Текст книги "Общая психопатология"

д) Пятый источник бредовых идей есть более или менее значительная умственная слабость или бессвязность сочетания представлений, выпадение целых звеньев в ассоциационной цепи, вследствие чего становятся возможны самые абсурдные выводы, как это бывает во время сновидений.

е) Шестой источник бредовых идей составляет ускоренное течение представлений, делающее мысль поверхностной и уменьшающее критическую оценку, вследствие чего случайные сочетания представлений воспринимаются как правильные суждения.

ж) Седьмой источник образования бредовых идей составляют обманы воспоминаний. Как я уже говорил, часто у больных воспоминания бывают ошибочны, но больной, не сознавая этой ошибки, верит, что то, что он вспоминает, было в действительности, и таким образом создает нелепые идеи. Таким образом, больные иногда считают, что они уже бывали в этой обстановке, видели людей, с которыми они встречаются в первый раз; говорят о небывалых поездках, путешествиях и пр. Один из моих больных, разумный и сознательный, после выздоровления от тифа, под влиянием ошибки воспоминания, мучился мыслью, что он кого-то должен был похоронить и не исполнил этой обязанности; никакие убеждения родных не могли его разуверить; у другой больной тоже после тифа воспоминания старинных рассказов мужа об увлечениях своего приятеля преобразовались в представления об увлечении самого мужа и давали повод проявлениям неосновательной, но очень мучительной ревности.

з) Восьмой источник бредовых идей есть усиленное фантазирование. Иногда больной в начале фантазирования еще отдает отчет, что-то, что он говорит, только плод его мечтаний; но потом сознание этого исчезает, и он настолько увлекается своими мечтами, что теряет различие между действительностью и фантазией.

и) Девятый источник бредовых идей составляют впечатления, которые больной имел перед болезнью. Очень нередко мы замечаем у бредящих больных существование нелепых идей, отражающих в себе то, что они читали перед началом болезни или о чем слышали и что видели. Иногда это бывают совершенно незначительные обстоятельства, но в бред больного они вносят наиболее часто попадающиеся и волнующие его идеи. Никоим образом не следует поэтому из содержания бредовых идей выводить, что то или другое обстоятельство было причиной душевного заболевания.

к) Наконец, десятым источником бредовых идей является влияние примера или внушения, подействовавшего на благоприятную почву. Мы увидим впоследствии, что наблюдаются случаи так называемого индуцированного помешательства, при котором человек нервный, впечатлительный, живя вместе с душевнобольным, имеющим какие-нибудь бредовые идеи, усваивает их настолько, что сам начинает бредить.

Таковы источники развития бредовых идей. В каждом отдельном случае бредовые идеи вытекают то больше из одного источника, то более из другого, и для врача должно составлять задачу – уяснение способа развития той или другой бредовой идеи. Это далеко не всегда возможно, но в тех случаях, когда удается, чрезвычайно помогает выяснению состояния больного.

Бред. Бредовых идей может быть у больного много, и они могут вступать между собой в сочетания, и тогда является то, что называется бредом. Слово «бред» (delirium) употребляется, собственно говоря, в двух значениях: 1) для обозначения состояния спутанности с бредовыми сочетаниями идей (немецкое Delirien), спутанность чувств и связанных с ним действий (Délire des actes французов) и 2) для обозначения определенной формы бредового содержания (немецкое Wahn) и определенной связи между бредовыми идеями.

Если связь между бредовыми идеями слабая, то бред называется бессвязным, состоящим из отрывочных бредовых идей, соединенных между собой лишь по случайным ассоциациям смежности, сходства и одновременности. Если связь бредовых идей между собой велика, если между отдельными идеями заметна наклонность к сочетанию по причинной зависимости, если одна ложная идея до известной степени логически связана с другой, это будет бредом систематизированным. Иногда систематизация бреда бывает очень велика, – всяческая ложная идея имеет в бреду свое место. Особенно часто бывает систематизация при так называемом типическом бреде преследования; больной при этом с подробностями рассказывает, кто и как за ним шпионит, кто его преследует, покушается на его честь и жизнь, объясняет, за что… Оказывается, например, что это потому, что его младенцем украли из знатной семьи, поместили к чужим людям; теперь же враги разными способами хотят его извести.

Систематизация бреда чаще всего является не вдруг, а развивается постепенно. При некоторых душевных болезнях есть очень большая наклонность бреда систематизироваться; при других нет такой наклонности, а бред остается все время состоящим из отрывочных бредовых идей. Вообще при тех болезнях, при которых акт осмысления может совершаться в достаточной степени, при которых нет ни глубокого слабоумия, ни спутанности сознания, ни крайнего наплыва идей, систематизация больше, чем при обратных состояниях. Когда бред систематизирован, то он нередко представляет чрезвычайно много сродного у больных, страдающих одной формой болезни, хотя бы они происходили из разных слоев общества и были разных национальностей. Таков особенно так называемый типичный бред преследования, характеризующийся тем, что больной представляет себя окруженным целой сетью преследований со стороны зримых и незримых врагов. Этот бред бывает особенно часто при так называемом хроническом первичном помешательстве (paranoia chronica).

И при других болезненных формах бред также имеет много сходного у отдельных больных, и потому отчасти свойство бреда может указывать и на форму болезни, которой страдает больной. Так, при мрачном помешательстве – меланхолии – чаще всего бывает бред самоуничижения и самообвинения: больной считает себя крайне дурным человеком, преступником, ждет себе наказания, считает это наказание естественным следствием своей вины. При ипохондрии бывает так называемый ипохондрический бред, заключающийся в том, что больной приписывает себе всевозможные наиболее страшные или совсем небывалые болезни. При прогрессивном параличе часто бывает грандиозный бред, при котором больной считает себя очень богатым, знатным, очень могущественным. Большей частью при этом он говорит о своем богатстве, сыпля миллионами и квадраллионами, не останавливается ни перед каким абсурдом и вопиющим противоречием.

О том, какой бред характеризует ту или другую болезнь, мы будем иметь еще случай говорить в частной патологии душевных болезней. Теперь же я ограничусь лишь тем, что скажу, что характер бреда при той или другой болезни определяется не только первичным расстройством интеллектуальной сферы, но и совокупностью расстройств всех других сторон душевной деятельности, чувства, воли, изменения сознательности и пр. Благодаря этому и происходит то, что отдельные формы психических болезней характеризуются особыми формами бреда, и некоторые психиатры даже делят виды бреда по болезням, при которых они наблюдаются. В таком смысле говорят о «меланхолическом» бреде, о «паралитическом» бреде, об «алкогольном» бреде, «тифозном» бреде. Исходя из тех же оснований, иногда и саму болезнь называют по преобладающему в ней бреду; так, есть формы болезни, называемые «религиозным» помешательством (paranoia religiosa), помешательство с бредом преследования (paranoia persecutoria), помешательство эротическое (paranoia erotica). В большинстве случаев, впрочем, эти термины представляют собой остатки прошлого, когда разделение душевных болезней происходило почти исключительно на основании содержаний бреда.

