Текст книги "Вирус"

Еще утром с Сонечкой все было в порядке, мы пили с ней вместе вчерашний лимонад, который даже в холодильнике не был, а стоял на столе! Где она умудрилась подхватить вирус? И в одиннадцать часов Алина мне позвонила обеспокоенная, сообщила, что у Сони поднялась температура до тридцати семи и девочка плохо себя чувствует, жалуется на головную боль и сильный озноб. Она сказала, что врача уже вызвала и он вот-вот приедет, я могу не переживать, все будет в порядке.

К вечеру ситуация не улучшилась.

– Стабильные тридцать семь и три, Соню знобит, кое-как покушали, – отчиталась Алина, надевая пальто. – Если ночью будет хуже, сразу же звоните врачу. У вас есть номер врача?

– Конечно, – ответил я. – Спасибо, Алина.

– Да не за что, – ответила она. – Перед сном напишите мне, пожалуйста, как состояние у Сони, ладно?

– Договорились.

Я закрыл за Алиной дверь и подошел к дочери. Сонечка лежала на кровати, закутавшись в одеяла. Она смотрела мультики, высунув один глаз, и хотя обычно Скуби Ду ее всегда веселил, сейчас из-под одеяла не раздавалось ни звука.

– Малышка, – тихонько позвал я, присев на край кровати. – Тебе что-нибудь принести? Вкусненького? Может быть, ты хочешь сока? Или шоколадку?

– Ничего не хочу, папочка, – ответила Сонечка слабым голоском. – Мне холодно.

– Знаю, малышка, знаю, давай измерим температуру?

– Алина мерила только что, триста семь и три, – ответила Сонечка. Она всегда была чрезвычайно серьезная девчушка, даже когда путалась.

– Тридцать семь и три, – поправил я. – Температуры триста семь и три у человека не бывает.

– Ну тридцать семь и три, все равно холодно, – ответила дочь. – Я пытаюсь согреться, но не могу.

Врач строго-настрого запретил сильные жаропонижающие таблетки, поскольку они не сбивали температуру, а только давали какие-то осложнения. Алина расписала прием лекарств на листочке, который прикрепила к холодильнику, на холодильнике стояли баночки с препаратами. Я посмотрел в список, следующий прием таблеток только в девять вечера. Повезло мне, конечно, с Алиной – не няня, а мечта. Учится в педагогическом университете, умная, смышленая, любит детей, не курит, не пьет, упаси боже; денег много не просит.

Обычно в будние дни я утром увожу Сонечку в садик, а забирает ее Алина и дожидается меня дома. Как правило, позже девяти вечера домой я не возвращаюсь, но бывают исключения. Все зависит от того, когда главный редактор даст отмашку, что номер пошел в печать и срочной работы сегодня уже не будет. Но это только с понедельника по среду, а в четверг и пятницу я работаю на телевидении, готовлю экономические обзоры для итоговых пятничных выпусков «Новостей экономики». По четвергам, и особенно пятницам, я могу приехать очень поздно, бывает, даже после полуночи, поэтому последние два дня на рабочей неделе я езжу на машине, тогда как первые три – на метро. И Алина, золотой человек, всегда дождется меня и топает в ночь домой, хотя я неоднократно предлагал ей остаться и спать в большой комнате. Но Алина всегда уезжает домой, в общежитие. Не знаю, может быть, она думает, что я буду приставать к ней, или боится испортить отношения еще каким-то образом… Но это просто невозможно, ведь я фригиден как валенок.

В моей голове столько материалов и столько всевозможных дел, что до мужских потребностей последние года два не доходило ни разу, хотя я делал попытки: устраивал свидания, приглашал к себе домой дам (когда Соня пребывала у матери), но до секса дело не доходило. Мне становилось невообразимо скучно, я сворачивал беседу и провожал даму домой.

Короче, Алине ничего не угрожает, но она об этом не знает, и я для нее потенциальная опасность в ночи. Ну и пусть. Хотя меня сильно беспокоит, что она ночами шарится до метро и от метро (хотя ей ехать всего две станции, до Рязанского проспекта), но малышка обычно уже спит к тому времени, как я приезжаю, и у меня нет возможности отвозить Алину домой. Нет, когда я приезжаю после полуночи, я вызываю такси и оплачиваю Алине машину, хотя она всегда отказывается. Но тут уж я кремень.

