Текст книги "Чернобыль: История ядерной катастрофы"

Когда Горбачева избрали генеральным секретарем КПСС, Ярошинская поверила в возможность перемен. В 1986 году с коллегой-журналистом Яковом Зайко они создали в Житомире клуб «За перестройку». Коммунистическая пресса тут же обвинила их в попытке организовать политическую партию – преступлении, в доперестроечном СССР равносильном государственной измене. На публикацию критических статей в житомирских газетах надежды не было, и Ярошинская решила попытать счастья в более свободной столичной прессе. Попытка оказалась удачной: если до Житомира гласность тогда еще не добралась, то в Москве она уже делала первые уверенные шаги. В июне 1987 года во второй по значению советской газете «Известия» увидела свет статья, в которой Ярошинская обвиняла житомирское партийное начальство в нетерпимости к критике и в преследовании идейных оппонентов. Начальство в ответ отправило в ЦК КПСС письмо за подписью девятнадцати житомирских журналистов, представлявшее автора статьи в самом невыгодном свете. В газете, где работала Ярошинская, на специально созванном партийном собрании ее прорабатывали битых шесть часов. В итоге журналистку перевели на работу на полставки, но это никак не повлияло на ее решимость продолжать начатое[452]452
  Ярошинская А. Босиком по битому стеклу: Воспоминания, дневники, документы. Житомир, 2010. Т. 1; Кіпіані В. Ярошинська, що ти робиш у Народицькому районі!? // Україньска правда. 2006. 29 квітня.


[Закрыть].

Осенью 1987 года Ярошинская, мать двоих детей, которой тогда было тридцать четыре года, попросила начальника дать ей отгул. Он не соглашался и сдался, только когда она сказала, что отгул ей нужен, чтобы сделать аборт. Вместо клиники Ярошинская отправилась в поселок Народичи, и там в кабинете одного из чиновников ей показали секретную карту радиоактивного заражения Житомирской области. Темой зараженных районов Ярошинская интересовалась с тех пор, как узнала, что в Народичском районе началось строительство жилья и объектов инфраструктуры для людей, переселяемых из Чернобыльской зоны отчуждения. С точки зрения Ярошинской, их строили слишком близко к аварийной электростанции в местности, которая тоже, вероятно, была заражена радиацией. Когда она попросилась в командировку в Народичский район, редактор газеты ей категорически отказал. Отказ он объяснил тем, что газета, в которой они работают, – областная, а план переселения принимался на республиканском и союзном уровнях, так что пусть им занимаются киевская и московская пресса. Ярошинская запрет проигнорировала.

Первое село Народичского района, в котором Ярошинская побывала втайне от своего начальства, называлось Рудня-Осошня. Всем его жителям было известно, что радиационный фон в нем был повышен. Сельскую школу закрыли, потому что уровень радиации в ней достигал полутора миллирентген в час. Тем не менее строительство в Рудне-Осошне продолжалось. Рабочие, с которыми Ярошинская пообщалась на стройке, жаловались, что быстро устают и мучаются головными болями. За работу в зараженной местности им доплачивали по тридцать рублей в месяц, как считалось, на «усиленное питание». Сами рабочие называли эти дополнительные деньги «гробовыми». Ни они, ни местные жители не понимали, зачем строить детский сад в затронутом радиацией селе, в котором практически нет дошкольников. Кроме детского сада, в селе строили баню – видимо, для того чтобы местным было где смывать с себя радиоактивную пыль.

Потрясенная увиденным в Рудне-Осошне, следующие несколько месяцев Ярошинская с мужем все выходные проводила в поездках по деревням и селам Народичского района и всюду видела одно и то же: шло строительство, причем данные о радиационном фоне везде были засекречены, что ставило под угрозу здоровье как местных жителей, так и переселенцев, эвакуируемых из зоны отчуждения. Врачи Народичской районной больницы рассказали Ярошинской, что у 80 процентов детей в районе увеличена щитовидная железа. Объясняться это могло только повышенными дозами радиации – до аварии увеличенная щитовидка отмечалась только у 10 процентов детей.

