Текст книги "Чернобыль: История ядерной катастрофы"

29 апреля, накануне заседания политбюро, председатель КГБ Украины Степан Муха направил первому секретарю республиканской компартии Владимиру Щербицкому записку, в которой подытожил работу спецслужб в рамках подготовки к важному государственному празднику. Больше всего КГБ опасался проявлений нелояльности режиму, в частности распространения антиправительственных листовок. В период с 21 апреля, сообщает Муха, сотрудники госбезопасности активнее обычного работали с информаторами. КГБ усилил наблюдение за всеми иностранцами в Киеве, которых было более шести тысяч. 38 из них подозревались в шпионаже, 22 – в принадлежности к радикальным исламистским организациям. Среди советских граждан, взятых в преддверии праздника под усиленное наблюдение, в шпионаже подозревались 89 человек, 54 были украинскими националистами, 24 – сионистами, 17 – религиозными диссидентами (в основном протестантами), 6 – крымско-татарскими активистами, а 223 – душевнобольными. Кроме того, КГБ расследовал версию, согласно которой причиной Чернобыльской аварии послужила диверсия, и усилил надзор за остальными атомными электростанциями, а также за районами, непосредственно прилегающими к Чернобылю. Особое внимание уделялось «недопущению распространения панических слухов и тенденциозной информации»[265]265
  Витяг з доповідної записки голови КДБ УРСР С. Мухи першому секретареві ЦК КПУ В. Щербицькому про підготовку до урочистостей, присвячених святкуванню 1 травня. 29 квітня 1986 року // Чорнобильське досьє КҐБ: Суспільні настрої. ЧАЕС у поставарійний період: Збірник документів про катастрофу на Чорнобильській АЕС. Київ, 2019. С. 26–27.


[Закрыть].

На политическом фронте все было под контролем. Но распространению радиации КГБ помешать не мог. Стоит ли вообще проводить первомайскую демонстрацию, при том что ветер переменился и фронт радиоактивного заражения приближается к Киеву? Таков был главный вопрос, стоявший перед украинским руководством 28 апреля. КГБ докладывал, что уровень радиации в Киеве составляет менее 20 микрорентген в час, то есть находится в пределах нормы. Но уже на следующий день радиация достигла 100 микрорентген в час. Руководители республики пребывали в растерянности – они толком не знали, как понимать эти цифры. На докладе КГБ об уровне радиации Щербицкий написал: «Что это означает?»[266]266
  Муха С. Інформаційне повідомлення КДБ УРСР до ЦК КПУ про вибух 4-го енергоблока Чорнобильської АЕС. 28 квітня 1986 року.


[Закрыть]

Московское начальство полагало, что «это» ничего особенного не означает, или, скорее, означает, что радиация в Киеве более или менее в норме. Как вспоминает Валентина Шевченко, в то время председатель Президиума Верховного Совета Украины, перед заседанием политбюро украинское руководство получило приказ из Москвы ни в коем случае не отменять демонстрацию. Празднование Первомая должно было показать всему миру, что в Киеве все спокойно, людям ничего не угрожает и они чувствуют себя в полной безопасности, а сообщения западных средств массовой информации о громадных разрушениях и тысячах жертв аварии – не что иное, как враждебная пропаганда. Увидев счастливые лица киевлян, шагающих по центральным улицам города, весь мир поймет, что ситуация под контролем[267]267
  Кушнір Л. Валентина Шевченко: Провести демонстрацію 1 травня 1986-го наказали з Москви // Українська правда. 2011. 25 квітня.


[Закрыть].

Обсудив вопрос между собой и выслушав специалистов, украинские руководители постановили демонстрацию не отменять, но сократить ее продолжительность и количество участников. Обычно от каждого из десяти районов Киева в демонстрации участвовало от 4000 до 4500 человек. На сей раз было решено, что от каждого района будет не больше 2000 участников, причем исключительно из числа молодежи. Помимо этого, Щербицкий потребовал, чтобы члены политбюро и руководители города вышли на демонстрацию со своими семьями, в том числе с детьми и внуками, чтобы показать киевлянам, что им нечего опасаться[268]268
  Докладная записка КГБ в ЦК Коммунистической партии Украины. 28 апреля 1986 года // ЦГАОО. Ф. 1. Оп. 32. Д. 2337; Чорнобильська катастрофа в документах, фактах та долях людей: 1986-2006 / Ред. В. Миколюк та ін. Київ, 2006. С. 258; Китраль А. Горбачев – Щербицкому: «Не проведешь парад – сгною!» // Комсомольская правда в Украине. 2011. 26 апреля; Новоселова Е. Указ. соч.


[Закрыть].

