Текст книги "Ленин. Спаситель и создатель"

С 1877 года Ковалевский стал профессором государственного права в Московском университете, но через 10 лет его уволили за прогрессивные (по тем временам) взгляды и он опять уехал из России. Ковалевский был действительно крупной научной величиной и без работы не остался, читал лекции в Европе, в Америке, и лишь на волне революции 1905 года вернулся на родину, теперь уже – в Петербургский университет.

В 1906 году он был избран депутатом Государственной думы от Харьковской губернии и возглавил основанную им Партию демократических реформ, стоявшую правее (!) кадетов. В 1907 году Ковалевского назначили членом Государственного Совета от Академии наук, а с 1909 года он издавал принадлежащий ему же солидный журнал „Вестник Европы“…

В 1912 году в статье „Национал-либералы“ Ленин писал: „Чисто интеллигентские, мало-„почвенные“ либеральные элементы остаются у кадетов. Национал-либералы получают себе таких идеологов, как Струве, Маклаков, Протопопов, Ковалевский и других, давным-давно стоящих уже одной ногой в реакционном лагере“[282]282
  Ленин В. И. ПСС. Т. 22, с. 245.


[Закрыть].

Этот самый Ковалевский – ещё не депутат и не реакционер, и пригласил В. Ильина – автора научного труда „Развитие капитализма в России“ и других экономических трудов к себе в школу.

В конце февраля 1903 года Ленин прочёл первую лекцию, и вот как запомнил тот день слушатель Школы Григорий Зиновьев:

„Закончил свою первую лекцию Владимир Ильич под настоящий гром аплодисментов, перешедших в бурную, продолжительную овацию, какую стены школы никогда раньше не слышали. И узнав, что лектор В. Ильин, это и есть чуть ли не самый главный „подпольщик“ В. Ульянов, Максим Ковалевский ужасно огорчился. А какой хороший профессор мог бы из него выйти, – заметил он…“[283]283
  Логинов В. Т. Владимир Ленин: как стать вождём. М.: ЭКСМО: Алгоритм, 2011. C. 428 (цит. по: Зиновьев Г. Ленин. 2-е изд. Л.: 1925. C. 14.


[Закрыть]

Зиновьев, тогда познакомившись с Лениным, стал с 900-х годов многолетним сподвижником Ленина, но в итоге предал дело Ленина, то есть дело Советской власти. Впрочем, в 1903 году до всего этого было ещё ой как далеко…

Что же до реакции Ковалевского, то тут даже не стоит много говорить на тему „Если бы…“ Конечно, эрудиции, ума и – что не менее важно, работоспособности, Ленину хватило бы на десяток университетских профессоров, однако профессорская карьера и Ленин были вещи несовместные.

Но почему?

Ряд антиленинских „лениноведов“ (их кто-то метко назвал „лениноедами“) распинается относительно того, что Ленин-де обладал комплексом власти, а поэтому-де и работал в революции – в видах будущего наслаждения властными прерогативами.

Это, конечно, чепуха!

Чепуха уже потому, что Илья Николаевич и Мария Александровна Ульяновы – сами революционерами не будучи, всех своих детей вырастили людьми чести и долга… Умеющими думать, к тому же. А в классовом обществе, да ещё в период его развивающегося кризиса, это почти автоматически приводит подобных людей к делу реальной борьбы за социальный прогресс. Это и произошло со всеми младшими Ульяновыми – они все: Александр, Анна, Мария и Дмитрий работали в революционном движении. И все, кроме погибшего на эшафоте народовольцем Александра, стали большевиками – соратниками брата Владимира. Если бы не ранняя смерть, большевичкой, и только большевичкой прожила бы свою жизнь и Ольга.

Владимир был в семье самым талантливым, и поэтому для него тем более не могло быть никакой иной судьбы, кроме революционной. Но эту же судьбу выбирали и другие его современники и сограждане – пусть менее талантливые, менее яркие, но тоже движимые чувством чести и долга.

Большая часть их могла бы стать „просто“ профессорами, присяжными поверенными, врачами, инженерами, или – хотя бы, преуспевающими мастерами на хозяйских заводах. Но они не могли жить в обществе, пропитанном в „верхах“ духовной гнилью, а в „низах“ – гнилью застарелого пота и раскисших крестьянских онучей…

Вот они и боролись – за политически и нравственно здоровую общественную атмосферу на их Родине.