Помочь жителям Народичского района можно было, только предав гласности их отчаянное положение. Газета, в которой работала Ярошинская, заведомо не стала бы публиковать результаты ее расследования, поэтому она вновь решила попытать счастья в центральной московской прессе, где не раз появлялись статьи с критикой региональных партийных властей. Но тема Чернобыля оказалась чересчур деликатной и для столичных газет. «Известия» на этот раз отказались публиковать материал Ярошинской как содержащий государственную тайну. Редакция главной партийной газеты «Правда» сначала полгода тянула время, а потом отвергла ее статью, сославшись на то, что к публикации уже якобы подготовлен материал на ту же тему, написанный другим автором. Ярошинской удалось добиться личной встречи с главным редактором рупора перестройки журнала «Огонек» украинским писателем и поэтом Виталием Коротичем. Но и он, несмотря на многочисленные обещания, расследование публиковать не стал. Не состоялась публикации и в известной своей демократической направленностью «Литературной газете»[453]453
  Ярошинская А. Чернобыль: Большая ложь. М., 2011. С. 1–40; ср.: Yaroshinskaya A. Chernobyl: Crime Without Punishment. New Brunswick, 2011. P. 1–23.


[Закрыть].

Многочисленные отказы объяснялись, по большей части, не вкусами и желаниями главных редакторов, а строгим цензурным запретом на любые публикации о Чернобыле, кроме тех, что прославляли подвиг ликвидаторов. Так, главный редактор популярной газеты «Вечерний Киев» Виталий Карпенко позднее вспоминал, как получил предупреждение по партийной линии только за то, что в мае 1986 года в одном из номеров поместил фотоснимок Киева, где на улицах было мало людей. Допущенный им промах разбирали члены политбюро Компартии Украины, которые обязали Карпенко впредь все без исключения материалы представлять на утверждение лично секретарю киевского горкома партии.

Впоследствии в распоряжении Ярошинской оказались секретные постановления партийных и советских органов, которые засекречивали все, что имело отношение к Чернобылю. КГБ первым, уже в мае 1986 года, наложил гриф секретности на любые сведения, касающиеся Чернобыльской аварии, ее причин и последствий. В июне того же года распоряжением Министерства здравоохранения была засекречена вся информация о лечении граждан на пострадавших территориях и дозах радиации, полученных ликвидаторами. В июле Министерство обороны разослало по военным комиссариатам указание не регистрировать в личных делах офицеров и солдат факт привлечения к работам на Чернобыльской АЭС. Не полагалось указывать в личных делах и полученную военнослужащими дозу радиации, если она не превышала 50 бэр, при том что допустимой нормой считались 5 бэр, а нормой «чернобыльской» – 25 бэр[454]454
  Выступление Виталия Карпенко на заседании Верховной Рады Украины 11 декабря 1991 г. [iportal.rada. gov.ua/meeting/stenogr/show/html]; Выступление Владимира Яворивского на заседании Верховной Рады Украины 11 декабря 1991 // Там же; Yaroshinskaya A. Op. cit. P. 46–47.


[Закрыть].

Ярошинская, казалось, уперлась в стену. Гласность имела свои пределы. Одно дело – обличать коррупцию и недочеты в работе местных органов, помогая тем самым Горбачеву вести наступление на реакционный партийный аппарат, и совсем другое – рассказывать правду о Чернобыльской АЭС, за эксплуатацию которой отвечало центральное союзное правительство. Рассказать правду означало признать вину центральной власти и самого Горбачева в том, что они скрыли от народа истинное положение вещей, а потом еще потратили миллиарды рублей на реабилитацию пораженной территории и ее населения. А у Горбачева просто-напросто не было денег. Экономика страны переживала упадок, долгожданные реформы разрушали советскую экономическую систему и ложились тяжелым бременем на истощенную государственную казну. Ярошинской пришлось ограничиться раздачей экземпляров своей статьи друзьям и знакомым. В эпоху гласности она была вынуждена снова заняться самиздатом – практикой, мастерски освоенной советскими диссидентами: размножать на пишущей машинке и передавать из рук в руки запрещенные тексты[455]455
  Yaroshinskaya A. Op. cit. P. 25.