1 мая газета «Правда», как всегда в этот день, вышла с лозунгом на первой полосе: «Да здравствует 1 мая, День международной солидарности трудящихся!» А в подвал второй полосы было спрятано официальное сообщение о развитии ситуации в Чернобыле и вокруг. Из заметки следовало, что ситуация улучшается. А еще в ней содержались упреки в адрес Запада, который стремится посеять панику в стране: «Некоторые агентства на Западе распространяют слухи о том, что якобы при аварии на АЭС погибли тысячи людей. Как уже сообщалось, фактически погибли два человека, госпитализировано всего 197; из них 49 покинули госпиталь после обследования. Работа предприятий, колхозов, совхозов и учреждений идет нормально»[269]269
  От Совета министров СССР // Правда. 1986. 1 мая.


[Закрыть].

Формально цифры, приведенные в «Правде», были правильными. Пожарные и операторы станции, больше всех пострадавшие от взрыва и радиоактивного выброса, продолжали бороться за жизнь в московских и киевских больницах, а средне– и долгосрочные последствия катастрофы еще не были ясны. Руководство Советского Союза явно пыталось играть более активную роль в информационной войне, не раскрывая при этом лишних сведений о происходящем. Поэтому 1 мая оперативная группа Политбюро ЦК КПСС, возглавляемая Рыжковым, приняла резолюцию: «Направить в районы, прилегающие к зоне размещения Чернобыльской АЭС, группу советских корреспондентов с целью подготовки материалов для печати и телевидения, свидетельствующих о нормальной жизнедеятельности этих районов»[270]270
  Ярошинская А. Чернобыль: Большая ложь. М., 2011. С. 313.


[Закрыть].

Тем временем радиация в Киеве достигла опасных значений. По данным украинского Института ядерных исследований, уровень гамма-излучения в Киеве начал быстро расти утром 30 апреля. К полудню он достиг 1700 микрорентген в час, по одним данным, и от 1,5 до 3 миллирентген, по другим, но затем начал снижаться. В шесть вечера, когда закончилось заседание украинского политбюро, он упал до 500 микрорентген в час. Это был обнадеживающий признак. Всю ночь уровень радиации держался на одном уровне, но в восемь утра 1 мая, как раз когда люди начали собираться в центре Киева, снова был зарегистрирован его быстрый рост. Назревала катастрофа.

Особенно быстро радиация росла в районе Крещатика, главной улицы Киева, по которой должна была двигаться первомайская демонстрация. Крещатик проходит по ложбине между двумя холмами. «Угроза для всех участников демонстрации была очень серьезной, – рассказывал председатель киевского горисполкома Валентин Згурский. – Воздушные радиоактивные потоки со стороны Днепра шли прямо на Крещатик». В начале десятого члены политбюро и отцы города собрались возле монумента Октябрьской революции на главной площади города ближе к концу Крещатика. Они дожидались Владимира Щербицкого – по неписаным правилам, только первый секретарь республиканской компартии мог дать сигнал к началу демонстрации. Радиация тем временем достигла уровня 2500 микрорентген в час, самого высокого зарегистрированного в тот день. Щербицкий все не появлялся[271]271
  Китраль А. Указ. соч. Ср.: Добровольський Л. Заходи з лiквiдациею наслiдкiв аварiї на Чорнобильської AЭС: Хронiкi надiї // Журнал з проблем медицини праці. 2011. № 1. С. 7.


[Закрыть].

Было уже почти десять, когда лимузин Щербицкого подлетел к площади и остановился около сооруженных к празднику трибун. Из него с бранью выскочил Щербицкий. «Я ему говорю, что нельзя проводить парад на Крещатике, – передает его слова Згурский. – Это не Красная площадь, это яр, здесь скапливается радиация! А он мне: я тебя сгною, попробуй только не провести!» Как рассказывала позднее жена Щербицкого Рада, Горбачев угрожал украинскому партийному лидеру исключением из партии. «Если не проведешь демонстрацию, то можешь распрощаться с партией», – говорил он Щербицкому накануне. «Да черт с ним, пойдемте открывать парад», – сказал Щербицкий. Он не уточнил, кого имеет в виду, но мало кто сомневался, что речь о Горбачеве[272]272
  Китраль А. Указ. соч.; Шеремета Е. Рада Щербицкая: «После Чернобыля Горбачев сказал Владимиру Васильевичу: „Если не проведешь первомайскую демонстрацию, то можешь распрощаться с партией“» // Факты. 2006. 17 февраля.


[Закрыть].

