Текст книги "Дневники Берии – не фальшивка! Новые доказательства"

Он написал, что часть текста дневников (заметим, не весь текст, а лишь один его «пласт») представляет собой «исключительно сознательную фальсификацию».

После такого ответственного заявления можно было ожидать, что мой оппонент тут же приведёт хотя бы одно конкретное подтверждение такого своего утверждения.

Увы!

Ни одного примера не приводится!

Да, если дневники не аутентичны и являются подлогом, то в них обязательно должен присутствовать тот третий пласт, о котором ведёт речь профессор Козлов. Собственно, тогда весь «дневник» только из одного такого пласта и состоит.

Но ведь наличие этого пласта мало лишь предположить – его наличие надо доказать! Не так ли? Причём доказать надо неопровержимо, приводя прямые доказательства, а не досужие рассуждения…

Ну, скажем, если бы в тексте обнаружилась следующая запись: «20 декабря 1940 г. Вчера закончил поэму «Великий Сталин на Кавказе» и читал её на заседании Политбюро в присутствии Кобы. Одобрили, и будем публиковать под псевдонимом «Александр Есенин», – то куда надо было бы отнести такую запись?

К третьему, по классификации профессора Козлова, пласту информации?

А вот это – не факт!

Да, такая информация не подтверждается достоверными документами ни прямо, ни косвенно. Но она достоверными документами и не опровергается! Даже такую запись – саму по себе – профессор Козлов мог бы аттестовать лишь как сомнительную по части достоверности, а не как подложную.

Да! Даже если бы в тексте дневников такая запись имелась, то и в этом случае у профессора Козлова или у кого-либо иного не было бы убедительных оснований для оценки такой записи как результата «потуг» Кремлёва.

А вдруг у Лаврентия Павловича и впрямь имелись скрытые таланты, открыто продемонстрированные Александром Пушкиным и Сергеем Есениным? Писали же стихи брежневский «чекист № 1» Юрий Андропов и горбачёвский «президент СССР» Анатолий Лукьянов.

Даже герой Сталинграда маршал Ерёменко однажды разразился поэмой, как о том свидетельствует поэт Константин Симонов. Правда, в последнем случае Симонов, которому командующий Сталинградским фронтом, вдохновлённый только что одержанной победой, показал свою «поэму», отговорил «собрата по Парнасу» от обнародования своего опуса…

Так почему бы и маршалу Берии быть чуждым тому, чтобы глотнуть порой из Ипокрены – волшебного источника вдохновения, образовавшегося на горе Геликон после удара Пегаса копытом?..

И не только глотнуть, но и попытаться найти благодарных слушателей и ценителей своего творчества среди коллег по Политбюро и ГКО…

То есть если бы в тексте дневников содержались указания на то, что Берия писал стихи или сочинял симфонии, то даже такие указания нельзя было бы определять как результат «умоделия» Кремлёва. А вдруг в лице Лаврентия Берии мы и впрямь имели непризнанного Александра Пушкина или хотя бы Евгения Евтушенко-Гангнуса?

Нет, только если бы в тексте дневников позднее отыскалась другая запись, например: «20 декабря 1949 г. Наконец-то мою поэму «Великий Сталин на Кавказе» опубликовал массовым тиражом «Гослит» в кожаном переплёте с золотым обрезом. Коба предложил заменить псевдоним на «Сергей Пушкин». Оформили постановлением Совмина, так и издали в честь юбилея Кобы», – то вот такую запись профессор Козлов имел бы все основания отнести к «открытому» им третьему информационному пласту дневников и оценить как «исключительно сознательную фальсификацию».

Но профессор Козлов ни на одну подобную запись не указывает. Зато облыжно объявляет все записи, отнесённые им к придуманному им же «третьему информационному пласту», фальсификацией.

Ну-ну…

Подведём итог «пластования» профессором Козловым текста дневников на три пласта и последующего «третирования» этих пластов.

Задумаемся: что признал, сам того, естественно, не желая, профессор Козлов в итоге своего анализа?