Ввиду той важности, которая в прежнее время придавалась содержанию бреда, в прежнее время на него обращалось чрезвычайно большое внимание, и деление бреда по содержанию на разновидности было необыкновенно дробное. Большинство из терминов, употреблявшихся прежде для обозначения различных видов бреда, теперь уже не употребляется (многие и совсем забыты), но некоторые и до сих пор еще употребительны. Таковы термины – бред самообвинения, самоуничижения, греховности, бред богатства, бред знатности, могущества, преследования, отравления, эротический, мегаломанический, микроманический, бред собственной метаморфозы (delirium metobalicum), бред знакомства с незнакомыми предметами (delirium palingnosticum), бред телесного влияния (при помощи электричества, магнетизма, внушения, мистических сил), демономанический, религиозный и пр. Таких отдельных видов бреда и теперь еще, как видно, очень много, и название бреду обыкновенно дается по содержанию ложных идей, его составляющих.

Содержание же бредовых идей определяется, как я сказал, нередко формой душевной болезни и соматическими расстройствами, но также, конечно, и индивидуальными особенностями больного, его предшествующей жизнью, характером, обстоятельствами, бывшими во время заболевания и в первое время болезни. Так, например, если больной перед болезнью перенес много тяжелых испытаний или был испуган чем-нибудь, то поводы для огорчения или испуга будут время от времени фигурировать в его бреде; если он перед заболеванием читал что-нибудь, что сочеталось в душе больного с волнением, с эмоцией, то содержание прочитанного тоже будет давать материал для бредовых идей.

Если бред составляется из ложных идей одной категории по содержанию, то он называется однородным, а если из самых разнообразных, то полиморфным. При полиморфном бреде, наряду с идеями самоуничижения, являются идеи величия и демономанические, и преследования, и эротические, и идеи метаморфозы.

Мы увидим из частной психиатрии, что бредовое отношение иногда существует у больного не ко всем восприятиям. Так, например, больной может совершенно правильно относиться к врачу, надзирателю, товарищам – больным, заниматься хорошо работой, а в то же время считать кого-либо из своих родных своим врагом, строящим разные козни. Это будет частичный, или односторонний, бред, наблюдаемый нередко как симптом исходного состояния душевных болезней при вторичном помешательстве.

Односторонний бред прежде признавался в очень многих случаях и давал повод к недоразумениям. Врачи, отмечая существование у больного какого-нибудь одного нелепого убеждения и не замечая других сопутствующих расстройств душевной деятельности, говорили, что данный человек во всем психически здоров, за исключением одного только пункта, одной идеи. Болезнь, при которой это будто бы наблюдалось, называлась однопредметным помешательством – monomania, а единичное нелепое убеждение – фиксированной идеей (ideesfixe), что в общежитии чаще всего переводится «пункт помешательства». Обстоятельное исследование многих немецких и французских психиатров привело к убеждению, что таких однопредметных помешательств в чистом смысле слова нет, что мономания в том смысле, как ее понимали прежние авторы, не существует, что если и бывают случаи, где с первого раза кажется, что у больного существует только одна нелепая идея, а в остальном он представляется здоровым, то это лишь при поверхностном наблюдении; внимательный анализ показывает, что, наряду с бросающейся в глаза нелепой идеей, существуют (правда, не так заметные) другие расстройства, каковы: ослабление критики, общая неуравновешенность, ограничение нормальных влечений, признаки слабоумия.

Из числа многих больных, представлявших явления, подходящие к тому, что прежде называлось мономанией, я приведу для образца описание болезни одного наиболее типичного из всех, которых мне пришлось наблюдать. Это был торговец, занимавшийся совершенно хорошо и правильно своим делом в течение многих лет; для всех окружающих он не представлял признаков душевного расстройства, за исключением одного пункта: он был убежден, что в его животе находятся змеи. Он чувствовал, как они у него ползают, как подбираются иногда к спине и к груди. Иногда они бывают злы, иногда довольно спокойны. Он определял и их приблизительную величину – вершка в 4, а то и более. Он обращался ко многим врачам, и сколько его ни убеждали, он ни на минуту не оставлял своего убеждения. Несколько раз он просил себе сделать операцию и вырезать змей. Как только появилось известие об успехах радиоскопии, он бросился с просьбой, чтобы ему сфотографировали внутренность, предполагая, что этим убедит в действительности присутствия в нем змей и склонит врачей к операции. Потом, однако, он сообразил, что змеи могут быть мягкие и не обрисоваться на снимке. Больной старательно следил за газетами, разыскивая описания случаев, в которых змеи убивались каким-нибудь особым ядом или другим способом. Много лет находился больной в таком положении и на поверхностный взгляд представлял тип настоящего мономана. Но внимательно исследуя его и изучая развитие болезни, можно было прийти к заключению, что бредовая идея далеко не единственное расстройство, существовавшее у больного. У него вообще замечалась односторонность, узкость мышления, ограниченность суждения, уменьшение задержек, словом – явления умственного дефекта. Оказалось, что бред о змеях развился после довольно заметного острого психоза с целым рядом бредовых идей (преследования, отравления и пр.). Бредовые идеи поддерживались, по всей вероятности, с одной стороны, ненормальным состоянием органов живота (крайней неправильностью диеты при значительном ожирении) и с другой – раздражением периферических нервов рубцом (больной был по суеверию оскоплен).

Бред не всегда бывает одинаково интенсивен. Мы часто можем видеть, что бредовые идеи существуют, но они обладают таким слабым напряжением, что почти не влияют ни на эмоциональную сферу больного, ни на его отношения к людям и деятельность; бредовые идеи почти уходят в бессознательную область душевной жизни, и нужны особые стимулы, например разговор, гнев, чтобы бред всплыл в сознании. Наоборот, в некоторых случаях бредовые идеи обладают чрезвычайно большим напряжением. Они с особенной яркостью являются в сознании и вполне подчиняют себе внимание, обусловливают аффекты и крайне неправильные действия больного.

Очень нередко бывает, что у одного и того же больного мы встречаем значительные колебания в напряженности бреда. В большинстве случаев бывает так, что в первых периодах болезни бредовые идеи – конечно, в тех болезненных формах, в которых бред существует, – бывают очень ярки, очень интенсивны, а потом они постепенно теряют свою напряженность, бледнеют.

Являясь одним из частых проявлений собственно душевных болезней, бред, однако, бывает не исключительно при них. Он является как симптом многих других заболеваний. Так, он бывает при разнообразных нервных болезнях, например при органических страданиях головного мозга, при истерии, эпилепсии, хорее и пр. Он бывает при многих внутренних болезнях (острые инфекционные болезни), при лихорадочном состоянии, при истощении; он бывает при отравлении многими ядами – атропином, мускарином, беленой, опием, индийской коноплей, алкоголем, эфиром и пр. Он, наконец, бывает и у совершенно здоровых лиц в состоянии сна или просонок и особенно после порядочного утомления или влияния моральных потрясений. Близко к бреду стоит и то изменение в содержании мышления, которое развивается под влиянием гипнотических внушений.

Для более ясного представления о разных формах бреда я приведу несколько примеров, взятых главным образом из руководства Гризингера, писавшего свою поучительную книгу в то время, когда на форму бреда обращали особенное внимание.

