Текст книги "Что мы ответим атеистам"

В этой главе мы поговорим о нравственных проблемах, которые поднимает Ричард Докинз.

Одно из неизбежных внутренних противоречий атеистической риторики – это обилие самого решительного нравственного пафоса (религия и верующие поистине злы и достойны порицания) в картине мира, где такая риторика полностью бессмысленна.

В самом деле, любые нравственные упреки – как и похвалы – имеют смысл только при двух условиях. Во-первых, добро и зло реальны, и на человеке лежит обязательство избегать зла и творить добро. Он виновен, если это обязательство не исполняет. Во-вторых, человек обладает свободной волей: он сам, как свободная, самосознающая личность, является причиной своих поступков и несет за них ответственность.

Оба этих условия неизбежно уничтожаются атеистической картиной мира.

Как пишет сам Ричард Докинз в своей книге «Река, выходящая из Эдема»: «Во Вселенной нет ни добра, ни зла, ни цели, ни замысла, ничего, кроме слепого и безжалостного безразличия». В беседе с генетиком (и верующим христианином) Френсисом Коллинзом Докинз еще раз подчеркивает свою позицию: «Добро и зло – я не верю в существование того, что некоторые называют добром или злом».

Более того, поскольку человек не обладает – в материалистической картине мира – свободной волей, негодовать на преступление бессмысленно. В своей статье «Давайте перестанем лупить машину Бэзила» Докинз приводит в пример комическую сценку: человек приходит в великое негодование на машину, которая отказывается заводиться, и в конце концов разносит ее вдребезги. Это глупо и смешно – мы не обвиняем машины и не негодуем на них. Мы просто находим поломку и устраняем ее. Докинз пишет о том, что мы должны так же смотреть и на людей: «Как ученые, мы полагаем, что человеческий мозг управляется законами физики. Концепции вины и ответственности связаны с тем, насколько свободным предполагается преступник… Но разве истинно научный, механистический взгляд на нервную систему не делает бессмысленной саму идею ответственности? Разве любое вообще преступление – сколь угодно гнусное – не результат, в принципе, предшествующих условий, действующих через психологию или наследственность, или окружение обвиняемого?»

Но, когда речь идет о религии и верующих, Докинз как будто забывает о своем мировоззрении и выступает с резкой, эмоциональной и пафосной критикой религии (или, вернее, того образа религии, который он создает) с нравственных позиций. Его тексты полны обвинений в адрес религии и верующих, а эти обвинения предполагают, что добро и зло существует на самом деле. Более того, сам разговор об этике предполагает обращение к какому-то стандарту, – чтобы говорить, например, о «нравственном прогрессе» (а не просто переменах), нужно исходить из какого-то идеала, к которому это прогресс направлен.

Это проблема не только Докинза, но и атеистической риторики вообще. Эта риторика постоянно прибегает к ценностям – нравственным или эстетическим – в рамках мировоззрения, в котором эти ценности иллюзорны. Им ничего не соответствует в реальном мире, как они его видят.

Докинз пишет в своей книге «Перерастая Бога»: «Мне грустно говорить об этом, но множество людей думают, что ты должен верить в какого-то бога, какую-то разновидность „высшей силы“, чтобы быть хоть немного нравственным и хорошим… Почему же человек думает, что для того, чтобы быть хорошим, нужен Бог? Я могу предположить только две причины – обе плохие. С одной стороны, Библия или Коран, или еще какая-то священная книга говорит нам о том, как быть хорошим, и без книги правил мы бы не могли отличить добро от зла… Другая возможная причина – то, что люди такого низкого мнения о человеческом роде и полагают, что все мы, включая политиков, будем хорошими, только если кто-то – Бог, если никто другой, – следит за нами: теория Великого полицейского на небесах».

Для англоязычного атеизма говорить о том, что «мы можем быть хорошими и без Бога», – постоянно повторяемый тезис, связанный с тем, что в США (в Британии в гораздо меньшей степени) атеизм ассоциируется с аморальностью. Окружающие склонны подозревать людей, заявляющих о своем атеизме, в асоциальности. И, как правило, совершенно напрасно. Атеизм – забава людей благополучных, социально благоустроенных, которые ведут себя вполне прилично.

Поэтому атеисты стремятся подчеркнуть, что они люди вполне просоциальные – преступлений не совершают, долги отдают, налоги платят. И с этим можно согласиться – атеист вполне может быть законопослушным гражданином, добросовестным работником, верным и заботливым семьянином.