А вот, пожалуй, что…

По признанию профессора Козлова:

1. Текст дневников Берии разделяется на три информационных пласта.

2. Первый пласт полностью подтверждается подлинными и достоверными документами.

3. Второй пласт не подтверждается документами прямо, но не противоречит документам.

И хотя информация этого второго пласта, как пишет профессор Козлов, «невнятно, а то и вовсе» не отражена «в подлинных и достоверных документальных исторических источниках», в соответствии с собственной оценкой моего оппонента можно говорить о косвенном подтверждении документами исторической достоверности и второго пласта.

4. Третий пласт не подтверждается какими-либо историческими документами ни прямо, ни косвенно, но и не опровергается ими!

Плюс ко всему этому – по признанию самого профессора Козлова – дневники имеют безупречную хронологию, полностью совпадающую с достоверной исторической хронологией.

Вывод же профессора Козлова из его же собственной констатации оказывается почему-то на удивление нелогичным: «Дневники – плод умоделия Кремлёва».

Ну-ну…

А ведь в трёх томах дневников Берии есть ещё и четвёртый, так сказать, пласт информации, о котором профессор Козлов не упомянул явно не по забывчивости.

Этот пласт – мои развёрнутые комментарии, справки и примечания к дневникам Берии. И это очень немаленький пласт.

Оригинальный текст дневниковых записей Л.П. Берии занимает в общем объёме публикации не так уж и много места. Эти записи, что вполне естественно, – лишь малая часть того, что вошло в три тома дневников. Основную же часть трёх томов составляет мой собственный текст, где я выступаю как комментатор текстов Л.П. Берии.

Подобное соотношение комментируемого текста и комментариев и примечаний к тексту отнюдь не такой уж редкий случай. Например, вся переписка Ивана Грозного с князем Курбским занимает около 50 страниц современного типографского текста. Однако академическое издание переписки Ивана Грозного с князем Курбским в серии «Литературные памятники» имеет объём более чем в 420 страниц.

На 50 страниц оригинального текста – 370 страниц предисловия, послесловия, комментариев и примечаний.

Пожалуй, примерно так же соотносятся в публикации дневников Берии текст их автора, то есть непосредственно Л.П. Берии, и текст их комментатора, то есть Сергея Брезкуна (Кремлёва).

И вот об этом, четвёртом, информационном пласте – комментариях и примечаниях публикатора дневников Берии – член-корреспондент РАН профессор В.П. Козлов почему-то не сказал фактически ни слова.

Как ни странно, профессор Козлов никак не аттестовал ни те достоверные, но замалчиваемые исторические сведения, которые я привожу, ни мои комментарии. Он даже не пытался дезавуировать то видение эпохи Сталина и Берии, которое заявлено в комментариях Кремлёва к дневникам Берии.

Так почему профессор Козлов обо всём этом предпочёл умолчать?

Более развёрнуто мы поговорим на эту тему позднее, но кое-что скажу сразу.

Всё, что касается непосредственно исторических сведений и данных, содержащихся в четвёртом информационном пласте, абсолютно достоверно и аутентично, поскольку всё там опирается на те документы, которые были опубликованы коллегами профессора и членкора В.П. Козлова уже в антисоветские, антикоммунистические, антисталинские и антибериевские годы.

То есть мои комментарии, смею заявить, являются не просто некими моими досужими рассуждениями, а каждый раз подкрепляются точными историческими данными и фактами.

И всё это бьёт фальсификаторские потуги официозных историков наповал!

Правда истории – даже та её часть, которую профессоры-академисты выпустили на свет божий мизерными тиражами в дорогостоящих сборниках документов и других печатных источниках, мало доступных широкой народной массе, – не за этих профессоров!

Вот и приходится им помалкивать…

Приходится ограничиваться рассуждениями и суждениями вместо точной и объективной реконструкции эпохи Сталина и Берии. Ведь точная реконструкция для нынешнего официоза убийственна.