Вот пример бреда самообвинения и сопутствующего ему обыкновенно ожидания наказания:

Больной священник 43 лет после домашних неприятностей и смерти новорожденного ребенка заболел глубокой меланхолией, выразившейся, между прочим, в сильном страхе и беспокойстве. Он обвинял себя в гнусном образе жизни и больших преступлениях. Месяцев через 10 от начала болезни он выздоровел и написал следующее об испытанном им состоянии: «С тех пор (после смерти ребенка) утратилось всякое желание к работе и всякая веселость. После проповеди я был сильно измучен и напряжен; какой-то страх и печальное расположение постоянно одолевали меня, сон был короткий, сопровождаемый страшными сновидениями, и после него пробегал сильный холод по всем членам. Однако я считал себя здоровее, нежели когда-нибудь, потому что тугоухость, боли в членах и раздутие, которым я страдал до сих пор, совершенно прекратились, и я не чувствовал решительно никакой неприятности после еды. Таким образом, мне вовсе не пришло в голову искать причины моего печального положения в моем собственном организме, но я обратился ко всей своей прошлой жизни, которую вообразил себе цепью каких-то страшных преступлений. Мысль эта произошла во мне не мало-помалу, но, насколько я помню, появилась вдруг в моей душе, точно сон, и теперь я стал объяснять себе мое состояние. Исчезли всякие светлые мысли и всякое доверие к другим и к самому себе; я воображал, что все человечество должно было восстать против меня, извергнуть меня из своей сферы при содействии страшнейших мук и что я сам был злейший враг свой. Я открыл своей жене, будто я совершил величайшее из преступлений, которое когда-либо совершалось, и что прихожане разорвут меня в клочки, как только узнают об этом. Мои обычные занятия стали невозможны, страх постоянно усиливался, и когда церковный совет делал самые утешительные убеждения и успокаивал меня, я все-таки считал все потерянным. Однажды, упавши в обморок в одном из собраний, мне показалось, будто я сделал это из притворства. Шум в печке я принимал за барабанный бой и думал, что приходят солдаты, чтобы взять меня; несколько позже мне казалось, что я вижу эшафот, на котором меня должны растерзать в клочки; страх перед казнью продолжался постоянно. Все окружающее меня мне казалось красивее и блестящее, нежели обыкновенно, люди разумнее и лучше, а самого себя я видел в какой-то страшной глубине и считал себя неспособным более ни к чему. Только на несколько моментов я полагал, что, может быть, еще возможно для меня спасение, а затем следовала еще большая печаль. Состояние мое к концу болезни я не могу вернее описать, как состояние пробуждающегося от тяжелого сновидения, который не вдруг может убедить себя, что все это было только сон»[23]23
  Гризингер В. Душевные болезни. 2-е изд. Спб, 1875. С. 245–246.


[Закрыть].

Следующий пример даст образец бреда величия с тем характером, с которым он наблюдается у больных, страдающих маниакальными формами психического расстройства, когда бредовые представления по своему происхождению находятся в зависимости от возбуждения фантазии и чрезвычайной легкости сочетаний. Приводимое описание сделано самим больным и потому заслуживает особенного внимания. Нужно заметить, что кроме идей величия у этого больного были и идеи бесоодержимости и собственной метаморфозы. Вообще следует всегда помнить, что редко у больного существуют идеи только одного какого-нибудь содержания; большей частью бывает сочетание бредовых идей разного содержания.

«Воспоминания из прежних моих чтений утвердили меня в той мысли, что я одержим злым духом, и я решился противодействовать ему постом, молитвами и заклинаниями… Моя пылкость превратилась в воинственную ярость; все воспоминания о героях, рассказы о которых я с живостью воспринимал в молодости, воскресли во мне. Фантазия перенесла меня в сражения и перевороты, истории которых я читал; я хотел изобразить эти разнообразные характеры то Александра, то Ахиллеса, то Генриха IV. С первым я так сжился, что мне казалось, будто я имел его вид, носил его имя, был им; я сражался при Гранике, я победил при Арбелле, я осаждал Тир и взошел победителем на его стены. Вид жителей Тира, которых победитель велел распять на крестах на берегу моря, представился моей фантазии. При этом я чувствовал гнев и ужас, возненавидел характер македонского героя и не хотел быть более подобным чудовищем; несчастные жертвы его жестокости возбудили во мне такое сострадание и уныние, как будто я сам видел их муки. Во время другого припадка воинственной ярости моя фантазия была занята характером Ахиллеса. Мне казалось, что я опоясан его оружием, что мне даны его голос, его мужество, и я вызывал троянцев позорными речами на битву. Потом мне представилось, что, гоня и уничтожая перед собой полки, я внезапно явился пред дворцом Приама. Я вообразил себя теперь Пирром, взял и связал четыре колонны от моей кровати и так сильно бросил в дверь моей комнаты, что она сорвалась с петель. Обрадованный шумом, я радостно кричал: Троя пала! Дворец Приама не существует более! Затем меня связали, и мне представились страшные картины. Вонючий пригорелый запах железа и меди долго отягощал меня; я ступал по развалинам Древнего Рима и пр.

Когда я успокоился и был развязан, я почувствовал неописанное счастье; мне казалось, что вся природа, до сих пор оцепленная, сбросила свои оковы и наслаждалась вместе со мною свободой…

Я вообразил себя миролюбивым королем и задумал развить в моем государстве все искусства и науки, думал, что сам отлично знаю живопись и скульптуру, архитектуру, геометрию и пр. Взгляд мой был столь верен, рука моя столь тверда, что я мог с удивительной точностью рисовать на полу или стене планы при помощи первых попавшихся мне под руки орудий.

Господствующее настроение придало моим чувствам живость, моему уму остроту и моей душе величие, которые делали меня человеком необыкновенным. Мне казалось, что я читал в сердцах людей, меня окружающих, что характер их обрисовывался мне с удивительной ясностью, и так как меня не удерживали никакие соображения, то я и высказывал резко и определенно все, что думал.

Может быть, удивятся, что я помню так хорошо такие подробности, но мое воображение было настолько деятельно и живо, что все предметы врезались в нем или, скорее, погрузились в него…»[24]24
  Цитировано по Гризингеру.


[Закрыть]

При других формах болезни бред величия проявляется с иными оттенками. Так, при болезни, известной под названием прогрессивного паралича помешанных, он представляется в виде сочетания абсурдных и взаимно противоречащих идей с глубоким слабоумием.

Вот пример грандиозного бреда паралитика:

«Больной представляет себе, что он обладает чрезвычайно высоким саном, почетом, сверхъестественной силой и неисчерпаемыми богатствами. Каждую минуту дарит он большие суммы – тысячу, двадцать миллионов луидоров; потом утверждает, что он есть бог отец; если же его спрашивали, кто был его отцом, то он отвечал: податной советник, и было напрасно доказывать нелепость подобного сопоставления. Другой раз он был на небе и видел там чудесную Венеру, а на следующий день уже говорил о кружке из многих сотен венер, среди которых он сам находился. Посредством газа он хотел расширить все комнаты больницы до неимоверных размеров, делать людей великими, воскресить умерших, но главное – посредством тысячи воздушных шаров перенести по воздуху армии из тысячи миллионов полков. При этом он назначал контрибуции, выдавал грамоты и пр.».

У лиц, страдающих прогрессивным параличом, бывает, однако, бред и совершенно противоположного характера, а именно микроманического. Вот пример такого бреда, соединенного, как это обыкновенно наблюдается в подобных случаях, с бредом ипохондрическим. Больной упорно отказывается от пищи на том основании, что у него будто бы нет ни желудка, ни кишок; он не может глотать, его не может прослабить; все, что входит в него, падает как в пустую бочку; мочиться он не может, он не мочится потому, что мочевого пузыря нет; у него нет внутренностей, нет костей, нет мозга, у него ничего нет, он сам еле существует, он такой маленький, что едва виден, у него голова с булавочную головку, руки у него будто бы самые ничтожные. Сколько бы ни разубеждать больного, показывая ему для сравнения свои руки, он продолжает вопреки очевидности уверять, что его, больного, руки несравненно меньше.

