!».

Через секунду Катюша выдала: «Манюнь, привет! Можешь передать маме, что со мной все хорошо. Я в раю, в прямом смысле этого слова! Отдыхаю на Мальдивах со своим мч. Вернусь скоро, но домой не планирую. Если тебя не убьет это, то не говори ей, где я, пусть привыкает жить в мире, где не она все контролирует!». Манюня кивнула с видом «А я говорила!» и ответила: «Не буду тебе врать, она все прочитала».

Катюша ответила: «За что я тебя люблю – так это за честность. Привезу тебе магнитик отсюда. Ты бы видела это море, этот песок…»

– Не море, а океан, – машинально поправила Наташа. – Индийский океан. Спроси у нее, когда она летит обратно.

Маша с трагическим видом кивнула и напечатала: «Мама интересуется, когда ты обратно. Если не хочешь, чтоб я написывала тебе каждый день, лучше скажи». Катюша ответила быстро: «17-го утром буду в Москве».

Наташа выдохнула. Опасений, конечно, не убавилось, но хотя бы что-то. Идеально было бы узнать, с кем она, где конкретно, и проверить – действительно ли все так, как говорит дочь. О пропавших деньгах Наташа совсем не думала. А смысл? Их уже нет, назад с дилеров долги не соберешь, вещи по их номинальной цене не продашь. Остается только махнуть рукой и выдрать космы Катюше, как только она явится домой.

Они с Манюней собирались укладываться спать, когда зазвонил телефон. Номер Наташе был незнаком.

– Наталья, здравствуйте, это Михаил, ассистент министра юстиции, – услышала она хорошо поставленный голос, который знала.

– Да, Михаил, добрый вечер.

– Я не знал, как вам позвонить… Вернее, конечно знал, и номер ваш у меня есть, и телефон пользоваться умею. Я просто не знаю, что делать со своими мыслями. Я не могу сказать это полиции, мне прежде нужно поговорить с вами.

– О чем?

– Вы были там, в Дубае. Вы должны помнить…

– Да, я помню ту поездку.

– Вот по этому поводу мне и нужно с вами поговорить. Меня вчера допрашивал следователь, неприятный тип… И он спрашивал о той поездке… С вами еще не говорил?

– Нет, а о чем ему со мной говорить?

– Я думаю, скоро он с вами свяжется. Мне кажется, я знаю, что случилось с Дмитрием… Я думаю, мне известно, кто его убил.

– Так сообщите следователю, Михаил! Вы просто не имеете права это скрывать!

– Ошибаетесь, Наталья, – ответил Михаил. – Если все так, как я думаю, то скрывать мне есть что.

– Но я здесь точно ни при чем, – ответила Наташа. – И крайне рекомендую вам связаться с полицией по этому поводу!

– Нет, я не могу. И вы не сможете. Поймете это, когда выслушаете меня.

– Михаил, это очень плохая идея…

– Вы знаете, каким человеком он был, – сказал Михаил. – И я точно знаю, что вам это известно как никому другому. Если то, о чем я думаю, правда, то вы должны помочь мне сохранить тайну Дмитрия и наказать его убийцу. Мне нужна помощь, но я не знаю, кому я еще могу доверять. А вам Шелехов доверял!

– Да с чего мне вам помогать?..

– Встречаемся завтра утром в кафе на Октябрьской кольцевой. Я отправлю вам координаты. В восемь утра, не опаздывайте, к девяти мне нужно быть в министерстве.

Макс, 15 марта года

Я знал, что эта встреча неизбежна. Рано или поздно мы все равно столкнулись бы – Москва слишком маленький город для двоих, у которых было общее прошлое. Едва я заканчивал дела, сразу либо возвращался в съемную квартиру, либо шел гулять туда, где был счастлив, либо на кладбище, к дочке.

Увидев меня, Алина быстро положила цветы на могилку и, кивнув мне, собралась уходить. Я сказал:

– Привет.

– Привет, Макс, – отозвалась она и остановилась. – Я знаю, ты против, чтобы я сюда приходила. Та женщина, которая ухаживает за могилой, делает все добросовестно. Я часто приезжаю, здесь всегда чисто и всегда лежат свежие цветы.

– Я знаю, она отправляет мне фотоотчеты, – ответил я. – Не приходи сюда, Алина. Здесь ты не обретешь то, что ищешь. Ты должна оставить нас в прошлом и жить дальше.

– Но я не могу, Макс, – ответила Алина. – Не могу.

– Почему ты не можешь? Что тебя держит? Ты ведь не считаешь, что виновата в ее смерти, так в чем дело?

Я правда не мог понять, почему она никак не отвяжется от нас с дочкой. Она видит мое отношение к ней, она все понимает. Она знает, что я ненавижу ее всем сердцем, и все равно не оставляет нас.

Несмотря на то что моя Сонечка умерла в присутствии врачей в больнице от заболевания, сделали аутопсию. Я был не в состоянии выразить свое отношение к этой процедуре тогда, и слава богу. Иначе я получил бы еще больше боли, потому что без судебно-медицинского исследования не обошлось бы, и мое нежелание не имело никакого значения.

Результаты аутопсии полностью оправдали Алину: даже если бы она вовремя заметила симптомы, даже если бы обратилась к врачу, моя дочь все равно бы погибла от острого развития вирусной инфекции гриппа NH23, неизвестного до этого штамма, который накрыл Москву и европейскую часть России год назад. В тот сезон погибло больше ста детей, а множество взрослых, переболевших гриппом, стали инвалидами. Взрослые справились с вирусом, а дети – нет.

– Все это время я изучала этот вирус, – сказала Алина. – Он не дает мне покоя, Макс.

Зачем ей мое прощение? Это единственное, что держит ее.

Объективно Алина была не виновата – это признали и врачи, и следственные органы. При первых симптомах гриппа нужно делать все ровно так, как сделала Алина. Она что-то говорила, смотрела мне в глаза и держала за руку, но я был далеко…

Обычно мы болели не дольше трех-четырех дней. Сонечке достался мой иммунитет, поэтому, с болезнями вроде простых ОРВИ или ОРЗ мы справлялись быстро. Но этот вирус свалил мою малышку в один день!