Говорят, короля делает окружение… И это верно! Любой лидер силён настолько, насколько много вокруг него и его идей собралось не просто единомышленников, но едино действующих его современников.

Каким было окружение Ленина, приближающегося в начале 900-х годов к поре первой зрелости? Кое-что об этом уже было сказано, но бросим на ситуацию и ещё один взгляд…

В декабре 1902 года Ленин пишет Л. И. Аксельрод из Лондона в Берн:

„Многоуважаемая Л. И.

Получил сейчас Ваше письмо и спешу ответить, чтобы поздравить с таким громадным приобретением, как Ставский…

…Далее, насчёт „Миши наборщика“. Я такой клички не знаю, но названного им Вас. Андр. Шелгунова знаю и работал с ним вместе (ещё в „Союзе борьбы“. – С.К.). Передайте поэтому „Мише“ привет от меня лично, раз Шелгунов говорил ему обо мне, и просьбу написать нам обо всём поподробнее, т. е. и о делах и о себе, кто он такой и каковы его планы теперь, надолго ли он за границу и проч. Вам придётся уже, право, позаняться с этими людьми, очень важно вполне привлечь их… Может быть нам удастся вскоре послать Вам на подмогу молодого и очень энергичного и способного товарища отсюда (кличка: „Перо“)…“[284]284
  Ленин В. И. ПСС. Т. 46, с. 240–241.


[Закрыть]

Обычное деловое письмо 32-летнего Ленина, объединившее пять имён…

Кто они?

Сама Любовь Исааковна Аксельрод (1868–1946), философ, литературовед и партийный писатель (литературный псевдоним „Ортодокс“), которой Ленин часто писал до II съезда, после съезда быстро отошла на меньшевистские позиции, тяготея к Плеханову.

В 1917 году Аксельрод была членом ЦК меньшевиков, и так больше к Ленину и не вернулась, даже после Октября 1917 года. С 1918 года отошла от активной политической деятельности, преподавала в ряде вузов. Былой „Ортодокс“, она действительно, а не притворно, в пятьдесят лет порвала с политикой, и никто её, бывшую активную меньшевичку, не тронул ни в какой „37 год“! Она даже удостоилась вполне объективной статьи в 1-м томе 2-й, „сталинской“, Большой советской энциклопедии.

Крестьянский сын из Псковской губернии Василий Андреевич Шелгунов (1867–1939) – ветеран революции. Он начинал в 1886 году в „Товариществе санкт-петербургских мастеровых“, работал в группе Бруснева, участвовал в организации ленинского „Союза борьбы“, был арестован одновременно с Лениным и после более чем годичного заключения в тюрьме выслан в Архангельскую губернию.

После ссылки Шелгунов участвовал в создании подпольной „искровской“ типографии в Баку, потом работал в столичном комитете большевиков. В декабре 1905 года его арестовали, и в тюрьме он потерял зрение. Тем не менее он остаётся в партии, в 1911 году дважды арестовывается как редактор легальной большевистской газеты „Звезда“, участвует в создании „Правды“, в 1913 году высылается административно на Северный Кавказ…

Шелгунов носил чёрные очки незрячего, а провидел будущее России лучше записных университетских профессоров.

Ставский – не псевдоним, это и есть 25-летний Иван Ставский (1877–1957), член партии с 1898 года, рабочий-оратор, в ноябре 1902 года один из руководителей стачки в Ростове-на-Дону, позднее – большевик. Надежд Ленина Ставский впоследствии особо не оправдал, но он эти надежды, всё же, подавал…

„Миша наборщик“ – 22-летний Л. Д. Махлин (1880–1925), пришедший в революцию в 20 лет. Он стал агентом „Искры“, как искровец большинства был делегатом II съезда от Екатеринослава, но после съезда примкнул к меньшевикам. Работал в Вильно, Двинске, Петербурге, после поражения революции 1905 года эмигрировал и вернулся в Россию лишь в 1919 году, был принят в РКП(б), занимался профсоюзной и хозяйственной работой. Он недолго находился на орбитах партии Ленина, но, во всяком случае, находился.