Следующий пример, взятый из описания одного старинного психиатра, может дать понятие еще об одной разновидности бреда – о бреде демономаническом, в частности о бреде бессодержимости, так часто встречающемся у лиц с малым образованием:

«Маргарита Б., одиннадцати лет, довольно вспыльчивого характера, но богобоязненное, набожное дитя, не будучи предварительно больной, вдруг подверглась 19 января 1829 года сильным судорогам, продолжавшимся с небольшими промежутками в течение двух дней. Все время, пока продолжались судорожные припадки, дитя теряло сознание, выворачивало глаза, делало гримасы и всякие странные движения руками, а с понедельника, 21 января, издавало по временам глубокий басовый голос, со словами: «за тебя хорошо молятся». Как только девочка опять пришла в себя, она была очень уставшей и истощена, но не знала решительно ничего обо всем происшедшем, говорила только, что видела какой-то сон. 22 января начал раздаваться другой голос, ясно отличающийся от упомянутого баса. Голос этот говорил почти беспрерывно во все продолжение кризиса, т. е. полчаса, целый час и даже несколько часов, и прерывался только по временам прежним басом, повторяющим упорно предыдущий речитатив. Очевидно, голос этот желал изобразить из себя другую личность, отличную от личности девочки, и отличался от нее весьма резко, объективируя ее и говоря о ней в третьем лице. В выражениях этого голоса нельзя было заметить ни малейшей спутанности или помешательства, но совершенно строгую последовательность с разумными ответами на все вопросы или с лукавым избежанием ответа. Что составляло, однако, отличительную черту его выражений, это был нравственный, или, лучше сказать, безнравственный характер их: гордость, дерзость, насмешка, ненависть к правде, к богу и к Христу постоянно выказывались в нем. «Я сын бога, спаситель мира, мне должны вы молиться», – часто говорил этот голос, несколько раз повторяя это. Насмешка над всем святым, ругательства против бога и Христа и против библии, сильное неудовольствие всем тем, что привержено к добру, отвратительнейшие, тысячу раз повторенные проклятия, страшное беснование и беспокойство при виде молящегося или даже человека со сложенными к мольбе руками, все это можно было бы принимать как симптомы чуждого влияния, если бы этот голос сам и не обнаружил себя, выдавши имя говорящего, а именно – назвавшись дьяволом. Как только демон этот начинал говорить, все черты лица девушки вдруг страшно изменялись, каждый раз появлялся, в самом деле, демонический взгляд, о котором можно получить понятие, взглянувши в Мессиаде на рисунок, где дьявол подает Христу камень.

26 января, в 11 часов утра, в тот же час, который был предсказан, по словам девушки в бодром состоянии, особым ангелом уже несколько дней тому назад как час искупления, вдруг припадки прекратились. Последнее, что слышалось, был голос изо рта девушки: «Выходиты, нечистый дух, из этого ребенка! Разве ты не знаешь, что ребенок этот любим мною?». Затем она пришла в себя. 31 января повторилось это состояние с теми же симптомами. Однако мало-помалу присоединились еще другие голоса, пока число их, отличных друг от друга отчасти по звукам, отчасти по речи, отчасти по содержанию, не достигло шести, причем каждый выражался как голос особенного индивидуума и возвещался обыкновенно прежним голосом, который сначала издавался так часто. Беспокойство, проклятия, ругательства, поношения и т. д. достигли в этом периоде болезни высочайшей степени, и промежутки полного сознания, во время которых, впрочем, девушка совершенно не помнила о том, что было во время припадка, но просто тихо и усердно молилась и читала, становились все реже и короче. 9 февраля, которое также было предсказано еще 31 января как день освобождения, настал конец и этому страданию, и подобно тому, как и в первый раз, в это 9 февраля в 11 часов, после того как прежний голос несколько раз повторил свое прощание, изо рта девушки послышались слова: выходивон ты, нечистый дух, это признак последнего времени!». Девушка проснулась, и с тех пор была совершенно здорова»[25]25
  Цитировано по Гризингеру.


[Закрыть].

Пример бреда греховности и одержимости, связанного с болевыми ощущениями:

Больная, девушка 28 лет, поступила в нашу клинику вследствие глубокой тоски. Она считает себя величайшей грешницей, – такой, какой еще и на свете до сих пор не было. В нее вселился дьявол; она помнит, как это случалось: будучи в церкви, она вдруг почувствовала, что в нее что-то вошло и поместилось в подложечной области. Вероятно, это потому, что она в церкви думала о грешном, а также за прежние грехи, главным образом, за онанизм. С тех пор она не находит себе покоя: она чувствует, что дьявол сидит в ней; временами он движет хвостом как раз под сердцем, и тогда ей становится так невыносимо, что она предпочла бы умереть. При исследовании больной оказалось, что она страдает невралгией межреберных нервов: давление на места, соответствующие IV, V, VI и VII межреберным нервам, вызывает сильную боль, а время от времени в подложечной области и в стороне сердца бывают самостоятельные боли.

Довольно много подобных случаев аллегоризации болевых ощущений приводит известный немецкий психиатр д-р Шюле[26]26
  Sсhülе. Die Dysphrenia neuralgica, Zeitschr. für Psychiatrie, 1867, 24, 689.


[Закрыть].

Пример бреда эротического (любовного):

Французский психиатр Маньян описывает такой случай: Больной, 32 лет, по профессии портной, во время отсутствия своей семьи стал часто посещать оперу. Однажды во время представления он замечает, что примадонна будто бы обращает на него особое внимание; певица то и дело бросает взгляды в его сторону. Он в волнении возвращается домой, проводит бессонную ночь и в следующие дни продолжает посещать театр, занимая все то же место и все более убеждаясь, что он замечен примадонной. Она прижимает руки к сердцу и посылает ему воздушные поцелуи, улыбки и взгляды. Он отвечает ей тем же; она продолжает улыбаться. Наконец, он узнает, что певица уезжает в Гамбург. Он объясняет это желанием увлечь его за собой «но, – говорит он, – я устоял и не поехал». Она снова возвращается в Париж и держит себя в театре по-прежнему. Затем она опять уезжает в Ниццу. На этот раз колебаться нечего, – он следует за ней. Немедленно по прибытии он отправляется к ней на квартиру, где его встречает мать актрисы, объявляющая, что ее дочь никого не принимает. Сконфуженный, он бормочет несколько слов в извинение и через неделю возвращается домой, огорченный и опасающийся, не скомпрометировал ли он влюбленную в него певицу. Вскоре после того она возвращается в Париж раньше, чем это было объявлено в афишах. Очевидно, это она поторопилась возвращением, потому что стосковалась о нем. Словом, больной толкует таким образом все поступки певицы. Он снова посещает оперу и более, чем когда-нибудь, убежден в любви примадонны к нему. В окне картинного магазина ему попадается ее портрет в роли Миньоны, на котором она изображена плачущей. Кто же причина ее слез, если не он? Он поджидает ее при выходе из театра или около ее квартиры, чтобы видеть ее, когда она выходит из кареты, или по крайней мере ее тень на занавесках ее окна. По приезде его семьи ему приходится пропустить два спектакля; являясь на третий, он читает, что любимая им певица петь не может по нездоровью. Понятно: она не в состоянии продолжать, потому что не видала его на двух представлениях. На следующий день он идет снова в театр; она поет еще более обворожительная, еще более влюбленная, чем прежде. «Ясно, – говорит он, – она не может более обходиться без меня». По окончании спектакля он бежит к ее подъезду. Как только экипаж подан, он бросается к нему, чтобы передать письмо, но полицейский останавливает его, арестовывает, и при обыске у него находят заряженный револьвер. Он объясняет с очевидной искренностью, что револьвер нужен ему, потому что приходится поздно возвращаться из театра, и с негодованием отвергает обвинение в покушении на убийство, рассказывает очень подробно все происшедшее и оканчивает уверением, что певица страстно влюблена в него. На другой день он препровожден в больницу[27]27
  Маньян. Об аномалиях, уклонениях и извращениях полового чувства. Вестник клинической и судебной психиатрии и невропатологии. 1884. № 2. С. 127.


