Текст книги "Самозванец"

– Прости, – сказал я, – но я был ранен и смог встать с постели всего несколько дней назад. Вот, сама посмотри.

Я раскрыл ворот камзола и показал еще не до конца зарубцевавшуюся рану на горле. Ксения быстро взглянула и чуточку смягчилась.

– Все равно, ты не должен был никуда уезжать.

– Это зависело не от меня, к тому же я не знал, что меня так ранят. Мне очень жаль, что такое случилось с вашей семьей, но теперь все в порядке, я тебя выкуплю. Только не говори, кто ты, а то запросят такую Цену, что у меня не хватит денег.

– Хорошо, – сказала она, – но ты все равно был не прав.

Я промолчал. В конце концов, у всех своя правда.

– Зато теперь мы опять будем вместе, – прошептал я, притягивая Ксению к себе, но она отстранилась.

– Нет, не будем.

– Что еще случилось?

– Ты не сердись и ничего такого не думай, но я, – она замялась, потом посмотрела виноватыми глазами, – пока тебя не было, когда ты исчез... Я встретила, – она отвела взгляд, – совсем другого человека.

– Здорово, – растерялся я, – когда же ты успела!

– Если хочешь, можешь меня не выкупать. Я подчинюсь своей участи, – грустно сказала царевна.

– Ну, что ты такое говоришь! Встретила, так встретила. Я помогу тебе освободиться, а там делай, что тебе заблагорассудится.

– Знаешь, тогда тебе придется выкупать нас обоих! – неожиданно сказала она. – Мы с ним вместе попали к разбойникам.

– Да? – только и нашелся сказать я. – И кто же он, твой счастливый избранник?

– Датский рыцарь, он приезжал с посольством, когда меня сватали... Только о том, кто он, никто не должен знать!

– Само собой. Ладно, иди к себе.

Ксения вышла, а я остался один в шатре размышлять над непостоянством любовных привязанностей.

Потом подумал, что забыл спросить, если она здесь, то кого тогда должен будет взять себе в наложницы Лжедмитрий.

Глава 9

Утром мы с Чуваком проснулись примерно в таком же состоянии, в котором он пребывал, когда впервые попал в семнадцатый век. Напиться причины были у каждого свои. Атаман вспомнил молодость и оплакал развалившийся Советский Союз. У меня оказались проблемы на амурном фронте. Не могу сказать, что я так уж сильно был влюблен в Ксению Годунову, но оказаться забытым спустя несколько недель после пережитых страстей станет обидно кому угодно. Конечно, ни о каких долговременных отношениях с ней я не думал, что ни говори, у царевен слишком много недостатков для совместного с ними проживания. Быть одновременно мужем и пажом – Удовольствие для избранных, но любовь-то у нас с ней была!

Конечно, царевна в тайне от меня считала наши отношения мезальянсом. В этом, как мне кажется, проблема личной жизни и наших современных принцев и принцесс, то бишь, звезд. Как только они получают известность, сразу же так высоко поднимают самооценку, что ни о каких паритетных отношениях с партнерами по совместной жизни речь больше не идет. От близких теперь ожидается только божественное поклонение и полное самопожертвование, чего обычные люди, даже очень любящие, предоставить, как правило, не могут. Отсюда их, звезд, жуткие обиды на окружающих, необоснованные претензии и, в результате, одиночество.

Что же говорить о девушке, выросшей не в семье слесаря и ставшей какой-нибудь сомнительной звездочкой, а дочери сначала второго лица государства, а потом и царя. Так что я не только не раскатывал губу на наш с Ксенией союз до гробовой доски, но всерьез и не думал, что нас может связать что-нибудь, кроме хорошего секса. Однако как только получил отставку, и тут же заело ретивое!

– Как ты? – спросил меня Чувак, с трудом вставая со своего роскошного ложа.

– Кисленького ничего не найдется? – поинтересовался я. – Сейчас бы холодного пива!

– Я сам пиво обожаю, – поделился атаман, – только где его возьмешь. Я сколько не пытался, никак не могу достать хорошего. Даже на немцев выходил, они для себя варят неплохое, но до нашего «Жигулевского» далеко. Как сейчас в Союзе, то есть в России с пивом?

– Нормально, даже хорошо. Есть любое.

– Ну, надо же. У вас, значит, теперь жить можно. Да, сейчас бы пивка не помешало. Рассол будешь?

Мы выпили рассола, потом опохмелились и постепенно пришли в себя. Сели завтракать.

– Ну, как тебе вчерашняя девка? Берешь?

– Беру, только не одну. Она вроде согласилась пойти ко мне, но хочет остаться вместе со своим слугой. Отдашь?

– Это такой квелый немчик, что вместе с ней попался? Нет проблем, бери. Мне такого добра и даром не нужно. Получить бабки за иностранца такой геморрой, лучше не связываться. А прибить гуманизм гребанный мешает.

– Вот и хорошо. И еще у меня к тебе серьезный разговор есть.

– Может в другой раз поговорим, башка никак не проходит.

– Сейчас я тебе мигом вылечу, – пообещал я, – расслабься и закрой глаза.

Чувак послушался, я сделал над его головой несколько пассов руками и за пять минут вернул ему радость жизни и уверенность в завтрашнем дне.

– Теперь можешь слушать?

– Ну, ты даешь! Башка стала как новенькая. Так что у тебя за разговор?

– Вполне серьезный. Ты русскую историю знаешь?

– В смысле?

– Ну, то, что будет со страной дальше. Знаешь, кто будет следующим царем, какие события произойдут?

– Вообще в школе историю учил, только когда это было! Помню, когда революция была, Отечественная война.