Начальство поднялось на трибуну, Щербицкий занял место посередине. Слева от него встала председатель Президиума Верховного Совета республики Валентина Шевченко, справа – глава республиканского правительства Александр Ляшко. «Все стояли с непокрытыми головами, – вспоминает Ляшко. – В колонне демонстрантов шли мои внуки, супруга с другими женами руководства находилась на гостевой трибуне. На тот момент ведь никто из нас не обладал всей информацией. Наоборот, опасность старались смягчить». И больше всего старалось партийное и советское начальство в далекой Москве. «Мне позвонил министр среднего машиностроения СССР Славский, ведомство которого занималось атомной энергетикой, – рассказывает Ляшко. – Что вы там такой шум подняли? Вот я приеду – и одной лишь своей задницей закрою ваш реактор…»[273]273
  Лисниченко И. Александр Ляшко: «Когда Яворивский читал доклад с обвинениями в мой адрес, я стоял у гроба дочери… И не мог его слышать» // Факты. 2001. 27 апреля.


[Закрыть]

Фотоснимки, на которых Щербицкий, Ляшко, Шевченко и другие украинские лидеры машут с трибуны киевлянам, колоннами проходящим по Крещатику, были сделаны как раз тогда, когда уровень радиации достиг своего пика. В отличие от начальства на трибунах, демонстранты ничего не знали о грозившей им опасности. Участники фольклорных ансамблей шагали в народных украинских костюмах, молодежь несла портреты Маркса, Энгельса и Ленина, фотографии Горбачева и членов политбюро. Утро было теплым и солнечным, и все оделись легко. Кто-то держал детей за руку, кто-то нес на плечах. Дети шли и самостоятельными группами. «Замыкала колонны митингующих наша будущая смена – большая группа детей, – вспоминает одна из участниц той киевской демонстрации. – Они со смехом и танцами догоняли нас»[274]274
  См. фотографии: Кушнір Л. Валентина Шевченко: Провести демонстрацію 1 травня 1986-го наказали з Москви; Халтурина К. Первомай: от первой стачки «за работу» до бесплатного труда. Что отмечаем сегодня? // TopKyiv. 2016. 1  мая [topkyiv.com/news/pervomaj-ot-pervoj-stachki-za-rabotu-do-besplatnogo-truda-chto-otmechaem-segodnya].


[Закрыть].

Та же киевлянка, представившаяся Натальей Петровной, рассказывала позже, что сначала все было как всегда. Однако выйдя с коллегами на главную площадь, она не поверила своим глазам: трибуна, «на которую пускали по специальным билетам самых важных и авторитетных представителей энергетической промышленности… она была почти пустой». Наталья Петровна удивленно спросила: «Где энергетики?» Тут к ней подошел человек в штатском, судя по всему сотрудник КГБ. Он шепотом велел ей уйти, «взял под руки и повел за уходящей колонной демонстрантов». КГБ не мог допустить, чтобы кто-то на виду у начальства нарушал порядок шествия и задавал вопросы, способные посеять панику[275]275
  Халтурина К. Указ. соч.


[Закрыть].

«Демонстрация закончилась, и я присела отдохнуть на скамеечку. Чувствую – сил нет и голова кружится. Во рту сухость и сильно першит горло», – вспоминает Наталья Петровна. Это были явные признаки облучения, но долгосрочных последствий для ее здоровья оно не имело. Наталье Морозовой, приехавшей на майские праздники в Киев из Одессы, повезло меньше. «Будь они все прокляты», – писала она позднее в специальную комиссию, созданную украинским парламентом для расследования аварии на Чернобыльской АЭС. Ее проклятие было обращено на украинских лидеров, махавших киевлянам с трибуны. «Я была беременна, поехала 24 [апреля] к родственнице в Киев, ходила на демонстрацию, каталась на лодке по Днепру. Смогла уехать из Киева только 12 мая, а в июле родила мертвого ребенка»[276]276
  Там же; Стенограма пленарного засідання Верховної Ради України. 11 грудня 1991 року [rada.gov.ua/ meeting/stenogr/show/4642.html].


[Закрыть].

1 мая Олесь Гончар записывает в своем дневнике: «Парад на Крещатике, бодро выкрикивают лозунги, все притворяются, словно ничего и не случилось». Кремлю удалось предотвратить панику, но «радиоактивная» демонстрация имела непредвиденные последствия: она не укрепила, а подорвала легитимность режима. «Мое правительство обмануло меня и предало. Когда случилась чернобыльская беда, я узнал о ней не от своего правительства, а от чужого, зарубежного», – писал, обращаясь к украинской парламентской комиссии, киевский рабочий Георгий Рал. И действительно, западные средства массовой информации первыми сообщили тревожную новость о повышении уровня радиации в Швеции, а первым источником сведений о мерах предосторожности для людей в Советском Союзе стали пробивавшиеся сквозь глушилки русско– и украиноязычные передачи «Голоса Америки» и «Радио Свобода». Для КГБ было важнее не допустить распространения «листовок с тенденциозными измышлениями о последствиях аварии на Чернобыльской АЭС»[277]277
  Гончар О. Указ. соч. С. 91; Стенограма пленарного засідання Верховної Ради України. 11 грудня 1991 року; Витяг з інформаційного повідомлення голови КДБ УРСР С. Мухи до ЦК КПУ про виявлення напередодні першотравневих свят листовок у Києві. 1 травня 1986 року // Чорнобильське досьє КҐБ. С. 35.