[Закрыть].

Пример бреда палингностического представлял один больной, находившийся в нашей клинике. Больной этот страдал периодическим психозом, т. е. болезнь его повторялась через определенные сроки, выражаясь то в слегка возбужденном настроении (полгода), то в угнетенном (тоже полгода). Во время возбужденного состояния больной был, однако, большей частью не настолько расстроен, чтобы не мог оставаться дома и даже продолжать свои занятия учителя; он отличался только большой хвастливостью, наклонностью рассказывать про себя вещи, которых никогда не было. Когда он был помещен в клинику, он постоянно утверждал, что он уже был в этой обстановке, и говорил это так убедительно, что лицо, которое не знало наверное, что он в клинике в первый раз, готово было ему поверить: он указывал на разные мелочи, которые будто бы тогда же он заметил, называл больных, которые будто бы тоже тогда были; о многих из больных, которых он встретил в первый раз в клинике, он утверждал, что их видел в клинике и в первый раз. Бред подобного рода связан с ложными воспоминаниями.

Пример метаболического бреда, т. е. бреда превращения, представляла также одна из больных, находившихся в клинике. Эта больная страдала меланхолическим умопомешательством. Под влиянием тоски и гнетущих идей у нее развился первоначально бред самообвинения и греховности, а потом она стала считать себя за грехи превращенной в существо животное, близкое к нечистой силе. Это убеждение было в ней чрезвычайно сильно; она едва давала дотрагиваться до своей руки, считая, что ее тело уже не то, а готово покрыться шкурой; она не верила утешениям, полагая, что в этом не может быть никакого сомнения и всем это ясно до очевидности. Мало-помалу больная стала успокаиваться, тоска ее стала проходить, и бред исчез.

Бред превращения часто переносится больным и на других, близких ему лиц. Под моим наблюдением находилась больная, которая во все время болезни считала своего новорожденнного сына собакой: она полагала, что вследствие влияния врагов она родила собаку и за это должна подвергнуться жестокой казни. Этот бред исчез почти через год от начала болезни.

Примером бреда отрицания может служить следующее описание.

Больная, 56 лет от роду и с виду здоровая, с 1827 г. потеряла сознание своей личности и считала себя совершенно за другую особу, чем она была прежде. Эта идея находится, по-видимому, в связи с переменой ощущений, и в особенности с различными и непрестанными галлюцинациями. Она говорила о самой себе всегда в третьем лице, следующим образом: Die Person von mir; la personne de moi même.

Если к ней не подходили близко, не касались ее кровати, ее стула, ее платья и пр., то можно было легко с нею разговаривать.

Она отвечала тихо и учтиво.

– Как ваше здоровье, мадам?

– Особа моя не есть дама, ее зовут мадемуазель, если вам угодно.

– Я не знаю вашего имени, скажите мне его.

– Особа моя не имеет имени: она не хочет, чтобы вы начали писать.

– Однако могу я узнать, как ваше имя или, скорее, как вас прежде звали?

– Я понимаю, что вы хотите спросить. Меня звали Екатериною X.; более не следует ничего говорить о прошедшем. Особа моя потеряла свое имя, она его лишилась, как вступила в госпиталь.

– Сколько вам лет?

– Особа моя не имеет никаких лет.

– Но эта Екатерина X., о которой вы раньше говорили, сколько ей лет?

– Я не знаю. Она родилась 1779 г. от Марии… и от Иакова… жила… крещена в Париже и пр.

– Если вы не та особа, о которой говорите, то вы представляете, может быть, две особы в одной.

– Нет, особа моя не знает эту, которая родилась в 1779 г. Может быть, эта женщина находится там, внизу.

– Живы ли еще ваши родственники?

– Особа моя – одна и очень одинока, у нее нет никаких родственников и никогда их не было.

– А родственники особы, о которой вы прежде говорили?

– Говорят, что они еще живы, их называют моим отцом и моей матерью, и я верила в это до 1827 года; я всегда исполняла мои обязанности к ним до того времени.

– Итак, вы их дитя? По разговору видно, что вы это думаете.

– Особа моя ничье дитя. Происхождение особы моей неизвестно мне; она не оставила никаких воспоминаний о прошедшем. Женщина, о которой вы говорите, есть может быть та самая, для которой сшито это платье (она указала на платье, в которое была одета), она была замужем и имела многих детей. (Она рассказала подробные и очень точные сведения о своей жизни, причем постоянно оканчивает 1827 г.)

– Что вы сделали и что с вами случилось с тех пор, как вы стали вашей особой?

– Особа моя жила в попечительном заведении… С ней производили и производят физические и метафизические опыты. Эта работа была ей неизвестна до 1827 г. Здесь низошла невидимая и перемешала ее голос с моим. Особа моя ничего этого не хочет и тихо удаляет ее.

– Каковы из себя эти невидимые, о которых вы говорите?

– Они маленькие, неосязаемы, бесформенны.

– Как они одеты?

– В блузах.

– На каком языке говорят они?

– По-французски: если бы они говорили на другом языке, то и моя особа перестала бы понимать их.

– А это точно, что вы видите их?

– Совершенно точно, моя особа видит их, но метафизически, в невидимости, никак не материально, потому что в этом случае они не были бы невидимы.

– Ощущаете вы по временам запахи?

– Один женский состав, одна невидимая уже насылала на меня дурные запахи.

– Чувствуете ли вы по временам невидимых на вашем теле?

– Особа моя чувствует их и сильно сердится за это; они делали ей всевозможные неприличности.

– Хороший у вас аппетит?

– Моя особа ест; у нее есть хлеб и вода; хлеб так хорош, как только его можно пожелать; ей не нужно ничего больше и т. д.

– Молитесь вы иногда?

– Особа моя знала религию до 1827 г.; теперь она больше не знает ее.

– Что вы думаете о женщинах, которые живут с вами в этой зале?

– Особа моя думает, что они потеряли рассудок, по крайней мере большинство их[28]28
  Цитировано по Гризингеру.


[Закрыть].

Пример бреда преследования был мною приведен в главе об обманах чувств. Я приведу здесь еще другой пример, характерный для начала той болезни, при которой бред преследования бывает очень часто.