Мать Сони, моя бывшая жена Мария, никакого интереса к Сонечке не проявляет. Меня это злит и даже бесит, но насильно заставить полюбить нашу малышку я не могу. Мария ушла от нас, когда Сонечке было два годика. Она сказала, что жизнь с вечно плачущим ребенком не для нее. Но Соня никогда не была занозой в заднице, если вы понимаете, о чем я. Малышка совсем не капризничает, а ее скандалы первые два года – абсолютно нормальное явление любознательного ребенка, и я бы больше переживал, если бы Соня не проявляла столько детского интереса и не была активной. Нет, с малышкой все в порядке, не в порядке с головой у ее мамы.

И как только меня угораздило жениться на Марии? Я не знаю. Списывать на молодость не стану, от этого брака я получил самое важное в своей жизни – Соню, а дальше мы как-нибудь справимся. И для меня, и для Сони два дня в месяц, которые она проводит с матерью, – сущая пытка. Если бы не Наталья Степановна, мама Марии, я бы не отдал Соню, но бабушка любит внучку, и я знаю, что с бывшей тещей малышка под присмотром. Последний раз, когда Соня была в гостях у бабушки и мамы, с Марией они увиделись лишь один раз – когда Мария прикатила на своей новой машине и отвезла дочь домой, а сама укатила на какое-то суперважное мероприятие, где провисела до понедельника. И Соню из Балашихи рано утром забирал я сам. Короче, Мария – это горе-мать.

Мои родители живут в Хабаровске, откуда я родом. Мама периодически приезжает в гости, а вот отец совсем не может, слаб здоровьем и боится не выдержать перелет. Я все обещаю наведаться на родной Дальний Восток, но никак не могу выкроить ни время, ни деньги. Этих чертовых денег вечно ни на что не хватает, хотя я хорошо зарабатываю. Но и трачу тоже хорошо – ипотека, кредит за машину, который, к счастью, я уже выплатил, стало немного полегче. Но из 96 тысяч рублей 50 тысяч уходит на оплату ипотеки, около пяти – на коммунальные услуги и услуги связи, а остальное – на оплату услуг няни (15 тысяч рублей в месяц, я говорю, Алина – подарок!), бензин, детский сад, жизнь. От Марии я получаю какие-то алименты, но они идут на счет вклада Сонечке, и я не снимал оттуда ни рубля и даже не знаю, сколько там накапало за два года, пока мы в разводе с этой дамой.

Малышка уснула, но мне пришлось разбудить ее, чтобы накормить таблетками, приняв лекарство, она вновь практически мгновенно уснула. Я надел пижаму и лег рядом, вдохнул ее запах. Сонечка была горячая, такая родная и любимая. Я не понимаю, как можно не любить ее? Мне кажется, все люди на планете должны любить мою малышку, и уж тем более ее собственная мать.

Спи, малышка, папа рядом…

– Макс! Ты меня слышишь?

Я потряс головой. Тот последний вечер с Сонечкой так явственно, так ярко загорелся в моей голове, что даже затмил реальность. Промозглый вечер четверга, свет фонаря, сугробы снега с подсохшей коркой, улыбающаяся Соня с фотографии на памятнике. Когда прихожу к Соне, я всегда вспоминаю тот вечер. Самый последний вечер в Сониной жизни, когда я был очень обеспокоенный, но все еще живой и счастливый отец.

– Да, я тебя слышу, Алина, – ответил я. – Но не понимаю, о чем ты говоришь.

– Прости меня, Макс, прости.

– Алина, уже поздно и холодно. Возвращайся домой. И перестань сюда ходить, перестань просить у меня прощения. Ты ведь знаешь, что ты не виновата. И я тебе это говорил. Теперь прошу тебя: уйди, оставь нас уже в прошлом.

Алина заплакала, отпустила мои ладони и ушла куда-то в темноту. Еще некоторое время я слышал ее удаляющиеся всхлипы, а потом все стихло.

Когда я ехал на метро домой, в голове пульсировала какая-то мысль, никак не связанная с моим текущим делом. Я не мог сосредоточиться и выловить ее, чтобы поднести к свету и внимательно разглядеть. Что-то билось на самой поверхности, но ускользало.