[Закрыть].

Но все изменилось в одночасье. На XIX конференции КПСС, созванной Горбачевым летом 1988 года – в том числе для того, чтобы одобрить задуманные им первые частично свободные выборы, – украинский писатель Борис Олейник в нарушение табу публично возложил ответственность за Чернобыльскую аварию на центральную власть. В сентябре 1988 года московский журнал «Новый мир» напечатал статью белорусского писателя Алеся Адамовича «„Честное слово, больше не взорвется“, или Мнение неспециалиста». Адамович в ней не только возлагал ответственность за аварию на высокое начальство, но и утверждал, что обширные территории вокруг Чернобыльской АЭС подверглись гораздо более сильному радиоактивному загрязнению и были намного опаснее для жизни, чем это официально признавалось. Он заявил, что власти скрывают правду, чтобы не ставить под удар планы строительства новых атомных электростанций. Адамович назвал ситуацию катастрофической и привел в пример белорусский город Брагин, расположенный в 40 километрах от Чернобыльской АЭС. Он считался настолько опасным для работы врачей, что медицинские бригады работали там сменами, по месяцу, тогда как местные жители, в том числе женщины и дети, оставались в Брагине постоянно[456]456
  Адамович А. «Честное слово, больше не взорвется», или Мнение неспециалиста // Новый мир. 1988. № 9. С. 164-171; Алесь Адамович предсказал страшные последствия Чернобыля и спас Беларусь от ядерных боеголовок // TUT.by. 2007. 26 апреля [news.tut.by/society/86832.html].


[Закрыть].

Статья Адамовича раздвинула границы гласности даже шире, чем выступление Олейника на партийной конференции: судьба пострадавших территорий стала предметом открытой общественной дискуссии. В том же сентябре 1988 года, когда увидела свет статья Адамовича, Юрий Щербак с небольшой съемочной группой приехал в Народичский район, судьба которого так беспокоила Ярошинскую. В снятом ими документальном фильме были показаны поросята и телята, родившиеся без глаз и с другими уродствами предположительно из-за высокого уровня радиации в местных хозяйствах. В одном из них радиационный фон был в 150 раз выше, чем в Киеве. За прошедший после аварии год у скота родились шестьдесят четыре уродца, тогда как за предыдущие пять лет врожденные уродства были отмечены всего три раза. Поскольку двадцатиминутный документальный фильм не имел шансов пробиться на телевидение или на большой экран, один из его создателей опубликовал статью, где описал все, что увидели и сняли кинематографисты. Как ни пытались власти утаить правду, их монополия на информацию рушилась на глазах[457]457
  Marples D. Op. cit. P. 50–52.


[Закрыть].

В конце осени 1988 года Ярошинской впервые разрешили выступить перед большой аудиторией с рассказом о ситуации в Народичском районе. Реакция на выступление была бурной и у подавляющего большинства слушателей – за исключением представителей власти – крайне положительной. Жители Житомира просили руководство заводов и исследовательских институтов предоставить ей залы для выступлений. К весне 1989 года, когда проходили выборы Съезда народных депутатов, уже ни один зал не вмещал желающих ее послушать – поэтому она выступала на площадях и стадионах. Партийные начальники бомбардировали ее звонками и письмами с угрозами. Пытались заставить ее мужа, служившего в пожарной команде Министерства внутренних дел, подать на развод. Терроризировали ее сына и возбудили уголовные дела против нескольких десятков ее сторонников, якобы планировавших нападение на обком партии. Но выступления Ярошинской по-прежнему собирали по двадцать-тридцать тысяч человек. В конце концов власти сдались. Редакция житомирской газеты, в которой Ярошинская проработала много лет и которая под давлением сверху выступала против собственной сотрудницы, сочла себя обязанной опубликовать ее предвыборную программу. На выборах за Ярошинскую проголосовали больше 90 процентов избирателей.