[Закрыть].

Михаил Горбачев так и не взял на себя ответственность за происходившее в тот день в Киеве, но позднее признал, что проведение праздничной демонстрации было ошибкой. «Манифестации не были отменены, так как к 1 мая еще не было полной картины случившегося, – говорил он в интервью, которое дал в 2006-м, через двадцать лет после катастрофы. – Действительно, мы боялись паники – вы сами можете представить себе возможные последствия массовой паники в многомиллионном городе! Теперь ясно, что это было ошибкой»[278]278
  Аккерман Г. Михаил Горбачев: «Чернобыль сделал меня другим человеком» // Новая газета. 2006. 2 марта.


[Закрыть].

Глава 12
Зона отчуждения

Молодой сотрудник КГБ Анатолий Шумак очень вовремя ухватился за руль. Еще чуть-чуть, и микроавтобус, в котором, кроме Анатолия, ехали еще девять сотрудников КГБ, вылетел бы в кювет. Дело было вечером 1 мая. За исключением старшего группы, конечного пункта поездки никто не знал, так как задание было чрезвычайно секретным. Водитель вел микроавтобус по темным улицам Киева, следуя командам старшего: «направо… налево… прямо, снова направо…». Это так действовало на нервы, что в какой-то момент он потерял самообладание и, бросив руль, схватился руками за голову. Шумак мгновенно среагировал, перехватил руль и предотвратил аварию.

Только после этого старший группы сказал водителю, что они едут в аэропорт Борисполь принять, а затем перегнать в Чернобыль защищенный от радиоактивного излучения бронетранспортер, построенный в единственном экземпляре специально для передвижения высших руководителей страны в условиях ядерной войны. С заданием группа справилась, и к полудню 2 мая бронетранспортер уже был в Чернобыле. По слухам, на аварийную АЭС должен был приехать сам Горбачев[279]279
  Пасишнеченко Е. Мы на РАФе с мигалками // Рабочая газета. 2012. 26 апреля.


[Закрыть].

Но Горбачев не приехал – вернее, приехал, но только почти через три года после аварии, в феврале 1989-го. Зато в день, когда Шумак с товарищами доставили в Чернобыль засекреченное транспортное средство, город посетили два ближайших помощника генерального секретаря – глава правительства Николай Рыжков и второй после Горбачева человек в ЦК партии Егор Лигачев. Утром 2 мая они прилетели в Киев, а оттуда в сопровождении Владимира Щербицкого и Александра Ляшко на вертолете полетели на АЭС. Некоторые из участников последующих событий, в том числе главный научный консультант правительственной комиссии Валерий Легасов, считали, что приезд двух московских начальников был вызван сообщениями о повышении уровня радиации[280]280
  Черных Е. Егор Лигачев: «Странно, конечно, что Горбачев не съездил в Чернобыль» // Комсомольская правда. 2011. 28 апреля; Ляшко А. Груз памяти. Киев, 2001. Кн. 3: На ступенях власти. Ч. 2. С. 358; Легасов В. Об аварии на Чернобыльской АЭС. Текст с кассеты 1 // Электронная библиотека RoyalLib.сom [royallib.com/read/legasov_valeriy/ob_ avarii_na_chernobilskoy_aes.html#0].


[Закрыть].

Союзные руководители сначала настояли на том, чтобы демонстрация в Киеве прошла согласно заведенному порядку, а теперь прибыли оценить обстановку на месте. Они привезли с собой собственные дозиметры, но опасность, исходившую от разрушенного реактора, все равно представляли плохо. Когда вертолет подлетел к станции, Рыжков приказал пилоту снизиться и пройти над реактором. «Приборы с участившегося писка перешли на захлебывающийся сплошной вой; цифры на шкале бешено побежали», – вспоминает Ляшко, летевший вместе с Рыжковым и Лигачевым. По его словам, вертолет не был защищен от воздействия радиации; Рыжков, правда, упоминает о свинцовом листе на полу кабины. Осмотрев реактор, высшие руководители страны впервые смогли оценить масштаб разрушений, причиненных взрывом реактора. Но до полного осознания последствий катастрофы им было по-прежнему далеко[281]281
  Ляшко А. Указ. соч. С. 358; Новоселова Е. Хроника молчания. Николай Рыжков: Раздался звонок правительственной связи – на Чернобыле авария // Российская газета. 2016. 25 апреля.


[Закрыть].

