Текст книги "Путь христианина"

Следствие

Следователем был назначен тот же капитан Мясников, который вел наши с Анной дела еще в 1954 году. Через три года вновь, как он и предрекал, жизнь свела нас. На сей раз он был уверен, что уже ни жена, никто другой мне не поможет. У меня была изъята литература, отчетность и темы служебных собраний.

– Теперь, Мокрицкий, не выкрутишься – «спрашивайте жену, я не знаю, где она взяла». Будешь откровенно говорить – поможешь следствию, и суд это учтет. А может, искренне раскаешься? Тогда вообще судить не будем.

Я сразу заявил, что не буду отвечать на вопросы, которые могут причинить хотя бы малейший вред организации или отдельным братьям. Следователь спросил почему.

– Я посвятил себя Богу и предателем не стану, чтобы причинять вред Божьей организации, – ответил я. – Так что на большинство вопросов я вам буду отвечать «не знаю», а скорее – «не скажу».

Мясников старался задавать такие вопросы, ответы на которые его устраивали. Позднее он понял, что ничего существенного от меня не добьется. В конце концов он уже начал сам писать ответы на задаваемые вопросы. Под ними я ставил свою подпись. Ответы, в общем, сводились к одному: предателем я не стану.

Как-то на очередном допросе следователь сказал:

– Знаешь, Мокрицкий, тебя и твоих братьев нужно строго наказывать.

– Чего же я и мои братья сделали вам? – спросил я.

– Вы людям спокойно спать не даете.

– Интересно почему же?

– Интересного тут мало. Я теперь, как ложусь спать, думаю об Армагеддоне.

– Неужели думаете, гражданин следователь?

– Да, думаю.

– Так его ж не будет, – иронично заметил я.

– Это как сказать. Ты слышал коммунистический лозунг: «все пути ведут к коммунизму»?

– Слышал.

– Но ведь если объективно взглянуть на мировые события, то ясно видно, что «все пути ведут к Армагеддону». Если бы не ты со своими братьями, я бы об этом не задумался.

В выходные дни меня содержали в общей тюрьме, а в будние – в тюрьме КГБ, в одиночной камере. Днем спать не давали, каждые десять-пятнадцать минут открывалась «кормушка»[7]7
  Кормушка (жарг.) – откидывающееся в виде столика окошечко в двери в камеру, через которое раздают пищу заключенным (прим. ред.).


[Закрыть] и дежурный проверял, чем я занимаюсь. Он ходил в тапочках, чтобы подкрадываться внезапно. Психологически мне было очень тяжело в камере-одиночке, я даже потихоньку разговаривал с летающими комариками и букашками, живущими в щелях. Когда вызывали на допрос, открывалась дверь и звучал традиционный вопрос: «На букву «М» есть?», хотя в камере я был один. Все это угнетало. Я молился, чтобы поскорее вызвали на допрос, пообщаться со следователем, все-таки живой человек.

Сосед-рецидивист

Как-то следователь спросил: «Мокрицкий, где тебе лучше – у нас или в общей тюрьме?» Отвечаю: «В общей».

– Почему?

– Потому что там крик и шум, чувствуется жизнь. А у вас тут, как в гробу.

– А где тебе лучше – со мной или в камере?

– Конечно, с Вами.

– Почему? Я же тебе наматываю срок, а ты говоришь, что со мной лучше.

– Гражданин следователь, если бы меня арестовали за то, что я убийца, или вор, или хулиган, и Вы меня в том уличали бы, мне было бы трудно врать, изворачиваться и оправдываться. А так мне не трудно вести с Вами, с живым человеком, беседу. Что могу – говорю откровенно, а о чем не могу – так же откровенно отвечаю «не скажу». Ведь Вы юрист и хорошо знаете, что меня будут судить не за преступления, а за убеждения. Сами предлагаете: «Откажись и отпустим на свободу».

Следователь спросил:

– Ты в камере с кем сидишь?

– Что за вопрос? Знаете же, что сижу в одиночке.

– А хотел бы, чтобы кого-то подселили?

– Конечно, я не против.

– Кого бы ты хотел иметь в камере?