Дело идет о больном, который с 12 лет занимался онанизмом; на 19-м году у него наступило изменение характера. В начале развилось постепенно физическое отвращение от всего, глубокая общая скука, и хотя до того времени он замечал только светлую сторону жизни, с тех пор все ему представлялось с печальной стороны. Вскоре появилась мысль о самоубийстве, через год она отступила на второй план и вместо нее больной стал принимать себя за предмет всеобщих насмешек; он думал, что все потешаются над его физиономией и над его манерами, он слышал многократно как на улице, так и в комнатах, у друзей и родных обращенные к нему ругательные слова, наконец, он стал думать, что всякий оскорбляет его; когда кто-нибудь кашляет, чихает, смеется, подносит руку ко рту или закрывает лицо, то это делает на него самое тяжелое впечатление – то вызывает злобный аффект, то глубокое уныние с непроизвольными излияниями слез. Он равнодушен решительно ко всему и постоянно занят этими идеями. Он ищет одиночества, и общество надоедает ему. Он допускает, что с ним, может, случаются галлюцинации, однако, убежден, что идеи эти не совершенно безосновательны; что выражение его лица имеет нечто отталкивающее и что на нем можно прочесть страшные мысли, которые его беспокоят.

Более сложную картину бреда преследования представляет следующий случай. Хэслэм рассказывает в своей маленькой брошюре «Примеры безумия»[29]29
  Haslam. Illustrations of madness. London, 1810.


[Закрыть] историю одного известного Матьюса, который в 1797 г., вследствие судебного приговора, был посажен в Бедлам, а в 1798 г. переведен в отделение неизлечимых; там он оставался несколько лет, то считая себя автоматом известных, действующих на него личностей, то за мирового императора. В 1809 г. родственники его, противившиеся его заключению в Бедлам, просили об его отпуске и поручили докторам Клютербуку и Биркбетту осмотреть его; доктора эти, посетивши 4 раза больного, подтвердили под присягой, что Матьюс душевно вполне здоров. За этим назначена новая комиссия из восьми врачей, которая, после продолжительных испытаний, составила присяжное показание, что человек этот в высшей степени помешан.

И в самом деле это было так; в нем было чрезвычайно твердо выработанное во всех мелочах и драматизированное безумное представление, что шайка злых людей из комнаты близ городской стены при помощи магнетических токов разнообразным образом влияет на него. Он видит и слышит этих личностей и вследствие этого может в точности описать их. Всех их семь: 4 мужчины и 3 женщины. Глава между ними есть одно лицо по имени Билль, которого зовут также королем; ему от 64 до 65 лет; все мысли его направлены постоянно на злое. Никто не видел еще, чтобы он улыбался. Второй называется Джек, школьный учитель, который, однако, зовет сам себя регистратором, около 60 лет, высокого и тощего телосложения. Третье лицо есть сир Эрчи, 55 лет, в сюртуке грязного цвета и в панталонах, у которых, по старой моде, пуговицы расположены между ногами, который постоянно говорит пошлые, богохульные речи и притом на провинциальном диалекте. Четвертого человека зовут Мидльмен, 57 лет, с ястребиной физиономией, без оспенных знаков; он одет в синий сюртук и в плохой жилет и постоянно сидит там, улыбаясь. Первая из женщин есть Августа, 36 лет, среднего роста, замечательна по резкости черт лица. Она одета в черное платье, точно купеческая жена из провинции, волосы ее не напудрены. Вторая женщина Шарлотта, красивенькая брюнетка, похожа с виду на француженку. Последняя женщина совершенно необыкновенна; она, по-видимому, не имеет никакого христианского имени, остальные ее зовут просто перчаточной женщиной, потому что она носит постоянно хлопчатобумажные перчатки, и это, как замечает очень сухо сир Эрчи, с той целью, чтобы не заметили, что у нее чесотка.

Влияние, которое эти воображаемые личности производят на больного при помощи особенной машины, которую он подробно описывает и рисует, чрезвычайно разнообразно. Больной приводит множество этих различных мук (галлюцинаций), называя их собственными именами.

«Задержание жидкости – перевязывание волокон у корня языка, вследствие чего речь его задерживается. Отделение души от чувства – распространение магнетического и притом свертывающегося тока, начиная от корня носа под основание мозга, подобно какому-то покрову, так что ощущение сердца совершенно отрезывается от соображений рассудка. Поднимание змея – так, как мальчики заставляют подниматься бумажного змея, точно так же эти злодеи, при помощи своих чар, впускают какое-нибудь особое представление в мозг своей жертвы, которое затем несколько часов движется взад и вперед в мозгу. Как ни желает подпавший такому нападению человек отделаться от навязанного ему представления и перейти к чему-нибудь другому, однако он не может этого сделать; он должен обратить все свое внимание, с исключением всех прочих представлений, только на это, навязанное ему. При этом он, однако, все время сознает, что представление это ему чуждо, что оно навязано ему снаружи. Связывание – связывание суждения лица, подвергшегося нападению, при обсуждении своих мыслей. Лопание бомбы – одно из самых страшных влияний. Находящаяся в мозгу и в нервах жизненная жидкость, пар восходящий и нисходящий в сосудах, газы в желудке и в кишках разрежаются до высочайшей степени и делаются горючими, что причиняет чрезвычайно неприятное болезненное распучивание всего тела. В то время как жертва страдает под этим влиянием, злодеи выпускают на нее сильные заряды электрической батареи, которая служит им для своих влияний; это ведет за собой страшное сотрясение, и все тело разрывается. В голове происходит страшный треск, и просто удивительно, как такое страшное сотрясение не ведет за собой моментальную смерть».

Во время сна Матьюса мучают, приготовляя ему сон; у злодеев есть особенные куклы различного рода, и если они долгое время пристально посмотрят на них, то могут затем бросить образ этих фигур во время сна в его душу, и т. д.

Вещества, которые употребляет шайка для своих чар, весьма различны, по словам Матьюса, – «семенная жидкость мужчин и женщин, слитки меди, серы, пары купороса, царской водки, корня черемицы и воды, испражнения собак, человеческие газы, яд жабы, пары мышьяка и так далее»[30]30
  Цитировано по Гризингеру.


[Закрыть]…

Последнее описание представляет пример систематизированного бреда, т. е. такого, в котором все отдельные части находятся в строгой связи между собою; больной в подробностях определяет взаимные отношения между собой всех лиц и явлений, составляющих содержание бреда. Как я говорил, этого совсем нет в бреде несистематизированном, в котором наплыв бредовых идей совершается непоследовательно, иногда совершенно бессвязно.

Бред бессвязный бывает большей частью полиморфным, т. е. составленным из нелепых идей, весьма разнородных по содержанию. Примером полиморфного бреда может служить следующее описание того, что испытывал больной, страдавший остро развивающимся бессмыслием в той разновидности, которая называется мной бредовой формой дизнойи. Больной в то время, когда он описывал свое состояние, еще не пришел в нормальное положение, а потому рассказ его недостаточно связен, но эта бессвязность сама по себе составляет характерный признак болезни, при которой встречается чаще всего полиморфный бред.