В Чернобыле полномочные представители Кремля приняли участие в заседании правительственной комиссии, и только тогда до них постепенно стало доходить, с какими громадными проблемами они столкнулись. Главный докладчик, союзный министр энергетики Анатолий Майорец был полон оптимизма в отношении будущего электростанции. Предвосхищая ожидания начальства, он закончил свое выступление словами: «Мы примем все меры и к октябрю этого года запустим четвертый энергоблок, а к декабрю – пятый!» Директор АЭС Виктор Брюханов, уже отстраненный от руководства предприятием, но тем не менее присутствовавший на заседании, не поверил своим ушам. «И никто ему не сказал: „Что ж ты несешь чушь? Восстановить блок невозможно!“ – подумал он в тот момент. – Ученые-атомщики все промолчали. И я не мог слова сказать – чтобы меня не выставили с этого собрания». Главу украинского правительства Александра Ляшко сказанное Майорцем тоже неприятно поразило. Слова он брать не стал, а вместо этого тихо спросил Рыжкова: «О чем он говорит? О каких вводах может идти речь, когда десятикилометровая зона поражена радиацией недопустимого нормативами уровня?» Рыжков ничего не ответил, и заседание продолжилось[282]282
  Бабаков С. С предъявленными мне обвинениями не согласен… // Зеркало недели. 1999. 29 августа; Василь М. Бывший директор ЧАЭС Виктор Брюханов: «Если бы нашли для меня расстрельную статью, то, думаю, расстреляли бы» // Факты. 2000. 18 октября; Ляшко А. Указ. соч. С. 359.


[Закрыть].

День был жаркий. Владимир Щербицкий сидел у настежь распахнутого окна и курил сигарету за сигаретой. Он, по всей видимости, страдал весенней аллергией и то и дело утирал платком слезы. Для настоящих слез поводов тоже хватало. Оптимизм Майорца разделяли далеко не все участники совещания. Так, из доклада начальника химических войск генерал-полковника Владимира Пикалова однозначно следовало, что уровень радиоактивности в прилегающих к станции районах высок и с каждым днем продолжает расти. Глава Государственного комитета по гидрометеорологии и контролю природной среды Юрий Израэль продемонстрировал карту загрязненных территорий. Радиоактивное загрязнение распространялось далеко за пределы установленной десятикилометровой зоны отчуждения, образуя «языки» и «пятна» в зависимости от направления и силы ветра. Многие члены правительственной комиссии считали, что зону отчуждения необходимо расширить[283]283
  Интервью с Борисом Качурой // Розпад Радянського Союзу: Усна історія незалежної України, 1988–1991 [oralhistory.org.ua/ interview-ua/360].


[Закрыть].

Рыжков, постепенно осознававший масштаб катастрофы, спросил, насколько велика должна быть зона отчуждения. Специалисты предложили закрыть зону радиусом тридцать километров, хотя внутри нее оставалось несколько «чистых» островков. «У нас было несколько источников информации, – вспоминает Рыжков. – От экологов, от геологов, от метеорологов, от военных, от гражданской обороны. Мы все эти графики сравнивали между собой, анализировали, почему какие-то данные не совпадают. Наложили все карты друг на друга, получилась „клякса“, захватившая зараженные районы Украины, Белоруссии и России… Я долго сидел и думал, нужно было принимать решение». Поразмыслив, Рыжков согласился с предложением установить тридцатикилометровую зону отчуждения площадью более 2500 квадратных километров. На ее территории оказалось около сотни населенных пунктов, из которых предстояло отселить больше ста тысяч человек[284]284
  Новоселова Е. Указ. соч.


[Закрыть].

Александру Ляшко обстоятельства принятия решения запомнились несколько иначе. После совещания в Чернобыле руководящие работники поехали в близлежащее село проверить, как устроились эвакуированные жители Припяти. Ляшко беседовал с одной из эвакуированных, когда к нему в сопровождении группы офицеров подошел начальник штаба гражданской обороны и показал карту радиационного заражения, составленную штабом генерала Пикалова. С первого взгляда на нее Ляшко понял, что село, куда они приехали с инспекцией и куда ранее отселили жителей Припяти, находится на зараженной территории. При этом оно располагалось в двадцати километрах от АЭС. Ляшко показал карту Рыжкову, и тот принял окончательное решение эвакуировать все населенные пункты в радиусе 30 километров от станции.

Когда Ляшко вернулся к разговору с женщиной из Припяти, она пожаловалась, что школьный учитель физики, у которого расквартировали ее с семьей, поселил эвакуированных в летней кухне, потому что они «несли на себе радиацию». «А у меня мелькнула мысль, – вспоминает Ляшко. – Что скажет тот учитель, недружелюбно встретивший семью отселенцев, если ему завтра будет объявлено о его эвакуации?»[285]285
  Ляшко А. Указ. соч. С. 360.