В Москве Ярошинская быстро наладила связи с депутатами-единомышленниками. В их числе были писатель и эколог Юрий Щербак, автор снятого в Народичском районе шокирующего документального фильма «Запредел» Михаил Беликов и эколог Сергей Конев, уроженец Днепропетровска, украинского промышленного города, известного главным образом как родина Леонида Брежнева, а позже снискавшего дурную славу одного из самых загрязненных городов Советского Союза.

Сразу после открытия Съезда народных депутатов Ярошинская и Щербак записались на выступление в надежде во всеуслышание заявить об экологических последствиях Чернобыльской аварии. Но ни ей, ни ему слова так и не дали. Тогда Ярошинская рискнула: в один из последних дней работы Съезда подошла к сидевшему в президиуме Горбачеву и попросила у него разрешения выступить по вопросу Чернобыля. Горбачев разрешил. За отведенные ей три минуты Ярошинская рассказала о Народичском районе, зараженных радиацией селах и лживых заявлениях украинских чиновников от здравоохранения о том, что уровень радиации в районе якобы безопасен для его жителей. В завершение Ярошинская вручила Горбачеву кассету с фильмом Беликова про Народичский район, ситуацию в котором назвала «возмутительной».

Завеса молчания, за которой власти пытались скрыть последствия Чернобыльской аварии, понемногу начала подниматься. После своего выступления Ярошинская получила множество писем и телеграмм от людей, восхищенных ее смелостью. На следующий день еще несколько депутатов выступили против сокрытия правдивой информации о Чернобыле. Среди них были и врач из Могилевской области, и первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии Ефрем Соколов, заявивший с трибуны, что радиоактивному заражению подверглись 18 процентов сельскохозяйственных угодий республики. При этом самый высокопоставленный из украинских депутатов, председатель Совета министров Украины Виталий Масол, к удивлению Ярошинской, в своем выступлении ни словом не обмолвился о Чернобыле. И тем не менее выступая после Съезда перед избирателями на переполненном стадионе в родном Житомире, а затем – перед жителями Народичей, она с полным правом могла говорить, что долгожданные перемены уже начались.

В августе в Народичский район прибыла государственная комиссия во главе с заместителем председателя Совета министров СССР Виталием Догужиевым; ее сопровождали заместитель председателя Совета министров Украины Евгений Качаловский и первый секретарь Житомирского обкома партии Василий Кавун. Еще раньше в Народичах состоялось выездное заседание Научного совета по проблемам радиобиологии Академии наук СССР, о котором КГБ подробно доложил первому секретарю украинской Компартии Владимиру Щербицкому. 13 июня в районном Доме культуры прошла встреча ученых с жителями Народичей, на которую собралось почти восемьсот человек. Во время встречи из зала раздавались предложения начать забастовку, чтобы заставить власти от признания проблемы перейти к ее решению. Но КГБ был вынужден оставить эти выступления безнаказанными и просто сообщить о них наверх – настолько изменилась политическая обстановка в стране[458]458
  Yaroshinskaya A. Op. cit. P. 32–45; Ярошинская А. Босиком по битому стеклу. Т. 2. С. 7–55; Докладная записка председателя КГБ Украинской СССР Николая Голушко первому секретарю ЦК Коммунистической партии Украины Владимиру Щербицкому «Об обстановке в Народическом районе Житомирской области». 16 июня 1989 г. // ОГА СБУ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 1123.


[Закрыть].

