Электронная библиотека » Сергей Сезин » » онлайн чтение - страница 11

Текст книги "Провозвестник Тьмы"


  • Текст добавлен: 6 мая 2014, 02:34


Автор книги: Сергей Сезин


Жанр: Боевая фантастика, Фантастика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Но стоит ли это делать? А похожу-ка я самостоятельно, послушаю свое чувство Тьмы.

А оно молчало. Как ни странно. Не было и другого чувства. Я не люблю кладбищ и всегда старался туда либо вообще не заходить, а если уж оказался там, то быть совсем недолго. Кладбища меня гнетут. Вот пригласи меня сейчас на Волково кладбище поглядеть на могилы русских литераторов – откажусь однозначно! И в Москве на Новодевичье тоже!

Поскольку меня на них с детства что-то гнетет, я даже на могилы родных хожу только на короткое время – цветы положить, холмик обиходить, и все. А тут гуляю и ничего не чувствую, как будто это не мемориальное кладбище, а просто прогулочная местность. Что-то это странно. Но Тьма не ощущается, и это главное. И я решил отстать от группы, вернуться к автобусу и в нем посидеть. А может, и полежать. Если водитель при автобусе, а не пошел куда-то.

Водитель был там. Сидел на тряпке в тени автобуса и с интересом смотрел на меня. Мужчина был моих лет, только совсем седой. Ну и фигура помощнее.

– А чего не гуляется, Даночку не слушается?

– Не знаю, как-то странно. Вроде бы огромное кладбище, а чувствую я себя, как будто в парке гуляю, а ведь я кладбищ не люблю, и побыстрее с них ухожу.

– Так это не кладбище!

– А что же это!

– Еще одно МММ!

Гм. А что бы это значило? Вот так и спросил его – что значит это все?

– А то и значит, что нет здесь огромного кладбища, куда всех покойников свозили и рядами клали! Может, конечно, несколько человек из послевоенных и лежит, но не довоенные! У меня бабка из этих мест родом. Померла три года назад. Так она как по телевизору про это увидела, то сказала, чтобы я ни одному слову про здешние могилы не верил. Потому что никого здесь до войны не хоронили, а десятки тысяч особенно!

Я не знал, что сказать. Потом собрался, преодолел оцепенение и спросил:

– А что же все это значит? Вот эти часовни, вот этот ужас из металла и все остальное?

– А кто его знает! Мне сведущие люди говорили, что расстрелянных в других местах хоронили. На Бернгардовке, на пороховых, может, еще где. А тут – нет! Но там, где хоронили, – искать надо, работать надо. А тут сделали потемкинскую деревню и сказки рассказывают!

Вот блин! А кому же верить? Водителю или всем остальным – от Собчака, которого уже нет, до «Мемориала», который есть? Наверное, надо водителю. Он в том совсем не заинтересован, есть мемориал или нет мемориала. Не будет Левашова – повезет народ в Петергоф, в существовании которого никаких сомнений нет. А у заинтересованных в существовании мемориала на пустом месте может быть какая-то материальная выгода.

Водитель, видя, что я малость ошарашен, продолжил:

– Ты небось думаешь, что я какой-то не такой, раз знаю, что могил тут нет, а людей вожу? Я сюда и не ездил, только вчера мой сменщик заболел, а меня наш начальник Христом Богом просил поехать, иначе у него с начальством городским неприятности будут, ибо это начальство тоже пообещало, что транспорт дадут. Вот и еду, и на душе погано, что везу людей, которым на уши лапшу вешают.

Я уже такой вопрос ему собрался задать, но тут он меня опередил и разоружил:

– И это не первое такое дело! Считай, где Собчак руку приложил, там всегда и везде такой-то обман будет! И не первый раз такое случается – вон слышал такое название – Куропаты?

Вообще да, слышал и даже в журнале что-то читал про расстрелы там.

