Текст книги "Что мы ответим атеистам"

Итак, аргумент Юма против чудес – и восходящая к нему линия доводов вроде того, что выдвигает Карл Саган, – обладает рядом фатальных дефектов. Он носит кольцевой характер, то есть вводит в свою предпосылку тот самый тезис, который пытается доказать. Этот аргумент в своем рассмотрении того, что вероятно, а что нет, уже исходит из материалистических предпосылок, которые должен был бы доказывать. Он дает неверное определение того, что такое чудо, по крайней мере, чудо в христианском понимании. Он абсолютизирует наши (неизбежно ограниченные) знания о мире. Это не все его дефекты, но уже одного из них было бы достаточно, чтобы отправить его на заслуженный отдых.

Тем не менее его снова и снова выдвигают с таким видом, как будто он так же бодр и свеж, как в XVIII веке. Но его убедительность для людей того времени была связана с популярностью деизма – представления о том, что Бог создал мир как совершенную машину, сверхъестественные вмешательства в которую были бы неуместны. Например, Вольтер (который был не атеистом, как иногда у нас думают, а именно деистом) в своем «Философском словаре» писал: «Чудо есть нарушение математических, божественных, неизменных, вечных законов; таким образом, оно есть противоречие в терминах. Но, говорят, Бог может приостанавливать эти законы по Своей воле. Но с чего бы Ему желать искажения в работе этой огромной машины? Говорят, „ради людей“. Но разве не было бы абсурдной экстравагантностью воображать, что вечное Высшее существо будет ради трех или четырех сотен муравьев на этом маленьком кусочке глины нарушать работу всего огромного механизма, который движет Вселенную?»

Сейчас очень мало кто придерживается деизма – связанного с ним убеждения, что для Бога было бы неуместно творить чудеса, и, лишенный поддержки интеллектуальной моды, аргумент Юма рассыпается.

Это не мешает, конечно, провозглашать его как ни в чем не бывало, но нам стоит обратить внимание, что такой давно опровергнутый довод становится гораздо более похож на лозунг, чем на аргумент.

Нападки Докинза на Библию в его недавней книге «Перерастая Бога. Пособие для начинающих» в целом повторяют его же доводы в книге «Бог как иллюзия», которые, в свою очередь, воспроизводят долгую линию антибиблейской пропаганды, кочуя из книги в книгу и из статьи в статью. Перед тем как рассмотреть конкретные примеры, скажем несколько слов о самом подходе Докинза (и его собратьев) к Писанию.

Этот подход никоим образом не является научным; его было бы правильно охарактеризовать как «сектантский» или «культистский». Мы видим, как лидеры культов, например, Дэвид Кореш или Секо Асахара, цитируют Библию. Что характеризует их подход? У них есть уже сложившиеся взгляды, которые никак не исходят из Библии, но которые они хотели бы укоренить в сознании своих адептов как библейские, внушая им, что Священное Писание поддерживает их притязания. Если религиовед – сколь угодно неверующий – подходит к Библии с вопросом: «Что этот сборник текстов означает для тех, кто принимает его как авторитетный?» или, возможно, «Что эти тексты означали для их авторов?», то у Докинза вообще нет вопросов к тексту, кроме риторических, – ему все сразу и заранее ясно.

Чтобы ставить вопросы, надо допускать мысль, что я чего-то не понимаю или, возможно, понимаю неправильно. Докинз уверен, что все понимает правильно и что составил себе совершенно верное представление о том, чему учит Библия. Она, с его точки зрения, должна учить по большей части какой-то античеловеческой чуши, и его прочтение полностью продиктовано стремлением подтвердить этот заранее принятый тезис.

Библию не обязательно читать с верой; но ее желательно читать (как и любую книгу) с желанием понять, а не приписать ей свои заранее принятые тезисы.

Приведу пример. Я понемногу читаю – с немалым трудом – книгу знаменитого космолога Стивена Хокинга «Вселенная в ореховой скорлупке». Я ничего не смыслю в физике и высшей математике, и мысль автора часто кажется мне непонятной и – когда у меня возникает впечатление, что я ее понял, – возмутительно нелепой. То про «воображаемое время» автор загнет, то про «тяжелый вакуум»… Чушь какая-то.