– Человека, – отвечаю.

Вернувшись после выходных из общей тюрьмы, я застал в камере молодого человека – рецидивиста. Он был уже трижды осужден и конечный срок заключения составлял 25 лет. До меня он сидел с нашим братом Михаилом Гринчуком и от него узнал многое о Свидетелях Иеговы. Он обрадовался, что я тоже Свидетель и что он может узнать еще больше. Порой у нас возникал спор, он раздражался, прекращал разговор, и мы ложились спать. Порой он ночью обдумывал наш разговор, соглашался со мной и будил: «Давай, продолжаем разговор».

Со временем начальство тюрьмы заметило, что поведение этого рецидивиста изменилось. Однажды во время обхода начальник с надзирателем открыли дверь нашей камеры. Начальник шутливо обратился к нему: «Ты еще Мокрицкого не перевоспитал?». Он вскинулся на начальника: «Не смейте унижать Мокрицкого, он сам кого хочешь перевоспитает, и вас в том числе».

Следствие продолжается

Ранним утром понедельника меня в очередной раз повезли из тюрьмы на следствие. День был солнечным, сквозь окно кабинета было видно, как самолет ТУ-104 поднимался в небо, набирая высоту. Следователь весело сострил:

– Мокрицкий, вчера у нас в Иркутске был футбол. И сейчас ваш Бог Иегова возвращается в свою небесную канцелярию – был вчера на футболе.

Это меня сильно задело! Я изменился в лице и с горечью говорю:

– Гражданин следователь, не нужно кощунствовать. Ведь Вы понимаете, что мне больно и неприятно слышать такое. Хоть я и нахожусь под следствием, но я человек, и для меня Бог – это святость. Кроме того, Вы напоминаете человека, идущего по улице и бьющего кулаками воздух. Если считаете, что Бога нет, то зачем глумиться над тем, кого нет? Он отвернул лицо в сторону окна и начал водить пальцем вокруг глаз. И я увидел блеснувшую под глазом слезу, которую он пытался вытереть. Я опустил голову, исподлобья наблюдая за ним. Так мы молча просидели долгое время, почти не шевелясь. Наконец он встряхнулся и повернулся ко мне:

– Ну что, Мокрицкий, будем заканчивать?

– Гражданин следователь, мы еще не начинали.

– Ах, да, еще не начинали.

Затем звонок, зашел дежурный: «Уведите!»

Меня отправили в общую тюрьму на целую неделю. Через неделю привезли обратно и на следующий день меня вызвал мой следователь, тот же самый. С первых же слов он начал на меня кричать. Я ему спокойно сказал: «Гражданин следователь, не стоит нервничать и кричать. Вы, наверное, хотели от меня избавиться, передать дело другому? Но Вам, наверное, ответили: мол, начал, так и доводи до конца? Давайте будем работать. Задавайте Ваш вопрос, ведь так мы начинаем работу». Он спокойно, уже мирно, рассмеялся. Я понял, что разгадал его чувства.

– Ну, работать так работать.

Следствие продолжилось. Когда дошло до отчетов, изъятых у меня при обыске, я понял, что секреты шифровки отчетностей следственным органам еще не известны. Следователь нажимал на меня: что это за цифры? Мне пришла мысль направить его по другому пути.

– Это прочитанные мною библейские главы и стихи.

Пришлось постараться все объяснить логично, чтобы он поверил. По-видимому, он верил, потому как все вымышленное мною записывал. Однако вскоре он разузнал, как на самом деле это все шифруется. Но не от меня.

Я все время размышлял об Иакиме Белецком. У него был изъят ящик с моими записями служебных встреч и другие материалы, которые могли вменить мне в вину. Во время следствия не было упомянуто ни слова про Белецкого: где он есть, на свободе или арестован, Хотя по закону Иаким должен был стать моим подельником[8]8
  Подельник (жарг.) – тот, кто проходит по одному уголовному делу с кем-либо (прим. ред.).