– А это еще один обман? Тамошние перестройщики тогда на груди рубаху рвали, что лежат там белорусы тысячами, даже чуть ли не четверть миллиона там захоронены! И пока там эти… при власти были, прокуратура все писала и подписывала, что вот, все там расстрелянные и известно кем расстрелянные! А других, кто говорил, что до войны и такого названия-то Куропаты не было, а было там глухое место, – не слушали. А расстрелы там были – только не при Сталине, а при немцах. Там какой-то еврейский этап расстреляли, но не местных, а откуда-то из Европы. И даже нашелся человек, который там был. Его туда загребли, а потом отпустили, так как не еврей он. И рассказал он, что привезли их на совсем дикое место. А если бы до войны там тысячами стреляли, то был бы хоть забор вокруг, чтоб разные посторонние не шастали!

А я опять не знал, что сказать. Ни за, ни против. Не знаю я, как все реально было. Но вот реакция моя – совершенно не кладбищенская. Что бы это значило? Придется еще один пункт внести в питерские планы – посетить кладбище и посмотреть, что из этого выйдет. Вдруг в Питере у меня нежелание быть на кладбище пропало.

Водитель, видя мое шокированное состояние, выругался еще разок в адрес Собчака и предложил закурить. Я отказался, ибо всю жизнь не курю.

– Ну и правильно! У меня уже от курева стал мотор шалить. Бросать надо, и уже врачи говорили, чтобы бросал побыстрее, но не выходит.

Мы так сидели до возвращения экскурсантов. Пока они там ходили, мы поели, поделившись друг с другом харчами и напитком. И дальше разговаривали, только уже не о мемориале. Я расспросил его, как лучше добраться до Невского пятачка и до Кронштадта. А он рассказывал про свое житье-бытье. Когда мы обсуждали его непутевую невестку, прибыли экскурсанты. Что ж, труба зовет. Спасибо, Силантьевич (это так водителя звали – Никита Силантьевич), за рассказ и за хлеб-соль, пора в путь-дорогу. В электричке я опять отрубился, только уже совсем – можно сказать, не дремал, а дрых. И снились мне рыбы где-то в теплых морях.

Проснулся я уже на вокзале. Да, тут не страшно, дальше вокзала не уедешь. Не отправят тебя спящего куда-то дальше, в Москву или Мурманск. Подхватил пакет и пошел в сторону метро. Как я вечером-то спать буду, после двух засыпаний днем? А, ладно, буду лежать и размышлять о смысле бытия. Что еще можно делать ночью, когда все спят, а ты не спишь? Только думать.

«Предчувствия его не обманули», – в смысле, меня. Лежал я большую часть ночи без сна, смотрел в потолок, на окошко с призрачным светом белой ночи и вспоминал. Зомбоящик включил и тут же выключил – все она, проклятая, по всем каналам. А вспомнить было что. Не хотелось вспоминать Углегорск и последующее, но сделать ничего нельзя было – воспоминания сами лезли в голову. И про начало жизни там, и про Наташу, и как вернулся из рейда за трансформаторами.


Ибо через неделю мы туда вернулись во всеоружии и все полезное стали демонтировать. Технической стороной руководил я, рейдом – зам Беленко по фамилии Кулеш. И твари Тьмы нас не оставили – явились в товарных количествах. Сначала мартыхаи от ближайших складов прискакали, а потом, после разгрома этой разведки боем, пожаловали «гончие» Тьмы. Штук двадцать. Причем атаковали они как бы со всех сторон одновременно, но это было только демонстрацией, потому что как началась стрельба, с востока к нам ломанулась «ударная группа» «гончих». Я не знаю – это твари такие разумные, или Тьма ими руководила, или просто все совпало – подошел отряд и атаковал, не размышляя, а это мы искали глубокий замысел в обыденной реальности. И проломило цепочку разведбатовцев, ибо твари эти легко не убиваются. Пришлось поработать и мне. Опять иномирный визг, когда в «гончую» попадает очередь, ощущение близости твоей могилы, когда видишь, как летит к тебе эта «гончая», прыжками по несколько метров каждый… «Томпсон» бьет в плечо, тварь влетает в поток пуль и кувыркается через голову. А в опрокинутый кусок Тьмы идет вторая половина магазина, выбивая из нее облачка темноты… Кто-то страшно кричит, на одной ноте, все громче и громче, и его крик аж ввинчивается в голову. Работает сейчас все, что может стрелять. Опять этот визг подбитых тварей, сплетающийся с другими звуками в нечто невообразимое…

И все заканчивается. Новый магазин отстрелян где-то на две трети, но больше ни в одну не попал. Нападавшие: «Кто убит – убит, кто бежал – бежал». Так докладывали эфиопы своему императору о результатах сражения. Коротко и ясно. И тут тоже. Правда, не знаю, убежали какие-то «гончие» или нет, – мне их считать некогда, мне надо на своих подчиненных глядеть. Все живы. Но не все целы – вон Миша Рябцев лицо зажимает.