Проблема в другом – что значит «быть нравственным и хорошим» в мире, где «не существует ни добра, ни зла, ни цели, ни замысла»? Как можно быть приверженным добру во Вселенной, где добра не существует?

Как-то в Сети я увидел цитату английского телеведущего (и известного атеиста) Джереми Кларксона: «Я искренне верю, что мы рождаемся с моральным компасом, и нам не нужно переустанавливать его каждое воскресенье». Звучит неплохо, но что такое компас? Это простой прибор, стрелка которого указывает на Северный полюс. Для этого Северный полюс должен существовать – объективно, независимо от наших частных или групповых мнений.

Моральный компас – это способность человека опознавать объективное, подлинное добро. Не то, что тот или иной человек (или группа людей) объявил добром, а то, что является добром объективно, независимо от наших мнений. Как и Северный полюс, мы это добро не изобретаем, а только обнаруживаем при помощи своего морального компаса.

Говорить о моральном компасе можно только в том случае, если тот «полюс добра», на который он указывает, существует на самом деле. И этот полюс может быть только личностным, поскольку моральные предпочтения могут быть только у личности. Но атеизм как раз и является отрицанием такого полюса.

Для того чтобы быть хорошим, действительно нужен Бог. Не потому, что атеист непременно аморален – это не так. А потому, что само понятие добра и зла в мире без Бога является иллюзией. Чтобы мы могли отличать добро от зла – при помощи священных книг или без них, – добро и зло сначала должны существовать на самом деле.

Но в приведенной цитате Докинза есть еще две ошибки. Мы, христиане, не считаем, что Библия – единственный источник познания нравственного закона. Бог вложил в сердце человека – любого – совесть. Как пишет святой апостол Павел, «ибо когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон: они показывают, что дело закона у них написано в сердцах, о чем свидетельствует совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую» (Рим. 2:14, 15).

Сам призыв покаяться, уверовать, принять Божье прощение может быть обращен только к людям, способным осознать свои грехи. Цель Откровения не в том, чтобы сообщить нам о законе, а в том, чтобы привести нас к спасительным отношениям с Богом и жизни вечной и блаженной.

Другая ошибка – восприятие христианской этики как «этики Небесного полицейского». О ней стоит поговорить подробнее.

Докинз опечален тем, что людям, чтобы не творить зла, нужен Небесный полицейский. Можно согласиться с тем, что человек, который поступает нравственно, исходя из своего характера, ценностей и убеждений, лучше того, кто делает это только под внимательным присмотром и под страхом наказания. Мы не назовем высоконравственным человека, который не совершает преступлений только из-за (ошибочной) веры в то, что за ним следит камера.

Люди делают вывод, что атеисты, таким образом, нравственно превосходнее верующих – они ведут себя прилично из любви к добродетели, а не под страхом перед Небесным полицейским.

Что же, сама идея превосходства любви над страхом вполне библейская. В Библии можно найти и грозные предостережения, которые должны побудить людей отвращаться от зла из страха, потому что лучше избегать зла из страха перед наказанием, чем не избегать его вообще. Но для зрелого христианина Библия предлагает другую мотивацию. Как говорит Христос: «Если любите Меня, соблюдите Мои заповеди» (Иоан. 14:15).

Преподобный Авва Дорофей говорит о трех этапах духовного развития: сначала человек, как раб, служит Богу из страха перед наказанием; потом, как наемник, ища Его награды. Потом, как сын, – из искренней любви и благоговейного почтения. Бог во Христе даровал нам новую жизнь, усыновил Себе, предназначил для вечной радости, и мы должны жить исходя из этого. Как, например, говорит апостол Павел: «Итак облекитесь, как избранные Божии, святые и возлюбленные, в милосердие, благость, смиренномудрие, кротость, долготерпение, снисходя друг другу и прощая взаимно, если кто на кого имеет жалобу: как Христос простил вас, так и вы. Более же всего [облекитесь] в любовь, которая есть совокупность совершенства» (Кол. 3:12–14).

Таким образом, христиане, в нормальном случае, вовсе не ходят пригнувшись в ожидании небесной кары. Они удаляются от зла именно потому, что истинная вера приводит к преображению характера. Как говорит апостол: «Плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание» (Гал. 5:22, 23).

Но сам тезис – лучше вести себя морально по любви к добродетели, а не из страха – опирается на ряд предпосылок, которые просто неверны в атеистической Вселенной.