«Мне казалось, – говорил больной, – что изобретен был способ делать живых людей: когда много людей погибло, то нужно было приготовить искусственных; они, правда, были без мозгов, но для работы годны. Все императоры были сделаны из бумаги, набиты мукой. Я тоже был двигателем новоизобретенной электрической дороги или какого-то воздушного корабля. Меня захватили в этот корабль, и я должен был им двигать, и от моего движения как будто зависела мировая жизнь: я остановлюсь – и все должно рушиться, все города провалятся и произойдет ужасный переворот… Решились, казалось, возобновить крепостное право в России. Мне это было тяжело, но я соглашался, только бы меня выпустили. Казалось, что у меня три души; лекарства казались чернилами и притом жгучими: пью и чувствую, что внутри все сгорает. Служителей принимал за царственных особ… Франкмасоны все возводили меня в бога – Савоофа, это было очень скучно… За грехи опускали все ниже и ниже под землю и опустили в самые нижние части ада. Предлагали вездесущствие с условием раздробить голову в двадцати местах на 90 кусков. Служение богу носило у них какой-то шутовской характер. Главным действующим лицом был Беконсфильд, сатана бесчеловечной науки… В соседней комнате, казалось, мучают людей; чувствовался запах трупов, виделись и души в виде маленьких людей. Когда я ходил по саду, слышал голоса, шепот сатаны: «не нужен, не нужен». То я был Ванька Каин, то Гришка Отрепьев; вообще принимал на себя гнусные роли… Я должен был быть расстрелян в Риме, и тут началось разрушение мира: на итальянском корабле командовал будто сосед; тут же выделывали чернокожих абиссинцев; лишних людей убивали… ужасный момент… мозги катились… были старые мозги, настоящие и воображаемые. Итальянцы, впрочем, убивали кажущихся людей; но вдруг убили настоящего живого человека – драматический момент. Весь корабль, на котором мы были, представлялся в виде древнего амфитеатра. Я двоился: как будто и вверху, и внизу. Переправляли с неба ад – шествие долгое… Стали питаться человеческими извержениями. В это время Егорьевск совпал с Римом; весь мир превратился в шапо-клак, складывался… С самого верха в Рим спускались трубы, раскрывавшиеся с треском… Мне как будто нужно было только извиниться и сыграть на скрипке, чтобы все опять пошло по-старому… Был я и перпетуум мобиле… Несколько раз попадал в бедствия, но всегда поздно, потому что время шло не так: с пришествия антихриста время должно ведь пойти назад – январь, декабрь, ноябрь и т. д., а я не знал этого… Среди всей этой борьбы провалился в преисподнюю, а потом очутился наверху. Все страшно переменялось: стены удлинялись, расходились одна в одну сторону, другая в другую, столовая проваливалась, спальня тоже. Сатана вселялся в меня, чтобы жить иначе, также и Беконсфильд, также и вечный жид…».

Легко видеть, что у больного были одновременно и идеи превращения, и постороннего влияния мистической силы, и идеи гибели, разрушения, и величия, и греховности, и борьба с какими-то врагами. На этом примере можно также видеть, как вплетаются в бред воспоминания о различных исторических событиях и впечатления текущей жизни: перед заболеванием больного в газетах много писалось о войне итальянцев в Абиссинии, и потому итальянцы играли видную роль в бессвязном бреде.

Чтобы закончить изложение того, что относится к бреду и вообще к бредовым идеям, я должен коснуться еще некоторых явлений, близких по своему характеру к бредовым, но которые встречаются у лиц совершенно нормальных. Я имею здесь в виду не те ложные идеи, которые являются вследствие заблуждений у многих совершенно нормальных лиц, но которые по своему происхождению настолько отличаются от бредовых идей, что не подают обыкновенно повода к смешению при сколько-нибудь внимательном анализе; я имею в виду те явления, которые хотя встречаются и у совершенно здоровых лиц, но по своему происхождению аналогичны бредовым. Сюда относятся ложные идеи, являющиеся у лиц загипнотизированных, под влиянием внушения, а также сонные грезы нормально спящих людей.

Как известно, внушением можно заставить человека иметь идеи, не соответствующие действительности; можно загипнотизированному или вообще лицу, легко поддающемуся тому, что в специальном смысле этого слова называется «внушением», внушить различные ложные представления как о себе, так и окружающих; можно, например, заставить считать, что на одном из клочков бумаги нарисован чей-нибудь портрет, можно заставить считать кого-либо из присутствующих врагом, имеющим какое-нибудь злобное намерение; можно внушить, что загипнотизированный находится в другой обстановке, в саду вместо комнаты; можно, наконец, внушить, что и сам экспериментируемый не то лицо, какое он на самом деле. Внушения могут делаться или словесные, или с помощью придания человеку, находящемуся в гипнотическом состоянии, какой-нибудь позы (во время так называемого каталептического периода)[31]31
  Я не касаюсь здесь многих подробностей, полагая, что изучение гипнотических явлений составляет предмет особого курса.


[Закрыть]. Придавая загипнотизированному молитвенную позу, можно вызывать у человека представления и эмоции религиозного характера. Особа, которой д-р Азам сложил руки так, как складывают их на молитве, через несколько времени на поставленный ей вопрос ответила, что она молится, присутствуя на религиозной церемонии. Заставляя вытянуть руку и сжать кулак и наклоняя при этом немного голову вперед, можно вызвать представление о враждебном нападении, и экспериментируемый может броситься на воображаемого врага. Нет сомнения, что при этих состояниях бывают и обманы чувств, и ложные идеи, совершенно аналогичные бредовым идеям.

Разница между бредовыми идеями при гипнозе и бредовыми идеями при душевных болезнях, конечно, существует и именно постольку, поскольку гипноз, как хотя искусственное, но физиологическое состояние, отличается от состояния болезненного. В большинстве случаев поэтому гипнотические ложные идеи бывают далеко не так стойки и не воспринимаются личностью человека с такой непреложной уверенностью, как бред больных. Хотя несомненно, что некоторые из внушенных идей внедряются в сознание больных и овладевают ими, но это все-таки большей частью такие, которые в основе своей имеют что-нибудь возможное и допустимое сознанием и мировоззрением данного субъекта, чему он вообще мог бы поверить, как часто верит и вполне здоровый человек, если ему говорят авторитетно, и если его критика парализуется или отвлечением внимания, или какой-нибудь эмоцией. Но если же внушаемое представление совершенно невероятно и невозможно по миросозерцанию лица, которому делают внушение, или совершенно противоречит всем правилам и основным свойствам его личности, то оно не внедряется в сознание как собственное убеждение, а носит характер совсем иной; так, если женщине, находящейся в состоянии гипноза, внушить, что она мужчина и гусар, то, пожалуй, она станет изображать из себя гусара, будет крутить воображаемый ус, делать соответствующую ее представлению о гусаре физиономию и принимать воинственную позу, но все это будет носить очевидный характер театральности, правда, бессознательной. Впрочем, ложные идеи, являющиеся у загипнотизированных, различаются и в зависимости оттого, насколько ясность сознания вообще нарушена у экспериментируемого. При глубоком гипнотическом сне они могут ничем не разниться от сонных грез обыкновенного физиологического сна.