[Закрыть]

Члены правительственной комиссии остались довольны результатами визита высших руководителей страны и совещания, в котором они приняли участие. «Это совещание было существенным, – вспоминает Легасов. – Во-первых, из наших докладов, а в качестве докладчика выступать пришлось мне, они поняли обстановку, поняли, что это не частный случай аварии, что это крупномасштабная авария, которая будет иметь долговременные последствия, и что предстоят огромные работы по продолжению локализации разрушенного блока, что необходимо готовиться к крупномасштабным дезактивационным работам, что предстоит спроектировать и построить укрытие для разрушенного четвертого блока». О его восстановлении или о том, чтобы запустить его до конца года, никто больше не заговаривал. Побывав в Чернобыле, высшие руководители начали осознавать истинные масштабы последствий катастрофы[286]286
  Легасов В. Указ. соч. Текст с кассеты 1.


[Закрыть].

У украинских начальников визит представителей Кремля вызвал смешанные чувства. Не вникнув до конца в ситуацию, они были склонны подменять реальную помощь пустопорожними призывами и выговорами. Первый заместитель главы Киевского областного совета Василий Синько вспоминает, как вел себя партийный идеолог Егор Лигачев: «Он, словно комиссар, все призывал коммунистов к партийной ответственности, к сплочению рядов»[287]287
  Сiнько В. Чорнобильський рубець // Сільські вести. 2013. 26 квітня.


[Закрыть].

У председателя Государственного планового комитета УССР и члена правительственной комиссии Виталия Масола создалось впечатление, что Лигачев плохо представлял себе повседневную жизнь в зоне аварии. Когда к Лигачеву подошел шахтер и спросил, будут ли на зараженной территории давать водку – по слухам, алкоголь помогал выводить из организма радиоактивные вещества, – партийный начальник ответил, «мол, никакой водки, мы будем соблюдать постановление Политбюро ЦК КПСС». Лигачев имел в виду запущенную годом ранее антиалкогольную кампанию, главным инициатором которой являлся он сам. «Тут я уже не стерпел и вмешался, – вспоминает Масол. – „Иди спокойно, – говорю работяге, – будешь получать в столовой 100–200 граммов водки“».

Василия Синько поражало бесчувственное отношение Лигачева к населению затронутых катастрофой районов. Он вспоминает, как Лигачев однажды сказал: «Ну что ж, горе большое, но на вашем опыте мы будем учиться». «Меня эти слова просто убили, – рассказывает Синько. – Выходит, что эта авария для того, чтобы весь СССР извлекал урок из нашей беды?» У него возникли подозрения, что Москва умышленно использует украинцев как подопытных кроликов. «Так вот почему так долго не было приказа об эвакуации! – напишет Синько через много лет после аварии. – Очевидно, московские вожди хотели увидеть, как радиация повлияет на здоровье украинцев»[288]288
  Шеремета E. Виталий Масол: «Мы тихонечко готовились к эвакуации Киева» // Факты. 2006. 26 апреля; Сiнько В. Указ. соч.


[Закрыть].

Чернобыльская катастрофа медленно, но верно вбивала клин между украинскими и московскими партийными боссами. Украинцы были вынуждены разбираться с последствиями аварии на станции, работу которой никак не контролировали, а тут приехали москвичи, навешали выговоров и поувольняли тех, кто, с их точки зрения, не сумел удержать ситуацию под контролем. Оперативники КГБ, и те были недовольны. Десятки из них получили высокие дозы радиации, сидя в кустах вокруг атомной станции и охраняя представителей союзного руководства от возможных покушений[289]289
  Петров Ю. За паролем «блискавка»: Спогади участникiв лiквiдацiї наслiдкiв аварiї на Чорнобильськiй АЕС // З архівів ВУЧК-ГПУ-НКВД-КГБ. 2001. Т. 16. С. 372–380; Пасишнеченко Е. Указ. соч.


[Закрыть].

3 мая, на следующий день после однодневного визита кремлевской делегации, Александр Ляшко собрал заседание оперативной группы украинского политбюро по ликвидации последствий Чернобыльской аварии. Если союзные власти и правительственная комиссия видели свою первоочередную задачу в том, чтобы остановить радиоактивные выбросы из разрушенного реактора, то оперативная группа Ляшко сосредоточилась на проблемах, связанных с эвакуацией, и на защите от радиации гражданского населения. Ее работу сильно затрудняла информационная политика, которую определяла Москва. Оперативная группа должна была защищать людей, не сообщая им правды о происходящем.

