Текст книги "Чернобыль: История ядерной катастрофы"

Эсаулов успешно справился с задачей эвакуировать первых пострадавших. На обратном пути из Киева он обогнал сотни автобусов, двигавшихся туда же, куда и он, – в Припять. Теперь должна была начаться полная эвакуация города[211]211
  Щербак Ю. Указ. соч. С. 83–84; Возняк В., Троицкий С. Указ. соч. С. 207–208.


[Закрыть].

Колонны автобусов, долгие часы простоявшие на дорогах между Припятью и Чернобылем, получая высокие дозы радиации, пришли в движение в половине второго ночи 27 апреля. Тем временем уровень радиации в городе быстро повышался. 26 апреля он находился в пределах 14-140 миллирентген в час, а к семи утра 27 апреля вырос до 180–300 миллирентген в час, в отдельных районах в непосредственной близости от АЭС достигая 600 миллирентген в час. Первоначально эвакуацию планировалось начать утром 27 апреля, но решение принималось слишком долго. В итоге ее начало было перенесено на вторую половину дня[212]212
  Щербак Ю. Указ. соч. С. 109–110.


[Закрыть].

Для многих жителей Припяти новость об эвакуации стала не неожиданностью, а облегчением – они знали о ней заранее и готовились. Междугородняя телефонная связь была отключена, инженерам и рабочим АЭС строго запретили кому-либо рассказывать о происходящем на станции. Но советские люди привыкли больше доверять неформальным каналам распространения информации, чем государственным. Через несколько часов после взрыва по Припяти пошли слухи об атомной аварии.

Сотрудник Чернобыльского монтажного управления Лидия Романченко вспоминает: «Где-то около восьми утра [26 апреля] мне позвонила соседка и сказала, что ее соседка со станции не вернулась, там авария произошла». Другой источник вскоре подтвердил эти сведения: «Наш друг-стоматолог рассказывал, что их всех ночью подняли по тревоге и вызвали в больницу, куда всю ночь возили людей со станции». Добрая самаритянка Романченко поспешила поделиться новостью с родными и друзьями: «Я сразу же кинулась к своим соседям, кумовьям, а они с ночи уже „на сумках“ сидят: им кум позвонил и рассказал об аварии»[213]213
  Мельниченко Н. Припять. 1986. Эвакуация: Воспоминания очевидца // Таймер. 2013. 26 апреля.


[Закрыть].

Население Припяти постепенно осознавало, какая над ним нависла опасность. Старший инженер управления строительства Чернобыльской АЭС Людмила Харитонова решила было с мужем и детьми поехать на дачу, но на выезде из города их развернула милиция. Вскоре жители Припяти увидели, как поливальные машины моют улицы каким-то пенным составом. Немного спустя на улицах появились грузовики с военными, над городом то и дело пролетали военные вертолеты и самолеты. Военные и милиционеры были в респираторах и противогазах. Детям в школах выдали таблетки йодистого калия, отправили домой и велели не выходить на улицу.

«Ближе к вечеру стало тревожнее, – вспоминает Харитонова. – Эта тревога шла уже неизвестно откуда, то ли изнутри души, то ли из воздуха, в котором стал сильно ощущаться металлический запах». По городу поползли слухи, что разрешили эвакуироваться всем желающим. Харитонова с семьей пошла на станцию Янов и села на московский поезд. «На станции Янов патрулировали военные, – рассказывала она. – Было очень много женщин с маленькими детьми. Все были немного растерянные, но вели себя спокойно… Но я все равно ощущала новое время. И когда подошел поезд, мне он показался уже другим, будто он пришел из той, чистой эпохи, в нашу эру, Чернобыльскую, грязную…»[214]214
  Medvedev G. Op. cit. P. 138, 141, 149.


[Закрыть]

В начале одиннадцатого утра 27 апреля руководители города созвали представителей предприятий, школ и учреждений, чтобы выработать план эвакуации. Обеспокоенные жители тут же бросились к горкому партии. Заместитель министра внутренних дел генерал Бердов при полном параде вышел на ступени горкома и успокоил возбужденную толпу. По его распоряжению сотни милиционеров обошли все дома и квартиры в городе, оповещая жителей о скорой эвакуации. Окончательную отмашку, заручившись благословением Москвы, правительственная комиссия дала только в полдень, всего за два часа до начала эвакуации[215]215
  Легасов В. Об аварии на Чернобыльской АЭС. Текст с кассеты 1 // Электронная библиотека RoyalLib. Com [royallib.com/read/legasov_valeriy/ob_avarii_na_chernobilskoy_aes.html#0]; Чорнобильська катастрофа в документах. С. 204–209.