– Эй, что с тобой?

– Да так, морду попортило.

Угу, попортило. Рассечение ниже глаза, и роскошный фонарь будет. На всю скулу, и глаз заплывет. Это не укус твари, жить будет.

– Все, ребята, хватай мешки, вокзал отходит! Заканчиваем погрузку!

Надо заменить магазин, а то вдруг новая атака. Вгоняю полный в приемник и с удивлением ощущаю, что нет у меня известного мандража, который возле Тьмы бывает. Вот она, стоит Эверестом за лесом, а мандража нет. В голове ничто не шумит, руки не дрожат… Нет, дрожь есть, но самую малость. Блин горелый, а мне это даже нравится, что никаких тебе стрессов! А вот отчего это? Ладно, хрен с ним. Отчего или от кого, потом разберусь: надо дело делать! Пока мы живы и стрелять не надо.

 
Да вы, ребята, не робейте,
Свою силу не жалейте!
Эх, дубинушка, ухнем!
Эх, зеленая, сама пойдет!
 

И пошла, зеленая. То бишь нержавая. Погрузили и успели смыться до повторной атаки. Наверное, крупные и опасные твари Тьмы тоже рождаются в ней порциями или набирают силу за какое-то время. Потому можно и смыться, не попав под вторую атаку. Но кто про это может точно сказать? Разве что адаптанты, но они все принципиально скрывают.

Итого потери – два погибших разведбатовца, один раненый, но посредством светотерапии спасенный. Ну и у нас один ушибленный. Свалился и жестко приземлился. Жить будет и (в другом измерении) детей иметь будет. Здесь – сложно сказать. Должно быть, в Отстойнике нельзя размножаться, оттого это и случается редко. Оборудование – собрали и везем.

Как бы все ничего, но что меня гложет? А странные ощущения. В том числе и такое, что я зря стрелял в «гончих». И это мне страшно не нравится. Не становлюсь ли каким-то адаптантом, который вскоре пройдет еще пару стадий и станет таким «черноглазиком», каких я уже видел? Блин, а если это все пойдет волной и я не успею этого понять? И не успею застрелиться, не став монстром? Ей-ей, от такой перспективы хочется напиться. Может, больные мозги на место станут.

Что я и исполнил. К вечеру прибыли в город, машины с трофеями оставили на складах Горимущества, и я пошел я звонить Павлу Романовичу. Обрадовал директора и попросил у него на завтра день отдыха. Ибо предчувствие, что я налижусь, меня не отпускало.

Павел Романович сказал, что так и будет, а решать вопросы с сегодняшним трофеем будет главный инженер. Ну, пусть Кикеев и мучается. Он любит много рассказывать, как во времена оны великие дела вершил, так что пусть докажет это делом. Директор поздравил меня с удачей и пожелал хорошенько расслабиться после сегодняшней победы. Приятно, когда директор понимает, о чем думают люди и что движет ими.

Отволок автомат и патроны в общежитие, взял деньги и пошел. В шашлычной еще имелись свободные столики. Вообще зря я туда поперся. Шашлык – вещь приятная, его лучше есть на трезвую голову, ну или на немного выпитого вина. А когда собрался надраться, прелести шашлыка растворятся в водке. Так что шашлык даже и не вспомнится, что был. Но что ж делать – не веселиться иду.

 
Ой, наступила та й чорная хмара,
Став дощ накрапать.
Ой, там зібралась бідна голота,
До корчми гулять.
 
 
Пили горілочку, пили наливку,
Ще й мед будем пить,
А хто з нас, братця, буде сміяться,
Того будем бить.
 