И только когда я вышел из подземки и быстрым шагом пошел до съемной квартиры, понял.

Почему Алина сказала, что тот вирус, убивший мою Сонечку, не дает ей покоя?

Дома я принял душ, приготовил себе поесть. В Америке я приучил себя есть трижды в день: завтрак, обед и ужин. Ужинаю я обычно чем-то мясным с овощами, что легко в приготовлении и всегда можно найти в холодильнике. На этот раз в кастрюлю отправилась куриная грудка, пока она варилась, я нарезал толстый помидор и пару огурчиков, заправил салат оливковым маслом. Когда грудка сварилась, я ее покрошил и бросил в салат. Вот и ужин.

Информации в Интернете по поводу вируса NH23 практически не было, но мне удалось найти сайт крупной российской фармацевтической компании, которая продает на территории России индийский препарат «Формуцик», в показаниях к применению которого этот штамм вируса описан.

Про «Формуцик» я знаю. Уже после похорон я разговаривал со следователем, и он сказал, что в Москву завезли первую партию «Формуцика», который хоть и не предназначен для лечения этого штамма гриппа, но лечит его успешно у пациентов всех возрастов. Завезли его слишком поздно.

В рунете информации про клинические исследования «Формуцика» отсутствовали, но это не показатель. В рунете вообще мало необходимой информации, зато очень много самого разного дерьма, вроде сайтов с пиратскими фильмами, глянцевых журналов и просто тонны глупых шуток и картинок. А вот на английском языке я нашел несколько статей, правда, совсем коротких, но содержательных.

Препарат «Формуцик» индийского концерна NH вовсе не предназначен для лечения гриппа, его изобретали как средство для лечения венерических заболеваний, однако своевременные действия российских властей позволили гражданам спастись: в России «Формуцик» поступил в продажу, минуя клинические исследования. Препарат сейчас находится на соответствующем оформлении, но Министерство здравоохранения выдало разрешение на временную продажу препарата до конца года.

Честно сказать, я совершенно не являюсь специалистом в фармакологии, а уж тем более не понимаю составляющих фармацевтического бизнеса. И поэтому мне непонятно: если существуют определенные правила введения лекарственного препарата, то почему Минздрав разрешил продажу «Формацика» без клинических исследований? Судя по всему, клинические исследования – обязательный элемент лицензирования препарата. Или нет?

Для того чтобы это понять, мне потребовалось несколько часов на изучение нормативной базы. Это только кажется, что для получения информации обязательно нужны консультанты, долгие годы исследований и прочее. На самом деле все просто: читайте законы.

Итак, в России с 2003 года существуют правила, которые регулируют проведение клинических исследований, точно такие же, что и в США, и Европе. Только проведенные за границей исследования хоть и не опровергаются российским Минздравом, но не дают право на регистрацию препарата.

То есть проведения клинических исследований на территории России не избежать. После следуют всевозможные экспертизы качества препарата, и только после этого Министерство здравоохранения выдает свидетельство о регистрации, которое позволяет лекарству выйти на рынок.

Отлично, с этим разобрались. А что дальше?

Как «Формуцику» удалось пробраться на рынок, минуя клинические исследования? Я прошерстил уйму интернет-ресурсов, среди которых нашел несколько сайтов аккредитованных компаний, проводящих клинические исследования лекарств в России. Они также оказывают услуги по регистрации. У них на сайте написано, что в среднем регистрация лекарственного средства занимает восемнадцать месяцев, двенадцать из которых приходится на клинические исследования. Стоимость регистрации выходит примерно 3 миллиона рублей за один препарат. Не так много.

Но… Даже если предположить, что ранее в России был зарегистрирован аналог «Формуцика», то зарегистрировать его бы не успели, и вот почему.

«Нулевой» пациент был зарегистрирован за неделю до того, как заболела Сонечка. А первые продажи «Формуцика» начались спустя неделю после смерти Сони. То есть две недели. Конечно, при условии, что «Формуцик» не заявился раньше со всеми регистрационными документами. Я попробовал найти такую информацию, но для этого требуется регистрация в личном кабинете на сайте Росздравнадзора. Видимо, эта информация недоступна для обычных граждан.