[Закрыть].

Едва возвратившись из Киева, заместитель председателя Припятского горисполкома Александр Эсаулов получил новое задание: эвакуировать всех, госпитализированных в медсанчасть с радиоактивным поражением, – таких набралось уже больше сотни. Партийное начальство хотело, чтобы уже к полудню больные были в аэропорту Борисполь, откуда их, как и предыдущую партию, планировалось отправить в Москву. Это указание Эсаулов получил только около десяти утра, так что уложиться в назначенные сроки никак не мог. Только дорога до Киева занимала как минимум два часа, а надо было еще собрать людей и оформить документы. Все было готово только в полдень. На этот раз не было никакой возможности вывезти эвакуируемых тайком, и Эсаулов даже не пытался. Жены долго, со слезами и объятиями прощались с мужьями, но в конце концов Эсаулов рассадил людей по автобусам, и они тронулись в путь.

Проехав несколько километров, колонна внезапно остановилась в деревне Залесье: одному из больных срочно понадобилась медицинская помощь. Остальные вышли из автобусов размять ноги и покурить. Вдруг к автобусам с отчаянным криком бросилась женщина. Как выяснилось, это была мать парня из Залесья, ехавшего в одном из автобусов. Она узнала его и не смогла сдержать чувств. «Это ж надо! Такая вот стыковка, – вспоминал Эсаулов. – Откуда она появилась, я так и не понял». В его памяти навсегда осталось, как сын, успокаивая ее, повторял: «Мамо… мамо…» Автобусы еще какое-то время постояли и двинулись дальше. Эсаулова настолько измотали события последних суток, что, когда в кабинете начальника аэропорта Борисполь его попросили заплатить за две выпитые им чашки кофе из буфета, он не сразу понял, что от него хотят. «Я… словно из другого мира приехал», – вспоминал он.

Между двумя мирами, как выяснилось, выросла граница с пограничным контролем. Перед тем как выехать из Борисполя, Эсаулову и его водителям было велено вымыть автобусы и принять душ. Ни для кого уже не было секретом, что авария вызвала повышение уровня радиации. В обратный путь автобусы выехали около четырех часов дня 27 апреля. На подъезде к Припяти они увидели, как навстречу вереницей тянутся автобусы – их было более тысячи. Эвакуация всего города стала реальностью[216]216
  Щербак Ю. Указ. соч. С. 84–86.


[Закрыть].

В начале второго местное радио начало передавать объявление об эвакуации – оно звучало из громкоговорителей по всему городу. Спокойно-торжественный женский голос зачитывал его по-русски с сильным украинским акцентом:

Внимание, внимание! Уважаемые товарищи! Городской Совет народных депутатов сообщает, что в связи с аварией на Чернобыльской атомной электростанции в городе Припяти складывается неблагоприятная радиационная обстановка. Партийными и советскими органами, воинскими частями принимаются необходимые меры. Однако с целью обеспечения полной безопасности людей и в первую очередь детей, возникает необходимость провести временную эвакуацию жителей города в населенные пункты Киевской области. Для этого к каждому жилому дому сегодня, 27 апреля, начиная с 14:00 часов будут поданы автобусы в сопровождении работников милиции и представителей горисполкома. Рекомендуется с собой взять документы, крайне необходимые вещи, а также, на первый случай, продукты питания… Товарищи, временно оставляя свое жилье, не забудьте, пожалуйста, закрыть окна, выключить электрические и газовые приборы, перекрыть водопроводные краны. Просим соблюдать спокойствие, организованность и порядок при проведении временной эвакуации[217]217
  «Снято в 26 апреля 1986 года в городе Припять». YouTube, опубликовано 14 апреля 2011 года [www.youtube.com/watch?v=jpEmaiId7v4]; «Припять: эвакуация. 27.04.1986», YouTube, опубликовано 25 апреля 2011 года [www.youtube.com/ watch?v=xAxCWNNyCpA].


[Закрыть].

