Текст книги "Экономическая история России"

Лучшее в экономической литературе изложение проблем феодальной ренты дается в третьем томе «Капитала» К. Маркса.

Для студентов и магистрантов близкое знакомство с этой книгой весьма желательно, даже, можно сказать, необходимо. Отработочная форма ренты являлась первоначальной и наиболее простой формой ренты. Здесь изъятие прибавочного продукта у непосредственного производителя осуществлялось в осязательной форме, поскольку труд на себя и труд на земельного собственника отделялись друг от друга и во времени, и в пространстве. Самая грубая форма эксплуатации чужого труда – это барщина: принудительный труд на господина. В этой форме хорошо видны и границы ренты.

По замечанию К. Маркса, сама по себе возможность производить избыточный продукт еще не создает ренты. Ее создает лишь принуждение, которое превращает возможность в действительность. Эта возможность связана с объективными и субъективными естественными условиями, которые предельно просты. Если крестьянский труд не слишком производителен, то относительно невелико и число эксплуататоров этого труда. Например, в странах Северной Европы (кроме, пожалуй, Дании) крепостничество получило слабое распространение, поскольку там труд по возделыванию земли был сравнительно малоэффективен.

С другой стороны, при примитивном способе производства велика роль традиции. Если форма просуществовала на протяжении некоторого времени, то она фиксируется как традиция, а после получает санкцию положительного закона (писаного права). В барщинной форме эксплуатации заложена возможность для прогресса производительных сил, так как величина барщины регулируется обычным правом или писаным законом – она величина постоянная. Производительность же остальных дней есть величина переменная, и она растет по мере накопления опыта. Это относится к земледелию и, что особенно важно, к домашней промышленности.

Превращение отработочной ренты в продуктовую ничего не меняет в существе земельной ренты. В чем же состоит это существо? А в том, пишет К. Маркс, что земельная рента суть единственная господствующая и нормальная форма прибавочного труда. Это, в свой черед, находит свое выражение в том, что она представляет единственный прибавочный продукт, который непосредственный производитель, владеющий условиями труда, необходимыми для его собственного воспроизводства, должен доставить собственнику основного условия земледельческого труда, то есть земли. Только земля и противостоит крестьянину как условие труда, находящееся в чужой собственности и олицетворенное в земельном собственнике. Конечно, продуктовая рента представляет собой шаг вперед в развитии земельной ренты, но все равно она в той или иной степени сопровождается остатками прежней формы, то есть доставляется феодалу в форме труда, будь то отдельный феодал или феодальное государство. На протяжении всей феодальной эпохи обе эти формы ренты – отработочная и продуктовая – сохраняются в самых разных комбинациях.

Продуктовая рента более прогрессивная форма по сравнению с барщиной, но ею все же предполагается натуральное хозяйство в виде предпосылки. Ею предполагается, что условия хозяйствования целиком либо в подавляющей части производятся в самом хозяйстве. Они возмещаются и воспроизводятся из его валового продукта непосредственно. Предполагается и прежнее соединение земледельческого и промышленного труда. Тот прибавочный продукт, если воспользоваться терминами классической экономики, представляет собой продукт соединенного труда, труда промышленного и земледельческого. В средние века повсеместно наблюдалось включение в состав натуральной ренты как продуктов земледелия, так и произведений домашней промышленности.

Прогрессивное значение этой формы ренты состояло в том, что ею предполагается появление более крупных различий в хозяйственном положении непосредственных производителей. Труд на себя и труд на сеньора здесь не разделяются во времени и в пространстве, благодаря чему появляется больше простора для избыточного труда на собственные потребности. С другой стороны, принуждение здесь уже не носит таких грубых форм, как при господстве барщинного хозяйства. В эпоху натуральной ренты крестьянская семья вследствие своей независимости от рынка приобретает самодовлеющий характер, и она служит базисом застойных общественных отношений, как это наблюдалось в Азии, да и у нас в стране.

