Текст книги "Чернобыль: История ядерной катастрофы"

28 апреля, на следующий день после эвакуации Припяти, правительственная комиссия во главе с Борисом Щербиной приняла поддержанное Москвой решение создать вокруг станции десятикилометровую зону отчуждения и переселить из нее всех жителей. Комиссия также решила выехать из Припяти, где повышался уровень радиоактивности. Члены комиссии, работники АЭС (около 5000 человек, оставшихся в городе, чтобы обеспечить безопасную остановку неповрежденных реакторов), а также командированные из других мест сотрудники милиции и военные не имели необходимого снаряжения для работы при таком высоком уровне радиации.

Респираторов было мало, дозиметров не хватало, а у тех, что имелись в наличии, зачастую не оказывалось аккумуляторов. Таблетки йодистого калия было трудно достать, да и завезли их в город с опозданием, когда у жителей Припяти уже накопилось огромное количество радиоактивного йода в щитовидных железах. Нигде не было никаких знаков, предупреждающих о высоком уровне радиации, а среди самых зараженных мест оказались кабинеты начальства: ковровые дорожки в коридорах и кабинетах вобрали много радиоактивной пыли. В городском отделе милиции только на четвертый день вычислили источник повышенной радиации и вынесли дорожки из помещения[238]238
  Рапорт заместителя начальника Припятского ГОВД, капитана милиции Стельмаха А.П. // Чорнобильська катастрофа в документах, фактах та долях людей, 1986-2006 / Ред. В.М. Миколюк та ін. Київ, 2006. С. 425–426.


[Закрыть].

Физики, прилетевшие из Москвы разбираться с последствиями аварии, прекрасно понимали, насколько опасна радиация, но все равно часто пренебрегали мерами защиты. В поведении тех, кто работал в Припяти после аварии, вообще было много лишней бравады. «Молодые ребята (смена) на площадке курят, болтают, – пишет Федуленко, рассказывая об одной из своих вылазок в окрестности реактора. – Пролетел вертолет. На подвеске сетка с грузом. Высота небольшая, все видно. Завис над разрушенным блоком. Сбросил груз. Улетел. Толпа на открытой площадке спокойна. Лица веселые, ни на одном даже нет „лепестка“. Тут я нащупал в кармане свои „лепестки“, вспомнил! Надевать как-то неловко, у всех физиономии-то открыты». Единственной преградой между Федуленко и находившимся в паре сотен метров реактором была бетонная стена соседнего здания[239]239
  Вклад курчатовцев в ликвидацию последствий аварии на Чернобыльской АЭС. С. 78.


[Закрыть].

Уровень радиации в Припяти колебался вокруг значения 1 рентген в час. По принятым позднее нормативам при таком уровне сотрудникам милиции запрещалось находиться в зоне радиоактивного заражения больше двадцати часов. Члены правительственной комиссии провели в Припяти почти трое суток. В конце концов им, как и всем остальным, кто еще не покинул город, велели перебазироваться в более безопасное место[240]240
  Хамьянов Л. Москва – Чернобылю. М., 1998; Чорнобильська катастрофа в документах. С. 277.


[Закрыть].

В отличие от эвакуированных 27 апреля, они понимали, что, скорее всего, покидают Припять не на три дня, а навсегда. Валентину Федуленко глубоко в душу запала сцена, которую он наблюдал по пути из эпицентра заражения. «По дороге остановились около места, где набивали песком бумажные мешки для сбрасывания в шахту реактора четвертого блока, – вспоминает он. – О чем-то беседовали руководители работ. Поразила картина, которая долго еще будет перед глазами… На фоне туманной громады станции вдали домики небольшой деревни в полукилометре от нас. За заборчиком ходит пахарь за плугом с лошадью впереди. Обрабатывает приусадебный участок. Сельская идиллия на радиоактивном поле»[241]241
  Вклад курчатовцев в ликвидацию последствий аварии на Чернобыльской АЭС. С. 83.


[Закрыть].

Прежде чем покинуть город, последние обитатели Припяти простились с Владимиром Шашенком, первой известной жертвой чернобыльской аварии. В ходе испытания турбины он следил за датчиками главных технологических систем энергоблока, когда взрывом порвало трубы с паром и кипящей водой. Около шести утра 26 апреля он умер от тяжелых ожогов. Когда Шашенка привезли в санчасть, где медсестрой работала его жена, он из последних сил просил всех держаться подальше, потому что прибыл из реакторного отделения. Автобуса, чтобы вести тело Шашенка на кладбище, атомная станция предоставить не могла. Тогда Александр Эсаулов совершил один из своих последних поступков в качестве зампреда Припятского горисполкома – реквизировал проезжавший мимо автобус и обеспечил погибшему достойные похороны[242]242
  Возняк В., Троицкий С. Указ. соч. С. 205; Щербак Ю. Указ. соч. С. 233.