Он исходит из того, что существует подлинное добро, и мы обязаны избирать его, существует зло, и мы обязаны удаляться от него. Быть подлинно нравственным человеком – это значит удаляться от зла и творить добро свободно, а не из-под палки. Трусость – позорное качество, а способность твердо стоять за истину – напротив, похвальное.

Проблема в том, что в атеистической картине мира, где, повторим, «нет ни добра, ни зла, ни цели, ни замысла», все это – бессмысленный набор букв. Если Бога нет, никаких моральных истин не существует.

В самом деле, говоря о чем-то: «Это – истина», – мы имеем в виду, что это соответствует реальным, подлинным фактам в мире за пределами нашего сознания. Например, «На Луне нет пригодной для дыхания атмосферы». Это – факт о реальном мире. Он никак не зависит от наших желаний или представлений. Человек, который согласен с этим фактом, – прав; того, кто отрицает это, лучше не включать в состав лунной экспедиции.

В христианской картине мира существуют моральные истины, потому что мы созданы Богом с определенной целью, у нашей жизни есть смысл и предназначение, одни поступки соответствуют этому предназначению, другие – нет. Человек создан быть добрым, честным и любящим, а вот быть жадным, злым и трусливым – значит предавать свое предназначение. Это, как и отсутствие атмосферы на Луне, факты о реальности.

Но если Бога нет, мы никем не созданы, никакого смысла и предназначения в нашей жизни нет – никаких моральных истин не существует. Есть только предпочтения людей и их групп. Мы только можем сказать, что одни люди одобряют одно, а другие – другое. Кто из них прав? Этот вопрос невозможно поставить, поскольку в мире без Бога никакой «истинной правоты» не существует. Не существует никакой объективной моральной реальности, с которой мы могли бы сопоставить наши суждения. Сама фраза «лучше поступать по искреннему убеждению, чем из-под палки» в таком мире лишена смысла. В нем просто нет какого-то подлинного, не зависящего от наших предпочтений «лучше» или «хуже».

Комментируя первую заповедь: «Я Господь, Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства; да не будет у тебя других богов пред лицем Моим» (Исх. 20:2, 3), – Докинз пишет о том, что «после того как христианство стало официальной религией при Константине, ранние христианские зилоты неистовствовали по всей Империи, разрушая то, что они видели как идолов, – и мы сегодня видим как бесценные произведения искусства… Маниакальная решимость ранних христиан уничтожать образы конкурирующих богов напоминает сегодняшний мусульманский фанатизм ИГИЛа или Аль-Каиды[1]1
  Террористическая организация «Исламское государство», деятельность которой запрещена на территории РФ.


[Закрыть]».

Здесь, конечно, Докинз поднимает другую тему, постоянную для «нового атеизма», – религия, и христианство особенно, всегда была источником ненависти и разрушения. Историческая точность картины, в которой христиане разрушают блестящее культурное наследие Античности, оспаривается хотя бы потому, что произведения античной литературы дошли до нас в копиях, сделанных христианскими монахами-переписчиками.

Но, не углубляясь в древнюю историю, мы можем обратить внимание на историю гораздо более близкую и прекрасно задокументированную. Зилоты, неистовствующие в обширных странах и разрушающие бесценные произведения искусства, – реальность, которую можно видеть на кинохронике. Только это совсем не христианские, а атеистические зилоты. В России было снесено или обезображено и превращено в кинотеатры и склады множество христианских церквей и других мест поклонения. В Китае, особенно во времена «культурной революции», разгрому подверглись как христианские церкви, так и буддистские пагоды. Во многих других странах – Албании, Камбодже, Северной Корее – происходило то же самое.

Знает ли об этом Докинз? В книге «Бог как иллюзия» 2006 года он, негодуя на религиозных фанатиков, уничтожающих произведения искусства, пишет: «Не думаю, что в мире есть атеисты, готовые двинуть бульдозеры на Мекку, на Шартрский собор, кафедральный собор Йорка, собор Парижской Богоматери, пагоду Шведагон, храмы Киото или Бамианских Будд».

Очевидная ложность этой фразы привела к тому, что из десятков книг, критикующих труд Докинза, она была процитирована почти во всех. В самом деле, информация об атеистах, именно что направляющих бульдозеры на соборы, ищется в интернете за полминуты. С подробными описаниями, фотографиями, а иногда и кинохроникой.