Что мне нужно, чтобы продвигаться в понимании этого труда? Вера. И некоторое смирение. Я должен поверить, что автор не является идиотом и не несет чепуху – напротив, он – ученый с мировым именем и хорошо знает, о чем пишет. Я должен приложить определенные (для меня – значительные) усилия к тому, чтобы вникнуть в его повествование. Я должен смириться – я не разбираюсь в этом предмете, мне стоит признать это и стараться повысить свой образовательный уровень. Во всяком случае, мне стоит воздержаться от высокомерной критики книги Хокинга, не приложив никаких усилий к пониманию того, о чем он, собственно, пишет. Возможно, это не Хокинг – глупец или жулик. Возможно, это я чего-то не понимаю.

Для того чтобы понять, о чем идет речь в Библии, не обязательно лично уверовать в ее послание, но важно исходить из того, что осмысленное послание в ней содержится, и это послание, нравится нам это или нет, лежит в основании европейской культуры. Многие поколения людей читали Библию, их веру можно не разделять, но ее можно попытаться понять, – что люди находили в этом сборнике древних текстов, как они его интерпретировали. Возможно, это не христиане поголовно глупцы или жулики. Возможно, это Докинз чего-то не понял.

В книге «Перерастая Бога» Докинз повторяет тот же аргумент, что и в «Боге как иллюзии», – ну да, в Библии, особенно в учении Иисуса, есть кое-какие добрые и милые слова про любовь к ближнему и тому подобное. Но в Библии полно и «злобных» фрагментов, например, повеление истребить хананеев. Христиане неизбежно выбирают, какие слова Писания для них обязательны, а какие нет, и – по мысли Докинза – в этом выборе они ориентируются на какие-то внешние по отношению к Библии критерии, скорее всего, нравственный прогресс, который (независимо от Библии) происходит в нашей цивилизации. Вот как пишет Докинз:

«Но как мы решаем, какие стихи игнорировать, потому что они злобные, а какие проповедовать, потому что они добрые? Ответ должен состоять в каком-то другом критерии, по которому мы определяем, что считать злобным, а что – добрым, по причинам, которые не исходят из самой Библии. Но в таком случае, какой бы это ни был критерий, почему бы не использовать его напрямую?

Если мы имеем какой-то независимый критерий того, какие стихи в Библии считать хорошими, а какие плохими, то зачем нам вообще Библия?»

То есть Докинз как считал в 2006 году, так и продолжил считать в 2019-м, что Библия – это такой цитатник председателя Мао, в котором все фрагменты имеют одинаковое значение и ценность, и что христиане не следуют ветхозаветному законодательству исключительно под влиянием эпохи Просвещения. Ну и, видимо, боятся гаагского трибунала, под который, по мнению Докинза, обязательно бы попали многие герои Ветхого Завета.

Он не один такой, для воинствующих атеистов это общее место. У меня самого в ходе одной из сетевых дискуссий спрашивали, почему я не побиваю камнями людей, работающих в субботу, – подразумевая, что я воздерживаюсь от этого исключительно из страха перед полицией и судом. Ведь в Библии же сказано: «Соблюдайте субботу, ибо она свята для вас: кто осквернит ее, тот да будет предан смерти» (Исх. 31:14), вы сами утверждаете, что Библия есть слово Божье, – что же вы саботируете Божье повеление?

Конечно, любой грамотный христианин мог бы объяснить Докинзу за десять минут, что критерий интерпретации для христиан находится внутри Библии – это ее свидетельство об Иисусе Христе, в котором мы встречаем Бога. Как говорит апостол Иоанн: «Сие же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его» (Иоан. 20:31). Библия имеет сюжет, развивающийся во времени, отдельные стихи и книги читаются внутри этого сюжета, история Откровения проходит через разные этапы, достигая вершины в Иисусе Христе.