[Закрыть].

Эвакуированных из Припяти членов правительственной комиссии и экспертов разместили в пионерском лагере «Сказочный», расположенном в 35 километрах южнее города. В самом лагере и в радиоактивной обстановке вокруг ничего сказочного, впрочем, не было. На следующий день после заселения членов комиссии уровень радиации на территории «Сказочного» начал расти. Но 1300 микрорентген в час он не превышал. Такой уровень считался «хорошим» в сравнении 1 рентгеном в час в самой Припяти[243]243
  Хамьянов Л. Указ. соч.; Чорнобильська катастрофа в документах. С. 277.


[Закрыть].

Вслед за правительственной комиссией область радиационного заражения тянулась на юг, все ближе к Киеву.

28 апреля председатель Президиума Верховного Совета УССР Валентина Шевченко совершила поездку по районам на севере Киевской области, где временно размещали жителей Припяти. Она сделала это исключительно по собственной инициативе, не посоветовавшись с первым секретарем ЦК КУ Владимиром Щербицким. «Я чувствовала, что случилась беда, но никто в первые дни всей ее опасности не понимал. Меня волновало, как приняли такое количество припятчан, в чем они теперь нуждаются. Поэтому рано утром 28 апреля я выехала в сторону Чернобыля», – рассказывает Шевченко. На месте она увидела, что эвакуированные расселены по школам, общественным зданиям и домам колхозников. Люди среди них были самые разные. Многие горожане чувствовали себя в деревне неуютно, но тем не менее рабочие места нашлись для всех. В том числе и для бывшей первой леди Припяти, жены директора АЭС Валентины Брюхановой[244]244
  Кушнір Л. Валентина Шевченко: Провести демонстрацію 1 травня 1986-го наказали з Москви // Українська правда. 2011. 25 квітня.


[Закрыть].

Припятскую журналистку Любовь Ковалевскую, опубликовавшую в марте статью о нарушениях на строительстве Чернобыльской АЭС, поселили в селе Максимовичи неподалеку от райцентра, поселка городского типа Полесское. Но скоро выяснилось, что там тоже повышенная радиация. Эвакуированным было велено снова садиться в автобусы, причем первыми сажали беременных и детей. При проверке дозиметристами оказалось, что все они уже заражены. «Представь себе состояние матери, – рассказывает Ковалевская, – которая пришла к дозиметристу, а он у ребенка меряет башмачки: „Грязные“. Штанишки „грязные“, волосы – „грязные“». Дальнейшая эвакуация производилась впопыхах, из-за чего часто оказывались разделенными семьи: детей могли отвезти в одно село, а родителей и деда с бабкой – в другое. Через громкоговорители, укрепленные на столбах на сельских площадях, передавали новости и объявления. Чаще всего – о родителях, которые разыскивают потерянных детей[245]245
  Щербак Ю. Чернобыль. С. 104.


[Закрыть].

Валентина Шевченко обратила внимание, что эвакуированные были скорее растеряны, чем напуганы. Многие сравнивали новую напасть с немецкой оккупацией во время Второй мировой войны и находили, что тогда было гораздо опаснее. «Я ходила по дворам, разговаривала с людьми, интересовалась, как приняли эвакуированных, – рассказывает Шевченко. – Люди были спокойны, надеялись, что вот-вот вернутся в родные дома. Все мне говорили: „Да какая тут опасность? Когда немец был – вот то была опасность. А сейчас? Солнце, тепло, огороды сажать надо“». Шевченко, хоть и была высокопоставленным чиновником, не располагала достоверной информацией об истинном положении вещей и думала примерно так же. Они с водителем перекусили на свежем воздухе и отведали деревенских угощений.

Опасность радиации Валентина Шевченко осознала поздно вечером, когда ее машину на подъезде к Киеву остановили дозиметристы. Радиационный пост, которого утром еще не было, проверял все проезжающие машины. Оказалось, что босоножки Шевченко «очень светятся» и их надо оставить на посту. Хорошо еще, что в машине у нее всегда лежали тапочки, а то бы главе украинского парламента пришлось ехать домой босиком. На следующий день замеры показали, что уровень радиации в Киеве достигает 100 микрорентген в час, что в пять раз выше нормы. И это было только начало[246]246
  Кушнір Л. Указ. соч.