У меня есть ещё что сказать по этому поводу и кроме уже сказанного, но – всему своё время и место.

Я ещё об этом всём скажу!

Пока же вернусь к анализу статьи профессора Козлова, который пишет:

«Нам осталось ответить на два вопроса, связанные с этим документальным подлогом: кто его автор и зачем он это сделал? Автора подлога выдают легенда об обнаружении «Личного дневника» Берии, комментарии к его тексту и книга «Берия. Лучший менеджер ХХ века». Все эти три документа едины по своей идейной заданности, в ряде случаев они дополняют друг друга. Автор двух из них не скрывает свое имя. Это Кремлёв. Не случайно в своем предисловии к публикации он делает важное заключение: «Должен сказать, что работа по подготовке дневника Л.П. Берии к печати лишь укрепила те мои выводы, которые я сделал ранее относительно Берии и его эпохи» (т. 1, с. 29). Следовательно (? – С.К.), и третий документ – «Личный дневник» Берии – есть результат умоделия того же человека».

Да-а…

«Сила», «логика» и «убедительность» подобной «аргументации» напомнили мне Элизу Дулитл.

Героиня пьесы Бернарда Шоу «Пигмалион» и популярного мюзикла «Моя прекрасная леди» Элиза была убеждена, что тот, кто стянул тёткину шляпку, тот и тётку «кокнул», потому что «тамошняя публика» и за шляпную булавку могла «укокошить».

Вот и тут, на том основании, что личный дневник Берии, комментарии Кремлёва к его тексту и книга Кремлёва «Берия. Лучший менеджер ХХ века» едины не по своей идейной заданности, конечно (ибо я, в отличие от официозных историков, ничьих заказов не выполняю), а по идейному наполнению, профессор Козлов делает вывод о том, что все три текста якобы принадлежат одному и тому же лицу.

Но простите! Кремлёв оценивает эпоху Сталина и Берии во всех её основных чертах практически так же, как её оценивали бы сами Сталин и Берия. Так с чего тогда, спрашивается, должны расходиться оценки и мысли Берии и его комментатора?

И как они могут «в ряде случаев» не дополнять друг друга, если речь во всех трёх текстах об одном и том же, а именно: о Л.П. Берии, его деятельности, его жизни и жизни страны, для которой Берия работал?

Я понимаю, если бы профессор Козлов привёл, скажем, примеры прямых или характерных стилистических совпадений в тексте дневников, впервые увидевших свет в 2011 году, и текста моей книги о Берии, впервые изданной весной 2008 года. Тогда можно было бы о чём-то говорить…

Нет же – не проводя никакого текстологического анализа, профессор Козлов тем не менее заявляет об авторстве Кремлёва во всех трёх случаях.

Ну-ну…

А дальше – больше! Профессор Козлов выступает ещё и в роли Вольфа Мессинга, якобы умевшего угадывать мысли публики, и заявляет:

«Два мотива подвигли его (Кремлёва. – С.К.) на документальный подлог: продемонстрировать читателю «Личным дневником» Берии образ человечного государственного деятеля, пекущегося о благе страны, переживающего за свои и других ошибки, – с одной стороны, и подложным документальным источником, обнаруженным якобы после выхода его книги «Берия. Лучший менеджер ХХ века», подтвердить всю систему общих и частных заключений о деятельности этого человека в этой книге – с другой».

Прямо так и сказано, и написано. Не в форме вопроса или предположения – мол, надо полагать, что Кремлёва подвигло то-то и то-то или хотя бы: скорее всего, Кремлёвым двигали следующие соображения и т. д.

Нет, прямо-таки с фельдфебельской, а не с профессорской прямолинейностью бухнуто: на подлог Кремлёва подвигло… и т. д.

Ну ладно бы с уверениями в подлоге – в конце концов, я не могу запретить профессору Козлову считать обнародованные мной дневники Л.П. Берии подлогом. Но прямо заявлять что-то от моего фактически имени?!