[Закрыть]. Я неоднократно хотел спросить у следователя об Иакиме. Но решил не спрашивать, думая, что тот на свободе. Раз у меня не спрашивают, то и сам не буду говорить. Оставался месяц до завершения следствия. Во время прогулки в тюремном дворе я сумел украдкой написать на стене: «Ионадав, если есть – отзовись». Поскольку согласно Библии Ионадав символизирует великое множество людей из «других овец», я надеялся, что на такое «шифрованное» послание откликнется кто-то из Свидетелей. К моему удивлению, уже на другой день под моей записью появилось: «Ионадав Иаким Б.». Вот здорово! Иаким здесь, а следователь о нем – ни слова. Вот так подельник! Тут я понял почему даже содержимое моего ящика не потребовалось следователю для обвинений. Позднее, уже в лагере, я узнал, что Иакима судили, дали всего три года, хотя в то время братьям меньше десяти лет не давали и всех свозили в Мордовию. Иакима же отправили на север и через год он досрочно вышел на свободу, вернулся к жене с лисьими воротниками. Конечно, что же было на самом деле, он хорошо знает сам.

Во время следствия ко мне заходили и Козлов, и Шиверский. Он были недовольны тем, как идет следствие. Из найденных у меня отчетов было видно, что я обслуживал 12 собраний. Поскольку в каждом собрании было по три служителя, нас должно было быть арестовано не меньше тридцати. А арестован я один. Заканчивая следствие, Мясников посетовал:

– Мы сделали ошибку. Не стоило тебя арестовывать, нужно было следить, с кем ты поддерживаешь связь.

Доказательств моей деятельности внутри организации было предостаточно: журналы «Сторожевая Башня», «Пробудитесь!» и «Информатор»[9]9
  «Информатор» – старое название бюллетеня «Наше царственное служение» (прим. авт.).


[Закрыть], отчеты, данные о служебных собраниях и проведении студий (библейских изучений). Не хватало только доказательств того, что я проводил агитационную работу среди инакомыслящих. Следователь отправился на неделю в Ханжиново, по месту моего жительства, где меня арестовывали, в поисках свидетелей того, что я вел антисоветскую пропаганду среди населения. И ему удалось найти такого лжесвидетеля – завхоза МТС, где я работал. Тот лживо заявил, якобы я при выступлении с речью на похоронах на кладбище сказал: «Если вы отдадите свои голоса на выборах за кандидатов от коммунистов и беспартийных, то вам всем сюда дорога!», показав рукой на могилу. Это было незадолго до выборов в местные советы. Я, конечно, выступал на похоронах, но не на кладбище, а дома, и не с политической речью, а с похоронной, ничего общего с выборами не имеющей.

Следователь знал, что я буду это отрицать, и привез завхоза на очную ставку. Следователь признался, что ему было трудно найти свидетелей против меня. С кем бы он ни говорил, свидетельствовали обо мне только положительно. Все, кроме пьяницы завхоза.

Конец следствия показал, что я подлежу суду (см. Обвинительное заключение на вклейке).

Суд

Вскоре состоялся суд. Продолжалось заседание часа два-три. На суде были рассмотрены материалы, изъятые во время обыска: журналы «Сторожевая Башня», «Пробудитесь!» и «Информатор». На суд были приглашены мои жена и мать. Были представлены два свидетеля: наша сестра, которая показала, что я проводил изучения Библии среди братьев и сестер в общежитии, и завхоз, лжесвидетель, который показал, что я выступал с речью на кладбище, где якобы говорил, что если на выборах будете голосовать за коммунистов и беспартийных, то вам дорога в могилу. Об этом говорится в обвинительном заключении. Следственные органы принудили сестру дать показания, хотя это сильно не повлияло на исход дела. Суд состоялся бы и без этого.

Я думал, что меня приговорят к 25 годам, но когда зачитали приговор – 10 лет, даже улыбнулся. Действительно обрадовался, что не 25.