Теперь о денежной ренте. Смешивать денежную ренту при капитализме и феодальную денежную ренту недопустимо. Одна денежная рента покоится на капиталистическом способе производства и представляет собой избыток над средней прибылью. Другая, феодальная денежная рента, получается от того, что продуктовая рента просто меняет свою форму; как говорил К. Маркс, феодальная денежная рента суть продукт «простого превращения формы продуктовой ренты». Здесь уже недостаточно просто получить избыток продукта – требуется превратить его из натуральной формы в денежную форму. Хотя производитель по-прежнему продолжает сам производить бо́льшую часть своих средств, необходимых для его существования, часть продукта должна быть произведена им как товар.

Следовательно, продолжает К. Маркс, характер всего производства «более или менее» изменяется: он утрачивает свою независимость от общества. В издержки производства теперь необходимо включать затраты по превращению некоторой части валового продукта в деньги. Тем не менее базис этой ренты остается прежним: исходным пунктом здесь предстает продуктовая рента. В продажу регулярно поступает не весь произведенный продукт, а только избыточный, полностью или частично. Непосредственный производитель по-прежнему остается традиционным владельцем земли. Он принуждается отдавать собственнику самого существенного условия его производства свой неоплаченный (то есть принудительный) труд в форме прибавочного продукта, превращенного в деньги.

Переход на денежную ренту (коммутация ренты) имел важные последствия. Прежде всего, почти повсеместно в Европе наблюдался процесс ликвидации собственной запашки сеньора. Домениальная земля сдавалась в аренду крестьянам на условиях долгосрочного или наследственного держания (в Англии – копигольд) либо на условиях краткосрочной аренды (лизгольд). Переход к денежной аренде фактически означал повышение ренты, потому что в нее включалась в скрытом виде стоимость услуг и труда, необходимых для того, чтобы реализовать продукт на рынке. Поскольку исчез домен, то исчезла и необходимость в барщинном труде, а следовательно, и крайние формы крестьянской несвободы.

Превращение продуктовой ренты в денежную ренту предполагало в качестве предпосылки более значительное, чем прежде, развитие торговли, городской промышленности, товарного производства, а с ними и денежного обращения. Оно предполагало также рыночную цену продуктов, равно как и то, что эти продукты продаются более или менее близко к своей стоимости, что не всегда бывало при прежних хозяйственных формах. В дальнейшем своем развитии денежная рента с необходимостью приводила к тому, что земля превращается или в свободную крестьянскую собственность, как это было во Франции даже до революции, или к ренте, которая платилась уже капиталистическим арендатором (как в Англии).

Распространение капиталистической аренды в сельском хозяйстве имеет решающую предпосылку в виде сравнительно высокого уровня развития мирового рынка, торговли и промышленности. С этого времени в круг капиталистических арендаторов вступают и промышленники – они вкладывают в сельское хозяйство капиталы, нажитые в городе, и нацеливаются на производство сельскохозяйственных продуктов только как товаров, нередко для последующей промышленной переработки. Это может быть устройство пастбища для овец, выращивание злаковых культур для приготовления этилового спирта и прочее. С появлением капиталистического арендатора разрываются все отношения между земельным собственником и земледельцем. Командиром сельскохозяйственных рабочих делается не земельный собственник, а капиталист-арендатор. Арендатор вступает с собственником в денежные и договорные отношения.

Важные метаморфозы происходят и с рентой. Она становится избытком над прибылью. Фермер-капиталист получает среднюю прибыль на свой капитал, а избыток отдает земельному собственнику в виде ренты. Пределом ренты является средняя прибыль, приносимая капиталом в неземледельческих сферах общественного производства, а также цены производства, которые регулируются этой средней прибылью. Производительность земледельческого труда определяется теперь не землей, а капиталом. Эта истина, к сожалению, трудно усваивается, и до сих пор масса ученых мужей занята выяснением вопроса, сколько народу сможет прокормить наша планета. За последние 30–40 лет благодаря биотехнологиям производительность животноводства увеличилась в разы, если судить хотя бы по птицеводству. Размер сельскохозяйственного предприятия измеряется уже не земельной площадью, а объемами выпускаемой продукции в физическом и стоимостном выражении.