Но не для журналистов!

Я написал письмо своему коллеге Стивену Уоткерсу, который занимается добычей таких вот сведений, используя ресурсы, доступ к которым имеют только узкие специалисты. Стивен прислал результаты запроса через полчаса – я даже не успел занести все найденные сведения в блокнот, чтобы ничего не упустить.

«Формуцик» регистрирует компания «Фармбест», официальный дистрибьютор лаборатории NH, которая самостоятельно свои лекарства в аптеки не продает. Конечно, для того, чтобы самостоятельно заниматься дистрибьюцией продукции, необходимо иметь не только склады во всех странах мира, но еще и логистический ресурс – транспорт! А еще это огромный штат оптовых продавцов, логистов, офисных и складских работников… Это совершенно другой бизнес.

На часах было почти семь утра. Деловой звонок можно сделать только через полтора часа, в половине девятого. Но, может быть, Викуля уже не спит? Я написал ей сообщение, а сам отправился в душ. Когда я с повязанным вокруг бедер полотенцем вышел из ванной, мой телефон разрывался. Викуля не просто позвонила мне пять раз, она написала дюжину сообщений, последнее из которых было: «Ты же знаешь, что я не люблю, когда меня спрашивают, могу ли я сейчас говорить, а потом трубку не берут?!». Я улыбнулся: Викуля в своем репертуаре.

– Доброе утро, – промурлыкала она, ответив после первого гудка.

– Еще так рано, а ты не спишь?

– Я деловая девушка, а деловые девушки не спят до двенадцати, – ответила Викуля. – А ты чего так рано? Уже освоился в часовых поясах?

– Конечно, я же давно в Москве! У меня к тебе деловой запрос.

– Внимательно слушаю.

– Мне нужно узнать, через кого в России работает «Фармбест», крупный дистрибьютор иностранных лекарств. Можешь выяснить?

– Могу, и это будет бесплатно. А вот связать тебя с ней я не смогу. Не мой уровень совершенно.

– То есть ты знаешь?

– Знаю. Лаура Висконт. Фармацевты и сотовые операторы – ее стихия. У нее все соответствующие министерские яйца в кулаке. Как ты понимаешь, птица не нашего с тобой полета.

– Что, совсем туго с ней?

– Она в розыске почти везде, и так было всегда. Но она свободно перемещается и по Москве, и по Лондону. В общем, борзая бабенка, с кучей денег и стальными нервами.

– И как мне к ней подобраться?

– А зачем?

– Мне нужно понять, как она организовала продажу лекарства от гриппа NH23 без регистрации в России.

Викуля ненадолго замолчала.

– Викуля? Алло?

– Это из-за твоей дочери? – спросила она.

– Да.

– Так ты за этим приехал? Пытаешься найти кого-то и в чем-то обвинить?

– Нет. Я просто хочу понять.

– Макс, твоя Сонечка была просто потрясающей девчушкой. Она была лучиком солнца не только для тебя. Для всех нас. Я ее очень любила, я вспоминаю ее и хожу на кладбище, кладу цветочки. Та женщина, которую ты нанял, делает все на совесть: там всегда чисто. И мы часто там видимся с Алиной. Это горе, это ужасное горе, мой дорогой Макс! Но прошу тебя, оставь это в прошлом. Висконт и ее дела опасны, ты можешь пострадать. Уже ничего не исправить, уже никого не спасти…

От Викулиных слов у меня пережало горло.

– Нет, Викуля, – просипел я, откашлялся и сказал уже нормальным голосом: – Там что-то было, неспроста все это. И я во всем разберусь. Ничего в прошлом я оставлять не буду. Я должен был раньше все это сделать, но не сделал. Зато сейчас у меня есть и время, и силы.

– Я не стану тебе помогать забираться в могилу.

– И не надо. Хорошего тебе дня.

– Макс, постой…

Но я не стал дослушивать и просто положил трубку.

Да, Сонечки больше нет. Но это не значит, что ее не нужно защищать.

Ее и всех остальных, кто может пострадать.