Один и тот же текст с незначительными изменениями повторили четыре раза, но большинство жителей Припяти все еще не понимали, насколько все серьезно. «Представьте, – вспоминала секретарь горкома комсомола Анелия Перковская, – до эвакуации остается полтора часа. В кафе нашем детском, в большом торговом центре, полно родителей с детьми, едят мороженое. Выходной день, все хорошо, все спокойно». За тридцать шесть часов, прошедших после взрыва, власти не дали людям достоверной информации и фактически предоставили их самим себе. Никто не объяснил им, как защитить себя и детей. Уже утром 26 апреля радиация в городе достигла уровня, при котором по закону необходимо было оповестить население о радиационной опасности, но чиновники, как один, просто проигнорировали этот факт. А в довершение всего жителям города велели выйти на улицу с вещами как минимум за пятьдесят минут до подачи автобусов. И они, как сознательные граждане, в точности так и сделали[218]218
  Щербак Ю. Указ. соч. С. 90; Бабаков С. Указ. соч.; Чорнобильська катастрофа в документах. С. 207.


[Закрыть].

Фильм, снятый 26 и 27 апреля, запечатлел свадьбу, которую играют в городе, зараженном радионуклидами. Молодые мужчины и женщины в летней одежде гуляют по улицам с детьми, играют в футбол, едят на открытом воздухе мороженое. Эти кадры кажутся невероятными в сочетании с другими, снятыми там же и тогда же: поливальные машины отмывают улицы, милиционеры и военные в защитном снаряжении патрулируют город на бронетранспортерах, люди ждут автобусов, чтобы навсегда покинуть свои дома. В какой-то момент в кадре возникает кукла в окне многоквартирного дома – она как будто ждет, что за ней вернутся. Подлинный смысл того, что мы видим, открывают белые пятна и вспышки на пленке: это отметины радиоактивных частиц, обжигающих кинопленку сквозь толстые линзы объектива[219]219
  «Снято в 26 апреля 1986 года в городе Припять».


[Закрыть].

Среди тысяч людей в тот день навсегда покидавших свои дома, была журналистка Любовь Ковалевская, незадолго до того опубликовавшая статью о нарушениях и браке при строительстве Чернобыльской АЭС. Накануне она почти всю ночь успокаивала престарелую мать, встревоженную слухами о скорой эвакуации. Теперь вся семья – сама Ковалевская, ее мать, дочь и племянница – была готова ехать. Было объявлено, что их вывозят из города всего на три дня. «У каждого подъезда уже стоят автобусы, – вспоминала Ковалевская. – Все одеты по-походному. Шутят. И все довольно тихо вокруг. У каждого автобуса – милиционер, проверяющий по списку жильцов, помогающий вносить вещи и, наверное, думающий в это время и о своей семье, с которой и повидаться-то не удалось за эти сутки… Автобус тронулся». Припятский кинооператор продолжал снимать из едущего автобуса. Снятые им кадры в последний раз запечатлели город, в котором еще живут люди. К половине пятого эвакуация была завершена[220]220
  Щербак Ю. Указ. соч. С. 90; Ковалевская Л. Преодоление // Чернобыль. Дни испытаний: Книга свидетельств. Киев, С. 77; «Снято в 26 апреля 1986 года в городе Припять».


[Закрыть].

Спеша отрапортовать о первом успехе, Щербина позвонил в Москву. «Николай Иванович, людей в Припяти нет. Бегают одни собаки», – доложил он председателю Совета министров Николаю Рыжкову. Домашних животных отъезжавшим взять с собой не дали – к ним в Советском Союзе относились без лишней сентиментальности. Несколько дней спустя милиция сформирует специальные отряды для отстрела бродячих собак. Но в Припяти остались не только собаки. В городе были оставлены около пяти тысяч работников атомной станции, которые должны были обеспечить остановку трех реакторов, продолжавших работу. Остались и влюбленные молодые пары, получившие в свое распоряжение опустевшие родительские квартиры. И наконец, никуда не поехали многие пенсионеры. Они не могли понять, зачем сниматься с места, если людей эвакуируют всего на три дня[221]221
  Новоселова Е. Хроника молчания. Николай Рыжков: «Раздался звонок правительственной связи – на Чернобыле авария» // Российская газета. 2016. 25 апреля.


[Закрыть].