На Кубани эту песню и сейчас поют. Впервые ее прочел в книге Первенцева «Кочубей» еще подростком, а потом и в живом исполнении услышал, когда стал постарше. Хотя тогда мне это было не очень понятно. Жизнь тогда была еще не такая, чтобы копить на что-то или кого-то бессильную злобу, от которой даже водка помогает с трудом. И ненадолго.

А вот сейчас я этих голодранцев вполне понимаю, ибо сам такое испытываю. И то, что они с насмешником-богачом сделали, сам сейчас могу такое сделать. От бессильной злобы на то, с чем поделать ничего не смогу: ни с Тьмой, ни с какой-то странной и страшной трансформацией организма. Оттого пистолет и разряжу. Надеюсь, когда уходить буду, окажусь способен вставить магазин обратно в рукоятку, а не себе в ухо.

Пока готовят шашлык, начну в себя вливать, закусывая сыром и какими-то соленьями. «Эх, зеленая, сама пойдет!» Раньше водку называли «зеленым вином», вот и пойдет в меня сейчас зелень. Первая стопка пошла хорошо, вторая не очень – забыл выдохнуть перед нею. А, ладно, как пошло, так пошло. А дальше я уже помнил крайне смутно. Так, моментами. Кто-то к столику подходил, и я куда-то подходил. С кем-то общался. И все – темно, как у негра в желудке после черного кофе. Так выражался студент из моей группы Коля Бабкин, который на тот момент живьем чернокожих не видел. Только в «Клубе кинопутешествий».

А проснулся я от жажды и переполнения мочевого пузыря. С трудом разлепил глаза. Ага, я не на Земле и не в узилище после каких-то непотребств, совершенных в пьяном виде. И никто меня не спросит про развалины часовни. А голова-то как болит… как будто голова только из боли сделана. А вставать надо, не то будут не развалины часовни, а рукотворное море. Встал и едва удержался на ногах – штормило, однако. Э, я тут не один. Значит, «на развалинах часовни» плавно трансформируется в «А ты же вчера обещал»… Ну, это не так страшно. Здесь за дебош суд быстрый и без заморочек. Убил или ранил – расстреляют, побузил – в штрафники. На столе недопитая бутылка и остатки закусок. Не, на фиг мне сейчас водка, разве что сблевать оттого побыстрее, но и так это сделать хочется. А есть ну совсем неохота. Так, надо искать, где здесь туалет, потому что если я стану тянуть, то у меня будет не только перепой, но и свинство. «А нудить на средину стола кепско и погано, и негоже есть». Э, а мозги просыпаются, раз цитаты из них вылезают. Надо вспоминать и остальное. Мозги помучились и выдали, что я в известном доме на Розы Люксембург, куда холостые люди могут привести особу женского пола и не заморачиваться мелкими житейскими вопросами.

В том числе и тем, в чем выйти в коридор к туалету. Хозяин для того вешает в номер халаты, за что ему отдельное спасибо. Даже если они медицинские, белые. Не, это один белый, а другой больше на кимоно похож. Его я даме оставлю, когда она тоже восстанет, а я пока белый возьму и поскачу, а то не выдержу, и все будет прямо здесь. Оно, конечно, убрать кому найдется, но будет гадко.

Ну вот, одна тайна бытия уже разгадана – что я вчера ел, – в трех сериях, с приправой из желудочного сока и желчи. Ничего, когда и рвет и поносит одновременно, куда хуже бывает. Либо сидишь с тазиком в руках, либо быстро меняешь ориентацию по отношению к «белому братцу». Бывало такое в студенческие времена, особенно когда закусишь какими-то гадкими рыбными консервами. И рыбы рвутся в реку Дон, а оттуда обратно в море. Успевай только рот раскрывать. Свершив все дела и почувствовав себя малость получше, я пошел в комнату дежурного и попросил чаю. Пока заспанный дежурный ходил на кухоньку и грел чай, я сидел у него на стуле и постепенно приходил в себя. Ага, время еще детское, семь тридцать, за окошком мелкий дождичек, голова и желудок болят, глаза на свет неприятно реагируют, мышцы устали, словно я не пил, а кирпичи таскал, но все как-то терпеть можно. Сразу было куда хреновее. Но опыт – великое дело. Когда знаешь, что потерпишь и все постепенно пройдет, – жить проще. И на душе чуть легче. О том, что превращаешься в адаптанта, уже не думается. Впрочем, о даме в номере как-то тоже. Значит, романа не будет. Все, что должно быть с нею, уже произошло.