При живом Кремлёве, без полномочий от Кремлёва, публично сообщать о том, что Кремлёвым-де двигали те или иные соображения?!!

Заявлять это, не имея к тому никаких оснований, кроме собственных профессора Козлова измышлений?!!

Это, простите, как-то не очень по-профессорски.

А может, наоборот – очень даже по-профессорски? Ведь современное литературоведение, например, совершенно спокойно относится к тому, что западные якобы литературные якобы шедевры не только полны того, что раньше называлось нецензурщиной, но и издаются в «Россиянии» со всеми «ненормативными» словами без обязательных ранее точек.

Ненормативное в «Россиянии» становится нормативным, лживое – якобы правдивым, подлое – приветствуемым…

Оруэлловщина, да и только.

Так что и с профессора Козлова взятки гладки.

Это всё, конечно, более чем грустно. Но это пока, увы, факт и приметы ельциноидной «эпохи».

Но я-то – не ельциноид! Чем я руководствуюсь, позвольте отвечать мне самому, а в досужих академических интерпретаторах и извратителях моих побуждений я никогда не нуждался, не нуждаюсь и не буду нуждаться впредь!

Так вот, от своего собственного имени заявляю, что профессор Козлов попал пальцем в небо относительно моих мотивов к публикации дневников Берии и других его материалов.

Мною двигало исключительно стремление и желание познакомить соотечественников с очень – на мой взгляд – интересными материалами, которые оказались в моём распоряжении.

Что же до якобы желания «продемонстрировать читателю «Личным дневником» Берии образ человечного государственного деятеля, пекущегося о благе страны, переживающего за свои и других ошибки», то такое желание не могло быть в данном случае для меня подлинной мотивацией.

Не могло быть, во-первых, потому, что такой – мощно положительный – образ Берии создаётся всем массивом той достоверной документальной информации, который к сегодняшнему дню опубликован, причём опубликован уже в антисоветский и антикоммунистический период истории России.

Во-вторых, я уже немало потрудился для того, чтобы воссоздать облик и личность подлинного Берии, написав ту самую объёмную книгу, о которой упоминает профессор Козлов, а именно – «Берия. Лучший менеджер ХХ века».

Уже после её публикации, осваивая новые материалы о Л.П. Берии, я понял, что даже эта книга не раскрывает роли и значения Берии в полной мере, хотя и имеет объём в 800 страниц убористого текста. Поэтому у меня раз за разом возникало желание дополнить свою книгу, развив её в двухтомник.

Только занятость другими темами, в частности темами Сталина, 1941 года и 1945 года, не позволяла мне реализовать этот замысел.

И если бы у меня нашлось лишнее время, я бы использовал его именно так – не для «изготовления» «дневников Берии», а для того, чтобы, как пишет профессор Козлов, «подтвердить всю систему общих и частных заключений о деятельности» Берии, изложенных в первой моей книге, расширенным её вариантом.

У меня набиралось для этого вполне достаточно новых достоверных документальных и мемуарных данных.

Но появление в моём распоряжении материалов «Павла Лаврентьевича» трансформировало мои намерения, и те материалы, которыми я намеревался воспользоваться для расширения первой книги, я использовал для комментирования текста дневников Берии.

Само собой, что появление у меня материалов «Павла Лаврентьевича» обусловило необходимость и новой огромной работы с источниками, но – не для «изготовления» дневников Берии, а для их, по возможности, наиболее полного и глубокого осмысления, комментирования, снабжения развёрнутыми примечаниями и т. д.

Так что профессор Козлов ошибся и здесь.

Мне осталось сказать немногое, ибо статья профессора Козлова приближается к концу, а значит, приближается к концу и мой анализ непосредственно её текста. И вот тут начинается – как на мой вкус – самое занятное.