[Закрыть].

Четвертый энергоблок Чернобыльской АЭС в первые дни и недели после взрыва

Часть IV
Невидимый враг

Глава 11
Мертвая тишина

Что происходит в Припяти, остается в Припяти. Этого принципа в Советском Союзе придерживались как до Чернобыльской аварии, так и после нее. При том что из Припяти были эвакуированы десятки тысяч людей, советское руководство не стало сообщать о случившемся ни собственным гражданам, ни остальному миру. Ни телевидение, ни радио, ни газеты, даже украинские, ни словом ни обмолвились об аварии.

Кремлю неплохо удавалось сохранять в тайне предыдущие атомные аварии, умалчивая о случаях радиационного загрязнения и той опасности, которую оно несло населению СССР и других стран. Так было, например, с аварией, случившейся 29 сентября 1957 года в закрытом городе Челябинск-40 на Южном Урале, впоследствии переименованном в Озерск. (Аварию назвали Кыштымской по имени близлежащего незасекреченного города.) На химкомбинате «Маяк», первом советском предприятии по производству оружейного плутония, взорвалась подземная емкость с высокорадиоактивными отходами. Мощным взрывом с емкости сорвало железобетонное перекрытие весом 160 тонн и выбросило в атмосферу около 20 миллионов кюри радиоактивных веществ. Власти были вынуждены выселить из зоны поражения 12 000 человек, в основном жителей двадцати трех деревень, признанных непригодными для проживания. Дома и сельскохозяйственный инвентарь были захоронены в вырытых тут же траншеях, а на территории, наиболее пострадавшей от радиации, была создана зона отчуждения.

Отказавшись раскрыть информацию о взрыве на «Маяке», советское руководство поставило под угрозу жизни сотен тысяч граждан страны, которые продолжали жить как ни в чем не бывало и не пытались обезопасить себя от последствий аварии. Хотя радиоактивное облако не пересекло советских границ, утаить от остального мира столь мощный выброс радиации было невозможно. Американцы знали об аварии, но решили не использовать ее для пропаганды в рамках холодной войны. В том, чтобы не афишировать факт аварии, были заинтересованы обе противоборствующие стороны: ни та ни другая не хотела пугать собственное население и настраивать его против использования АЭС как источников дешевой электроэнергии[247]247
  Medvedev Zh. Nuclear Disaster in the Urals. New York, 1980; Brown K. Plutopia: Nuclear Families, Atomic Cities and the Great Soviet and American Plutonium Disasters. New York, 2013. P. 231–246; Kostyuchenko V., Krestinina L. Long-Term Irradiation Effects in the Population Evacuated from the East-Urals Radioactive Trace Area // Science of the Total Environment. 1994. Vol. 142. № 1–2. P. 119–125.


[Закрыть].

При ликвидации последствий Чернобыльской аварии советские власти во многом опирались на челябинский опыт: бросили на передний край солдат-срочников; захоронили загрязненное оборудование и верхние слои почвы; организовали массовую эвакуацию населения и срочную медицинскую помощь большому числу пациентов с симптомами лучевой болезни; создали зону отчуждения. После аварии 1957 года это делалось впервые. Тогда борьбой с последствиями катастрофы занимался Ефим Славский, молодой министр атомной промышленности. Когда грянет Чернобыль, его призовут вновь.

Замалчивая на первых порах Чернобыльскую аварию, власти тоже действовали по челябинской модели. Опыт «Маяка» научил руководителей страны и их подчиненных в Москве и Киеве не только тому, как преодолевать последствия ядерной катастрофы, но и как говорить – а вернее, молчать – о случившемся. Все связанное с атомной программой в СССР традиционно держалось в строгом секрете. Кроме того, стране, гордившейся первой в мире АЭС и успехами в области мирного атома (с которым якобы не ладилось у США и других капиталистических стран), было тяжело признавать свое поражение. И наконец, были велики опасения вызвать панику и в итоге не суметь мобилизовать необходимые ресурсы. Все это вместе обусловило оглушительное молчание властей в первые дни после аварии.