А дальше я поволок чайник и сахарницу в номер, сдвинул вчерашние следы трапезы в сторону и стал пить чай. Чай постепенно осадил тяжесть в желудке, очистил голову, ну и пить стало меньше хотеться. Между делом вспоминал разные рассказы про бодун – как реальные, так и сказочные. И хихикал, вспоминая анекдот про лося, которому все не становилось лучше, хоть он все пил и пил из ручья. Дама все никак не просыпалась, несмотря на мои хихиканья и другие нарушения тишины. Она даже подхрапывать начала. Я начал ее припоминать – где-то встречал в коридорах власти. А вот где? Э, это пока недоступно. Вот что Надя ее зовут, кое-как припомнил.

Будить ее? Наверное, не надо. Ей необходимо переработать принятую водку, а это приятнее всего происходит во сне. Ну и проснувшаяся женщина с утра не всегда в форме, а после вчерашнего – особенно. Оттого не все должны ее такую видеть.

Потому я одеваюсь и пойду. А на столе оставлю телефон свой – захочет, позвонит. А если я для нее персонаж черной дыры, вызванной алкоголем, то не позвонит.

Оделся, вернул на даму сползшую простыню (она не проснулась) и вышел. Рассчитался с дежурным за чай и оставил ему денежку на такси для дамы, когда она проснется. Номер снят до двенадцати дня, время поспать ей будет.

Есть я не хочу, так что пойду в общежитие и спокойно отосплюсь там. Возможно, тоже до обеда. Так закончилась экспедиция к границам Тьмы, а завтра будет новый день и злоба его. Пока же подкручу одну деталь телефона – я нынче отдыхаю, справляйтесь без меня. А автомат почистить – ну, это вечером, когда отосплюсь. Сейчас нет никаких моральных сил.


Заснул я далеко за полночь. Когда – как-то поленился посмотреть. Судя по тому, как я со скрипом просыпался, – часа в три-четыре. Потому звонок будильника в восемь меня сильно не порадовал. Вообще мне знакомые, раньше жившие в Ленинграде, говорили, что в период белых ночей непривычному к ним человеку спать тяжело, а потому он чувствует себя не в своей тарелке. Ну а если у него с нервами непорядок, то еще хуже. Неврастенику этот период хуже всего. А я куда более больной, чем неврастеники. Так что…

Значит, из основной программы у меня сегодня вечером звонок от Елены Михайловны. А вот из необязательной программы – пока ничего. Но ездить за город мне как-то не хочется. Тогда сегодня посещу я пару кладбищ и самую старую часть города. Поизучал карту-схему. Не так далеко от меня, за Обводным каналом, находится Волково кладбище. Оно старое, и на нем есть Литераторские мостки. А насколько мне помнится, много живших тогда в Петербурге писателей болели туберкулезом. Нехорошее место Питер для туберкулезных больных по климату. Потому и советовали таким больным сменить климат: для богатых людей – юг Франции либо Италия, для тех, кто победнее, – Крым. Ну, если не насовсем, то хоть периодически там жить. Набрал чуток здоровья – и опять в столицу, гореть в огне болезни. Старшего брата Николая Второго, например, лечиться отвезли на Кавказ, в высокогорье. Только это не помогло. Вот и надо поглядеть, что отзовется в моей душе, когда пройдусь вдоль могил. Ведь помершие от туберкулеза литераторы несколько лет мучились, выкашливая свою жизнь вместе с легкими. И пытались остановить легочные кровотечения крепким раствором соли. А чем еще могли себе помочь бедные питерские литераторы? Кровотечения из каверн повторялись, и с кровью уходили остатки жизни. Некоторые умирали от «скоротечной чахотки» – несколько месяцев горели, и лихорадка их убивала. И они понимали, что обречены. Вот тот же Белинский почему и звался «неистовый Виссарион». А это тоже проявление болезни – лихорадочная попытка сделать побольше за оставшийся больному недолгий срок. Нервное нетерпение: некогда ждать, скорее, скорее, пока еще жив, еще одну статью, еще, а сил нет, а цензура мешает, тратя немногие твои оставшиеся дни на придирки….