«Приходилось убеждать», – вспоминал министр внутренних дел Украины Иван Гладуш. В целом он был горд тем, как организованно его подчиненные провели эвакуацию. На следующий день Гладуш доложил ЦК Компартии Украины, что в общей сложности из Припяти вывезли 44 460 человек, которых затем разместили в сорока трех близлежащих населенных пунктах. «Развозили по селам, – рассказывал он. – Заняли клубы, школы, в квартиры к местным жителям селили. Все относились с пониманием». Валентину Брюханову, чей муж, директор Чернобыльской АЭС, остался в Припяти, эвакуировали вместе со всеми и поселили в одной из деревень. Через несколько дней корреспонденты киевской газеты встретили ее на ферме, где она работала дояркой[222]222
  Повідомлення МВС УРСР ЦК Компартії України про хід евакуації населення iз зони аварії. 28 квітня 1986 року // Чорнобильська трагедiя: Документи i матерiали. Київ, № 58; Иллеш А. В трудный час // Чернобыль. Дни испытаний. С. 121.


[Закрыть].

Органы госбезопасности информировали партийное руководство Украины, что двадцать девять человек из примерно тысячи самостоятельно выехавших из Припяти в Черниговскую область госпитализированы с симптомами лучевой болезни. Исправно проводя «мероприятия по недопущению распространения панических слухов и тенденциозной информации», с распространением радиации КГБ справиться не мог. Эвакуированные на собственной коже, одежде и личных вещах разносили ее по местам временного расселения. Автобусы, вывозившие жителей Припяти, по окончании эвакуации вернулись в Киев и вышли на свои обычные маршруты, разнося радиоактивные частицы по всему двухмиллионному городу[223]223
  Інформаційне повідомлення КДБ УРСР до ЦК КПУ про вибух 4-го енергоблока Чорнобильської АЕС. 28 квітня 1986 року // З архівів. С. 69–70.


[Закрыть].

Глава 10
Укрощение реактора

27 апреля в Припяти играли в песок не только дети, понятия не имевшие ни о какой радиации. Эта сыпучая субстанция оказалась не менее привлекательной и для взрослых, куда больше знавших об аварии и ее последствиях. Примерно в полукилометре от здания горкома, где базировалась правительственная комиссия, строители насыпали огромную кучу песка. Из окон соседних домов можно было наблюдать необычную картину: трое мужчин в возрасте от сорока до шестидесяти лет – один в генеральской форме, двое в солидных деловых костюмах – наполняли песком принесенные с собой мешки. Чем дольше они орудовали лопатами, тем сильнее с них катил пот и тем грязнее становилась одежда. Но росло и количество наполненных мешков.

В форме был генерал-майор Николай Антошкин, начальник штаба ВВС Киевского военного округа и командир вертолетного подразделения, дислоцированного с утра на площади перед припятским горкомом. В гражданском – Александр Мешков, первый заместитель министра среднего машиностроения СССР, всесильного Ефима Славского, и заместитель министра энергетики и электрификации СССР по атомной энергетике Геннадий Шашарин. Вертолетчики Антошкина сбрасывали мешки с песком в жерло разрушенного реактора, чтобы запечатать его и предотвратить дальнейшее распространение радиационного заражения.

Решение завалить реактор мешками с песком было принято еще ночью, но его исполнение отложили до восхода солнца. На переброску вертолетов в Припять, обустройство взлетной площадки и разведку подлетов к реактору потребовалось время. Когда вертолетчики были готовы приступать, генерал Антошкин попросил у председателя правительственной комиссии Бориса Щербины технику и людей для загрузки песка в мешки. Щербина раздраженно ответил, что, мол, пусть пилоты делают это сами. Но Антошкин настаивал на том, что нужна помощь. Тогда Щербина велел ему взять Мешкова и Шашарина и отправить их грузить песок. Ответственные работники не стали возражать. «Щербина торопил, – вспоминает Шашарин. – Под грохот вертолетов орал во весь рот, что не умеем работать, плохо разворачиваемся. Гонял всех, как сидоровых коз, – министров, замминистров, академиков, маршалов, генералов, не говоря уже об остальных… „Как реактор взрывать, так они умеют, а мешки загружать песком – некому!“»

Щербина распоряжался со своеволием античного тирана. К утру 27 апреля он успел оправиться от начального шока и растерянности. Уяснив стоящую перед ним цель, председатель правительственной комиссии переключился на старый проверенный стиль руководства, широко применявшийся сталинскими управленцами в 1930-е годы, в период индустриализации и насильственной коллективизации: застращать подчиненных до полусмерти и потом требовать от них невозможного. Раз Антошкин, Шашарин и Мешков не могут найти людей для загрузки мешков, пусть делают это сами[224]224
  Medvedev G. The Truth About Chernobyl / Foreword by A. Sakharov. New York, 1991. P. 192–193.


[Закрыть].