После чего Докинз выпускает – уже в 2019 году – книгу «Перерастая Бога», где вновь пишет о религиозных фанатиках, уничтожающих произведения искусства. Так уж устроен «новый атеизм»: факты, не вписывающиеся в его картину мира, просто упорно игнорируются.

Заметим также, что произведения искусства, пострадавшие от фанатиков – религиозных, как талибы, или атеистических, как большевики, – это произведения именно религиозного искусства. Докинзу приходится, чтобы обличать религию как зло, возмущаться разрушением религиозных же артефактов.

Важный тезис, содержащийся в словах Докинза, – произведения искусства «бесценны». Именно поэтому те, кто уничтожает их, должны вызывать наше негодование и отвращение.

Но это возвращает нас к той же проблеме атеизма – как во Вселенной, где нет ценностей, обязательств, цели и замысла, можно говорить о нашей обязанности чтить, ценить и беречь «бесценные произведения искусства»?

Если нас создал Бог, который любит красоту, и наделил нас способностью ее ценить, – а некоторых и способностью ее создавать, – то красота действительно обладает подлинным, объективным значением и ценностью. Человек, разрушающий прекрасное произведение искусства, действительно делает что-то неправильное.

Однако в материалистической картине мира то, что мы считаем «красивым», объективно обладает только такими качествами, как размер, вес, форма, цвет, который можно описать как длину световой волны и другими физическими характеристиками. У него нет – и не может быть – такого объективного нефизического качества, как «красота». Говоря о том, что это явление природы или произведение искусства «прекрасно», мы в таком случае описываем не некую реальность, а только наши ощущения.

Но если «бесценное произведение» означает только «производящее на меня сильное впечатление», то мы не можем упрекать другого человека в том, что он видит в нем только раскрашенную доску или кусок золота, который можно переплавить.

Чтобы мы могли впадать в справедливое возмущение, вандалы должны совершать что-то подлинно, объективно злое, в то время как во Вселенной, которую описывает Докинз, не существует ни объективного добра и зла, ни объективной красоты.

Докинз в своей книге «Перерастая Бога» показывает себя сторонником этики, которая в философии получила название «утилитаризм». Ее главный принцип – «наибольшее счастье для наибольшего числа людей». При этом «счастье» по умолчанию определяется как «отсутствие страдания».

Утилитаризм, как и другие светские системы этики, не отвечает на вопросы: «Почему я должен заботиться о счастье других?» и «Откуда берется нравственное долженствование в мироздании, где нет ни добра, ни зла?» Он скорее пытается выстроить линию поведения, которой я должен держаться, если я уже желаю своим ближним добра.

При этом в мире, где никакой цели и замысла не существует, зло сводится к страданию, добро – к его отсутствию. Надо стремиться к тому, чтобы люди и другие живые существа, способные чувствовать боль, не страдали. Звучит неплохо, но тут, как писал Честертон, происходит то же, что и с другими ересями, – они принимают частичную истину за абсолютную.

Исходя из утилитаристского подхода, Докинз заявлял, что, например, аморально не абортировать ребенка, про которого уже в утробе известно, что он страдает синдромом Дауна.

Это высказывание возмутило в том числе и людей, далеких от веры. Как пишет автор популярного блога «Дружелюбный атеист» Хемант Мехта: «Это удар по лицу любому родителю, который воспитывает ребенка с синдромом Дауна и не может представить свою жизнь без него», а в комментариях Докинза «отсутствует сочувствие. Отсутствует понимание. Отсутствует человечность. И они прямо вредят его собственному стремлению показать, как научный, логический, рациональный склад мышления ведет нас к более заботливому миру».

Что же, это возмущение понятно – и мы его полностью разделяем. Конечно, Докинз говорит чудовищные и бесчеловечные вещи, но в каком-то отношении он прав, а его критики – нет. То, что он сказал, логически следует из его картины мира. Докинз проявляет последовательность, – и если нам не нравятся его выводы, нам стоит обратить внимание на его исходные предпосылки. Но вспомним весь скандал несколько подробнее.

Первый раз Докинз выдвинул свой тезис в 2014 году, когда некая женщина в твиттере[2]2
  Деятельность организации ограничена на территории РФ по решению Роскомнадзора.