Но на сей раз пресечь распространение информации оказалось гораздо труднее. Если при аварии на комбинате «Маяк» в атмосферу было выброшено 20 миллионов кюри радиации, то при взрыве чернобыльского реактора – как минимум 50 миллионов кюри. Кроме того, Челябинск-40 расположен в глубине территории Советского Союза, а Чернобыль – вблизи его западных границ, откуда ветер быстро донес радиацию, а вместе с ней и весть об аварии до стран Северной и Центральной Европы. Авторы генерального плана, по которому в начале 1970-х годов строилась Припять, отмечали, что на месте будущего города преобладают восточные и юго-восточные ветры. Это обстоятельство серьезнейшим образом повлияло на развитие событий в первые два дня. Вечером 26 апреля поднялся юго-восточный ветер, и радиоактивный шлейф распространился на Белоруссию, затем на Литву, после чего через Балтийское море протянулся на территорию Швеции, Финляндии и Дании[248]248
  Чернобыльская атомная электростанция: Культурное и жилищно-бытовое строительство. Генеральный план поселка. М., 1971. С. 11.


[Закрыть].

Первыми тревогу забили сотрудники атомной электростанции Форсмарк, расположенной в центральной части восточного побережья Швеции более чем в тысяче километров от Чернобыля. Около семи утра 28 апреля детектор радиации среагировал на дозиметриста Клиффа Робинсона, о котором речь шла в начале книги. К полудню шведы эвакуировали всех работников АЭС Форсмарк и проверили уровень радиации на других своих атомных станциях – он везде оказался выше нормы. Вскоре шведские специалисты-атомщики установили, что радиацию принесло ветром из-за Балтийского моря. Шведские дипломаты обратились за разъяснениями к трем советским ведомствам, имеющим отношение к атомной энергетике, но никаких разъяснений не получили. Шведы начали терять терпение. Министр охраны окружающей среды Биргитта Даль официально заявила, что сокрытие информации об утечке радиоактивных веществ нарушает существующие соглашения и нормы международного права. В отличие от 1957 года, советским лидерам не удалось ничего утаить. Тайна выплыла наружу, и назревал международный скандал[249]249
  25 Years After Chernobyl, How Sweden Found Out // Radio Sweden – News in English. 2011. April 22 [sverigesradio.se/sida/artikel.aspx?programid=2054&artikel=4468603]; Schmemann S. Soviet Announces Nuclear Accident at Electric Plant // New York Times. 1986. April 29. P. A1.


[Закрыть].

В 9 часов вечера 28 апреля, почти через трое суток после аварии и больше чем через двенадцать часов после того, как в Швеции было отмечено повышение радиации, советские средства массовой информации наконец прервали молчание. Диктор вечерней информационной программы «Время» казенным голосом зачитала краткое сообщение ТАСС: «На Чернобыльской атомной электростанции произошла авария. Поврежден один из атомных реакторов. Принимаются меры по ликвидации последствий аварии. Пострадавшим оказывается помощь. Создана правительственная комиссия». Короче говоря, ситуация как будто находилась под контролем. О повышенном уровне радиации и эвакуации Припяти не было сказано ни слова. В советских газетах ни в тот день, ни на следующий об аварии не упоминалось[250]250
  Первое упоминание о Чернобыльской аварии на советском телевидении, 28 апреля 1986 года; опубликовано на YouTube 29 апреля 2011 года [www.youtube.com/ watch?v=4PytcgdPuTI]; Mulev S. The Chernobyl Nightmare Revisited // BBC News. April 18 [news.bbc.co.uk/2/hi/europe/4918742.stm].


[Закрыть].

Но даже такое скупое сообщение нелегко далось кремлевскому руководству. Решение раскрыть ограниченную информацию об аварии было принято только утром 28 апреля после долгой дискуссии на заседании Политбюро ЦК КПСС.

Через несколько часов после того, как шведы зарегистрировали повышенный уровень радиации, Владимир Долгих, курировавший энергетику секретарь ЦК, вкратце доложил о ситуации Горбачеву и другим членам политбюро. Он сообщил, что четвертый энергоблок надо засыпать и что в кратер реактора уже сбрасываются мешки с песком, красной глиной и свинцом. Члены политбюро неохотно согласились, что забросать реактор – единственный действенный способ остановить распространение радиации. Причина аварии тем временем оставалась неизвестной. В качестве рабочей гипотезы рассматривался взрыв водорода, но насколько она верна, было непонятно. «Это пока гадание», – заметил Горбачев. Долгих также рассказал, что сто тридцать человек госпитализированы с лучевой болезнью и что эвакуированным из Припяти подыскивается работа в новых местах проживания. Забота о вынужденных переселенцах возлагалась на местные власти. «По нашей линии пока ничего тревожного нет. Население спокойно, – заверил собравшихся председатель КГБ Виктор Чебриков. – Но нужно учитывать, что об аварии пока знает узкий круг людей».