А молодой, очень энергичный и способный товарищ из Лондона по кличке: „Перо“ – это 23-летний Лев Бронштейн, вошедший в историю под именем, в особых представлениях не нуждающемся, – „Троцкий“.

Вот такие пять имён, пять судеб – разных, но общих в том, что они так или иначе были связаны с судьбой и деятельностью Ленина.

Те, кто его окружал – и те, кто сохранил верность ему, и те, что с какого-то момента отошли от него или попросту предали, – были не ангелами, а людьми со своими слабостями, кто – с мелкими, а кто – и с крупными.

Терять было больно, приобретать – радостно, и Ленин полной мерой получил от жизни и первое, и второе…

Знаменитая Клара Цеткин оставила нам интереснейшие записи нескольких откровенных бесед с Лениным, в том числе – осенью 1920 года в его кабинете в Кремле. Тогда Ленин, кроме прочего, сказал:

– Вы ведь знаете молодого товарища XYZ. Прекрасный, высокоодарённый юноша! Боюсь, что несмотря на всё, ничего путного из него не выйдет. Он мечется и бросается из одной любовной истории в другую. Это не годится ни для политической борьбы, ни для революции. Я не поручусь также за надёжность и стойкость в борьбе тех женщин, у которых личный роман переплетается с политикой, и за мужчин, которые бегают за всякой юбкой и дают себя опутать каждой молодой бабёнке…[285]285
  Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине. С. 47.


[Закрыть]

Каждый раз, читая эти строки, я думаю – не сластолюбивого ли Бухарина имел в виду Владимир Ильич?

Правда, в 1920 году Бухарину было уже тридцать два года – возраст не очень-то юношеский, но – с другой стороны, это мнение Ленина на удивление подходит к Николаю Ивановичу, весьма охочему до „молодятинки“…

Так или иначе, Ленин, как позднее и Сталин, умел прощать людям их маленькие слабости, но одного, как позднее и Сталин, не прощал – ренегатства, предательства дела партии. А поскольку делом большевистской партии было создание новой России – России для народа, то предательство партии означало для Ленина и предательство народа, предательство России.

Почти все, кто уверенно шёл за Лениным и с этого пути не сбился, не имели пороков, и прежде всего – таких отвратительных пороков как своекорыстие, самомнение и самодовольство, за которыми в политике следуют, как правило, и подлость, и предательство.

Если же кто-то сдавал и начинал любить не дело в себе, а себя в деле, то автоматически выбывал из числа тех, кто пользовался доверием и уважением Ленина.

Увы, на его пути случались, как уже сказано, не только первые, но и вторые.

4 августа 1902 года Ленин пишет в Цюрих старому товарищу В. А. Носкову („Борис Николаевич“) из Лондона в Цюрих:

„Дорогой Б. Н.! Получил оба Ваших письма и очень рад был узнать, что мнимые „недоразумения“ оказываются дымом…

Вы вот на наших „агентов“ жалуетесь. И мне захотелось поговорить с Вами на эту тему – очень уж она и у меня наболела. Поставьте себя так, чтобы говорить не „Ваши агенты“, а „наши агенты“, и тогда Вы будете говорить не об антипатичности наших агентов, а о недостатках нашего общего дела. Масса этих недостатков, и гнетёт она меня чем дальше, тем больше.

Теперь как раз подходит уже близко (чуется мне) время, когда вопрос встанет ребром: либо Россия поставит своих людей, выдвинет таких, которые придут на помощь нами дело исправят, либо… И хотя я знаю и вижу, что такие люди уже выдвигаются и число их растёт, но идёт это так медленно и с такими перерывами, а „скрип“ машины так рвёт нервы, что… иногда зело тяжело приходится.

Мы ведь не творим себе „человеческого материала“… Нам „приходится“ биться как рыбе о лёд, делая (за неимением других людей) не своё дело… Ведь в этом всё горе наше. Ведь когда посмотришь на нашу практическую бесхозяйственность, – то злишься часто до потери работоспособности, и только одно утешает: значит, жизненное дело, если растёт и явно растёт, несмотря на весь этот хаос. Значит, перебродит – и хорошее вино будет…“[286]286
  Ленин В. И. ПСС. Т. 46, с. 212–213.