По этапу

После суда меня посадили в одну камеру с братом Винтоняком Василием. Его семья в то время жила в Иркутске, совсем недалеко от тюрьмы. Его жена обильно снабжала нас продуктами. Администрация принимала все передачи, которые она приносила. Итак, началась моя лагерная жизнь, вдали от семьи. Вскоре нас с Василием отправили в лагерь этапом в столыпинском вагоне{3}3
  Столыпинский вагон (вагонзак) – специальный вагон для перевозки осужденных. Впервые вагонзаки появились в 1908 году во времена известного министра царской России Столыпина. Это были обычные товарные вагоны, приспособленные для перевозки переселенцев из Европейской России в Сибирь, которые по имени инициатора массового переселения Столыпина стали называться «столыпинскими». Когда переселенческая компания пошла на спад, «столыпинские вагоны» начали использовать для перевозки осужденных (прим. ред.).


[Закрыть]. Нас посадили в вагон, в котором перевозили воров из Комсомольска-на-Амуре во Владимирскую тюрьму. Везли нас с ними до Тайшета. Лагерь назывался Озерлаг{4}4
  Озерлаг (Озерный исправительно-трудовой лагерь, Особый лагерь N 7) – особый лагерь для политзаключенных, входил в систему лагерей ГУЛАГа. Был организован в 1948 году, был разбит на лагерные пункты, располагавшиеся между Тайшетом и Братском. В Озерлаге одновременно содержались до 40 000 заключенных, занятых на строительстве участка БАМа Братск – Тайшет и далее до Усть-Кута, а также на лесозаготовках, деревопереработке, производстве и поставке пиломатериалов, шпал и сборных деревянных домов (прим. ред.).


[Закрыть] и находился на железнодорожной ветке Тайшет – Братск. Нас привезли в Чуну на домостроительный комбинат.

Чуна

В Чуне я начал работать на домостроительном комбинате столяром-экспериментальщиком. Работа была не очень тяжелой и даже интересной. Кормили сносно, была коммерческая столовая. Мы зарабатывали деньги, которые заносились в карточку, на лицевой счет, ими мы могли пользоваться в коммерческой столовой. Первый год мы ходили в своей собственной гражданской одежде. Разрешалось получать посылки – по одной в квартал. Разрешали свидания с прямыми родственниками. Если не было нарушений по работе, один раз в квартал давали семь суток выходных подряд. Ко мне приезжали жена, мать и родная сестра (см. фото 3 на вклейке).

Мы имели возможность проповедовать. Некоторые заключенные соглашались на изучение и познавали истину. На заводе работали в основном заключенные, но на некоторых работах использовались и вольнонаемные. Среди них были наши братья – Свидетели Иеговы. Они оказывали нам, заключенным братьям, материальную и, особенно ценную, духовную поддержку в виде литературы. Так что мы, заключенные, в отношении духовного питания не многим отличались от братьев на свободе. Нам удалось организовать собрания и группы по изучению Библии. Были выбраны братья, которые служили надзирателями собраний.

Спасение Библии

Был в нашем лагере осужденный учитель, звали его Ефим. Он очень хотел прочитать Библию. Библия у нас в лагере была одна, мы ее хранили как зеницу ока. Библию почитать Ефиму дали, но поручили двоим братьям – Анатолию и Саше – следить, чтобы никто у Ефима Библию не отобрал. Дело было весной. Ефим нашел уютное местечко во дворе и углубился в чтение. В это время по лагерю ходила комиссия во главе с начальником лагеря Яковлевым.

Начальник заметил Ефима читающим и незаметно подкрался к нему сзади. Тот так увлекся чтением, что ничего не замечал вокруг. Яковлев подкрался и выхватил у него Библию. Ефим, как ребенок, начал плакать и просить у начальника отдать Библию. Но тот был категоричен. Саша и Анатолий, увидев это, поняли, что им здорово попадет от братьев. Они решились на отчаянный шаг – силой вернуть Библию. Начальник продолжал ходить дальше по лагерю с Библией в руках. Саша и Анатолий разработали план. Анатолий подкрадывается к начальнику, выхватывает Библию и убегает. Начальник обязательно побежит за Анатолием. Анатолий забежит за угол барака, где незаметно передаст Библию Саше, а сам побежит дальше. Когда начальник догонит Анатолия, Библия уже будет в надежных руках. Но план исполнился по-другому.