Но скоро рабочих рук прибавилось. «[Я] своими глазами видел, как командиры экипажей, офицеры молодые загружали мешки песком, нагружали эти мешки в вертолеты, летели, устанавливали, выходили на цель, сбрасывали, возвращались и снова проводили эту работу», – вспоминает Легасов. «27 или 28 апреля – эти два дня ни Минэнерго, ни местные власти никак не могли организовать работу, такую форсированную, четкую, по подготовке тех предметов, которые требовали заброса в шахту реактора, – рассказывал он. – Где-то с 29 числа этот порядок был организован. Были установлены нужные карьеры, пошел свинец. Уже были расставлены люди, и после этого дело пошло на лад. Вот к этому же времени примерно вертолетчики нашли способ действий своих очень такой эффективный, расположив наблюдательный пункт на крыше здания райкома партии в городе Припять. Оттуда они наводили на цель экипажи, которые находились над четвертым блоком»[225]225
  Легасов В. Об аварии на Чернобыльской АЭС. Текст с кассеты 3 // Электронная библиотека RoyalLib. com [royallib.com/read/legasov_valeriy/ob_avarii_na_chernobilskoy_aes.html#0].


[Закрыть].

Через некоторое время задачу по загрузке мешков поручили руководителям припятского горкома комсомола. Они обходили рабочие общежития, призывая людей помочь. Народу откликнулось много, но лопат, мешков и веревок, чтобы их завязывать, не хватало. Какое-то время мешки завязывали распущенным на тонкие полоски кумачом, который был заготовлен для украшения города к празднику Первого мая. После того как жителей Припяти эвакуировали, рабочих стали привозить из других мест, в основном из окрестных деревень. Это были по большей части женщины, как в войну. Одна из них, жительница Чернобыля Валентина Коваленко, вспоминала: «Сказали, что беда пришла и надо помочь, поехать в песчаный карьер, песок в мешки грузить, чтобы их потом с вертолета в реактор побросать… Там в основном мы, женщины, и грузили этот песок с утра до ночи»[226]226
  Ляшко А. Груз памяти. Киев, 2001. Кн. 3. На ступенях власти. Ч. 2. С. 354; Щербак Ю. Чернобыль: Документальное повествование. М., 1991. С. 88–89; Medvedev G. Op. cit. P. 193; Возняк В., Троицкий С. Чернобыль: Так это было (взгляд изнутри). М., 1993. С. 235.


[Закрыть]. Рабочую силу обеспечивали украинские власти, московские же отвечали за финансовую сторону.

Препоручив заботу о мобилизации рабочих и загрузке мешков комсомольским лидерам и представителям местной власти, генерал Антошкин вернулся к своим прямым обязанностям – координации работы вертолетчиков, которым предстояло завалить реактор мешками с песком. Еще до того как Щербина отправил его грузить песок, Антошкин с группой офицеров облетел станцию и с воздуха осмотрел разрушенный реактор. Вертолетчиков поджидали две серьезные проблемы. Во-первых, пилоту, незнакомому с расположением построек электростанции, трудно было сориентироваться и опознать реактор, который извергал из себя невидимые облака радиации, но почти уже не дымился. Кроме того, опасность представляла уцелевшая при взрыве высокая вентиляционная труба третьего и четвертого энергоблоков. Антошкин и его вертолетчики придумали, как решить эти проблемы, и проложили маршрут, по которому в последующие дни будут совершены тысячи полетов.

Вскоре с главной площади Припяти один за другим с оглушительным ревом начали подниматься вертолеты, отправляясь к расположенному в трех километрах разрушенному энергоблоку. Выйдя в заданную точку, вертолет зависал над реактором, экипаж открывал люк и вручную сбрасывал мешки. Попасть внутрь реактора было невероятно трудно: щель, не перекрытая «Еленой», плитой верхней биологической защиты, имела всего пять метров в ширину. Падая, мешки поднимали клубы радиоактивного газа и пыли, которые через открытый люк проникали в грузовую кабину вертолета. После каждого сброса уровень радиации на высоте 110 метров, с которой работали вертолеты, поднимался с 500 до 1800 рентген в час. За день вертолетчики Антошкина произвели 110 вылетов и сбросили в реактор 150 тонн песка. Это было громадное достижение, но Щербина все равно был недоволен.