[Закрыть] сказала ему, что оказалась бы перед серьезным затруднением, если бы узнала, что беременна ребенком с синдромом Дауна. Докинз ответил: «Абортируй его и попробуй снова. Было бы аморально приводить его в мир, если у тебя есть выбор». Резкие отзывы на этот твит – в частности, со стороны людей, выступающих за права инвалидов, – побудили Докинза подробнее изложить свою позицию: «Если ваша мораль основана – как основана моя – на желании увеличить сумму счастья в мире и уменьшить сумму страдания, решение родить ребенка с синдромом Дауна, когда у вас есть возможность абортировать его во время беременности, может быть аморально».

Взгляды Докинза тут не являются крайними – его друг, которому он выражал свое восхищение, австралийский философ Питер Сингер, еще в 1993 году писал, что утилитаристские соображения оправдывают не только аборты – и не только детей, страдающих синдромом Дауна, – но и убийства уже рожденных младенцев, страдающих хотя бы гемофилией (несвертываемостью крови, при которой в наше время можно жить долго и счастливо).

Логика Сингера аналогична: человек, страдающий гемофилией, будет менее счастлив, чем здоровый человек, так что, умертвив больного младенца и родив вместо него здорового, можно увеличить общую сумму человеческого счастья. Вот как пишет Сингер: «Если смерть младенца с врожденным заболеванием откроет возможность рождения здорового младенца, который проживет счастливую жизнь, то общая сумма человеческого счастья увеличится, если больной младенец будет убит… Потеря человеческого счастья со смертью больного ребенка будет компенсирована счастливой жизнью здорового. Таким образом, будет правильным умертвить младенца, страдающего гемофилией».

Докинз выступает за аборты, исходя из того же принципа уменьшения суммы страданий. Он разграничивает абсолютистскую этику, которая ставит вопрос «Что правильно?», и этику, ориентированную на последствия, которая задается вопросом «Кто страдает?», или, говоря более бытовым языком – «А кому от этого плохо?».

Абсолютист говорит, что «неправильно лишать жизни невинное человеческое существо». Обычно сторонники абортов отрицают, что дитя в утробе – это человеческое существо. Но Докинз – биолог, он прекрасно понимает, что в утробе беременной женщины находится именно живое существо, принадлежащее к человеческому роду.

Он вообще по-другому ставит вопрос. Эмбрион до того, как сформируется нервная система, страдать не может, в отличие от женщины, которая от нежелательной беременности страдает. Мы избегаем страданий существа сознающего и чувствующего за счет уничтожения существа, которое не может ни страдать, ни огорчиться по этому поводу.

Почему эта логика ошибочна? По целому ряду причин.

Во-первых, рассматривая этот вопрос, в частности, в своей книге «Перерастая Бога», Докинз как-то незаметно переходит от допустимости абортов, пока не сформировалась нервная система, к их допустимости до момента родов, при том что к моменту родов младенец, несомненно, обладает нервной системой и способен чувствовать боль. Это не его личное лукавство – это неизбежное лукавство позиции в целом. Сторонники абортов не собираются ограничиваться – и не ограничиваются – временем, пока не сформировалась нервная система. В этом случае вопрос «Кто страдает?» имеет вполне определенный ответ: ребенок, которого заживо расчленяют. Останавливает ли это сторонников абортов, включая самого Докинза? Нет.

Во-вторых, непричинение боли никак не может быть единственным критерием нравственной допустимости действия. Вспомним нашумевшее преступление: преподаватель, поклонник Наполеона, убил студентку выстрелом в голову, пока она спала. Он не причинил ей никаких страданий. Она не успела ни почувствовать боли, ни испугаться, ни огорчиться. Как, впрочем, и любой человек, убитый во сне или внезапным выстрелом в голову.

Известный маньяк Джеффри Дамер сначала опаивал своих жертв наркотиками, потом, бессознательных, душил, а потом уже кромсал, то есть не причинял им страданий, а только смерть.

Но, допустим, у убитых есть родные, которым это причинило страдание. Хорошо, пусть бы Дамер убивал исключительно сирот, бродяг и вообще нелюдимых и одиноких людей, о которых бы никто не вспомнил, – было бы это правильно? Ведь, с одной стороны, Дамер будет очень счастлив, следуя своим порывам, с другой – его жертвы не страдают, так что общая сумма счастья увеличивается, и с чисто утилитаристской позиции происходит что-то хорошее и правильное.

Если мы не готовы согласиться с нравственной допустимостью убийства невинных людей – лишь бы оно было безболезненным, – мы должны признать столь же недопустимым и убийство человека на самых ранних этапах его жизни.

Более того, сама по себе этика утилитаризма страдает рядом роковых дефектов.