Начальник заметил, что Анатолий подкрался сзади, он повернулся и пошутил: «Что, Анатолий, хочешь отобрать у меня Библию?», – и протянул ее: – «На, возьми». Анатолий сперва растерялся, а затем мгновенно прыгнул вперед и выхватил Библию. Секунду они стояли как оцепенелые, смотрели один на другого. Затем Анатолий бросился бежать, начальник – за ним. У начальника были длинные ноги, он бежал большими прыжками, и Анатолию не удалось оторваться на необходимое расстояние. Саша увидел, что Анатолия настигают, и в отчаянье сзади схватил начальника в охапку, стиснув так, что тот сел на землю. Библия была спасена, а Анатолий с Сашей получили по пятнадцать суток изолятора.

Начальник Яковлев

С этим начальником лагеря у меня тоже был контакт. Когда Гагарин полетел в космос, утром, на выходе из жилой зоны в рабочую, на разводе, было все начальство лагеря. Бригада за бригадой выходили на работы. Когда моя бригада подошла к воротам, начальник лагеря, Яковлев, окликнул меня: «Мокрицкий, поди сюда!» Я подошел. Он сказал, имея в виду Гагарина: «Слышал, куда наш бог забрался, что скажешь?» Я ответил: «Если нашему Богу потребуется ваш бог, он его и там найдет». Все начальство покатилось со смеху: «Что, получил?».

От того же начальника я однажды получил похвалу. Однажды к нам в лагерь приехал лектор, кандидат исторических наук. Лекция была о Библии. Лектор собрал из Библии все сомнительное (по его мнению). Например, Иона во чреве кита, сожительство Лота с дочерями, многоженство Давида и Соломона, как Ной напился допьяна и проклял Хама. Когда он читал из Библии о том, как Ной проклял Хама, я попросил его прочесть еще раз. Он прочел. Тогда я попросил прочитать имя проклятого по слогам. Он оскорбился. Тогда я попросил его разрешить мне прочитать самому, но он все-таки начал читать сам. И когда дошел до имени, произнес: «Ха-ха-ха-ханаан». – «Видите, не Хама он проклял, а Ханаана». Он ответил: «Это один и тот же». Я говорю: «Тогда читайте стих ниже». Он читает: «Ханаан, сын Хама, внук Ноя». – «Вы спутали сына с внуком, разве они одно и то же?» Тогда он меня спросил, за что Ной его проклял. Я ответил: «Если бы я читал лекцию, я бы объяснил. Но не я читаю лекцию о Библии, а Вы. Тогда из зала ко мне посыпались реплики: «Что ты хочешь от него? Он смотрит на Библию, как баран на новые ворота». Назавтра на разводе на работу начальник подзывает меня к себе и говорит: «Мокрицкий, вчера ты разнес этого кандидата исторических наук. Молодец! Не знаешь – не берись».

Подпольная Вечеря

Лагерная администрация вела с нами борьбу: нам не давали изучать Библию, проводили обыски, отбирали библейскую литературу, которую мы вновь и вновь переписывали.

Если у кого-либо находили литературу, то сажали на пятнадцать суток в изолятор, где было очень холодно, лишали пайки хлеба, а горячую пищу давали только раз в сутки.

Особенно тщательно за нами следили, чтобы не дать провести Вечерю воспоминания смерти Иисуса Христа.

В день, когда должна была проводиться Вечеря, мы старались выйти из жилой зоны в рабочую, потому что рабочая зона была больше и там было легче спрятаться. Я руководил группой братьев из пятнадцати человек. Мы тщательно готовились к Вечере: обсуждали, где будем ее проводить. Остановились на одном рискованном варианте: предложить денег дежурному по водонапорной башне, вольнонаемному человеку, чтобы он разрешил подняться на башню, в самую верхнюю комнату, которая находилась на высоте 35–40 метров от земли. Дежурный согласился.

В вечернюю смену ужин был в десять часов вечера. Но мы в столовую не пошли, а тайком направились в водонапорную башню. Лагерные надзиратели в этот вечер постарались быть в столовой, чтобы заметить, кого там не будет. Некоторые отсутствуют, значит – празднуют, и давай тогда по всей зоне искать.