Главным источником беспокойства для Ляшко и его сотрудников был растущий уровень радиации. КГБ и Министерство здравоохранения Украины с самого первого дня ежедневно сообщали в ЦК партии о количестве госпитализированных с лучевой болезнью. Их – и взрослых, и детей – каждый день становилось все больше. По сообщениям КГБ, к 28 апреля в больницы Украины поступило 54 пациента с симптомами лучевой болезни. По сведениям, полученным союзным политбюро, по всей стране на этот день было зарегистрировано 130 случаев заболевания. Однако уже 29 апреля председатель КГБ сообщил на заседании политбюро о 193 пациентах с лучевой болезнью только в московских стационарах. 1 мая «Правда» писала о 197 госпитализированных. К утру 3 мая только в Украине уже насчитывалось 911 больных лучевой болезнью, а 4 мая – 1345 человек. Число детей с симптомами радиационного поражения выросло со 142 человек 3 мая до 330 – 4 мая. Когда в киевских больницах начали подходить к концу места в отделениях, рассчитанных на прием пациентов с лучевой болезнью, медики подготовили для них 1680 мест в больницах других городов[290]290
  Муха С. Інформаційне повідомлення КДБ УРСР до ЦК КПУ про вибух 4-го енергоблока Чорнобильської АЕС. 28 квітня 1986 року // З архівів ВУЧК-ГПУ-НКВД-КГБ. 2001. Т. 16. № 1. C. 69–70; От Совета министров СССР // Правда. 1986. 1 мая; Інформація Міністерства охорони здоров’я УРСР для Ради міністрів та ЦК Компартії України про радіаційну обстановку і вміст радіоактивних речовин у навколишньому середовищі та продуктах харчування. 3–4 травня 1986 року // Чорнобильська трагедія: Документи і матеріали. Київ, 1996. № 77–79; Стенограма засiдання № 1 Оперативноï групи Полiтбюро ЦК Компартïï Украïни. 3 травня 1986 року // Чорнобиль: Документи Оперативної групи ЦК КПУ, 1986–1988. Київ, 2017. С. 28–35.


[Закрыть].

Министр здравоохранения Украины Анатолий Романенко заявил, что побывавшим в Припяти членам правительственной комиссии необходимо пройти медицинское обследование. По его словам, в район Чернобыльской АЭС были направлены 230 врачебных бригад. Из-за того что врачей не хватало, на помощь им призвали учащихся медицинских учебных заведений Киева. Поскольку, по сведениям КГБ, родители студенток медучилищ и мединститутов были резко против отправки девушек в зону отчуждения, мобилизация коснулась только юношей. Приказ приготовиться к поездке в зону отчуждения студенты получили утром 4 мая, прямо во время лекции. «Мы сели в автобус, настроение веселое, шутили», – вспоминает один из мобилизованных студентов Максим Драч, сын известного украинского поэта Ивана Драча. Его с товарищами назначили на пост дозиметрического контроля на границе зоны. Там Максим насмотрелся всякого. «Шли в основном старые, сгорбленные деды, и бабы, и маленькие дети», – вспоминает он. У мобилизованных медиков не было никаких средств защиты, и после нескольких дней работы в зоне отчуждения почти все они оказались на больничных койках[291]291
  Стенограма засiдання № 1 Оперативноï групи Полiтбюро ЦК Компартïï Украïни. 3 травня 1986 року; Щербак Ю. Чернобыль: Документальное повествование. М., 1991. С. 144–149.


[Закрыть].

Украинское руководство мучительно решало вопрос, что и как сообщать населению о грозящей ему опасности. Организованная Москвой информационная блокада нигде не выглядела столь вопиюще постыдной, как в зоне отчуждения. Если в Припяти сразу же после аварии городскую газету выпускать перестали, то чернобыльская газета «Прапор перемоги» («Знамя победы») продолжала выходить, но упоминать в ней о катастрофе и ее последствиях было запрещено. Жители района страдали от лучевой болезни и, повинуясь приказу об эвакуации, паковали свой скарб, а в газете так и не появилось ни слова об атомной аварии – ни в первом после взрыва номере от 29 апреля, ни в следующем, первомайском. На первой полосе праздничного номера красовался большой портрет Ленина, а рядом – подборка партийных лозунгов. Один из них, из доклада Горбачева XXVII съезду КПСС, гласил: «Советский народ может быть уверен, что партия глубоко осознает свою ответственность за будущее страны»[292]292
  Прапор перемоги. 1986. 29 апреля, 1 мая, 3 мая.


[Закрыть].