[Закрыть]

Это – товарищеская доверительная беседа о наболевшем…

А в самом конце письма Носкову Ленин просит:

„Напишите своё мнение о Зерновой…, правда ли, что нехороший человек, т. е. не только „похождения“ любит (это ведь не беда же, само по себе), а именно как человек ненадёжный.

Жму крепко руку. Ваш Ленин“.

20-летняя тогда якобы „ненадёжная“ „Зернова“ (а также „Зверь“, „Зверев“, „Сокол“, „Нина Львовна“) – это Мария Эссен (1872–1956), после II съезда – член ЦК, частый адресат ленинских писем времён революции 1905 года и активнейшая большевичка. После 1907 года она от партийной работы отошла, но с 1917 года опять в неё включилась, работала в Грузии, а с 1925 года переключилась на научно-редакционную деятельность.

Эссен-то, как показало будущее, оказалась, всё же, достаточно надёжной. Засбоил как раз Носков – позднее мы это увидим. Но тут уж – на войне, как на войне, испытание которой выдерживают не все.

В апреле 1903 года Ульяновы опять переехали – в Женеву, в связи с переводом туда редакции „Искры“. Собственно, редакцией была квартира Ульяновых, через которую тёк день за днём поток гостей, включая приезжих из России…

Ленин был занят „под завязку“, как и Крупская. Причём на Надежде Константиновне, кроме партийных забот лежали ещё и житейские. Вот как она описывала тогдашнюю жизнь в одном из писем свекрови в Россию: „…уборка и хозяйство занимали целый день. При той толкотне, которая у нас царит иногда, необходимость постоянно думать о хозяйстве надоедала очень. Уйдёшь гулять – без молока останешься, не встанешь в 7 часов – изволь идти за мясом в город…“[287]287
  Ленин В. И. ПСС. Т. 55, с. 234–235.


[Закрыть]

Вот что, вообще-то, надо было включать в курсы истории партии в спокойные брежневские времена – такие строки из писем!

Весна – пора обновления, в котором нуждалась и революционная работа в России. Но вряд ли Владимир Ильич обременял себя размышлениями о символике. Его волновали конкретные и реальные проблемы, часть которых даже не назрела, а перезрела. В партии росло понимание необходимости скорейшего созыва съезда, в феврале 1903 года в Орле прошло совещание Организационного комитета и после этого подготовка вышла, наконец, на финишную полосу.

В конце мая 1903 года Ленин пишет большое письмо в Киев члену Оргкомитета и агенту „Искры“ Е. М. Александровой („Жак“, „Наталья Ивановна“, „Штейн“). В числе других членов ОК Александрова готовила II съезд и присутствовала на нём с совещательным голосом.

Крупская вспоминала о ней:

„Екатерина Михайловна… раньше была видной народоволкой, и это наложило на неё определённую печать. Она не походила на наших пылких, растрёпанных девиц вроде Димки (И. Г. Смидович, первый секретарь редакции „Искры“. – С.К.), была очень выдержана. Теперь она была искровкой, то что она говорила, было умно.

К старым революционерам, к народовольцам Владимир Ильич относился с уважением. Когда приехала Екатерина Михайловна, на отношение к ней Владимира Ильича не осталось без влияния то, что она бывшая народоволка, а вот перешла к искровцам. Я и совсем смотрела на Екатерину Михайловну снизу вверх…

Искровкой она оказалась не очень стойкой – на II партийном съезде не без её участия плелась сеть оппозиции против „захватнических“ намерений Ленина, потом она была в примиренческом ЦК, потом сошла с политической арены…“[288]288
  Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине. С. 259.


[Закрыть]

Екатерина Александрова (урождённая Долгова) (1864–1943) была женщиной умной, весьма незаурядной и волевой. С 1884 года она пришла в революционное движение к народовольцам, но эволюционировала к социал-демократам, с 1890 года входила в группу Бруснева, где начинала работать и Крупская.