Когда Горбачев задал ключевой вопрос: «Как мы поступим с информацией?», первым ответил Долгих: «Надо закончить локализацию очага радиации». Но Горбачев не соглашался ждать: «Надо быстрее дать сообщение, тянуть нельзя. Следует сказать о том, что был взрыв, принимаются необходимые меры по локализации его последствий». Горбачева сразу поддержал Егор Лигачев, на тот момент его ближайший соратник (впоследствии он возглавит консервативную оппозицию прогрессивному генеральному секретарю). Согласился с Горбачевым и либерал Александр Яковлев: «Чем скорее мы сообщим об этом, тем будет лучше». Его примеру последовали и остальные члены политбюро. У заведующего международным отделом ЦК Анатолия Добрынина, до того много лет прослужившего послом в США, имелись свои соображения, чтобы поддержать Горбачева: «Американцы все равно засекут факт взрыва и распространения радиоактивного облака», – сказал он.

Андрей Громыко, бывший министр иностранных дел и начальник Добрынина, теперь занимавший по большей части церемониальную должность председателя Президиума Верховного Совета СССР, не возражал против предложения Горбачева, но призвал коллег к осторожности. «Сообщение нужно составить так, – сказал он, – чтобы не вызвать излишней тревоги и паники». Несколько минут спустя он высказал еще одну мысль: «Может быть, следует специально проинформировать о случившемся друзей? Они же у нас покупают оборудование для АЭС». Проявилась советская привычка раскрывать информацию выборочно: во всей полноте ею обладали только члены политбюро, которые, дозированно и по-разному расставляя акценты, делились ею сначала с «друзьями» из социалистического лагеря, затем с «врагами» из стран Запада и в самую последнюю очередь – с советским народом. Но Горбачев решил действовать по-другому. «Сначала нам нужно проинформировать свою общественность», – ответил он Громыко.

Обсуждая, сообщать ли об аварии всему миру, члены политбюро полагали, что радиоактивное заражение коснулось только советской территории, а потому является сугубо внутренним делом Советского Союза. Долгих заявил: «На расстоянии 60 километров распространилось радиоактивное облако». Глава правительства Рыжков уточнил, что оно дошло до Вильнюса, а начальник советского генерального штаба маршал Ахромеев оценил площадь распространения радиации в 600 квадратных километров. На самом же деле радиационное заражение уже поразило соседние страны[251]251
  Чернобыльская трагедия // Пихоя Р. Советский Союз: История власти, 1945–1991. Новосибирск, 2000. С. 429–431.


[Закрыть].

Вечером 28 апреля, когда диктор советской телепрограммы зачитала первое скупое сообщение об аварии, уже вовсю разгорался международный скандал. То, в чем нехотя признались власти, уже было известно и правительствам западных стран, и, благодаря стремительно распространявшимся слухам, значительной части советского населения. Позднее Горбачев оправдывался тем, что на тот момент ни он, ни члены политбюро не располагали необходимой информацией. «Отвожу решительно обвинение в том, что советское руководство намеренно утаивало всю правду о Чернобыле, – пишет он в своих мемуарах. – Просто мы тогда ее еще не знали». В действительности руководителям Советского Союза было известно достаточно много. Но даже те из них, кто, подобно Горбачеву и Рыжкову, был готов порвать с советской традицией секретности, опасались потерять контроль над ситуацией. «И что я должен был сказать стране? – позже спрашивал интервьюера Рыжков. – Ребята, взорвался реактор, радиация вокруг зашкаливает, спасайся кто может?»[252]252
  Gorbachev M. Memoirs. New York, 1996. P. 189; Новоселова Е. Хроника молчания. Николай Рыжков: «Раздался звонок правительственной связи – на Чернобыле авария» // Российская газета. 2016. 25 апреля.


[Закрыть]

29 апреля, на следующий день после официального сообщения о Чернобыльской аварии, самолет компании Pan American с послом США на борту приземлился в Москве, а самолет «Аэрофлота» – в вашингтонском аэропорту Даллес. Это было знаменательное событие. Ранее, в декабре 1981 года, по инициативе администрации Рейгана прямое авиасообщение между США и СССР было прекращено в знак протеста против введения военного положения в Польше. Теперь оно наконец возобновилось в результате договоренности, достигнутой в ходе первой встречи Рейгана и Горбачева, которая состоялась в Женеве в ноябре 1985-го. На ней лидеры двух стран, присмотревшись друг к другу, решили, что принципиальные идеологические и мировоззренческие расхождения не должны мешать американо-советскому сотрудничеству[253]253
  King W., Weaver W., Jr. Briefng: Airline Business as Usual // New York Times. 1986. April 21; Eaton W.J. PanAm and Aerofot Resume Direct US-Soviet Air Service // Los Angeles Times. 1986. April 30.