Бывало и наоборот – человек становится вялым, апатичным, ничего не хочет: ни есть, ни лечиться, ибо тогда лечили либо сменой климата, либо усиленным питанием… А раз не ест, значит, не хочет выздороветь. Заживо умирает, ибо нет сил жить дальше. А ведь мне говорили научники, что мучительные смерти пролагают дорогу Тьме.

Вот и первое место. Я вчера подумал, что не пойду туда, но… придется.

Второе место – Пискаревское кладбище. Я вообще-то на нем был, когда еще школьником посетил город, но запомнилось мне оно мало. Это надо ехать через Неву, а там спросим.

Хватит сил на оба – хорошо. А будут еще силы – пройдусь вдоль старого города. Вообще, может, я зря буду мучиться, ходя по кладбищам? Ведь литератор помирал от чахотки где-то в доходном доме на Фонтанке, а тысячи блокадников в своих квартирах… На кладбище их привозили уже отмучившихся. Но ходил я по дворам-колодцам – и ничего. Хотя явно вдоль Загородного проспекта жили и те, кого сгубила здесь чахотка в девятнадцатом веке, и умерших в блокаду там хватало. Но ничего я не ощущал.

Ладно, придется разбираться на месте, что и как влияет. Как бы я в этом поиске не того-с, умом опять не тронулся. Бессонница от белых ночей, нехорошие воспоминания. Ожидание следов Тьмы… Так и с нареза сорвешься. Надо побыстрее завершать питерские приключения. Или для разнообразия съездить в Петергоф. Вроде там никаких императоров не убивали. Если только из Ропши не приплывет облако с эманациями Петра Третьего… Хотя опять я ошибся. В сорок первом году туда был десант. Пятьсот человек пошли и не вернулись. Ни радиограмм от десанта, ни спасшихся. Только потом местные жители рассказали, что кто не погиб в бою, в плен взяты не были, а были расстреляны. А отчего все пять раций батальона молчали, так и осталось загадкой.

Значит, в список попадает и Петергоф. Пошел я заваривать кофе. Кстати, многие в Углегорске жаловались, что кофе хочется, а его нет. Какао тоже не было, но чай был вполне терпимого качества. «Семь лет мак не родил, а голода все не было и не было».

День я провел героически, только некому было этим похвастаться, и не было никого, кто бы это оценил. Отхлебнул я неудобств полной чашею, ибо моя кладбищефобия меня терзала в полной мере. И загадок прибавилось, но все же были и ответы. На Волковом меня колбасило, скажем так, средне. Ну, как на обычном кладбище, где я бывал у могилок родственников и знакомых. На Пискаревском – еле вытерпел и буквально за шиворот сам себя водил по всему кладбищу, противодействуя желанию уйти отсюда поскорее. Там было раза в два неприятнее, чем на Волковом.

Новость первая, самая полезная – эманаций Тьмы я не ощущал.

Новость вторая, похуже – от хождений по кладбищам мне стало так неприятно, что я чуть не осквернил мемориал рвотой. Еле сдержался. Раньше так тягостно мне не бывало.

Новость третья, не знаю, хороша она или плоха: никакого сравнения с левашовскими ощущениями. Все же права, наверное, бабушка Силантьевича, что нет там могил, создающих этот кладбищенский эффект.

Сел я на метро, доехал до Гостиного двора, вышел и побрел вдоль по Невскому. Народу к этому времени было полным-полно, ибо рабочий день закончился и всем хотелось домой. Я бы пошел дворами и закоулками, чтобы меньше толкаться, но я тут ориентируюсь плохо и обходных путей не знаю. Есть я не хотел, пить хотел, но боялся, что выпитое тут же вернется обратно и я оскверню городскую историю. Так я и брел мимо красот архитектуры и памятников истории, но их одновременно видел и не видел, воспринимая исключительно как препятствия. Схема была со мной, но я в нее не глядел, а брел и брел. Ноги вынесли меня к Исаакию, и в скверике рядом (не знаю, как он называется) я свалился на скамейку и стал отдыхать.