Игорь, 16 марта года

«Как же я ненавижу это все, – думал Игорь, глядя на длинную очередь из приехавших вместе с ним туристов у окошка паспортного контроля. – Неужели нельзя сделать это автоматическим? Чтобы было удобно, легко и быстро? Да, есть террористы, есть чертова туча эмигрантов, которые используют поддельные паспорта. Но технологии скачут вперед с невероятной скоростью, так почему нельзя сделать так, чтобы не только человеческий интеллект улавливал обман? Почему компьютеры все еще этому не научили? И потом, в самолете туча времени, которое тратится впустую. Нужно сажать на рейс всех этих таможенников, чтобы они все делали в полете, экономили время и себе, и людям!»

В самолете у Игоря разболелась голова. А таблеток он с собой не взял никаких – собирался впопыхах. Отец Марины все еще был в критическом состоянии, Игорь чувствовал себя виноватым за то, что не может быть рядом с Мариной в такие минуты. Мама Игоря была просто на разрыв – помимо работы по дому, нужно было помогать Марине с Кристей, с ее отцом. Откуда в матери столько сил и терпения, Игорь не представлял. Отец Игоря на воздухе стал чувствовать себя лучше, ходил по участку, что-то приколачивал, что-то мел и даже что-то высаживал. Игорь собирался предложить ему вместе достроить беседку и чувствовал, что отец не откажет. Хоть они и общались все еще напряженно, но отец оттаивал. Если раньше он даже из комнаты своей не выходил, когда Игорь был дома, то теперь они вместе завтракают, а вечерами вдвоем сидят на террасе, каждый думая о своем. Сейчас, когда Игорь живет совершенно не так, как жил долгие годы, родители перестали быть для него обузой. Ему хотелось, чтобы у Кристи были бабушка с дедушкой, как у нормальных детей. Ему хотелось, чтобы семья была рядом.

Утомительная процедура подошла к концу, Игорь вышел из здания аэропорта Хитроу и сел в такси. У него было всего семь часов до самолета обратно, и за это время предстояло встретиться с Викторией, а еще кое-что купить для Марины. Под «кое-чем» подразумевался длинный список в телефоне с подробными инструкциями, что и где купить.

Он позвонил Виктории, сообщил, что прибыл в Лондон. Договорились встретиться в центре, в Starbuks у начала Тауэрского моста на стороне Уайтчепел. Кафе располагалось в здании отеля, и Игорь в нем был всего раз, зато прекрасно знал его адрес – St Katharine's Way, St Katharine's & Wapping, London E1W 1LD.

Виктория опоздала на сорок минут, которые для Игоря были драгоценными. Он внимательно изучил список покупок от жены и понял, что все купить просто не успеет. Путем наложения необходимых адресов магазинов на карту выяснил, что только на дорогу ему потребуется три часа. Он написал Марине сообщение: «Если предположить, что я не успею купить все, что из списка можно исключить?» и получил ответ: «Ничего». Вот ведь задача!

Виктория была совсем не похожа на брата. Тонкая, миниатюрная, изящная и стильно одетая девушка в больших солнцезащитных очках, легкой белой ветровке и с крохотным рюкзачком на плече присела к нему за столик.

– Добрый день, вы – Игорь?

– Да.

– Я Виктория, у нас с вами встреча.

– Здравствуйте, – сказал Игорь и спрятал телефон. – Для начала мне нужны ваши документы, чтобы удостовериться в вашей личности.

Виктория подала ему свой паспорт – российский.

– Вы здесь по учебной визе?

– Конечно, иначе учиться просто нельзя. Депортируют сразу.

– Понятно. Скажите, почему вы не приехали на похороны отца?

– Мы не были настолько близки, чтобы ради этого прерывать учебный процесс.

– Тут лететь пару часов. А это отец.

– Еще раз повторю, что мы не были столь близки. В последнее время мы даже не созванивались с ним. Разве что переписывались по почте да в мессенджере.

– У вас всегда такие отношения были?

– Какие – такие?

– Как будто вы знакомые, а не отец с дочерью.

Виктория изогнула бровь.

– С чего вы взяли, что ваше понимание семейных отношений единственно верное? Если мы не подтираем сопли друг другу, это не значит, что мы не семья.

– Виктория, не пытайтесь меня убедить, что в ваших отношениях все было в норме. Даже просто знакомых людей провожают в последний путь. Что не так с вашим отцом было? Он вас чем-то обидел?