Юридические и обрядовые нормы Ветхого Завета не распространяются на нас, потому что мы не являемся подданными древнеизраильского царства. Как и вообще ветхозаветный закон, в его юридической и обрядовой стороне, выполнял приуготовительную и прообразовательную роль к главным событиям библейской истории – приходу и искупительному служению Христа. Как пишет святой апостол Павел: «Итак закон был для нас детоводителем ко Христу, дабы нам оправдаться верою; по пришествии же веры мы уже не под [руководством] детоводителя» (Гал. 3:24,25). Мы не игнорируем те или иные стихи Библии – мы просто помещаем их в общий контекст Писания, где они и становятся понятными. Эта простая мысль, однако, годами – а если говорить об атеистическом движении в целом, то десятилетиями и столетиями – ускользает от понимания критиков Библии.

Дело, конечно, не в том, что они неспособны ее понять, а в том, что не хотят. Это самое принципиальное невежество в предмете, которым Докинз открыто похваляется. Но рассмотрим конкретные библейские фрагменты, которые Докинз подвергает критике.

Обращаясь к (предположительно юному) читателю своей книги, Докинз пишет:

«Бог повелел твоему отцу убить тебя и принести тебя во всесожжение. Но оказалось, что это просто шутка – проверка верности твоего отца Богу. Твой отец должен был доказать, что он настолько любит Бога, что даже готов убить тебя, если Бог так повелит. Он должен доказать, что любит Бога больше, чем свое дорогое дитя. Как только Бог увидел, что твой отец действительно, на самом деле готов это сделать, Бог вмешивается как раз вовремя. Попался! Первоапрельская шутка! Я это не всерьез! Отличный розыгрыш, правда?

…Если бы что-то подобное произошло в наше время, Авраам попал бы в тюрьму за ужасающую жестокость к своему ребенку».

Отметим, что восприятие Докинзом этой библейской истории никак не обогатилось за все годы, прошедшие с выпуска «Бога как иллюзии». Правда, он припоминает, что «официальная интерпретация, которую преподают в воскресных школах, говорит о том, что внезапное появление агнца было Божьим способом сказать людям, чтобы они не приносили человеческих жертв, а приносили животных».

Да, действительно, история Авраама – это, помимо прочего, история о том, как Бог не принял человеческую жертву и заменил ее животным. Для древнего человека, в котором было сильно прецедентное мышление, ответ на вопрос «Почему мы не приносим в жертву людей, как прочие народы?» как раз и находился в избавлении Исаака. Потому что Бог принял преданность Авраама и благословил его, а вот Исаака заменил агнцем.

Но это объяснение не устраивает Докинза. Он пишет: «Но ведь персонаж Бога в этой истории постоянно разговаривает с людьми… почему бы ему было просто не сказать им, чтобы они приносили в жертву овец, а не людей? Зачем было проводить Исаака через это ужасное испытание?»

Обратим внимание на постоянно возникающую – и у Докинза, и у других атеистических авторов – подмену. Докинз отвергает очевидную интерпретацию, которую предлагают в воскресных школах: «Это, в частности, отмена человеческих жертвоприношений», – и предлагает свою собственную: «Это жестокая шутка». Но чью веру в таком случае критикует Докинз?

Представим себе какой-нибудь культ, адепты которого верят, что Богу угодны жестокие шутки и розыгрыши, и они ссылаются при этом на интерпретированную в стиле Докинза историю с жертвоприношением Исаака. Была бы критика этого культа критикой христианства? Конечно нет, этот культ не имел бы с историческим христианством ничего общего. Экзегетические проблемы этого культа ни в малейшей степени не были бы проблемами христиан.

Но мы находимся именно в такой ситуации – если докинзиане интерпретируют всю историю как жестокую шутку, это их проблема, а не проблема христиан и не проблема Библии.

Риторические вопросы, которые ставит Докинз, указывают на ту же удивительную неусвояемость любых ответов, которые ему, несомненно, давали за прошедшие годы.

«И если Бог, как говорят, знает все, то Он мог знать заранее, как Авраам поведет себя перед лицом этого испытания».

Разумеется, и Бог испытывает Авраама не чтобы узнать что-то Ему неизвестное, но по ряду причин, которые, опять же, любой грамотный христианин мог бы объяснить Докинзу за десять минут, – если бы он согласился слушать. Бог дает возможность Аврааму проявить абсолютную верность и обрести Его обетования – для себя и для своих потомков. Бог создает, как мы уже сказали, прецедент отмены человеческого жертвоприношения, который был бы понятен и убедителен в культуре того времени. Бог – что очень важно и, похоже, неизвестно Докинзу – пророчески указывает на грядущую Жертву Христа, Жертву, которую усмотрит Сам Бог ради искупления человеческого рода.