Когда организм немного адаптировался, я все-таки взял схему и прикинул, где я. В скверике. Слева от меня собор, справа Адмиралтейство, вот если туда пройти, будет Медный всадник, а если вернуться назад, будет общественный туалет. То есть я на территории самого старого Петербурга. Сначала Адмиралтейство ведь было не вот этим квадратом зданий, а верфью, где строились корабли. То есть имелись наклонные плоскости, именуемые стапелями, с которых достроенные до известной степени корабли потом спускали в Неву. Возле них должны были стоять сараи, где лежали материалы. Ну и домик для управленцев должен был быть тоже. А вокруг этого имелись укрепления – рвы, валы, бастионы. Где-то в стороне жили и рабочие, что корабли строили и оснащали. Может, в избах, может, в землянках. И умирали, ибо город, по легенде, на костях создан. А вот тут кладбища я совсем не ощущаю. Есть только остатки ощущений от двух огромных кладбищ, что посетил сегодня. Те ощущения, про которые один ленинградский поэт написал: «Словно камнем задвинули душу…»

Мимо меня протащила тележку-холодильник девица, предлагая монотонным голосом для желающих мороженое и прохладительные напитки. А вот попить не мешало бы. Встал, догнал ее и купил маленькую бутылку кока-колы. Девушка мне ее откупорила, и я ее залпом выпил. И поискал глазами общественное отхожее место – вроде должен успеть добежать. Нет, оно не понадобилось. Только пить еще больше захотелось. Ладно, это я еще сделаю, но не у этой девицы. Цены у нее небожеские. Что мне еще делать тут? А вроде больше нечего. Судя по схеме, мне надо чуть вернуться, и увижу Гороховую улицу. А вот по ней, идя прочь от Невы и перейдя еще три разные речки или канала, вернусь к месту своего проживания. Вроде как до полдевятого должен добрести.

Добрел я значительно раньше. По дороге начал отходить, потому купил разогретый в микроволновке гамбургер, потом еще пару бананов, потом еще бутылку пепси. И все это кончилось задолго до Фонтанки. А что с меня взять? Ну, дикий провинциал, идет по улице, жрет и пьет, оскверняя окружающее благолепие и воспитанность. Спасибо, что еще не курит при этом. Впрочем, на фоне этого провинциального ужаса рельефнее выделяется местное благолепие и благовоние. А чем это из подворотни благовоняет? А это другой провинциал совершил, только не из Крымска, а из Бологого. Все они, понаехавшие, такие.

Понаехавший добрел до Фонтанки, перешел ее, завернул в магазинчик, купив на возможный ужин и обязательный завтрак еды, и поднялся к себе, в мини-гостиницу. Дежурная подтвердила, что номер дополнительно оплачен, так что мне еще жить можно. В номере-«люксе» шло празднование, судя по звукам оттуда. Надеюсь, они не врубят музыку, от которой до утра не заснешь. Устроился в номере и стал ждать восьми. Стенки здесь капитальные, так что звуки праздника и не слышны. Нам бы такие в Гайдуке. А так мы с батей регулярно ходили на четвертый этаж урезонивать Пашку и его дружков, когда они, нализавшись, в три часа ночи врубали музыку. Чаще помогал стук в дверь, но пару раз пришлось стучать по черепу, чтобы дошло. Потом я уехал в Воронеж, а на каникулах от бати узнал, что Пашку посадили за кражу. Теперь в квартире живет пенсионер Федор Евграфович с женой и пятилетним внуком. Красота! Никакого тебе «Миллиона алых роз» ночью. И бутылки из окна на асфальт не вылетают. Ну, опрокинет ребенок на бегу табуретку – так это ни в какое сравнение не идет с прежними жильцами.

Я повспоминал еще, пока не наступил девятый час. Пора к телефону… Трубка на аппарате снята, а рядом на полу лежит павший в сражении с зеленым змием человек из «люкса». Пульс есть, значит, сначала позвоню.