К осени 1989 года экологическое движение, направленное против коммунистического руководства, охватило не только Украину, но и соседнюю Белоруссию. Первый в Белоруссии массовый митинг прошел в Минске 30 сентября. Республиканские власти попытались не пустить в столицу автобусы из пострадавших от радиации районов Гомельской и Могилевской областей, но у них ничего не вышло. В результате на площадь вышло около 30 000 человек, перед ними выступили лидеры Белорусского народного фронта – общественно-политического движения, которое за несколько месяцев до того было учреждено в Вильнюсе и имело много общего с украинским «Рухом». Никто из белорусских партийных и советских чиновников к митингующим не вышел. Власти предпочли отрицание – если и не удручающих последствий Чернобыльской аварии, то, во всяком случае, факта утраты ими монополии на информацию и проведение политических акций[459]459
  Marples D. Belarus: From Soviet Rule to Nuclear Catastrophe. London, 1996. P. 121–122.


[Закрыть].

Выборы на Съезд народных депутатов СССР и выступления на нем депутатов помогли пролить свет на экологические последствия Чернобыльской аварии, но почти не приблизили активистов антиядерного движения к их цели – выводу из эксплуатации Чернобыльской АЭС и других атомных электростанций, на которых использовались реакторы типа РБМК. По-настоящему широкие возможности открылись перед активистами благодаря выборам в республиканские парламенты, прошедшим в марте 1990 года в рамках второго этапа горбачевской политической реформы. Итоги этих выборов, на которых не было квоты для подконтрольных коммунистам общественных организаций и все депутаты избирались свободным голосованием, стали полной неожиданностью для Горбачева и всего московского руководства. Если летом 1989 года депутаты всесоюзного Съезда ограничивались разоблачениями, то весной 1990-го депутаты республиканских парламентов перешли от слов к делу.

В нескольких советских республиках избиратели привели во власть сторонников национальной независимости, прочно связывавших ее с отказом от атомной энергетики. Степень антиядерного рвения новоизбранных парламентариев была неодинаковой в разных республиках и зависела от того, насколько решительно они стремились размежеваться с Москвой. Литва, где массовые митинги за закрытие Игналинской АЭС начались еще осенью 1988 года, первой заявила о выходе из СССР. Демократически избранный Верховный Совет на первом заседании 11 марта объявил о восстановлении независимости Литвы. В ответ напуганный Горбачев устроил мятежной республике экономическую блокаду, в условиях которой новому руководству республики понадобился независимый от Москвы источник электроэнергии. В итоге лидеры движения за отказ от атомной энергетики вместо того, чтобы закрыть имеющиеся реакторы, задумались о строительстве новых – с целью сохранить независимость Литвы. Антиядерный активизм, таким образом, был перевернут с ног на голову[460]460
  Dawson J.I. Eco-Nationalism: Anti-Nuclear Activism and National Identity in Russia, Lithuania, and Ukraine. Durham, 1996. P. 59–60.


[Закрыть].

В Украине, где политические элиты всерьез не задумывались о выходе из Советского Союза, но зато одной из самых актуальных проблем были последствия Чернобыльской аварии, движение противников атомной энергетики не только благополучно пережило выборы 1990 года, но и значительно окрепло. Чтобы изъять чернобыльскую тему из арсенала «Руха», в феврале 1990 года, в самый разгар избирательной кампании, коммунистическое руководство Украины способствовало тому, чтобы подконтрольный ему Верховный Совет принял постановление об остановке Чернобыльской АЭС к 1995 году. Тогда же власти отказались зарегистрировать «Зеленый мир» как отдельную партию и тем самым лишили членов ассоциации возможности баллотироваться с экологической партийной программой.

Но эти отчаянные попытки убрать тему Чернобыля с центрального места в политической повестке практически не повлияли на исход выборов. Один из самых популярных лозунгов предвыборной кампании – «Хай живе КПСС на Чернобыльской АЭС» – фактически прямо обвинял в аварии Коммунистическую партию и желал ей скорейшей кончины на атомной станции. Три четверти листовок, напечатанных в Украине за время предвыборной кампании, содержали упоминание Чернобыля и экологических проблем, которые для электората были важнее, чем вопросы экономики и социальной справедливости. Свыше четверти депутатов – 125 человек, – избранных в новый Верховный Совет, вошла в идеологически близкую «Руху» фракцию «Народная рада». Это стало тяжелым ударом для казавшейся всесильной партийной машины[461]461
  Литвин В. Політична арена України: Дійові особи та виконавці. Київ, 1994. С. 214–215.