Промышленное производство в средние века

Средневековая промышленность обычно изучается в контексте возникновения и развития городских поселений. В западной исторической науке вопрос о природе средневековых городов решается в формально-юридическом плане, то есть на основании какого предшествующего права возникли города. При этом редко ставится вопрос об общих причинах массового их роста в X–XI вв. Соответственно тому, авторы многочисленных теорий возникновения городов (романистической, общинной, вотчинной, рыночной, бурговой и прочих) специфику городской жизни определяли господствующими в городе политическими и правовыми институтами и наличием в них развитой торговли. Разбор этих теорий выходит за рамки курса экономической истории.

В отечественной историографии происхождение городов обычно связывается со вторым общественным разделением труда – отделением ремесла от земледелия. Именно оно называется в качестве общей причины возникновения городов, а отличие городов от сельских поселений российские историки видят прежде всего в том, что город выступает в роли центра ремесленного товарного производства и обмена. Соответственно тому, собственность ремесленников основывается только на труде и на обмене товаров.

Необходимо подчеркнуть, что даже в период развитого средневековья ремесленники-крестьяне были распространены в Европе повсеместно, а отделение ремесла от сельскохозяйственных занятий никогда не бывало полным. Об этом, в частности, говорят некоторые московские топонимы: Остоженка, Старосадский переулок и другие. Городские ремесленники разводили скот, держали сады и огороды. При этом даже сельские ремесленники, например кузнецы, достаточно редко занимались пашенным земледелием. Состоятельные сельские ремесленники оседали в городах и там сочетали занятия ремеслом с торговлей и ростовщичеством. Бедные работали по найму либо обращались к крестьянскому труду. Английские источники XIV–XV вв. изображают крестьян-ремесленников как пограничную социальную группу, находившуюся в одном ряду с аналогичными слоями городского населения. Эти группы находились вне общинной защиты, на них не распространялись городские привилегии и вольности.

Мастерская средневекового ремесленника не знала широкого разделения труда. Поэтому, когда по мере совершенствования техники росло техническое разделение труда, оно совершалось не внутри мастерских, а между ними. Для средних веков характерно развитие ремесленной специализации не только в городе, но и в деревне тоже. В сельской местности появляются профессиональные плотники, тележники, портные, сапожники (в России широкое распространение получило производство валяной обуви), бочары. Возникают и специальности, связанные с переработкой сельскохозяйственной продукции. Прежде всего это мельники (в XVI в. в Москве мельницы стояли по берегам Неглинной), затем кожевники, ткачи, бочары. Второй этап феодализма характеризуется активизацией этих групп сельских ремесленников – они прочнее связываются с местным рынком, вследствие чего занятие ремеслом становится для них регулярным. Денежный оброк в ряде северных районов России имел явное промысловое происхождение, поскольку местные крестьяне выходили на рынки с продукцией несельскохозяйственного рода.

В России, в отличие от Англии, вотчинные архивы сохранились фрагментарно и источники о развитии городских ремесел, не говоря уже о сельских, крайне скудны. В основном это данные археологии, хотя есть и письменные материалы, как, например, новгородские писцовые книги.

Промышленность принято делить на добывающую и обрабатывающую. Среди отраслей добывающей промышленности первое место занимали добыча железной руды и солеварение. И то и другое развивалось в рамках вспомогательных крестьянских промыслов. В подмосковном районе железоделательный промысел распространился в окрестностях Каширы и Серпухова. В Вотской пятине Новгородской земли добычей болотной и озерной руды и выделкой железа в домницах с печами занимались до 700 крестьян. Основным способом получения железа являлся сыродутный процесс, в ходе которого происходило прямое восстановление железа из руды. Такая работа отличалась большой трудоемкостью, и недаром в ходу была поговорка: «Лучше со сварливой женкой жити, нежели железо варити». Сыродутный процесс давал продукт – мягкое железо – высокого качества, но производительность труда была невысока, равно как и выход железа из руды (не выше 50 %). Сырые крицы, полученные из руды, кузнецы проковывали с тем, чтобы отделить железо от шлака. Из криц выделывали железные прутки. Вес крицы в XVII в. равнялся одному пуду. С конца XV в. в железоделательном производстве применялся наемный труд, правда, как исключение.