Вскоре после II съезда Александрова – энергичная и деятельная, стала активной меньшевичкой, в 1912 году входила в группу „Правды“ Троцкого (к газете большевиков „Правда“ эта группа никакого отношения не имела). Александрова была, впрочем, сторонницей объединения большевиков и меньшевиков на общей платформе. После Октябрьской революции, несмотря на то, что Троцкий стал силой, в послеоктябрьские троцкисты Александрова не пошла. Возможно, и годы взяли своё, но, так или иначе, от политики после Октября 1917 года Екатерина Михайловна отошла, занималась культурно-просветительской работой, заведуя в Ленинграде одним из музеев.

А весной 1903 года Ленин смотрел на неё как на соратницу, и писал:

„Личное от Ленина

Прочёл Ваше длинное письмо. Большое спасибо за него. Лучше поздно, чем никогда. Вы просите не очень злиться. Скажу Вам откровенно, что злился я мало, больше улыбался, вспоминая свою последнюю беседу перед дверьми „вертепа“ с некиим Жаком (т. е. с самой Александровой. – С.К.), который находил тогда (тогда!), что мы слишком мало командуем…“[289]289
  Ленин В. И. ПСС. Т. 46, с. 287.


[Закрыть]

Перед съездом „Жак“ добивалась „единовластия и твёрдой руки“. На съезде она уже считала, что Ленин много командует и была не прочь командовать сама. Но Ленин писал ей до съезда и – в рамках выработки общей линии на съезде. В этом смысле интересно вот такое место из письма „Жаку“:

„Формально, по-моему, с Бундом надо быть корректным и лояльным (в зубы прямо не бить), но в то же время архихолодным, застёгнутым на все пуговицы и на законной почве припирать его неумолимо и ежечасно, идя до конца без боязни. Пусть уходят, коли хотят, – но мы не должны дать им в руки ни малейшего повода, ни тени повода к разрыву. Формальности до съезда соблюсти, конечно, надо, но открывать карт незачем“[290]290
  Ленин В. И. ПСС. Т. 46, с. 287.


[Закрыть].

В подобного рода шлифовке платформы съезда, проектов программы партии и её устава, прошёл июнь. В середине июля 1903 года Ленин вместе с другими делегатами съезда и с Крупской, которая должна была участвовать в заседаниях с совещательным голосом (под псевдонимом „Ленина“, к слову), выезжает в Брюссель, где 17(30) июля и открылся знаменитый позднее в истории II съезд РСДРП.

Бой за партию Лениным был подготовлен, теперь он его начал.

В Брюсселе удалось провести лишь двенадцать заседаний – бельгийская полиция стала придираться к делегатам, выслала из страны Розалию Землячку, и в конце июля (начале августа) съезд переехал в Лондон, где состоялось ещё двадцать пять заседаний.

Устройству съезда в Лондоне много помогли старые товарищи Ленина по петербургскому „Союзу борьбы“ супруги Тахтаревы – К. М. Тахтарев (1871–1925) и А. А. Якубова (1869–1913). Аполлинария Якубова, сосланная, как и Ленин, в Енисейский край, не раз фигурировала в письмах обоих Ульяновых из Шушенского как „Куба“ и „Лирочка“… Однако после раскола партии Тахтаревы одно время сочувствовали меньшевикам, а потом и вообще отошли от партийной работы.

Обстановка и в Брюсселе, и в Лондоне была нервной, но главные съездовские страсти разгорелись в Лондоне. Вот как описывала это Надежда Константиновна Крупская:

„…все знали друг друга не только как партийных работников, но знали и личную жизнь друг друга. Тут была целая сеть личных симпатий и антипатий. Чем ближе подходили выборы, тем напряжённее становилась атмосфера. Обвинения, бросавшиеся Бундом и „Рабочим делом“, в желании командовать, диктовать свою волю из заграничного цента и пр., хотя и встречали дружный отпор вначале, делали своё дело, влияя на центр, на колеблющихся, может быть, даже помимо их сознания. Боялись командования, чьего? Конечно, не Мартова, Засулич, Старовера (Потресова. – С.К.) и Аксельрода. Боялись командования Ленина и Плеханова. Но знали, что в вопросе о составе, о русской работе будет определять Ленин, а не Плеханов, стоявший в стороне от практической работы“[291]291
  Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине. С. 266.