[Закрыть].

В апреле 1990 года, в четвертую годовщину Чернобыльской аварии в городах и поселках, расположенных поблизости от атомных электростанций, прошли митинги протеста. В Западной Украине 5000 человек вышли на митинг в Нетишине, расположенном рядом с Хмельницкой АЭС, и 3000 – в городе Ровно. Демонстранты требовали закрытия Хмельницкой и Ровенской атомных электростанций, находящихся в 120 километрах одна от другой. Протестующие, в большинстве своем украиноязычные местные жители, несли плакаты с лозунгами, направленными в основном против русского и русскоязычного персонала обеих электростанций. В Нетишине они попытались силой прорваться на территорию АЭС, но были остановлены охраной. Нетишинских протестующих поддержали рабочие местного бетонного завода: они прекратили поставки бетона для строительства нового энергоблока Хмельницкой АЭС и призвали рабочих других предприятий присоединиться к забастовке. Развитие событий обеспокоило КГБ, который предупредил партийное начальство в Киеве об опасности массовой безработицы, грозившей Нетишину в том случае, если власти пойдут на уступки и остановят Хмельницкую АЭС[462]462
  Докладная записка председателя КГБ Украинской СССР Николая Голушко первому секретарю ЦК Коммунистической партии Украины Владимиру Ивашко «О протестах, связанных со строительством и эксплуатацией АЭС в республике». 29 апреля 1988 г. // ОГА СБУ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 1125; Докладная записка председателя КГБ Украинской СССР Николая Голушко председателю Совета министров Украины Виталию Масолу «О неблагополучной обстановке, складывающейся вокруг Хмельницкой АЭС». 11 мая 1990 г. // Там же. Д. 1126.


[Закрыть].

Украинские власти выбрали компромиссное решение. Летом 1990 года демократически избранный Верховный Совет сделал следующий шаг в направлении, заданном решением о закрытии Чернобыльской АЭС, и ввел пятилетний мораторий на строительство новых реакторов. Кроме того, парламентарии учредили специальную комиссию для рассмотрения вопросов, связанных с Чернобыльской аварией, и расследования роли московского и киевского руководства в сокрытии информации о ее опасных последствиях. Экологическое движение, таким образом, достигло своей главной цели. Впереди была трудная работа по поиску и распределению ресурсов, необходимых для реабилитации населения и территорий, пострадавших от воздействия радиации. Но лидеры массового экологического движения, пробившиеся в большую политику на волне спровоцированных Чернобылем протестов против атомной энергетики, теперь направили свои усилия в другое русло.

В октябре 1990 года в Киеве состоялся Второй всеукраинский съезд «Руха». Его председателем был переизбран Иван Драч, депутат республиканского Верховного Совета, начинавший путь в политике как активист-эколог. При этом съезд внес изменения в программу «Руха»: из его полного названия было исключено упоминание перестройки, а обозначенной в уставе главной целью движения стало достижение независимости Украины. Экологическая часть программы осталась почти неизменной, но экология перестала быть единственной темой, мобилизующей людей на массовые политические действия. Политические свободы, завоеванные под знаменем эко-национализма, позволили новым политическим лидерам открыто поднять вопрос о независимости республики. До того, как ударная волна Чернобыльского взрыва разрушит основы Советского Союза, оставалось совсем недолго[463]463
  Гончарук Г. Народный Рух Украины: История. Одесса, 1997; Efremenko D. Eco-nationalism and the Crisis of Soviet Empire, 1986–1991 // Irish Slavonic Studies. 2012. Vol. 24. P. 17–20.


[Закрыть].