[Закрыть].

Советскую делегацию, прибывшую рейсом «Аэрофлота», возглавлял заместитель министра гражданской авиации. В выступлении перед американскими журналистами он выразил надежду, что возобновление прямого авиасообщения будет способствовать развитию сотрудничества между двумя странами. Но значительно больше, чем перспективы межгосударственных отношений, журналистов интересовала Чернобыльская авария. Они хотели знать о масштабах катастрофы и о количестве жертв. Советский представитель растерялся: об аварии он знал гораздо меньше журналистов[254]254
  Festive Flight to Moscow Resumes US-Soviet Air Service // New York Times. 1986. April 30.


[Закрыть].

В тот же день в Америке было опубликовано первое сообщение, содержащее конкретные сведения об атомной аварии в Советском Союзе. «Масштаб происшествия, в результате которого в Скандинавию было перенесено существенное количество радиоактивного материала, пока не очень понятен, – писал в газете New York Times московский корреспондент агентства Associated Press Серж Шмеман. – Но, насколько можно судить по краткому сообщению, распространенному агентством ТАСС и зачитанному в вечерних теленовостях, речь идет о крупной аварии. А судя по использованным формулировкам, ситуация на атомной станции остается не вполне контролируемой». Шмеман писал, что скандинавские страны глубоко обеспокоены повышением уровня радиации. Он отмечал, что Советский Союз заявил об аварии «лишь спустя несколько часов после того, как Швеция, Финляндия и Дания сообщили об аномально высокой радиации в атмосфере над своей территорией»[255]255
  Schmemann S. Op. cit.


[Закрыть].

В тот же день – 29 апреля – советники по международной политике и национальной безопасности уведомили о Чернобыльской аварии президента Рейгана, когда он летел на своем самолете с Гуама на Бали на встречу с министрами иностранных дел Ассоциации государств Юго-Восточной Азии. Президентская администрация срочно создала рабочую группу для мониторинга информации об аварии и ее возможных последствий для США. Курировал группу вице-президент Буш, а непосредственно ее работой руководил Ли Томас, администратор Агентства по охране окружающей среды.

Первая разведсводка ЦРУ по Чернобылю также датируется 29 апреля. В ней аналитики разведслужбы называют Чернобыльскую аварию самой крупной ядерной катастрофой в истории и упоминают слухи о сотнях, а то и тысячах погибших в результате взрыва. В той же сводке разведчики признаются в профессиональной неудаче: до того как шведы сообщили о повышенном уровне радиации и Советский Союз сделал официальное заявление, они не располагали информацией о случившемся. «Мы обеспокоены тем, что в период, предшествовавший сообщению Швеции и почти одновременному с ним официальному заявлению Советского Союза, то есть на протяжении почти трех суток после взрыва, не поступало никаких разведданных о происшествии. Особенно тревожит тот факт, что авария произошла в районе, пристально наблюдаемом НАТО на предмет военных приготовлений противника. В причинах этого предстоит разобраться», – говорится в сводке ЦРУ[256]256
  Statement by Principal Deputy Press Secretary Speaks on the Soviet Nuclear Reactor Accident at Chernobyl. May 3, 1986 // Ronald Reagan Presidential Library and Museum, Public Papers of the President [www.reagan.utexas.edu/ archives/speeches/1986/50386a.htm]; Implications of the Chernobyl Disaster // CIA Memo. 1986. April 29 [www.foia.cia.gov/sites/default/fles/ document_conversions/17/19860429. pdf].


[Закрыть].

На основе данных спутниковой разведки авторы сводки предполагали, что в разрушенном первоначальным взрывом реакторе продолжается горение графита, сопровождаемое выбросом в атмосферу новых порций радиации. Аналитики ЦРУ прогнозировали, что «обширные территории, расположенные с подветренной стороны от источника радиации, придут в упадок в связи с эвакуацией населения, закрытием предприятий и работами по дезактивации». Кроме того, они предсказывали «губительное воздействие радиации на сельское хозяйство, особенно на производство молочных продуктов», а также «загрязнение источников водоснабжения, в первую очередь Днепра вплоть до Киева». По мнению ЦРУ, сокрытие информации об аварии должно было нанести урон позиции Советов на международной арене: «Своевременно не сообщив об аварии, Советский Союз, по всей видимости, надолго оттолкнет от себя правительства и общественность стран Восточной и Западной Европы. Это заметно ослабит как его позиции на любого рода переговорах – от военно-политических до торговых, – так и эффективность связанных с ними пропагандистских мероприятий»[257]257
  Implications of the Chernobyl Disaster.