Другой ветхозаветный эпизод, на который обращает внимание Докинз, – принесение ветхозаветным героем Иеффаем в жертву своей дочери. Толкователи расходятся во мнениях относительно того, идет ли речь о том, что девушка была буквально заклана в жертву, или же она была посвящена Богу и не имела возможности выйти замуж. Библейский текст говорит: «По прошествии двух месяцев она возвратилась к отцу своему, и он совершил над нею обет свой, который дал, и она не познала мужа» (Суд. 11:39). Докинз исходит из того, что она была именно заклана в жертву, и возмущается тем, что, в отличие от случая с Исааком, Бог не предотвратил этого.

Что же, если речь действительно идет о жертвоприношении, то Бог обращался к Своему народу – и Ему приходилось обращаться очень настойчиво, – чтобы искоренить практику человеческих жертвоприношений. Об этом, в частности, и говорит следующий эпизод, на котором концентрируется Докинз.

Докинз (как и в прошлой своей книге) сравнивает Иисуса Навина с Гитлером и завоевание обетованной Земли – с нацистским геноцидом. Впрочем, в историчность этого завоевания он не верит, так что бранится на то, что в его глазах является художественным вымыслом.

Так или иначе, Книга Иисуса Навина – манифест воинствующей нетерпимости, который производит тяжелое впечатление на современного читателя. Однако аналогия с Гитлером – это просто еще один пример тех неосновательных аналогий, которые обычны для риторики Докинза (и «новых атеистов» вообще).

Начнем с того, что в главе «Как мы определяем, что добро?» (How do we decide, what is good?) сам Докинз говорит о моральном прогрессе, – еще в XIX веке такие почитаемые люди, как Авраам Линкольн, позволяли себе грубые расистские высказывания, которые в наше время моментально уничтожили бы их карьеру. А чуть раньше люди, – в частности, как признает Докинз, его собственные предки, – владели рабами и считали это в порядке вещей. Докинз просит нас не судить людей прошлого по нынешним стандартам – и с этим можно отчасти согласиться.

Но ведь то же соображение применимо не только к людям XIX-го, но и к людям раннего железного века – довольно странно предъявлять к ним такие же требования, как к тем, кто живет сейчас.

Почему-то, призывая нас учитывать контекст эпохи, когда речь идет о его предках-рабовладельцах, Докинз решительно отказывается делать это применительно к героям Библии. Он призывает современного подростка поставить себя на место Исаака, забывая о том, что это просто невозможно – слишком велика разница культур. И с той же легкостью он сравнивает людей, только-только выбирающихся из язычества, дикости и варварства, с людьми, которые рухнули в глубины язычества после веков блестящей христианской культуры.

Даже с чисто светской точки зрения сравнивать Иисуса Навина с Гитлером можно не больше, чем сравнивать фараона с Черчиллем, – это абсолютно разные люди, действующие в абсолютно разных контекстах и принадлежащие к абсолютно разным культурам.

Гитлер действовал в уже почти двухтысячелетней на тот момент христианской цивилизации. Он пришел в мир, в котором истины о том, что человек (любого этнического происхождения) создан по образу Божию, что блаженны миротворцы и милостивые, были не только проповеданы, но и в некоторой степени усвоены, в том числе именно внутри германской культуры. Национал-социалисты хорошо знали истину и намеренно отвергли ее ради научных (мы сейчас скажем, лженаучных, но они этого еще не знали) теорий о расовом превосходстве. Рудольф Гесс говорил о том, что национал-социализм – это прикладная биология, и в этом движении трудно не увидеть впечатляющую победу биологии (как люди ее тогда понимали) над теологией.

Иисус Навин вырос в абсолютно другом мире – в мире, где человеческие жертвоприношения были абсолютно в порядке вещей, а до Нагорной проповеди оставались еще долгие века. Он не был – и не мог быть – христианином, как не мог соответствовать нашим представлениям о цивилизованности и гуманности. Да и в других ветхозаветных повествованиях действуют люди чрезвычайно грубых нравов.