[Закрыть].

Да, реальная революционная работа редко напоминает романтический роман, и не все профессиональные революционеры жили исключительно соображениями дела – как Ленин… У многих – особенно это относилось к меньшевикам, высокое в жизни переплеталось с мелким, убеждения – с заблуждениями, чувство долга и ответственности – с амбициями.

Нельзя забывать и того, что практически все профессиональные революционеры – как большевики, так и меньшевики, были людьми с тем или иным потенциалом „обычной“ профессиональной или политической карьеры, вполне успешной в условиях царской России. Они же выбрали неустроенность, оторванность от Родины или полную опасностей жизнь в России, неясное будущее…

Это ведь тоже влияло на „нервы“ не самым благотворным образом.

10(23) августа 1903 года II съезд официально закончился. Если мы посмотрим на него трезво и объективно, то увидим, что он ещё отдавал-таки „кружковщиной“. Но съезд, во-первых, не представлял собой в полной мере подлинно боевое руководство РСДРП. Кто-то из тех, кто уже скоро составит большевистское ядро партийного руководства, не смог приехать… Кто-то был арестован, сидел в тюрьме, отбывал ссылку… Кто-то ещё просто не „набрал очки“, хотя и стремительно – как, например, Сталин на Кавказе, вырастал в лидера…

Тем не менее, на съезде сформировалась прочно ленинская группа сильных профессиональных революционеров. Делегатами были такие сильные фигуры как Р. С. Землячка, А. В. Шотман, П. А. Красиков, Н. Э. Бауман, А. М. Стопани, Л. М. Книпович, С. И. Гусев (Драбкин), Б. М. Кнунянц, младший брат Ленина Д. И. Ульянов и ряд других партийцев-ленинцев…

Впрочем, рассказать о съезде более подробно я предоставлю возможность самому Владимиру Ульянову-Ленину, который в сентябре 1903 года записал „Рассказ о II съезде РСДРП“.

Свою рукопись он предварил предупреждением: „Этот рассказ назначен только для личных знакомых, и потому чтение его без согласия автора (Ленина) равно чтению чужого письма“. Ленинская рукопись и впрямь осталась лишь рукописью, она была издана печатно только в 1927 году в VI Ленинском сборнике.

В ленинском „Рассказе…“ много таких деталей, которые имели значение только для того времени, поэтому из „статистики“ съезда, „расклада“ голосов и прочего подобного сообщу, ссылаясь на Ленина, одно: „решающих голосов на съезде было 51 (33 делегата с 1 голосом, и 9 с двумя)“. Девятерых с двумя голосами называли „двурукими“. Кроме того имелось до 14 делегатов с совещательным голосом.

К слову, есть и несколько иная „арифметика“ – в 7-м томе ПСС на страницах 432–435 приведены записи того же Ленина по составу съезда, где отмечены 43 делегата с решающим и 9 – с совещательным, включая Тахтаревых („Тары“), Потресова („Старовер“), Засулич, Александрову („Наталья Ивановна“) и Крупскую („Ленина“)…

Разнобой получается от того, что не все делегаты (как, например, два польских представителя) участвовали во всех заседаниях, а бундовцы и два делегата от группы „Рабочее Дело“ 5(18) августа со съезда ушли.

Всего участие в съезде принимало 57 человек. „Искровцев“, „более или менее твёрдых и последовательных в своём искрянстве“, насчитывалось 33 человека, и Ленин писал:

„Эти 33 искровца, которые будучи едины, всегда решали судьбу всякого вопроса на съезде, раскололись, в свою очередь, на 2 подгруппы, раскололись окончательно лишь в конце съезда: одна подгруппа, приблизительно в 9 голосов искровцев мягкой, вернее, зигзаговой линии (или женской линии, как острили, и не без основания, некоторые шутники), и около 24 голосов искровцев твёрдой линии, отстаивавших последовательный искризм и в тактике и в личном составе центральных учреждений партии“[292]292
  Ленин В.И. ПСС. Т. 8, с. 5–6.


[Закрыть]..