[Закрыть].

Первой реакцией администрации Рейгана на известие о Чернобыльской аварии было предложение помощи. 29 апреля американская сторона передала его временному поверенному в делах посольства СССР в Вашингтоне, приглашенному в Государственный департамент обсудить вопросы ядерного разоружения. У советского дипломата запросили дополнительную информацию о случившемся, но он ею не располагал. Это дало Государственному департаменту США первый повод осудить советскую сторону за неготовность делиться важной информацией. «Тянуть с сообщением об аварии и предоставлять лишь обрывочные сведения – все это очень характерно для Советов», – заявил прессе представитель Государственного департамента. Надежд на то, что Советский Союз примет помощь от США, было довольно мало – особенно с учетом неоправданных подозрений, будто Чернобыльская АЭС задействована в военной ядерной программе[258]258
  Nuclear Disaster: A Spreading Cloud and an Aid Appeal; U.S. Offers to Help Soviet in Dealing with Accident // New York Times. 1986. April 30; Brummer A. Reagan Offers U.S. Help // Guardian. 2005. April 25 [www.theguardian.com/world/2005/apr/25/nuclear.uk].


[Закрыть].

На следующий день, 30 апреля, советские дипломаты передали Рейгану послание от Горбачева – он подтверждал, что авария имела место. «Советы сообщают, что из-за утечки радиоактивного материала им пришлось частично эвакуировать население с территорий, непосредственно прилегающих к атомной станции, – говорится в заявлении заместителя пресс-секретаря Белого дома Ларри Спикса. – Они указывают, что радиационная обстановка стабилизировалась и, наконец, что территория к западу, северу и югу от места аварии подверглась радиоактивному загрязнению». Далее в послании утверждается, что «уровень загрязнения в этих районах несколько превышает допустимые нормы, но не настолько, чтобы требовались специальные меры для защиты населения». По словам Спикса, правительство США добивалось от СССР более полной информации[259]259
  Statement by Principal Deputy Press Secretary Speakes on the Soviet Nuclear Reactor Accident at Chernobyl. May 1, 1986 // Ronald Reagan Presidential Library and Museum, Public Papers of the President [www.reaganlibrary.gov/archives/speech/statement-principal-deputy-press-secretary-speakes-soviet-nuclear-reactor-1].


[Закрыть].

Недостаток достоверной информации о событии, которое американская разведка и СМИ США назвали крупнейшей ядерной катастрофой в мировой истории, очень скоро стал восполняться слухами. Уже 29 апреля московский корреспондент информационного агентства United Press International Джин Лютер Уайтингтон написал, что в результате взрыва 80 человек погибли на месте и еще 2000 – по пути в больницу. Эти цифры ему якобы сообщил по телефону неназванный источник в Киеве. Тот же источник, по словам Уайтингтона, утверждал, что из Припяти эвакуировано от десяти до пятнадцати тысяч человек. Таким образом, количество жертв было сильно преувеличено, а количество эвакуированных – преуменьшено. Тем не менее сообщение UPI с готовностью подхватили многие западные газеты. Эксперты Чикагской торговой палаты тут же сделали ставку на то, что радиация приведет в негодность значительную часть советской сельхозпродукции, и дефицит, возникший не только в СССР, но и в затронутых радиоактивными осадками странах Северной и Восточной Европы, потребует резкого увеличения американского сельскохозяйственного экспорта[260]260
  Whitington L. Chernobyl Reactor Still Burning // United Press International. 1986. April 29 [www.upi. com/Archives/1986/04/29/Chernobyl-reactor-still-burning/9981572611428]; Chernobyl Nuclear Power Plant Disaster Creates Radiation Scare // ABC News. 1986. April 30 [abcnews.go.com /Archives/video/ chernobyl-disaster-nuclear-reactor-fallout-1986-9844065].


[Закрыть].

Советских эти слухи очень раздражали. Так, Владимир Фронин, журналист из состава делегации, приземлившейся 29 апреля в аэропорту Даллес, огорчился и, возможно, даже испугался, когда увидел, как Чернобыльскую аварию освещают ведущие американские телеканалы. С его точки зрения, это делалось нарочно, чтобы подорвать зарождающееся советско-американское сотрудничество. В опубликованном в советской прессе репортаже об апрельской поездке в США Фронин высмеивает утверждения, будто советские власти скрывали правду от собственных граждан. Враждебное, по его мнению, отношение к СССР со стороны американских средств массовой информации он противопоставляет советской реакции на гибель восьми астронавтов при крушении шаттла «Челленджер» в январе 1986-го: «Вспоминаем „Челленджер“, когда ни в нашей печати, ни в наших сердцах ничего, кроме сочувствия американцам, не было, и становится на душе горько»[261]261
  Фронин В. То взлет, то посадка… // Чернобыль: Дни испытаний и побед: Книга свидетельств. Киев, 1988. С. 125–129.