Вначале – слово профессору Козлову:

«Фальсификация Кремлёва полностью соответствует типологии подлогов документальных исторических источников. Например, чтобы исключить натурную демонстрацию подлога – подлинную рукопись дневника Берии – он изобретает достаточно примитивную и простодушную легенду о ее бытовании. Похожими легендами сопровождались подлоги Х.Х. Дабелова, Д.И. Минаева, А.Р. Раменского и др. Как и в случае с другими документальными подлогами, например «Дневником А. Вырубовой», фальсификатор не смог скрыть своей зависимости от подлинных документальных исторических источников. Не ново и стремление фальсификатора с помощью «вновь найденного документального источника» придать больший авторитет своим прежним наблюдениям и выводам – к такому приему прибегали, например, Д. И. Минаев, изобретший «Сказание о Руси и вещем Олеге», Ю.П. Миролюбов, создавший «Влесову книгу».

Итак, мой оппонент в очередной раз пытается представить Кремлёва неким топорным фальсификатором, а опубликованные материалы Л.П. Берии – бездарным результатом «умоделия» Кремлёва и неумелой фальшивкой.

В Сети, наряду со многими объективными и доброжелательными оценками «Дневников», хватает и комментариев, просто-таки истекающих чёрной злобой как по отношению к Берии, так и по отношению к Кремлёву. При этом интеллектуальный уровень подобных комментариев не отличается от их эмоционального уровня – уровня зоологической злобы.

Ну уж – чёрт с ними, Бог с нами.

Однако профессор Козлов – академист, он известен своими трудами как раз по анализу исторических мистификаций и т. п., он автор известных книг «Анализ подделок исторических источников ХVIII – ХIX веков» и «Обманутая, но торжествующая Клио: Подлоги письменных источников по российской истории в ХХ веке» (последняя есть и в моей личной библиотеке).

И вот, при всём при этом, профессор Козлов, говоря о Кремлёве как о примитивном фальсификаторе, оперирует такими не только известными, но и крупными именами – Дабелов, Минаев, Раменский, Миролюбов…

Профессор Козлов ссылается на знаменитый поддельный «Дневник Вырубовой»… Этот «Дневник», хотя и не принадлежит любимой фрейлине последней русской императрицы, многими всерьёз рассматривался и рассматривается как интересный именно документальный источник, как адекватное свидетельство эпохи.

На мой взгляд, всё это где-то даже забавно! А сравнение меня с такими примерами и постановка моего имени в один ряд с авторами крупных исторических мистификаций даже как-то подняли меня в своих собственных глазах.

Надо же – вот Дабелов и Щёголев, а вот – Кремлёв!

Ведь приводимые профессором Козловым примеры стали классическими и известными как раз потому, что авторы мистификаций обладали огромной профессиональной квалификацией, исторической эрудицией и таким литературным талантом, что, будучи сами людьми пишущими, смогли скрыть своё авторство и успешно мистифицировать высокоучёных коллег.

Так давайте уж одно из двух!

Или «Дневники Берии» принадлежат перу Л.П. Берии, и тогда – о чём разговор?

Или эти дневники являются «дневниками» в кавычках и принадлежат перу Кремлёва. Но тогда уж отдайте Кремлёву должное, хотя бы сквозь зубы выскажите похвалы ему!

Подчёркиваю – сказанное выше не означает каких-либо моих признаний в подлоге! Моя работа над дневниками Берии заключалась в подготовке их к печати, комментировании и снабжении развёрнутыми примечаниями и биографическими справками.

Но профессор-то Козлов так не считает. И даже похвалить Кремлёва не удосуживается, хотя с Дабеловым сравнивает…

Как-никак, но уже этим можно, пожалуй, гордиться.

Впрочем, гордился я недолго, вспомнив, что вскрытию ряда мистификаций профессор Козлов посвятил целые книги, а «вскрытию» «мистификации» Кремлёва – всего-то одну статью, хотя и в двух журналах.

Обидно…

Да, обидно – если даже учесть, что профессор Козлов проводит параллель между Д.И. Минаевым, изобретшим «Сказание о Руси и вещем Олеге», Ю.П. Миролюбовым, создавшим «Влесову книгу», и мной, заявляя, что фальсификатор-де, как и они, стремился «с помощью «вновь найденного документального источника» придать больший авторитет своим прежним наблюдениям и выводам».