Что касается сновидений при обыкновенном сне, то они тоже имеют много сходства с бредовыми идеями. Всякому известно, что во время сновидений сознание заполняется совершенно ложными, не соответствующими действительности идеями. Сочетание сновидений часто совершенно противоречит возможности, и в то же время они воспринимаются нами в состоянии сна как нечто вполне реальное и возможное; во сне мы не удивляемся, когда видим лиц, давно умерших, переносимся в отдаленные края, испытываем совершенно невероятные приключения. Правда, проснувшись, мы в большинстве случаев освобождаемся от ложных представлений и быстро распознаем их от действительности, но во время сна, а иногда и в состоянии, переходном от сна к бодрствованию, принимаем их за явления реальные. Несомненно поэтому, что образование ложных идей во время нормального сна обусловливается тем физиологическим процессом, который происходит в нервных центрах во время этого состояния и находится в зависимости от неравномерного распределения деятельного состояния в различных отделах нервных элементов, служащих органами психической деятельности. По-видимому, в состоянии глубокого сна сновидений не бывает вовсе, так как психическая деятельность равномерно понижается до очень низкого уровня; но при неглубоком сне возбуждается деятельность в некоторых элементах мозговой коры, вследствие чего и начинается процесс идеации. При этом, однако, многие отделы центров коры еще не функционируют в достаточной мере, вследствие чего гармония душевной жизни нарушается, в результате чего и является смутное состояние сознания, обманчивое восприятие внешних впечатлений, пассивное подчинение автоматическому сочетанию представлений; произвольные акты при этом не существуют, высшие направляющие функции ума почти бездействуют; высшие чувствования, как: нравственные, логические, эстетические, почти не возбуждаются, вследствие чего при сновидениях мы не испытываем чувства противоречия с истиной, если даже нам видится крайняя несообразность, не испытываем упреков совести, если даже видим во сне, что совершаем преступление, между тем как эмоции низшего порядка, как страх, довольно часто охватывают нас и во сне. Вследствие неправильной, идущей скачками смены идей, сочетания являются часто совершенно беспорядочные и очень быстро сменяются; по-видимому, рядом с ложными идеями при этом бывают и явления, относящиеся к обманам чувств (чаще всего псевдогаллюцинации зрительного содержания). Из комбинации ложных идей и псевдогаллюцинаций большей частью и образуются сновидения. Содержание сновидений черпается обыкновенно из репродукций, главным образом из следов тех впечатлений, которые мы имели в ближайшее время, или тех, которые нас особенно тревожили, и из впечатлений, действующих на нас во время сна. Последние имеют несомненное влияние на содержание наших сновидений. Всем известно, что охлаждение ног во время сна может вызвать сновидение в форме купанья или нахождения в степи, среди снега и т. п. Мори в своей интересной книге «Сон и сновидения» рассказывает следующее: «Я был нездоров и лежал в своей комнате. Около меня сидела мать. Вдруг я вижу во сне террор. Я присутствую при сценах убийства, предстаю пред революционный трибунал, вижу Робеспьера, Марата, Фукье-Тенвилля, вижу самые ужасные личности этого страшного времени, спорю с ними. Наконец, после происшествий, о которых помню лишь смутно, я вижу, что я был судим, приговорен к смерти и что меня везут на колеснице при огромном стечении народа на площадь Революции. Я вхожу на эшафот; палач привязывает меня к роковой доске, раскачивает ее – и топор падает. Я чувствую, что моя голова отделилась от туловища, просыпаюсь в страшной тоске и вижу, что у меня на шее стрелка от кровати, которая неожиданно оторвалась и упала мне на шейные позвонки, совершенно как топор гильотины. По словам моей матери, это случилось в ту же минуту, как я проснулся, а между тем это внешнее впечатление послужило исходным началом сновидения, состоящего из столь многих происшествий. В ту минуту, когда на меня упала стрелка, мысль об ужасной машине, на которую в этом случае стрелка весьма походила, пробудила во мне воспоминание об образах, принадлежащих той эпохе, символом которой была гильотина»[32]32
  Мори. Сон и сновидения / Пер. с фр. А. Пальховского. М., 1867.


[Закрыть].

Этот пример свидетельствует не только о зависимости сновидений от внешних впечатлений, но и о быстроте, с которой они развиваются: достаточно было одного мгновения, чтобы явилась целая сложная картина, причем некоторые части этой картины отнесены были ко времени, как бы предшествующему тому ощущению, которое вызвало грезу.

Зависимость сновидений от действующих на сонного впечатлений доказывается многочисленными опытами, из которых я приведу некоторые, принадлежащие тому же Мори:

«Мне последовательно щекотали потом губы и кончик носа. И я видел во сне, что был подвергаем страшной пытке, что мне надели на лицо смоляную маску и потом быстро сорвали ее вместе с кожей губ, носа и лица. На некотором расстоянии от моего уха по металлическим щипчикам водили стальными ножницами, и я видел во сне, что слышу звон колоколов, потом этот звон вдруг превратился в набат, и мне казалось, что это во время июльских дней 1848 года. Мне дали понюхать одеколону, и я вижу во сне, что нахожусь в косметической лавке. Идея о благовониях затем пробуждает во мне идею о Востоке, и вот я в Каире, в магазине Жана Фарина. Мне слегка щиплют затылок, и я вижу во сне, что мне ставят мушку, а это пробуждает во мне воспоминание о докторе, лечившем меня в детстве. Перед моими глазами пронесли несколько раз свечу, закрытую красной бумагой, и вот я вижу грозу, молнию, и воспоминание о страшной буре, вынесенной мною в Ламанше на пути из Морле в Гавр, делается сюжетом моего сновидения»[33]33
  Мори. Сон и сновидения / Пер. с фр. А. Пальховского. М., 1867.


[Закрыть].

Сновидения зависят, однако, не только от впечатлений, действующих во время сна, но и от тех изменений в самочувствии, которые бывают под влиянием различных причин в нас самих, а также от впечатлений сильно подействовавших на нас событий.

Так, известно, что при начале многих болезней некоторые люди имеют определенные сновидения: что они идут по воде, по дождю, промачивают ноги; по-видимому, это находится в связи с охлаждением ног, предшествующих появлению лихорадки. Такого рода сновидения имеют иногда характер предвестников болезни.

Аналогично объясняются и некоторые другие «вещие сны». Один известный химик рассказывал мне такой случай. Проработав вечер в лаборатории, он вернулся домой, лег спать и быстро заснул. Во сне он видит, что горит лаборатория; сновидение взволновало его, он проснулся и вспомнил, что оставил непогашенную свечу близ окна. Он бросился в лабораторию и пришел как раз в то время, когда свеча, догорая, горела сильным пламенем вместе с бумагой невдалеке от занавески. Если бы случился пожар, то это было бы принято за вещее сновидение, а в действительности дело было, по всей вероятности, так, что воспоминание о непотушенной свече, хотя и не сознаваемое, вызывало в душе моего знакомого тревожное ощущение чего-то недоконченного, невыполненного; во сне, когда другие мысли затихли, это тревожное чувство вызвало более живое представление, за которым по ассоциации и возникла идея о пожаре, в свою очередь настолько усилившая эмоцию, что она вызвала пробуждение.

Из всего сказанного видно, что сонные грезы в значительной степени сходны с бредовым состоянием душевнобольного. Но, конечно, громадная разница существует между сном и безумием по сущности процесса, лежащего в основе того и другого состояния: в нормальном сне мы имеем дело с временным покоем, а в болезни – с параличом некоторых отделов нервно-психического органа и с расстройством координации в других. По субъективной же оценке, оба эти состояния представляют очень большое сходство. «Вообще, – пишет В. X. Кандинский, имевший, как я сказал выше, несчастие перенести душевную болезнь, – состояния сна и бдения у галлюцинирующего больного резкого отличия между собою не представляют; с одной стороны, грезы настолько живы, что больной, так сказать, бодрствует во сне, а с другой стороны, галлюцинации бодрственного состояния так причудливы и разнообразны, что можно сказать – больной грезит наяву. Сновидения мои во время болезни часто не отличались по живости от переживаемого в действительности и иногда, вспомнив через несколько дней виденное во сне, я не иначе как путем длинных и окольных рассуждений мог решить, имело ли место вспоминавшееся в действительности или только во сне»[34]34
  Кандинский В. X. О псевдогаллюцинациях. Критико-клинический этюд. Спб., 1890.


[Закрыть].