Когда вечером 27 апреля абсолютно вымотанный Антошкин доложил Щербине о результатах работы, тот и не подумал поблагодарить генерала. Вместо этого председатель правительственной комиссии накричал на Антошкина с Шашариным и отстранил Шашарина от руководства погрузкой песка. Щербина требовал совершать больше вылетов и сбрасывать больше песка. В ответ на его требование украинские инженеры в считанные дни разработали специальное устройство для подвески груза, за которое к вертолету крепился парашют, наполненный мешками с песком. Благодаря этому устройству (всего их было выпущено 30 000 штук) пилот мог сбрасывать мешки, не открывая люка и не подвергаясь воздействию радиоактивного газа и пыли. Это и еще одно усовершенствование – защита кабины летчика свинцовыми листами – спасли много жизней. Тем не менее задача перед вертолетчиками стояла практически невыполнимая. Из-за того что щель, ведущая к ядру реактора, была такой узкой, внутрь попадало не больше 20 процентов сбрасываемого груза[227]227
  Ляшко А. Указ. соч. С. 356; Medvedev G. Op. cit. P. 194–195; Medvedev Zh. The Legacy of Chernobyl. New York, 1990. P. 56; Барановская Н. Испытание Чернобылем. Киев, 2016. С. 35.


[Закрыть].

Однако самой большой проблемой была радиация. Вертолетчики не сразу, но довольно быстро – и не только благодаря дозиметрам – поняли, под какое мощное облучение они попадают в районе четвертого энергоблока. «Погода была прекрасная, светило солнце, все расцветало, возрождалось. А рядом – ворона, которая не может взлететь – обессилела, – вспоминает вертолетчик Валерий Шмаков. – Тут-то мы и поняли, что дело серьезное». У многих его сослуживцев началась рвота, у кого-то появился ядерный загар. Сам Шмаков постоянно ощущал сильную усталость – этот симптом радиоактивного поражения отмечался у многих из тех, кто оказался в Припяти сразу после взрыва. В какой-то момент Шмаков и другие вертолетчики решили, что обречены. «Когда мы уже совершали полеты над реактором и заходили на дезактивацию, где обрабатывали технику и одежду специальным составом, между собой обсуждали, что полеты действительно опасны – может, нам взять весь удар на себя, стать, так сказать, смертниками, раз мы уже ввязались в это», – вспоминал Шмаков[228]228
  Воскресенская А. Вертолетчик-ликвидатор: «Мы встали в карусель смерти» // Защищать Россию. 2016. 26 апреля [defendingrussia. ru/a/vertoletchiklikvidator_avarii_na_chernobylskoj_aes-5793].


[Закрыть].

У первых вертолетчиков, летавших к реактору, в том числе и у генерала Антошкина, не было никаких средств индивидуальной защиты. Считалось, что каждый раз вертолет зависает над кратером ядерного вулкана приблизительно на четыре минуты; за это время члены экипажа получали дозу от 20 до 80 рентген, то есть после вылета их надо было немедленно отправлять в больницу. В реальности они летали снова и снова, получая громадные дозы радиации. Полученные пилотами дозы рассчитывались исходя из радиоактивности их одежды, а не уровня радиации в воздухе над реактором. Когда в начале мая «бомбардировки» реактора прекратились, ни одного из пилотов, совершавших первые вылеты, уже не было в строю. Большинство из них проходили обследование или лежали в киевских больницах с лучевой болезнью[229]229
  Medvedev G. Op. cit. P. 194.


[Закрыть].

Борис Щербина распорядился засыпать реактор песком, и реактор засыпали. Но насколько верным было это распоряжение? Щербина отдал его, послушавшись своего главного научного советника Валерия Легасова. Но что, если Легасов и поддержавшие его ученые ошибались? Некоторые коллеги Легасова по московскому Институту атомной энергии считали, что он был в корне неправ. Ведь никто не знал, что стало причиной первого и последующих взрывов, неизвестно было, что происходит внутри реактора. Не выйдет ли так, что запечатавшая реактор гора песка, спровоцирует новый взрыв, а не потушит пожар, вызванный первым?

Поздно вечером 27 апреля Шашарин, только что снятый с работ по загрузке мешков с песком, собрал ведущих ученых, в том числе и Легасова, чтобы обсудить ситуацию. «Первый вопрос, который всех нас волновал, был вопрос о том, работает или не работает реактор или часть его, то есть продолжается ли процесс наработки короткоживущих радиоактивных изотопов», – вспоминал Легасов. Для этого было необходимо произвести замеры в непосредственной близости от реактора. На бронетранспортере, оборудованном датчиками нейтронного и гамма-излучения, ученые подъехали практически вплотную к четвертому энергоблоку. Полученные результаты обескураживали: датчики показали наличие мощного нейтронного излучения. Это могло означать, что реактор продолжает работать, то есть возможен еще один взрыв, гораздо более мощный, чем тот, что разрушил четвертый энергоблок и заставил правительственную комиссию распорядиться об эвакуации Припяти. Этот новый взрыв мог не только полностью разрушить Чернобыльскую АЭС, но и привести к образованию облака, способного залить радиоактивным дождем значительную часть Европы.