Большой размах получила добыча соли, о чем говорят такие топонимы, как Соль, Усолье, Сольцы, Солигалич. Солеварение производилось во многих местах, но в особо крупных размерах в местности севернее Костромы (Солигалич), Сольвычегодске на Вычегде. Славились и соляные промыслы в районе Белого моря. Их значение возрастало еще и потому, что они соседствовали с районами развитого рыболовства. Крупнейшие монастыри, не только северные, но и из Залесья, обзаводились там своими варницами. Оттуда соль и соленую рыбу доставляли в Москву, Тверь, другие города.

Соляной промысел довольно рано обособился, поскольку он требовал значительных средств и трудозатрат. Соль получали из рассола путем вываривания на специальных сковородках, называемых цренами или чренами. В солеварении получила распространение простая кооперация: одни занимались вываркой соли, другие добывали из-под земли рассол, третьи подвозили дрова (солеварение требует много топлива). Некоторые историки принимают эту кооперацию за мануфактуру, хотя настоящего разделения труда в средневековом солеварении не было.

Главной стороной прогресса средневекового ремесла выступало увеличение числа ремесленных специальностей. Прогресс был скорее количественный, нежели качественный. Но им создавались предпосылки к появлению мануфактуры. Насколько известно, работа Б. А. Рыбакова о ремесле Киевской Руси продолжена не была, поэтому полного списка ремесленных специальностей Московской Руси, то есть Русского государства XIV–XV вв., мы не имеем. Есть только разнообразные отрывочные сведения, среди которых и данные топонимики. Топография Москвы того времени включала в себя названия слобод: Старые Кузнецы, Таганная слобода, Пушкари, Бараши (шатерники), Кадаши, Котельники, Бронники и прочие. Некоторые из этих слобод обслуживали княжеское хозяйство; Котельная слобода вообще принадлежала боярину, а в Кадашах уже в XVI в. холст и полотно производились на рынок и только в некоторой части на нужды царского двора.

Соляная варница на р. Мшаге (в районе Белого моря), с гравюры 1674 г.

Дифференциация затронула самое распространенное из ремесел – кузнецкое ремесло. Во многих русских городах имелись кузнецкие слободы, которые чаще всего находились на городских окраинах (во избежание пожаров из-за применения в этом производстве открытого огня). В Москве находились как Кузнецкие слободы, так и слободы, где жили ремесленники, специализировавшиеся на производстве отдельных железных изделий: Бронная, Котельная и Таганная. Последние две располагались рядом; ремесленники Таганной слободы делали, по всей вероятности, подставки для котлов и горшков.

Средневековое ремесло, равно как и земледелие, носило мелкий характер. Средневековый ремесленник был одновременно и собственником условий производства, включая сюда технологии и орудия труда, и производителем. Наемный труд учеников и подмастерьев играл подсобную роль. Ремесло было ориентировано на воспроизводство самого ремесленника и членов его семьи и ни в коем случае не на получение прибыли. Это было простое товарное производство, которое строилось на тех же принципах, что и сельскохозяйственное производство.

Феодальной структуре землевладения соответствовали цеховой строй и корпоративная собственность на профессию в городах. Цеховой строй (а многие торговцы входили в цехи) был порожден прежде всего узостью внутреннего рынка. Помимо того, что человек средневековья вообще мало покупал, колебания спроса и предложения вызывались факторами непредсказуемыми: неурожаями, эпизоотиями, эпидемиями и т. п. Средневековый рынок, как правило, ограничивался небольшой территорией, так как торговля продуктами массового потребления при плохих путях сообщения и примитивных транспортных средствах себя не оправдывала. А торговля скоропортящимися видами продовольственных товаров на территории нашей страны была возможна только в зимнее время.

В нашей историографии возникновение цехов объяснялось общими экономическими и социальными условиями феодализма. Если же говорить о непосредственных причинах складывания цехового строя, то они таковы. Во-первых, это конкуренция со стороны деревенских ремесленников; во-вторых, необходимость в организации городской военной силы (флорентийские цехи имели свою военную организацию); в-третьих, общая собственность на ремесленную специальность; в-четвертых, потребность в общих зданиях для торговли, поскольку ремесленники были еще и торговцами; в-пятых, охрана ремесла.

Цеховая организация ремесла не являлась универсальной; не во всех странах города воплощали собой свободу (Париж и Орлеан не имел коммунального устройства); не везде торговая деятельность была обставлена стеснительными рамками. Например, в северных городах Французского королевства не все ремесла были организованы в цехи, не везде лимитировалось количество учеников, не во всех цехах при вступлении требовалось изготовить шедевр. В ряде местностей отсутствовали строгие ограничения размеров производства; в южных городах Франции цехов не было вообще – ремесло там было свободным и каждый желающий мог заниматься им беспрепятственно под контролем городских властей. В итальянских провинциях Ломбардия и Тоскана цехи не практиковали мелочную производственную регламентацию и оставались чуждыми жесткой эгалитарности. Во Флоренции, к примеру, цеховая регламентация купли-продажи была запрещена в 1290 г. постановлением коммуны, а в Кремоне в 1299 г. было даже установлено наказание за посягательство на свободу труда и торговли. Жесткая и принудительная цеховая система была распространена в городах западной и центральной Германии, а также в Англии.

Крупные торговые компании Флоренции (Перуцци, Барди, Уццано, дель Бене) входили в цехи, а иногда и в несколько цехов сразу; глава компании Датини входил в цехи шерстяников, суконщиков и шелкоткацкий. Юридически они подчинялись цеху, находились под его судебной, полицейской властью, входили в цеховую военную организацию. Как правило, либеральный режим цехов или даже полное их отсутствие характерны для городов, ремесленное производство которых ориентировалось на достаточно емкий рынок, способный поглотить большие объемы товаров. Во Франции стал рано складываться единый национальный рынок, городская экономика Италии уже в XIII в. ориентировалась скорее на промышленный экспорт, чем на посредническую торговлю. Во Фландрии закупались полуотделанные сукна, отделывались и продавались далее (такие ткани на Руси назывались «ипские»). Внутренний рынок в Италии был развит слабее, чем во Франции, отчего итальянские горожане прохладно относились к идее государственной централизации.

Емкость рынка необходимо понимать в его средневековом значении. В огромном большинстве случаев в Англии, Франции, России в XI–XIV вв. обмен продуктов не выходил за пределы города и его ближайшей округи. Перевозка хлеба на большие расстояния отмечается в источниках не ранее XVI в. В силу крайне неустойчивой экономической конъюнктуры местного рынка экономически рациональным было только мелкое производство, которое само, без посредников, сбывало на городских площадях продукты. В случае ухудшения конъюнктуры крестьянин или ремесленник отказывался от продажи.

О существовании купеческих корпораций говорят русские письменные источники. В частности, известен устав объединения новгородских купцов под названием «Иванское сто». Оно имело свою церковь – храм Иоанна Предтечи на Опоках. В церкви запрещалось держать что-либо, кроме свечей и благовоний. Но в подцерковье находилось складочное место, где производилось взвешивание товаров. О богатстве корпорации свидетельствует тот факт, что в церкви ежедневно происходили службы. В руках «Иванского ста» находился «иванский вес», то есть монопольное право вешать воск и собирать пошлину с местных и приезжих купцов, торговавших этим товаром. Торговые мерила подлежали совместному владению корпорации и новгородского владыки, то есть являлись феодальной собственностью. Вся средневековая торговля держалась на насилии и обмане. Вот почему такое значение придавалось контролю за весом.