[Закрыть].

Позиция Фронина, как и режима, который он представлял, была уязвимой, поэтому ее приходилось постоянно защищать. Фронин, например, забыл упомянуть, что американцы сразу предложили помощь. При этом в советских средствах массовой информации и пропаганды лапидарное сообщение о Чернобыле сопровождалось бесконечными рассказами об атомных авариях в странах Запада. «Вслед за кратким заявлением о Чернобыльской аварии, – писал в New York Times Серж Шмеман, – ТАСС поведало о множестве инцидентов на американских АЭС, от Три-Майл-Айленд в Пенсильвании до Гинней в штате Нью-Йорк. По утверждению ТАСС, только в 1979 году американские борцы с ядерной угрозой зарегистрировали 2300 аварий и нештатных ситуаций»[262]262
  Schmemann S. Op. cit.; Jarmas C. Nuclear War: How the United States and the Soviet Union Fought over Information in Chernobyl’s Aftermath // GeoHistory. 2015. August 31 [geohistory.today/ information-chernobyl-us-soviet].


[Закрыть].

30 апреля об аварии наконец написала главная советская газета «Правда» – короткое извещение появилось в подвале второй полосы. Сообщение ТАСС от 28 апреля дополнялось в нем некоторыми новыми подробностями: в качестве руководителя правительственной комиссии был упомянут Борис Щербина; признавался факт эвакуации Припяти, названной, правда, «поселком АЭС»; и конечно, читателей заверяли, что радиационная обстановка находится под постоянным наблюдением. Выдавая дозированную информацию о катастрофе, Горбачев, Рыжков и их коллеги по политбюро пытались, с одной стороны, сохранить доверие мирового сообщества, с другой стороны, опасались потерять контроль над ситуацией в стране и спровоцировать панику в районах, пострадавших от аварии больше других[263]263
  От Совета Министров СССР // Правда. 1986. 30 апреля.


[Закрыть].

28 апреля республиканский КГБ докладывал партийному руководству в Киев, что в окрестностях Чернобыльской АЭС растет беспокойство «в связи с распространением, как они полагают, радиации». Особенно острой ситуация была в самом Киеве, расположенном по прямой всего в 100 километрах от аварийной станции. Когда на борьбу с последствиями аварии мобилизовали городские автобусы, специалистов-атомщиков и милицию, по столице поползли тревожные слухи. С появлением в киевских больницах пациентов с симптомами лучевой болезни они усилились. Но власти по-прежнему ничего не сообщали ни о масштабах катастрофы, ни о том, какие меры предосторожности надо принимать. «Город охвачен тревогой, больницы, как говорят, переполнены, – записывает в дневнике видный украинский писатель Олесь Гончар. – А по радио еще ни слова информации – бодренькая музыка и веселенькие песни»[264]264
  Муха С. Інформаційне повідомлення КДБ УРСР до ЦК КПУ про вибух 4-го енергоблока Чорнобильської АЕС. 28 квітня 1986 року // З архівів ВУЧК-ГПУ-НКВД-КГБ. 2001. Vol. 16. № 1. P. 69–70; Гончар О. Щоденники. Київ, 2004. Т. 3: 1984–1995. С. 90.


[Закрыть].

30 апреля Политбюро ЦК Компартии Украины собралось, чтобы обсудить сложившееся положение. Главным пунктом повестки дня было проведение первомайской демонстрации в центре Киева. Первое мая, наряду с Седьмым ноября – днем Октябрьской революции 1917 года, было важнейшим праздником в советском календаре. Официально именовавшийся Международным днем солидарности трудящихся, праздник вел свое происхождение от массовой забастовки чикагских рабочих, начавшейся 1 мая 1886 года и закончившейся 4 мая расстрелом демонстрации на Хеймаркет-сквер. Эта дата служила напоминанием о международных корнях и притязаниях коммунистической идеологии. Каждый год 1 мая проводились массовые демонстрации. Многие советские люди, не думая о политическом содержании, воспринимали их просто как весенний праздник, повод встретиться с друзьями и коллегами и принять участие в единственной дозволенной властями разновидности публичного собрания.