Чтобы лучше уяснить картину, Легасов сам сел в бронетранспортер и подъехал к реактору. Тут он понял, что датчик нейтронного излучения, показания которого дали основания судить о происходящем внутри реактора, находится под воздействием мощных гамма-полей и поэтому неработоспособен. Тогда Легасов предложил другой метод оценки радиоактивности в реакторе. «Наиболее достоверная информация о состоянии реактора была нами получена по соотношению коротко и долго живущих изотопов йода 134 и 131 и путем радиохимических измерений, позволивших довольно быстро убедиться в том, что наработки короткоживущих изотопов йода не происходит и, следовательно, реактор не работает и находится в подкритическом состоянии», – вспоминал Легасов. Это была хорошая новость. Комиссия доложила в Москву, что, по полученным данным, интенсивность нейтронного потока составляет двадцать нейтронов на квадратный сантиметр в секунду. «Правда, измеряли с расстояния и сквозь бетон, – уточнял Шашарин. – Какова же была подлинная плотность нейтронов – неизвестно»[230]230
  Легасов В. Указ. соч. Текст с кассеты 1; Medvedev G. Op. cit. P. 201–202.


[Закрыть].

Следующей важной задачей было удержать температуру горящего в реакторе графита на уровне, при котором не происходило бы дополнительных выбросов радиации. Легасов предложил предохранить реактор от «перегрева», забросав его свинцом и соединениями бора, химического элемента, эффективно поглощающего нейтроны. Но сначала надо было убедить в своей правоте начальство в Припяти и Москве, а затем раздобыть достаточное количество свинца (солидный запас карбида бора обнаружился на складе электростанции). Московские начальники, в особенности директор Института атомной энергии и президент Академии наук СССР Анатолий Александров, не спешили поддержать предложение Легасова. Так, Александров предложил вместо бора использовать глину. Щербина постановил применять все вместе – бор, глину и свинец – и спросил у Легасова, сколько каждой из этих субстанций понадобится. Легасов запросил 2000 тонн свинца, добавив, что этого количества может не хватить. Щербина заказал 6000 тонн. Громадный объем Щербину не смущал – в его распоряжении была вся советская экономика[231]231
  Легасов В. Указ. соч. Текст с кассеты 1.


[Закрыть].

Теперь вертолетчикам, помимо песка, предстояло сбрасывать в реактор глину, бор и свинец. Песок должен был потушить горящий графит, свинец – понизить температуру горящего графита, а глина и бор – предотвратить возникновение цепной реакции. Так считала комиссия во главе с Щербиной. Однако некоторые ученые пытались убедить Легасова, что при разрушенных топливных каналах цепная реакция теоретически невозможна и что кроме горения графита в реакторе ничего не происходит – следовательно, вводить в него бор не нужно. Валентин Федуленко, главный в Курчатовском институте специалист по РБМК, прибывший в Припять вечером 27 апреля, был убежден, что ни песок, ни глина, ни свинец не нужны.

Один из создателей РБМК Анатолий Александров направил Федуленко в Припять, чтобы он консультировал Легасова, который по специальности был химиком, а не физиком и никогда не имел дела с такими реакторами. Вечером 27 апреля, сразу после приезда в Припять, Федуленко посетил Константина Полушкина, который первым из ученых увидел реактор с воздуха и пришел к выводу, что тот разрушен. Федуленко и еще нескольким коллегам Полушкин показал видео, снятое им с вертолета. На нем было видно, что массивная защитная плита «Елена» по-прежнему сильно перекрывает жерло реактора, крайне затрудняя попадание в реактор грузов, сбрасываемых с вертолетов.