– Добрый вечер, Алексей Алексеевич! У меня для вас есть небольшая новость. Нужный вам человек поступил в медсанбат третьего сентября. Диагноз – переломовывих Монтеджи слева. Восьмого сентября убыл в Новороссийск. Однофамилец в эти дни среди раненых есть, но у него оторвана нога, поэтому он вновь на фронт не попадет.

Я поблагодарил и положил трубку. Надо идти звонить в Анапу. Постучал в «люкс», а когда оттуда высунулись две недовольные рожи, объяснил им, что мне от них ничего не надо, а вот их другу помощь нужна. И можете не благодарить.

Пока шел к переговорному пункту, размышлял, откуда я слышал про такой переломовывих. Наверное, когда в травме лежал. Но что это за повреждение – не ведаю. А, вот сейчас я и могу проведать. Возле подъезда «скорая» стоит, и к ней выводят под ручки старушку. Слева ее явно фельдшер поддерживает, а справа родственник. А вот этот мужик лет тридцати в белом халате, что курит у машины, явно врач. Ну, я так думаю.

Подошел, извинился за беспокойство и задал вопрос про этот переломовывих, пояснив, что получил известие, что человек такую травму получил, и если ему не тяжело, пусть доктор скажет, что это за травма и чем она опасна. Доктор мне и ответил, что это сложная травма предплечья, перелом локтевой кости и вывих лучевой в локтевом суставе. Случается такая травма, если какой-то добрый человек палкой или трубой его по руке саданет, когда ею травмированный голову прикрывает. Ну, или можно упасть неудачно с высокого крыльца. Травма серьезная, нужно операцию делать или долго-долго гипс носить. Ну и потом руку разрабатывать.

Сказал я «спасибо» и дальше пошел, а они остались и все бабушку уговаривали поехать в больницу, ибо ей это делать внезапно расхотелось. Я шел дальше и размышлял. Сведения, конечно, нужные, но очень неожиданные. Травма тяжелая, и что человек полгода или больше в строй встать не мог – все вроде соответствует. Травма, скорее всего, боевая. Скажем, прикрыл голову рукой от удара прикладом и получил по руке, а не по голове. Или взрывной волной швырнуло так, что сам не понял, как летел и куда потом врезался. Но жена его говорила, что он под Одессой был ранен в колено… Это просто путаница или еще одна загадка?

Кузнецовых мои сведения обрадовали, особенно то, что однофамильцы в искомый период не должны были пересечься с дедом. Насколько я понимаю, если в госпиталь поступал человек с ранением, с которым он точно служить дальше не будет, возить его много не должны. То есть если у солдата ноги уже нет, то вывезти его из Одессы могут, потому что Одесса прифронтовой город, а вот из Новороссийска уже не должны. Заживет рана, и поедет он домой «по чистой». А вот другой Кузнецов, у которого рука повреждена, но есть шанс на успех, – он будет передвигаться до того этапа, на котором его рука будет приведена в норму. Поэтому, если для этого нужен год, он попадет в госпиталь, где ранбольной (как тогда говорили) может лежать год. То есть госпиталь тыла страны. Если бы сломанная рука зажила за две недели, он лечился бы в дивизионном медсанбате в каком-то селе под Одессой и, выздоровев, вернулся бы в часть. По крайней мере, я так представляю деятельность медиков того времени.

Теперь можно и вернуться в номер. Устал я от сегодняшних переживаний. Теперь бы завалиться спать и не вставать до «радостного утра». Ощущая возможный подвох, я еще принял горячий душ, чтобы расслабило сильнее и сильнее хотелось спать. Но организм преподнес очередной сюрприз. Я-то расслабился, лег и заснул, но в три с четвертью сон кончился и повторно не пришел. И я опять валялся в постели и вспоминал.


На следующий день я был встречен как герой, хотя лично ничего героического не совершил. Директор передал мне поздравления от городского начальства и пожелания и дальше продолжать такую полезную деятельность. Еще бы – как только трофейные трансформаторы переставят на Советскую, число выключений света у начальства резко снизится. У них, конечно, есть резервный источник питания, но автоматики на нем нет. Поэтому, пока его запустят, проходит некоторое время тревожных ожиданий. Ну и можно будет подать свет в ныне обходящиеся керосинками учреждения.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации