Текст книги "Фенимор Купер"

Публикацией «Шпиона» американская нация ответила всем тем скептикам за океаном, которые вслед за Сиднеем Смитом твердили, что подлинно американской книги не существует в природе. Стало ясно, что периоду интеллектуальной зависимости от Великобритании приходит конец. Новый роман поставил никому до этого не известного американца Джеймса Купера вровень со знаменитым создателем исторического романа англичанином Вальтером Скоттом.

Новый роман Купера имел подлинно историческое значение для формирования и утверждения американского национально-патриотического самосознания, доказав, что на материале американской буржуазной революции можно создать оригинальное произведение, которое встало в один ряд с наиболее выдающимися образцами мирового исторического романа. «Появление «Шпиона» стало событием, – отмечал Вильям Гилмор Симмс. – Это было самой смелой и лучшей попыткой создать американский исторический роман».

История американской литературы и американского исторического романа, в частности, почти за 170 лет после опубликования «Шпиона» подтверждает, что роман Купера сыграл первостепенную роль в деле становления американского романа. Гарви Бёрч занял почетное место среди немногочисленных героев исторических романов, получивших мировое признание.

Было бы наивным полагать, что после публикации «Шпиона» американская литература сразу же, словно по мановению волшебной палочки, откажется от подражательства, сбросит с себя сети английского влияния и превратится в подлинную национальную американскую литературу. «Мы пользуемся языком Англии и с этим речевым потоком впитываем и влияние ее идей, хотя во многих отношениях они чужды нам и даже губительны для нашего организма» – так характеризовала сложившееся положение вещей в 1844 году известная американская писательница Маргарет Фуллер.

Стоит ли после этого удивляться, что лондонский «Новый ежемесячник» в 1827 году утверждал, что «говорить о литературе Америки – это значит вести речь о чем-то, что просто не существует». Английский журнал «Атениум» через два года писал: «Мы просто не верим, что Америка имеет свою литературу; мы не видим, чтобы в ней существовали даже зачатки таковой, и мы не верим, что она сможет иметь свою собственную литературу до тех пор, пока она фундаментально не изменит свои общественные институты».

Но вернемся к роману Купера. Он пользовался необычайным по тем временам успехом. Литератор Чарльз П. Клинч создал по роману пьесу, которая несколько лет с успехом шла в Нью-Йорке. Роман Купера читали вечерами вслух для всей семьи, его обсуждали дома и в гостях, делились своими впечатлениями в письмах. Писатель Вашингтон Ирвинг писал из Лондона нью-йоркскому издателю Чарльзу Уайтли: «Прочел роман с огромным интересом. Думаю, что он будет пользоваться успехом по обе стороны океана».

Известный литератор Ричард Генри Дана, один из основателей и редакторов журнала «Северо-американское обозрение», после прочтения романа написал Куперу восторженное письмо, хотя он и не был лично знаком с автором «Шпиона». «Вы делаете для нас то, что Скотт и мисс Эджуорт делают для их родины, – писал Дана. – Вы живете весьма близко от тех времен, которые описываете, знаете лично людей, которые были актерами на сцене истории или простыми свидетелями ее. И из того, что осталось от этих дней, вы сумели воссоздать их атмосферу. Ваши труды впечатляют нас всей искренностью описываемой реальной действительности. Созидательная сила вашего ума, кажется, преподносит нам истинную правду, приукрашенную или приглушенную атмосферой того времени… Мысли и движения души, которые вы подарили миру, будут будоражить своим светом и таинственным значением толпы живых, озабоченных людей и тогда, когда уже нельзя будет разобрать ваше имя на вашем могильном камне».

Журнал «Портфолио» напечатал отрывок из письма Марии Эджуорт своим американским знакомым. «Спасибо за присылку «Шпиона»… Мы читали его вслух всей семьей… Мы находим роман крайне интересным, особенно что касается описания манер и состояния общества, которое внове для нас. Но независимо от этой сугубо американской ценности книги мы считаем, что это – творение большого гения».

Широкая популярность романа подогревала интерес читающей публики к фигуре его главного героя. Знакомые и незнакомые донимали Купера вопросами о том, кто именно послужил прототипом образа Гарви Бёрча. Купер неизменно отвечал, что человек, поведавший ему эту историю (он никогда не ссылался на Джона Джея), не сообщил ему подлинного имени своего агента, и поэтому он ничего достоверного на этот счет сказать не может.

Публику, конечно, такие ответы не удовлетворяли, и она сама пыталась докопаться до истины. Различные догадки и домыслы всплывали на протяжении нескольких лет. Но вот в 1827 году в Нью-Йорке произошло событие, которое, как казалось многим, наконец-то приоткрыло завесу над этой тайной.

В нью-йоркском городском суде рассматривалось дело о наследстве, и в качестве свидетеля в суд был приглашен семидесятилетний фермер Инок Кросби из селения Кармел в штате Нью-Йорк. Около здания городской мэрии, в котором происходило судебное заседание, его узнал один известный в городе гражданин. Он сказал Кросби, что полагал, что тот давно уже нашел свою смерть на поле битвы. Войдя вместе с Кросби в зал заседания суда, он во всеуслышание объявил, что перед собравшимися находится не кто иной, как «подлинный Гарви Бёрч из романа Купера». Все происшедшее нашло широкое освещение на страницах нью-йоркских газет.

Через несколько дней Кросби был приглашен в театр Лафайетта, в котором шла постановка «Шпиона», и представлен публике как «настоящий шпион из романа». Собравшиеся зрители устроили ему бурную овацию. Вернувшись на свою ферму, Кросби отправил в газету «Джорнел оф коммерс» письмо, которое и было напечатано 21 декабря 1827 года. «С моей стороны было бы ненужной сдержанностью, если бы я не выразил мою признательность гражданам Нью-Йорка за их внимание, оказанное мне во время последнего посещения города. И особенно благодарю руководство театра, пригласившего меня на представление спектакля под названием «Шпион». Представление доставило мне истинное удовольствие».

Как видим, Кросби в письме в газету никак не связывал себя с героем романа и пьесы. Купер в то время жил в Европе и никак не реагировал па сообщения нью-йоркских газет о И. Кросби. В 1828 году в Нью-Йорке вышла небольшая книга некоего Г.Л. Барнума, озаглавленная «Шпион без маски, или Мемуары Инока Кросби, он же Гарви Бёрч, герой Повести о нейтральной территории г-на Купера. Подлинное описание секретных поручений, которые он выполнял для своей страны в годы революционной войны. Рассказано им самим со множеством интересных фактов и эпизодов, никогда раньше не публиковавшихся». Книга содержала посвящение Джеймсу Ф. Куперу, эсквайру, чье «перо первым обессмертило предмет этих мемуаров».

В 1831 году эта книга вышла вторым изданием и привлекла внимание Купера. В одном из своих писем из Парижа он писал в марте: «В Америке появился наглый негодяй, утверждающий, что он-то и является прототипом моего шпиона. Он даже написал книгу, чтобы подтвердить свои претензии. Я никогда раньше не слышал о нем, пока не увидел рекламу его книги. И я не прочь воспользоваться возможностью, чтобы рассказать, что послужило толчком к созданию образа моего героя. Но интересуют ли публику такие вещи?»

В марте 1849 года Купер написал для нового издания «Шпиона» предисловие, в котором рассказал о своих встречах и беседах с мистером X (так он называет Джона Джея) и еще раз подтвердил, что ничего нового о сходстве своего героя с тем или иным реально существовавшим лицом он сообщить не может. В августе 1850 года он последний раз возвратился к этой теме в одном из своих писем. «Никогда не видя публикации г-на Барнума, па которую вы ссылаетесь, я не могу высказать своего мнения о ее правдивости. Мне ничего не известно о человеке по имени Инок Кросби. Я никогда вообще не слышал его имени, пока по возвращении из Европы не увидел его в сочетании с именем героя «Шпиона». История этой книги изложена в предисловии к последнему изданию».

Американские историки подтверждают, что Инок Кросби действительно был одним из тайных агентов Джона Джея. Однако современный американский исследователь жизни и творчества писателя Джеймс Франклин Бирд придерживается того мнения, что претензии Кросби на сходство с Гарви Бёрчем не имеют под собой никакой почвы.

Глава 3
НАТТИ БАМПО – КОЖАНЫЙ ЧУЛОК

После выпавшего на долю «Шпиона» всеобщего успеха Купер решает всерьез заняться литературой и намеревается перебраться с семьей в Нью-Йорк, чтобы быть поближе к своим издателям. Вспыхнувшая летом 1822 года в городе эпидемия желтой лихорадки задержала этот переезд, и Куперы обосновались в удобном нанятом доме только осенью. По улицам Нью-Йорка еще свободно разгуливали свиньи, но этот быстро растущий город уже не без оснований претендовал на роль национального и даже международного центра. Совсем недавно, когда Джордж Вашингтон прибыл в город, чтобы вступить в должность первого президента США, в Нью-Йорке насчитывалось менее 30 тысяч жителей, в том числе примерно 2 тысячи рабов. По переписи 1820 года население уже превысило 123 тысячи человек. Нью-Йоркский порт соперничал с бостонским, в городе успешно развивалась промышленность и торговля, здесь издавалось несколько газет и журналов. Конечно, литературным и интеллектуальным центром страны по-прежнему оставался консервативный Бостон, но уже сам факт, что в Нью-Йорке поселился первый романист Америки, привлекал к городу взоры читателей всей страны.

Купер любил Нью-Йорк, он называл его «прекрасным, огромным и великодушным» городом. Он теперь был не только своим человеком в среде нью-йоркских интеллектуалов, но и центром небольшого кружка литераторов, регулярно собиравшихся в задней комнате известного в городе книжного магазина Чарльза Уайли. Купер охотно принимал участие в городских общественных мероприятиях, будь то выставка картин, скачки лошадей или торжественная встреча приехавшего из Франции генерала Лафайета. Его репортажи об этих городских событиях печатались на страницах местных газет «Пэтриот» и «Нью-Йорк Америкен». «Он излучал такую свежую надежду, такой мощный порыв и особенно такой чисто американский энтузиазм, который свидетельствовал не только о личной славе, но и о национальной чести» – так характеризовал Купера этого периода один из его знакомых.

Но за этой блестящей внешней стороной жизни ставшего известным писателя скрывалась другая – преисполненная тревог и неустроенности. К этому времени полученное после смерти отца наследство было израсходовано. Отцовские земли сначала были заложены и перезаложены, а затем резко упали в цене и были распроданы за бесценок для уплаты долгов.

Занятия литературой пока что не приносили серьезных доходов. Долги росли, кредиторы не унимались. Дело дошло до того, что осенью 1823 года нью-йоркский шериф описал за долги все домашнее имущество Куперов, и только благодаря счастливой случайности оно не было продано с молотка. Несколько лет все доходы Купера уходили на оплату долгов. Он хотел уехать в Европу, но об этом нечего было и думать, пока не рассчитается с долгами. Тем не менее он, жена и дети начинают изучать французский язык.

Финансовое положение писателя не могли поправить и европейские издания его книг, так как издатели в Европе не были связаны юридическими договорами со своими американскими коллегами. Требовалось сначала издать книги в Англии, а затем уже в Америке, где его права как американского гражданина охранялись законом. Но сделать это можно было лишь при условии, что сам он также будет проживать в Европе.

Все эти проблемы, усугублявшиеся затянувшейся ссорой с тестем, очень беспокоили Купера. Он становился раздражительным, его мучили головные боли, находили приступы меланхолии. И тем не менее он продолжал работать над новой книгой. Как известно, одна ласточка весны не делает. Так и появление первого типично американского романа Купера, несмотря на его успех, не привело к тому, чтобы другие американские писатели сразу же стали писать на сугубо американские темы на американских же материалах. Известный американский историк Генри Кэбот Лодж (1850–1924) отмечал в 1884 году в статье «Колониализм в Америке», что в первой четверти XIX века «…Первым шагом американца, вступающего на стезю литературы, было притвориться англичанином для того, чтобы получить одобрение – нет, не англичан, – своих собственных соотечественников».

Но Купер и свой новый роман создавал на типично американском материале, и в центре его были типично американские герои. Действие его нового романа происходило «в самом сердце штата Нью-Йорк», в обширном краю, «…где высокие холмы чередуются с широкими оврагами, или, как чаще пишут в географических книгах, где горы чередуются с долинами». Роман получил название «Пионеры, или У истоков Сасквеханны».

«Я объявил эту работу как «описательную историю», – сообщает Купер 29 ноября 1822 года своему английскому издателю Джону Муррею, – но, вероятно, слишком сильно ограничил себя рамками того, что я наблюдал в юности. Я понимаю, что нынешний вкус предпочитает действие и сильные переживания, и поэтому должен признать, что в этом смысле два первых тома явно страдают. Я все же надеюсь, что третий том как-то исправит положение. Если правда все еще чего-то стоит, то описанные мною картины точно соответствуют действительности, и я спокойно встречу самых придирчивых исследователей. Но оставим окончательное решение за читающей публикой, я верю, что она ошибается крайне редко».

В феврале 1823 года «Пионеры, или У истоков Сасквеханны» почти одновременно появились на книжных рынках Америки и Англии. Успех романа превзошел даже самые смелые ожидания. В США весь первый тираж – 3500 экземпляров – был распродан до полудня в первый день издания. «Это действительно что-то новое для Соединенных Штатов», – отмечала в этой связи «Найлс уикли реджистер». Американские исследователи творчества Купера предполагают, что такой ажиотаж был вызван публикацией в газетах накануне выхода отрывка из романа, содержащего сцену спасения героини от пантеры. Газеты продолжали публиковать отрывки из книги и после ее выхода и прекратили их печатать только по требованию издателя.

Как и в предыдущей книге писателя, уже самим названием романа Купер довольно точно определял и характер его действующих лиц и место действия. Пионерами в Соединенных Штатах Америки издавна называли первых поселенцев в новых районах, первооткрывателей новых земель. Действие романа происходит у истоков реки Сасквеханны, там, где она вытекает из южной части озера Отсего, то есть в местах, хорошо знакомых Куперу. Здесь стоял отчий дом, здесь прошло его детство, здесь он научился читать и писать, познал первые радости жизни. Здесь же прошли его первые годы после женитьбы. Здесь жили многие его друзья и приятели.

Конечно, все это не могло не наложить свой отпечаток на роман, тем более что описанные в нем события относятся к годам раннего детства писателя. Английский литературовед Джеймс Гроссман заметил в этой связи: «По своему настроению роман представляет собой умудренную опытом пастораль, в которой легкая насмешка над описываемым сочетается с любованием. А описание картин общего труда поселенцев отмечено не только сентиментальностью, но и хорошей долей скептицизма».

В письме английскому издателю книги Купер, как мы знаем, подчеркивал правдивость и достоверность описанных в ней событий. «Эта непреклонная приверженность к правде, – писал он в предисловии к одному из более поздних изданий романа, – необходимая часть книг об истории и о путешествиях, но она разрушает очарование искусства, ибо художественное воссоздание действительности гораздо полнее достигается изображением героев в соответствии с их общественным положением и их поступками, нежели самой тщательной приверженностью к первоисточникам».

Роман имеет подзаголовок – «Описательная история», и многие американские читателя до сих пор воспринимают этот подзаголовок буквально, полагая, что Купер описал в романе реальных людей. Утверждают, что прототипами судьи Мармадьюка Темпла и его дочери Элизабет явились не кто иной, как отец писателя судья Вильям Купер и сестра писателя Ханна. И многие действующие лица романа также якобы имели своих прототипов в реальной жизни. По мнению некоторых американских историков, это относится к Оливеру Эдвардсу – Эффингему, к шерифу Ричарду Джонсу, и к добряку слуге Бенджамену. Но, как говорила дочь писателя, сходство действующих лиц романа с реально жившими людьми было чисто общим: «В романе были представлены группы людей, а не отдельные индивидуумы».

Купер действительно писал свою книгу не как историческое произведение в строгом понимании этого жанра: он не изображал реальных лиц, не описывал существующих городов и селений. Как романиста его интересовали прежде всего человеческие взаимоотношения, он считал, что писатель – это тот, «кто вникает в заботы и страдания простых людей, чей гений снисходит до людей низких доходов, кто следует за господом богом, когда он поучает бесчувственных и жестоких, объясняя им, как глубоки наносимые ими раны и какое ужасное возмездие они могут накликать».

В мае 1822 года, то есть как раз в то время, когда Купер работал над «Пионерами», в ежеквартальном журнале «Литерари энд сайентифик репозитери энд критикел ревью» («Литературный научный сборник и критическое обозрение») были опубликованы его рецензии на «Брейсбридж холл» Вашингтона Ирвинга и «Случай в Новой Англии» Катерины М. Сэджвик. В этих статьях Купер дает несколько советов писателям, желающим создать подлинно американские произведения. Он считал, что им следует избегать таких тем, как политика, религия, проблемы образования, а нужно сосредоточиться на «наших местных нравах, социальном и моральном влиянии, оказываемом опосредованно, на общих взаимоотношениях и на тех местных особенностях, которые-то и образуют наши отличительные черты среди людей земли». И далее он отмечал, что подобные темы «весьма редко наблюдаются в нашей литературе».

Интересная проза, продолжал он, каким бы парадоксальным ни показалось это утверждение, обращается к нашей любви к правде, но не к той простой любви к фактам, выраженной в подлинных именах и датах, а к любви высшей правды, продиктованной природой и принципами, которая и составляет первозданный закон человеческого ума… Хороший роман прежде всего адресуется к нашим моральным устоям, – к нашей совести, а также к тем добрым чувствам и добрым принципам, которые провидение заронило в нас, постоянно напоминая нам о том, что «все мы имеем одно человеческое сердце».

И, задумав роман о днях своего детства – действие «Пионеров» происходит в 1793–1794 годах, то есть когда будущему писателю было 4–5 лет, – Купер избрал местом действия дорогие его сердцу места и изобразил в романе хорошо знакомые ему человеческие типы. Однако он не стремился дать точное описание реально существующего селения и его жителей. «Хотя район Куперстауна описан в сценах «Пионеров», само селение – нет. Это же в общем относится и к действующим лицам, хотя, подталкиваемый воспоминаниями, автор нанес и здесь и там несколько мазков, которые заставляют многих думать, что он намеревался сделать в этом направлении больше, чем это было в действительности… Семья и личная история Мармадьюка Темпла ни в какой мере – в прямом смысле – не похожа на моего отца… В Куперстауне никогда не было ни одного дома подобного описанному в «Пионерах».

Известный исследователь жизни и творчества Купера профессор Джеймс Франклин Бирд отмечает в одном из своих исследований, что первые рецензенты «Пионеров» и друзья писателя, которые лично знали покойных отца и сестру Купера, никогда не связывали героев романа с этими хорошо знакомыми им реальными людьми. Ссылки на схожесть действующих в романе лиц с родственниками писателя стали особенно частыми в 30-е годы. Купер вынужден был опубликовать специальное опровержение подобных утверждений, содержащихся в вышедшей в 1839 году в Нью-Йорке книге его приятеля, английского актера Чарльза А. Муррея «Путешествия по Северной Америке в годы 1834, 1835 и 1836».

Следуя установленным для себя правилам, Купер изобразил в романе типичные обстоятельства жизни во вновь заселенных районах Америки в конце XVIII века. При этом он использовал не только личные наблюдения, но и имеющиеся исторические труды. В одном из писем 1842 года Купер отмечал, что при разработке сюжета «Пионеров» ему большую помощь оказал труд историка Роберта Прауда «История Пенсильвании в Северной Америке, со времени официального провозглашения и заселения этой провинции при первом владельце и губернаторе Уильяме Пенне в 1681 году и до периода после 1742 года», изданный в Филадельфии в 1797 году. Именно из труда Прауда почерпнул писатель саму идею взаимоотношений между семействами Эффингемов и Темплов, когда наследство одного в силу обстоятельств оказывается в руках другого.

Как известно из романа, Мармадьюк Темпл никак не злоупотребил оказанным ему полковником Эффингемом доверием. Однако в жизни было немало случаев, когда подобным доверием злоупотребляли и тем самым лишали законных наследников причитающейся им доли наследства. Имели место и случаи, когда наследники возбуждали судебные иски с требованием восстановить наследство безо всяких на то законных оснований, а только на основе слухов и сомнительных документов.

Последний пример был слишком хорошо знаком Куперу. После смерти отца ему, как и другим пяти детям судьи, в наследство досталось 50 тысяч долларов наличными деньгами и значительные наделы земли. Отметим, что вся земельная собственность покойного судьи оценивалась примерно в полмиллиона долларов. В свое время судья вместе с компаньоном Эндрю Крейгом приобрел права на 20 тысяч акров земли из наследства полковника Джорджа Крогхана. Наследники Крогхана в разное время поднимали вопрос о законности сделки и намеревались подать дело в суд. Купер знал об этом, однако в распоряжении его семьи находились подлинные документы состоявшейся сделки, и поэтому он не боялся угроз.

Интересно, что наследники Крогхана уже в наше время снова подымали вопрос о законности той давней сделки. Некий Альберт Т. Волвайлер издал в 1926 году книгу «Джордж Крогхан и движение на Запад, 1741–1782», в которой, основываясь на заявлениях наследников полковника, ставил под сомнение правомочность договора между Купером-Крейгом и Крогханом. В 1931 году покойный ныне праправнук писателя, также Джеймс Фенимор Купер, в статье в журнале исторической ассоциации штата Нью-Йорк на основе сохранившихся подлинных документов доказал всю абсурдность обвинений своего далекого предка в нечестности.

Некоторые историки американской литературы утверждают, что Куперу было известно, что наследники Крогхана ставят под сомнение законность продажи земель их предка, это якобы и послужило материалом для описания всей запутанной истории взаимоотношений между семьями Темплов и Эффингемов. Трудно оспаривать подобное утверждение, однако из свидетельств американских историков совершенно ясно, что ситуации, подобные той, что сложилась между судьей Темплом и сыном его бывшего партнера, были довольно частыми в те времена среди более-менее состоятельных людей, и Купер ничуть не погрешил против истины, когда изобразил подобную ситуацию в романе.

Действующие лица в романе легко делятся на две основные группы. С одной стороны – судья Мармадьюк Темпл, богатый владелец обширных земель, и другие новые поселенцы, опьяненные доставшейся им свободой и силой, заносчивые и самонадеянные. С другой стороны – троица тех, кого общество всего лишило. Индеец Джон Могиканин или Чингачгук, чье племя когда-то владело всеми этими земельными угодьями. Охотник Натти Бампо, который пришел в эти края раньше судьи и чьи охотничьи права нынче ограничены законом. И Оливер Эффингем, молодой незнакомец, ошибочно считающий, что именно судья лишил его законного наследства.

Сложные и подчас противоречивые взаимоотношения между этими двумя группами людей и составляют собственно канву романа и раскрывают перед читателями картину нравов американской глубинки в описываемый период. Перед нами одно из первых действий огромной и тяжелой многоактной драмы, которая значительно позднее получила название «Как был завоеван Запад».

Со страниц романа «Пионеры» перед читателями впервые предстал первопроходец, следопыт и охотник Натти Бампо, известный также под именами Кожаный Чулок, Длинный Карабин, Соколиный Глаз. Этот задиристый, грубоватый, словоохотливый семидесятилетний охотник доживает свой век на берегу озера Отсего, в черте владений местного судьи Мармадьюка Темпла. Романтическая история любви дочери судьи Элизабет и Оливера Эдвардса, юного сподвижника Кожаного Чулка, оказавшегося сыном полковника английской армии Эффингема, старого друга судьи, рассказана Купером не только с мастерским проникновением в подлинную жизнь отдаленного уголка страны, но и с точным ощущением тех реальных проблем, которые в то время волновали многих американцев. Американские литературоведы отмечали, что при работе над романом на помощь писателю «пришли патриотизм, мастерство изображения и знание человеческих характеров…», что в этом его романе «реализм видения» сопрягается с «романтическим повествованием».

Если «Шпион» был романом историческим в полном смысле этого понятия, то «Пионеры» стали романом современным, даже злободневным, ибо в нем поднимались весьма реальные для Америки тех лет проблемы – наследования земельных поместий, покорения новых земель, отношения нового поколения к тем, кто с топором и ружьем в руках прокладывал первые тропы и основывал первые поселки в еще недавно девственных лесах.

Как уже отмечалось, Купер хорошо знал людей и места, которые он описывал в новом романе. Однако американские литературоведы утверждают, что у Натти Бампо, ставшего впоследствии главным героем серии романов о Кожаном Чулке, не существовало реального прототипа. Натти Бампо – это обобщенный образ охотника и зверолова, не принимающего и не понимающего «наступления прогресса» и уходящего под его напором в глубь страны. Современные американские критики отмечали в связи с изданием в 1986 году серии романов о Кожаном Чулке, что Натти Бампо «демонстрирует ясность ума и моральную уверенность, которые достигаются только благодаря подлинной близости к природе».

Натти, наблюдая жизнь новых поселенцев, не может понять многое. Зачем, например, они жгут в очагах кленовые деревья, из сока которых производится сахар? Какой смысл в истреблении тысяч голубей? Зачем сетями вытаскивают из озера Отсего сотни фунтов нежнейшей рыбы, тем самым опустошая озеро? Эти «расточительные привычки» непонятны старому охотнику, привыкшему довольствоваться немногим и в то же время болеющему за сохранение девственной природы, понимающему и ее красоту и ее полезность для человека. Он возмущается происходящим вокруг него и в глубине души презирает всех этих людей, которые в погоне за благополучием слепо уничтожают природу, которая обеспечивает им комфортабельное существование. Но один он ничего сделать не может, кроме как с горечью заметить; «Насколько я понимаю, сила всегда права – и здесь, п на старых местах». И поэтому он стремится дальше на Запад, в новые места, туда, где еще не ступала нога человека.

Тем более что в Темплтоне его уже ничего не держит: уснул последним сном верный друг Чингачгук; нашел свое счастье и состояние Оливер, женившийся на дочери судьи Элизабет. И Натти отправляется в дальнейший путь, фактически прокладывая дорогу на Запад тем завоевателям новых земель, от кого он бежит.

Образ Натти – далеко не главный в романе. Но он привлек внимание и читателей, и критиков. Его сравнивали с известным покорителем новых земель Даниэлем Буном. Нашлись и настоящие охотники, которые заявляли, что Натти списан с них. Два старых охотника братья Натаниэль и Давид Шипманы, один из которых жил неподалеку от Куперстауна и которого Купер знал лично, заявляли, что именно они послужили прообразом Натти. Но писатель категорически отрицал это, подчеркивая, что образ Натти, как и все другие в романе, собирательный, типичный для определенной группы людей.

Американские литературоведы обращают внимание на противоречие, характерное для ранних произведений Купера. С одной стороны, его привлекало создание таких вымышленных образов, как Гарви Бёрч и Натти Бампо, а с другой стороны – верность жизненной правде и просто литературная добросовестность толкали к реалистическому описанию жизни землевладельцев Уортонов или судьи Мармадьюка Темпла. Но, как понимает сегодняшний читатель, настоящего противоречия здесь никогда не было. Ибо и Гарви Бёрч, и Натти Бампо при всей своей романтической сущности остаются реалистическими образами, представляющими определенных, реально существующих людей. И изображены они настолько реально, что многие годы не прекращался спор о том, кто из действительно существовавших людей является прототипом этих типично литературных героев.

На страницах «Пионеров» впервые появляется спившийся старый индеец Джон Могиканин, настоящее имя которого Чингачгук. Вместе со своим другом Кожаным Чулком он горюет о безвозвратно ушедших в прошлое временах, когда они вели жизнь свободных охотников на свободных землях. Образ Чингачгука – также полностью литературное творение писателя. Купер в детстве и ранней юности встречался в Куперстауне с индейцами, многие из них охотились в окрестных лесах, ловили рыбу в озере Отсего. Но у них не было своих поселений в окрестностях Куперстауна, они приходили и снова уходили в те места, где находились могилы их предков.

Когда Куперу было пять лет, в Куперстауне случилась последняя «индейская тревога». В окрестностях поселка была замечена большая группа индейцев, скрытно передвигавшаяся в неизвестном направлении. Куперстаун был приведен в боевое положение: окна и двери домов забаррикадированы, охотничьи ружья и старинные пистолеты заряжены. В напряженном ожидании прошел вечер и добрая часть ночи. Посреди ночи в поселке послышался топот лошадей и раздались выстрелы. Обеспокоенные жители с оружием в руках выбежали на улицы. Оказалось, что в поселок вернулась группа конных шерифов, выезжавшая в погоню за фальшивомонетчиками. Радость возвращения они отметили пистолетными выстрелами в воздух.