Федуленко считал выбранную с подачи Легасова стратегию не просто бесполезной, но и прямо вредной. Большая часть груза, который с огромным риском для жизни и здоровья сбрасывали вертолетчики, падала мимо реактора, а каждое удачное попадание вызывало маленький взрыв и повышение уровня радиации. «Через секунду над разрушенным блоком поднялся черный гриб топливо-графитовой пыли и гари (точь-в-точь как гриб атомного взрыва, только миниатюрный и очень черный), – описывает Федуленко увиденное после очередного сброса. – Шляпа черного зловещего гриба за 3–4 секунды достигла высоты примерно двух третей вентиляционной трубы и, со сдвигом в сторону от станции, стала оседать вниз черными косматыми, тяжелыми струями, похожими на дождь из тучи на фоне серого неба. Через 10–12 секунд гриб исчез, небо очистилось. Ветер снес тучу-гриб не в нашу сторону»[232]232
  Федуленко В. Кое-что не забылось // Вклад курчатовцев в ликвидацию последствий аварии на Чернобыльской АЭС. М., 2012. С. 74– 83.


[Закрыть].

Федуленко высказывался против продолжения бомбардировок реактора, но Легасова его доводы не убедили. «Да, активность после начала сброса песка и прочего резко полезла вверх. Но скорее это временно, – возразил он, а разговор завершил фразой: – Нас не поймут, если мы ничего не будем делать». Кроме всего прочего, «бомбардировка» реактора была одобрена на самом высоком уровне. Советское руководство больше волновало не распространение радиации при сбросе грузов, а опасность нового взрыва. Именно о ней в ночь на 27 апреля спрашивал ученых Владимир Долгих, секретарь ЦК КПСС, отвечавший за энергетический сектор[233]233
  Там же; Medvedev G. Op. cit. P. 201–202.


[Закрыть].

Утром 28 апреля Долгих информировал Михаила Горбачева и членов политбюро о том, что четвертый энергоблок разрушен взрывом и что для предотвращения радиоактивных выбросов ведется засыпка реактора песком, глиной, свинцом и бором. «Мешки с песком и бором забрасываются с воздуха?» – спросил Горбачев. Долгих, отвечая, привел сильно заниженные цифры: «С вертолетов. Заброшено шестьдесят мешков. Нужно 1800. Но полеты вертолетов тоже небезопасны». Он, видимо, располагал только данными на середину предыдущего дня. Когда Горбачев спросил у начальника Генерального штаба Вооруженных сил СССР маршала Ахромеева, что, по его мнению, нужно делать, тот ответил: «Реально только забрасывание реактора мешками с песком и бором»[234]234
  Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 28 апреля 1986 // Пихоя Р. Советский Союз: история власти, 1945–1991. Новосибирск, 2000. С. 429–431.


[Закрыть].

Борис Щербина делал все возможное, чтобы как можно скорее засыпать реактор. С каждым днем вертолеты сбрасывали на него все больше песка, свинца и бора: 28 апреля было сброшено 300 тонн, 29 апреля – 750 тонн, 30 апреля – 1500 тонн. Пик пришелся на 1 мая, когда на реактор сбросили 1900 тонн груза. После этого сбросы были сокращены из опасения, что бетонные конструкции не выдержат и реактор провалится в бассейн-барботер, вызвав радиоактивное заражение грунтовых вод. Всего на реактор было сброшено почти 5000 тонн сыпучих материалов, в основном песка. В подреакторное пространство он не провалился только чудом[235]235
  Medvedev G. Op. cit. P. 194; Барановская H. Указ. соч. С. 35–36.


[Закрыть].

Не напрасны ли были жертвы, принесенные пилотами вертолетов? Легасов считал, что не напрасны. Уровень радиации в районе реактора снижался. По более поздним оценкам, 25 процентов общей суммы радиации было выброшено в течение первых суток после взрыва. С 26 апреля по 2 мая интенсивность радиационных выбросов снизилась в шесть раз. Легасов был убежден, что снижение обусловлено мерами, принятыми комиссией, и в первую очередь «бомбардировкой» реактора песком и другими материалами[236]236
  Щербак Ю. Указ. соч. С. 154.


[Закрыть].

Впрочем, для большинства жителей Украины, Белоруссии и западных областей России это относительное улучшение, вероятно, ничего не изменило. За те дни, что вертолетчики забрасывали реактор, ветер, сначала относивший радиоактивное облако к северу и западу, переменился и понес его на юго-восток, подвергая радиационному заражению новые территории. Частей химической защиты не хватало, они не справлялись со стремительно ухудшавшейся ситуацией. (Командовавший ими генерал-полковник Владимир Пикалов прибыл в Припять сразу после аварии; он отвечал за измерение уровней радиоактивности и определение зон радиоактивного поражения[237]237
  Барановская Н. Указ. соч. С. 31–32.


[Закрыть].)