Виктория молчала. Это молчание длилось ровно столько, сколько было нужно молодой девушке, чтобы сдаться в бесполезных попытках справиться со своими эмоциями. На ее глазах навернулись слезы, она начала кусать губы с внутренней стороны. Игорь тактично молчал.

– Отец не любил маму, – сказала она наконец. – Он ей изменял, даже когда мама была здорова. Он трахал все, что движется. Особенно в последнее время. У него было целых три любовницы, понимаете? Как такое может быть?

– Но сексуальная жизнь отца вовсе не ваше дело. Хотя это может быть обидно. Вы говорите «в последнее время», но ведь в последнее время вы не общаетесь.

– Я имела в виду, до моего отъезда в Лондон. Я поэтому сюда и уехала, чтобы не видеть то, что вытворял отец. Мама просто молча терпела, тихо плакала в ванной, думала, что никто это не замечает. А мы все слышали, мы все понимали. Я и Витя. Но что мы могли сделать? Отец пропадал вечерами, потом совсем потерял совесть и не приезжал домой ночевать. От него за версту несло чужими духами, он даже иногда приезжал не в той одежде, в которой уезжал. Я скандалила, нервничала, но что я могла изменить, когда мама только молчала и терпела? Ничего.

– Это все ваши претензии к отцу? Что он не слушался вас, когда вы считали, что только ваше понимание брака и сексуальных отношений верное?

– Вы не понимаете! Он ее не любил! Он вообще никого не любил. Ни меня, ни Витю, никого!

– Я вас понял. А в чем проявлялась его нелюбовь к вам? Он к вам приставал?

Вика округлила глаза и замахала руками:

– Что вы! Нет-нет-нет, я не это имела в виду! Нет! Отец никогда ко мне не прикасался… как мужчина. Нет, это ужасно! Как вам в голову пришло?!

Игорь пожал плечами. Что же тут странного? Это весьма распространенная ситуация, даже термин специальный есть: «инцест». Но он не стал развивать эту тему, а еще раз уточнил, в чем проявлялась нелюбовь отца к дочери.

– Ему было плевать на нас. На меня, на Витю, на маму… Он вообще не способен любить. Витя спал с его любовницей, и отцу было на это плевать. Как было плевать на чувства мамы. Когда она заболела, он не то чтобы помогать, даже про ее состояние спрашивал не всегда.

– Вы все время говорите про Виктора и вашу маму. А чем конкретно вас отец задел? Что сделал не так? Или чего не сделал, а должен был?

Так, вот оно. Игорь разозлился на себя. Есть золотое правило: не задавай больше одного вопроса! Как теперь понять, на какой вопрос Вика среагировала? В какой момент он переступил порог дозволенного и спросил о том, что она хотела бы скрыть? Она уже сказала, что отец ее не домогался. Значит, «что-то сделал» можно отбросить, но весьма условно. Сделать больно можно не только домогательствами. Чем-то обидел? Или что-то не сделал?

– Пока вы думаете, сказать мне или не сказать, я сообщу вам вот что. Несмотря на то что я пошел у вас на поводу и приехал в Лондон, я являюсь представителем органа власти. И в настоящий момент мы не просто пьем с вами кофе, я веду расследование убийства чиновника высокого уровня, и все лица, к которым я обращаюсь с вопросами, обязаны в силу закона предоставлять мне информацию. Это не моя прихоть, это закон. Умалчивание фактов и обстоятельств, о которых я должен знать, влечет уголовную ответственность. Вы вправе не свидетельствовать против себя и своих близких, однако я и не прошу этого делать. Вы явно что-то собираетесь мне рассказать, но не можете решиться. Возможно, вы пытаетесь утаить информацию, которая может быть важной.

Она снова кивнула. Слезы капали огромными бусинками, разбивались о столешницу. Виктория ловила их, пытаясь справиться с собой, но слез было слишком много. Игорь дал ей платок и сказал:

– Все, что вы рассказываете мне, останется между нами – тайна следствия. Я не буду вводить вас в заблуждение, гарантируя, что не расскажу никому. Я поделюсь с коллегами, и об этом узнает прокуратура. Но все равно, это не публичная информация.

Виктория промокнула лицо, аккуратно промокнула слезы вокруг глаз и тихо сказала:

– Он меня не защитил.