К тому времени лидеры обеих „подгрупп“ вполне определились: „женское“ начало (вопреки обычной символике – отнюдь не животворящее) олицетворял исполненный самомнения Мартов, а „твёрдые“ шли за Лениным. Впрочем, как писал Ленин:

„Начался съезд при мирной и дружной работе всех искряков, между которыми оттенки в мнениях были, конечно, всегда, но наружу эти оттенки, в качестве политических разногласий, не выступали“.

Однако уже при выборах президиума съезда начались разногласия… Мартов „стоял за выбор 9 лиц, которые бы на каждое заседание выбирали бы по 3 в бюро, причём в состав этих 9-ти он вводил даже бундиста“. Ленин „стоял за выбор только трёх на весь съезд, и притом трёх для „держания в строгости““…

Выбраны были три человека: Плеханов, Ленин и „товарищ Т“, названный Лениным „искровцем твёрдой линии“.

Под последним подразумевался Пётр Красиков (1870–1939), как и Ленин – сын учителя, как и Ленин – юрист, сдавший экзамены экстерном при Петербургском университете (в 1908 году). В 1892 году он примкнул к плехановской группе „Освобождение труда“, в 1893 году был арестован и посажен в Петропавловскую крепость. Сосланный в Сибирь, Красиков познакомился с Лениным, позднее входил в число агентов „Искры“… После Октября стал одним из создателей советской сталинской юстиции, с 1924 года состоял прокурором Верховного суда СССР, в 1933–1938 годах – заместителем председателя Верховного суда СССР. Был стойким сторонником Сталина.

Споры о выборе президиума оказывались, конечно, не мелочью, и разные подходы Ленина и Мартова к вроде бы процедурному вопросу сразу выявляли разные подходы к делу по существу.

Принятие предложения Мартова превращало съезд (а потом и всю партию) в базар, в собрание болтунов, спорящих до хрипоты ради самого спора.

Победивший подход Ленина обеспечивал – в любом случае – и деловой ход съезда и, что самое важное, деловые его результаты!

Знаменитый в истории партии конфликт по первому пункту Устава между Лениным и Мартовым Ленин описал так:

„Пункт 1-й устава определяет понятие члена партии. В моём проекте это определение было таково: „Членом Российской социал-демократической рабочей партии считается всякий, признающий её программу и поддерживающий партию как материальными средствами, так и личным участием в одной из партийных организаций“. Мартов же вместо подчёркнутых слов предлагал сказать: работой под контролем и руководством одной из партийных организаций. За мою формулировку стал Плеханов… Мы доказывали, что необходимо сузить понятие члена партии для отделения работающих от болтающих… Мартов стоял за расширение партии и говорил о широком классовом движении, требующем широкой – расплывчатой организации и т. д. Плеханов горячо восстал против Мартова, указывая, что его… формулировка открывает двери оппортунистам, только и жаждущим этого положения в партии и вне организации…“[293]293
  Ленин В.И. ПСС. Т. 8, с. 13.


[Закрыть]

По ходу прений по параграфу (пункту) первому устава Ленин делал заметки…[294]294
  Ленин В.И. ПСС. Т. 7, с. 428–430.


[Закрыть]

Скажем, выступающие „мартовцы“ приводили пример – вот, мол, некий профессор… Он признаёт программу, он входит в партию, но не входит в организацию как её работающий член. Ленин помечает: „Такие люди не могут быть приняты в партию“. И далее: „Если он пойдёт (на опасность), то он будет профессиональный революционер“.

Формулировка Мартова – по его собственным словам, отличалась „эластичностью“, она расширяла понятие „член партии“, а Ленин его стремился сузить, справедливо считая, что необходимо „отделение болтающих от работающих“, и что „лучше 10 работающих не назвать членами, чем 1 болтающего назвать“.

Достаточно распространено заблуждение, что на II съезде РСДРП победила ленинская формулировка, но это было, увы, не так, что подтверждают как все курсы истории партии, начиная со сталинского „Краткого курса“, так и сам Владимир Ильич в своём „Рассказе о II съезде РСДРП“.