Многие группы братьев они обнаружили и разогнали. Братьям приходилось искать другое место и проводить программу там. Иногда приходилось менять место по нескольку раз.

Нашу группу из пятнадцати человек тщательно искали, но не нашли. Тогда стали расспрашивать других, но братья молчали. Их пугали, что объявят нас в розыск как совершивших побег. Но братья и сами не знали, где мы.

Через час, когда уже кончился ужин, старший надзиратель нашел меня и спросил:

– Мокрицкий, где был ты и другие с тобой?

– Гражданин начальник, где мы были, там уже нас нет. Сейчас мы все на своих рабочих местах. А то, что не ужинали – не волнуйтесь, с голоду не помрем.

– Мокрицкий, я прощу тебя, только скажи, где вы были. Вам ничего не будет. Я вас даже похвалю, что сумели так спрятаться, – сказал надзиратель.

– Если не скажу, тоже ничего не будет, кроме пяти суток изолятора, а может, обойдется и без этого. Я не буду говорить, и никто Вам не скажет из тех, кто был там.

Подпольные изучения

Как я уже говорил, жизнь в этом лагере была сносной, кормили неплохо. Духовное положение тоже было не в худшем состоянии. Библейскую литературу тайком доставляли местные чунские братья, а также родственники, приезжавшие на свидания. При этом для маскировки литературы использовали различные способы: зашивали в белую матерчатую ткань, прятали в стеклянной банке, залитой жиром, или даже привязывали к камешку и выстреливали рогаткой через забор. Литература раздавалась братьям небольшими листками, чтобы они переписывали их десятками экземпляров. Власти стремились конфисковать листки, но мы писали снова и снова.

Занимались группами по пять-шесть человек. Находили тихое местечко и проводили изучения или переписывали литературу. Мы знали, что осведомители могут донести об этом администрации. Поэтому выставляли на стражу двух-трех братьев и договаривались о предупредительных знаках: первый видит надзирателей, идущих в нашу сторону, и чешет затылок или снимает фуражку. Второй делает то же самое, а третий уже предупреждает нас. Сигнальными словами были «винэ», что по-молдавски значит «идут», а также – «аскундэ», то есть «прячь». Мы убирали улики и расходились в разные стороны. Затем, после ухода надзирателей, мы возвращались и продолжали занятия.

Тайшет

Через год меня и других братьев отправили в Тайшетский лагерь{5}5
  Тайшетлаг (Тайшетский исправительно-трудовой лагерь) – подразделение, действовавшее в структуре Народного комиссариата внутренних дел СССР (НКВД). Был создан в 1943 году. Администрация Тайшетлага дислоцировалась на станции Тайшет, Восточно-Сибирской железной дороги (ныне город с одноименным названием, Иркутская область). В 1946 году преобразован в Братский исправительно-трудовой лагерь (прим. ред.).


[Закрыть]. Там отбывали срок в основном «стукачи» – осведомители лагерной администрации. Наших братьев было немного. Они не проводили изучения Библии, считая, что в этом лагере это организовать невозможно.

Братья, приехавшие со мной, собрали имеющуюся литературу, выбрали барак, где был большой стол посреди помещения, поставили на стражу братьев и стали проводить изучения.

Обитателям этого барака мы сообщили, что будем заниматься по одному часу, никому не мешая. Им это не очень понравилось. Мы начали изучать, а осведомители сразу побежали докладывать надзирателям. Тот, кто стоял на страже, четко сработал и предупредил вовремя. Мы разошлись. В этот день так повторялось несколько раз.

Через две недели меня вызвал к себе оперуполномоченный, как оказалось, мой земляк из Львова, и сказал мне: «Пока тебя здесь не было, все было спокойно. Занятия свои прекратите!». Я ответил, что никакие угрозы не помогут – мы будем изучать Библию.

Вскоре меня отправили в Иркутск для дачи показаний на следствии по делу брата Пидганюка Семена. Брат Пидганюк Семен был со мной в одном собрании в Ханжиново и от меня хотели получить на него показания. В Иркутске я отказался дать какие-либо сведения. Нужно было бы сначала спросить, буду ли я давать показания, а потом везти. Меня отправили обратно.