3 мая на заседании комиссии Ляшко министр здравоохранения Анатолий Романенко потребовал большей открытости. «По-нашему, нужно населению сказать правду, а мы уходим от этого», – заявил он. Однако, не желая покушаться на информационную монополию Москвы, Ляшко решил не торопиться с официальным заявлением об аварии. Он отверг предложение выпустить телевизионный репортаж об аварийной станции и предложил отложить обсуждение вопроса до завтра, подождать, пока у комиссии сложится более полное представление о ситуации. Его поддержал председатель украинского КГБ Степан Муха, которого больше всего заботило, чтобы местные и московские данные не противоречили друг другу. «Москва дает данные, с нами не согласовывает, – говорил он. – Они пишут 17 тяжелых, мы напишем 30». В тот день было решено ничего не предпринимать. На следующем заседании 4 мая Ляшко разрешил Романенко подготовить для населения инструкцию о том, как защититься от радиации. При этом Ляшко добавил: «Завтра представим документ в [украинское] политбюро и, если будет разрешение, во второй половине дня оповестим [население]»[293]293
  Стенограма засiдання № 1 Оперативноï групи Полiтбюро ЦК Компартïï Украïни. 3 травня 1986 року; Стенограма засiдання № 2 Оперативноï групи Полiтбюро ЦК Компартïï Украïни. 4 травня 1986 року // Чорнобиль: Документи Оперативної групи ЦК КПУ, 1986–1988. Київ, 2017. С. 40–49.


[Закрыть].

Желание угодить Москве было в крови у украинской номенклатуры. Опасаясь выговора от союзного партийного начальства, украинские власти медлили с официальным заявлением, которое сами считали необходимым, и преуменьшали степень воздействия радиации на окружающую среду. Даже в районах, подвергшихся тяжелому радиоактивному заражению, они брались выполнить план по заготовкам сельскохозяйственной продукции. Чтобы прокормить собственное население, только в 1985 году советское правительство импортировало 45 миллионов тонн зерна и почти 1 миллион тонн мяса. Поэтому Москва сильно полагалась на устойчивые поставки продовольствия из Украины, житницы Советского Союза.

Поддерживать порядок в зоне отчуждения оперативная группа Ляшко обязала милицию и военных. Решить, что делать со зреющим на полях урожаем, было труднее. Покинув зону отчуждения, крестьяне, помимо своих домов, оставили там около 10 000 гектаров озимых, около 13 000 гектаров яровых и 4500 гектаров, засеянных картофелем. Не вполне представляя себе, что такое радиационное заражение, власти старались сохранить как можно больше продукции с пораженных территорий. «Радиационное загрязнение почти не представляет опасности для развития растений, – оптимистично заявил на заседании оперативной группы 4 мая министр сельского хозяйства Украины Александр Ткаченко. – Озимые погибают на 25–30 % при 80 рентгенах и полная гибель при 330 рентгенах». Цифры уровня радиации, имевшиеся в распоряжении группы, были гораздо ниже названных. Все, что не было уничтожено радиацией на корню, с точки зрения украинского аграрного руководства, вполне годилось к употреблению.

Только когда московские власти запретили реализацию украинских овощей в магазинах и на рынках союзной столицы, республиканское начальство стало ужесточать требования к сельхозпродукции из пораженных радиацией районов. При этом еще довольно долго молоко коров, которые паслись на зараженных лугах, считалось годным для производства сливочного масла. В условиях хронического дефицита продовольствия отказаться от ценного продукта, пусть и происходящего из зоны отчуждения, было трудно[294]294
  Стенограма засiдання № 2 Оперативноï групи Полiтбюро ЦК Компартïï Украïни. 4 травня 1986 року.


[Закрыть].

Пока Ляшко с коллегами решали, что делать и как сообщать об аварии, радиационная обстановка быстро ухудшалась как в недавно установленной тридцатикилометровой зоне отчуждения, так и за ее пределами. Снизившийся было уровень радиации снова начал расти. 27 апреля реактор выбросил в атмосферу без малого 4 миллиона кюри радиоактивных изотопов; 1 мая выбросы сократились вдвое, но 2 мая, когда на станции побывали Рыжков с Лигачевым, снова достигли 4 миллионов кюри. 3 мая эта цифра выросла до 5 миллионов кюри, а 4 мая – до 7 миллионов.

Чем было вызвано такое значительное увеличение радиоактивных выбросов и к чему оно могло привести? Атомщики терялись в догадках. По одной из версий, сброшенные на реактор 5000 тонн песка, свинца, глины и бора блокировали теплообмен между активной зоной реактора и наружной атмосферой, но при этом не препятствовали притоку в реактор кислорода, который ускорял горение графита в активной зоне. Засыпку реактора с воздуха прекратили, но это не помогло. Возникли опасения, что перегретый, придавленный тяжелым грузом реактор прожжет нижнюю бетонную плиту защиты и провалится в подреакторное помещение, которое было полностью залито водой в первые часы после взрыва. Это могло привести к новому взрыву, вероятно, гораздо более мощному, чем тот, что прогремел в ночь на 26 апреля. По разным оценкам, первым взрывом из реактора выбросило от 3–4 до 50 процентов содержимого активной зоны. Если большая часть радиоактивных веществ осталась внутри и новый взрыв высвободит ее, глобальная катастрофа станет неминуемой[295]295
  Medvedev Zh. The Legacy of Chernobyl. New York, 1990. P. 57–59.


[Закрыть].