Он пишет:

„Мартов одержал тут победу: принята была (большинством около 28 голосов против 23 или в этом роде, не помню точно), его формулировка, благодаря Бунду, который, конечно. сразу смекнул, где есть щёлочка…“

Если мы вчитаемся в пункт 1-й Организационного Устава партии, принятого на II съезде РСДРП, то увидим, что он был принят действительно не в строго ленинском варианте и выглядел так: „Членом Российской социал-демократической рабочей партии считается всякий, принимающий её программу, поддерживающий партию материальными средствами и оказывающий ей регулярное личное содействие под руководством одной из её организаций“.

„Участие“ и „содействие“ – вещи очень разные. Тем не менее, после II съезда появились понятия „большевики“ – сторонники Ленина, и „меньшевики“ – противники Ленина.

А вышло это так…

Обсуждалось четыре списка кандидатов в Центральный Комитет (ЦК), среди которых были „примирительный“ список большинства; „боевой“ список меньшинства: Носков (искровец большинства, позднее примиренец. – С.К.), Розанов (центристский делегат от группы „Южный рабочий“, после съезда активный меньшевик. – С.К.) и Троцкий; а также – „боевой“ список большинства: Носков, Кржижановский, Розанов.

Розанов отказался идти в „боевом“ списке большинства и был заменён в нём Ленгником – соратником Ленина ещё по „Союзу борьбы за освобождение рабочего класса“. Как и другой ленинский старый соратник Кржижановский, Ленгник находился в это время в России.

В итоге членами ЦК были избраны сторонники большинства Носков („Глебов“), Кржижановский („Клэр“) и Ленгник („Курц“)[295]295
  Ленин В.И. ПСС. Т. 8, примеч. 14 на с. 511.


[Закрыть].

Потерпели поражение мартовцы и при выборах редакции центрального органа (ЦО) партии – газеты „Искра“. В редакцию были избраны Плеханов, Ленин и Мартов, вопреки требованию Мартова включить в состав редакции всех старых редакторов, то есть Плеханова, Ленина, Мартова, Аксельрода, Потресова и Веру Засулич… Мартов устроил по этому поводу настоящую истерику, как и его сторонники. Ленин писал: „Один мартовец держал такую речь при этом, что один делегат закричал после неё секретарю: вместо точки поставь в протоколе слезу“[296]296
  Ленин В. И. ПСС. Т. 8, с. 18.


[Закрыть].

Мартов кричал о „самодержавии“ Ленина, о создании им „робеспьеровского режима казней“, об „устройстве политических похорон старым товарищам“[297]297
  Ленин В. И. ПСС. Т. 8, с. 101.


[Закрыть], но всё это было со стороны бывшего близкого товарища лишь проявлением мелочных амбиций.

Вариант Мартова означал отказ от боевой позиции Ленина и был – хотя и минимальным, но большинством съезда – отвергнут. Отсюда и пошло: „большевики“ и „меньшевики“.

Название „большевики“ возникло, на первый взгляд, случайно. В действительности же оно было редким образом исторически обоснованным и логичным.

Исторически и по политической сути вышло здорово и точно, однако почти сразу после II съезда Ленин и идущая за ним часть РСДРП оказались в меньшинстве. Одну из решающих ролей в этом сыграл Плеханов – его поддержка Ленина по вопросу о том, кого следует считать членом партии исчерпала, и уже, фактически, навсегда, все резервы принципиальности этого действительно выдающегося русского марксиста. От поддержки Ленина Георгий Валентинович переходит к борьбе с ним.

Отходил от Ленина и бывший близкий товарищ Потресов…

Что ж, принципом Ленина всегда было: если оппоненты не желают взаимной лояльности, то лучше уж добрая ссора, чем худой мир. И в конце своего „Рассказа о II съезде РСДРП“ он заявил:

„Русской социал-демократии приходится пережить последний трудный переход к партийности от кружковщины, к сознанию революционного долга от обывательщины, к дисциплине от действования путём сплетен и кружковых давлений…“[298]298
  Ленин В. И. ПСС. Т. 8, с. 20.


[Закрыть]

Собственно, это была главная установка Ленина для тех его соотечественников, которые были готовы сделать дело партии делом своей жизни.

На этом и выросло то уникальное в политической истории мира течение мысли и дела, которое стало знаменитым под увесистым названием „большевизм“.