Относительно очередного «блестящего» «проникновения» профессора Козлова в мысли и стремления Кремлёва скажу, что подобного стремления у меня не было по причинам, изложенным мною выше. Больший авторитет своим прежним наблюдениям и выводам я мог бы вполне успешно придать, просто дополнив свою книгу о Берии такими фактами, данными и цифрами, которые при всём желании нельзя было бы оценить как подложные.

Так что не получается из профессора Козлова нового Вольфа Мессинга…

Если же отставить шутки в сторону, то сообщу, что в целом для оценки дневников Л.П. Берии профессор Козлов воспользовался следующими выражениями:

«Говоря языком современного документального источниковедения, «Личный дневник» Берии – это очарованный текстовой легендированный подлог конвойного типа. Если руководствоваться первой формулой типологии документальных фальсификаций – формулой целедостижения (инициация подлога + изготовление подлога = цели подлога) – становится очевидной цель, которую преследовал фальсификатор: реабилитация Берии, а через него – сталинизма вообще».

Мольеровский мещанин во дворянстве не знал, что говорит прозой. Я, признаюсь, тоже не догадывался, что для моей скромной работы отыскивается такое пышное, звучное и научное определение.

Слова «конвойного типа» меня где-то даже встревожили – это на что же намекает явный поборник «демократии» и «прав человека» профессор Козлов? Демократия-то у нас ведь нынче строгая, так сказать, с человеческим лицом, но лицом, скрытым за забралом полицейского шлема…

Но я тут же успокоился, поняв, что профессор имеет в виду всего лишь то, что Кремлёва, мол, при «изготовлении подлога» подлинные документальные исторические источники «конвоировали», не позволяя уклониться от подлинных исторических данных, так же как «опричники Берии» не позволяли уклоняться от заданного направления движения колонне «безвинных сталинско-бериевских жертв».

Похоже, уважаемый профессор запамятовал, что сам же выделил в дневниках Берии не один, а три информационных пласта: а) информация, полностью совпадающая с документами; б) информация, не противоречащая документам и даже косвенно ими подтверждаемая; и в) информация, не подтверждаемая, но и не опровергаемая документами.

Так вот, исходя из типологии профессора Козлова, только первый пласт – если профессор Козлов считает дневники подлогом – он мог бы отнести по формальному признаку к «текстовому подлогу конвойного типа».

Уже второй пласт профессору Козлову надо бы классифицировать как «расконвоированный», так сказать, «подлог», поскольку его, по утверждению самого профессора Козлова, наличные исторические источники не сопровождают, не «конвоируют».

Что же до третьего пласта, то профессор Козлов оценил ведь этот пласт как вольную выдумку Кремлёва. Выходит, третий пласт, исходя из типологии профессора Козлова, надо считать числящимся вообще в успешном «побеге».

Или я не прав?

Так или иначе, но как статья профессора Козлова, так и мой анализ непосредственно этой статьи почти окончательно подошёл к завершению. Остался лишь заключительный абзац статьи, пока что не процитированный и не проанализированный мной.

А впрочем…

Впрочем, по здравом рассуждении я пришёл к решению познакомить читателя с последним, резюмирующим абзацем статьи профессора Козлова не сейчас, а позже – при рассмотрении темы восьмой «Историки-академисты против исторической правды». Там анализ заключительного антибериевского и антикремлёвского (в смысле – против Сергея Кремлёва, а не против путинского Кремля) пассажа из статьи профессора и члена-корреспондента РАН В.П. Козлова будет, пожалуй, более полезен.

Теперь же я перейду к анализу обвинений уже другого оппонента, который обвиняет не Кремлёва в подлоге дневников Л.П. Берии, а обвиняет самого Л.П. Берию на основании признания опубликованных Кремлёвым текстов аутентичными.

Имеется в виду книга Дмитрия Винтера о дневниках Берии.