Не мог бы Бог найти себе каких-то более приятных людей? Нет. Бог не приходит спасать фей и эльфов. Он приходит спасать именно этот – глубоко падший – человеческий род. Других людей у Него просто нет. С вершины христианской цивилизации мы можем ужасаться их грубости, но мы оказались на этой вершине только потому, что Бог взялся работать с этими людьми.

Бессмысленно сравнивать Иисуса Навина с Гитлером – даже с чисто мирской точки зрения. Как бессмысленно сравнивать и жертв Гитлера с хананеями. Если уж проводить современные аналогии, то мы можем вспомнить современные культы, связанные с человеческими жертвоприношениями.

В наши дни мы нетерпимы к такой практике: случаи человеческих жертвоприношений – в Индии, в Африке, в Непале, в иммигрантских сообществах в Европе – преследуются полицией. В Уганде жертвами жрецов стали, как сообщает ВВС (деятельность корпорации ограничена Роспотребнадзором на территории РФ), сотни детей, и полицию резко порицают за недостаточное усердие в борьбе с этим злом.

Никто не считает, что такие культы могут быть терпимы, – напротив, полиция уничтожает такие сообщества и заключает их членов в тюрьму. Конечно, никто не действует с суровостью Иисуса Навина, – мы другие люди и находимся в совершенно других условиях. Но мы не готовы это терпеть рядом с собой.

К счастью, мы обладаем подавляющим превосходством над любыми культистами, практикующими человеческие жертвоприношения, – и чисто силовым, и идеологическим. Нам (пока, по крайней мере) не стоит опасаться, что подобные культы станут главенствующими и официальными, как это было у соседей Израиля в древности. Никаких массовых обращений в такие культы не происходит – это загнанное в глубокое подполье ничтожное меньшинство.

В эпоху Иисуса Навина (и долгое время после него) ситуация была другой. Именно язычество с принесением детей в жертву идолам было доминирующим. Именно то, что этого делать категорически не следует, было новой и с трудом приживавшейся идеей. Пророкам Ветхого Завета пришлось приложить огромные усилия к тому, чтобы удержать народ Божий от совращения к той же практике.

Как говорит псалмопевец об отступниках-израильтянах, они «проливали кровь невинную, кровь сыновей своих и дочерей своих, которых приносили в жертву идолам Ханаанским, – и осквернилась земля кровью» (Пс. 105:38).

Нам сейчас это трудно и вообразить, но сжигать детей в жертву идолам было обычным для язычников, и в это вовлекались – даже долгое время спустя после Иисуса Навина – и израильтяне. Как говорит пророк: «Ибо сыновья Иуды делают злое пред очами Моими, говорит Господь; поставили мерзости свои в доме, над которым наречено имя Мое, чтобы осквернить его; и устроили высоты Тофета в долине сыновей Енномовых, чтобы сожигать сыновей своих и дочерей своих в огне, чего Я не повелевал и что Мне на сердце не приходило» (Иер. 7:30, 31).

Но нас, конечно, шокирует то тотальное истребление хананеев, которое описано в Книге Иисуса Навина. Для нас – после двух тысяч лет христианства – важно тщательно отделять лично виновных от невиновных. В нашем мире это далеко не всегда так на практике, но в теории мы это хорошо усвоили.

Но в Древнем мире человек воспринимался как часть племени – в Ветхом Завете благословения и проклятия носят коллективный (то есть относящийся ко всему народу) и посюсторонний характер. Поэтому Книга Иисуса Навина описывает проклятие и гибель, постигшую хананеев, как нечто тотальное и поглотившее всю их цивилизацию. Смысл повествования достаточно ясен – сжигать детей в жертву идолам есть мерзость перед Богом, народ, который делает это, будет проклят и стерт с лица земли.

Яростная нетерпимость Ветхого Завета не становится чем-то белым и пушистым, когда мы подробнее узнаем, против чего она была направлена. Но она оказывается в своем историческом контексте и на своем месте в истории спасения.