– Понятно. Так вот сейчас начинается пик смутного времени, здесь такое будет, святых выноси! Думаю, тебе с разбойным промыслом придется завязывать. И без тебя разбойников хватит. Это я к тому, что если понадобится, можно будет позвать тебя армию поводить? В смысле стать воеводой. Как мне кажется, у тебя явный военный талант.

– Да брось ты, – смутился Чувак, – какой там талант! Я же простой строитель.

– Не скромничай, ты здесь так все четко организовал, что не всякий генерал сумеет. Ты подумай, у тебя дети, через семь лет смута кончится, выберут нового царя Михаила Романова, деда Петра. Если подсуетишься, то сможешь сделаться большим человеком и детям будущее обеспечить. Не век же тебе на большой дороге проезжих грабить.

– Ты это серьезно? – услышав о будущей судьбе детей, спросил он.

– Я ничего не обещаю, сам только пытаюсь разобраться, что здесь к чему, но, думаю, отечеству способный воевода не помешает. А там кто знает, заслужишь и станешь каким-нибудь князем, родоначальником аристократической династии. В смуту самое время делать карьеру.

– А как же ватага?

– Сам говорил, на твое место много желающих. Передашь дела, и все.

Чувак надолго задумался, потом его лицо просветлело:

– Ну, Леха, если ты мне в таком деле поможешь! У тебя, что блат в Кремле есть?

– Раньше с царем Федором в друганах ходил, да теперь там новый царь. У меня другое преимущество, я знаю, что скоро будет. Потому заранее и подбираю толковых людей.

– Клево, – мечтательно проговорил он, – ты меня правильно пойми, мне и так хорошо. С деньгами проблем нет, и мне, и детям моим хватит, может и внукам останется, но вот должность хорошую получить, чтобы они отца не стыдились...

– Вот и хорошо, значит, договорились. Теперь расскажи, как тебя в Москве найти, и я поеду. Пока доберусь... А за девку и слуг я с Павлом рассчитаюсь, как договорились.

– Да я тебе! Слушай, хочешь, я тебе еще одну девку дам, эту могу в подарок. Для себя берег, но если такое дело... Бери, не пожалеешь. Где одна, там две!

– А что, и возьму! – сразу согласился я, подумав, что хоть так смогу сделать доброе дело, выручу живую душу из неволи.

– Все, договорились!

Чувак, окрыленный новыми перспективами, оставил меня одного и пошел отдавать распоряжения. Я доел роскошный лесной завтрак и вышел из шатра наружу. Небо наконец очистилось от туч, и солнце грело совсем по-летнему. Мне в моем потрепанном, но теплом камзоле сразу стало жарко. Я стоял возле командирского шалаша и ждал, когда соберутся мои новые спутники. Первыми явились Ваня с Тарасом Макаровичем. Тот был на удивление молчалив и не высовывался, даже как-то прятался за Ваню. Потом показалась Ксения со спутником, высоким костлявым парнем, одетым в немецкое платье. Когда они подошли, я сделал вид, что ничуть не интересуюсь соперником.

Ксения сначала хотела нас познакомить, но, наткнувшись на мой предупреждающий взгляд, только слегка кивнула головой. Вот с Ваней едва не вышла большая промашка. Когда он увидел и узнал царевну, то повел себя совершенно глупо и попытался ей поклониться до пола.

– Иван, – сердито сказал я, испепеляя его взглядом, – ты что, шапку уронил?

– Нет, я хочу... – начал оправдываться он.

– Встань и замри! – сердито приказал я, после чего он немного пришел в себя и вспомнил, что находится в разбойничьем стане.

– Нас правда отпустят? – тихо спросила Ксения.

– Да, – ответил я, косясь на прислушивающегося к разговору Павла, и со значением добавил, чтобы пресечь новые вопросы, – обо все поговорим позже!

– Мы чего-то ждем? – не плохом русском языке спросил датчанин.

– Сейчас приведут еще одну девушку, – рассеянно ответил я, стараясь не встретиться взглядом с царевной.

Однако Чувак почему-то задерживался, и внутренне готовые к свободе пленники начали заметно нервничать. Я, напротив, был уверен в успешном завершении «мероприятия» и спокойно смотрел по сторонам. Шествие из атамана и двух разбойников, ведущих под руки упирающуюся женщину, показалось из-за дальнего шалаша. Все тотчас повернули в ту сторону головы и с интересом наблюдали что там происходит. Девушка или молодая женщина, широко расставив ноги, вырывалась, как могла, но силы были неравные, здоровые мужики почти несли ее на руках. Она пыталась вывернуться, чтобы обрести хоть какую-то опору на тверди земной, но стоило ей коснуться ногами почвы, мужики со смехом поднимали ее в воздух, и все повторялось сначала. Самое забавное, что все это происходило молча. Ни жертва не кричала, что было бы естественно, ни стража не ругалась.

– Кто это? – тихо спросила царевна.

– Тоже пленница, – ответил я, пытаясь рассмотреть странный подарок атамана.

Наконец шествие приблизилось к нашей группе. Теперь стало возможно ее оценить: девушка была растрепана, заплакана, в растерзанной во время борьбы одежде. Никакой обещанной красивости я в ней не заметил, самая обычная деваха неопределенной социальной принадлежности.

– Готовы? – подойдя, спросил меня атаман.

– Да, – подтвердил я.

– Сейчас вам завяжут глаза, – сказал он, хитро подмигивая мне. – Отпустите ее, – велел он своим дуболомам.

Те тотчас выпустили девушку, и она начала забавно отряхиваться от их прикосновений, подергивая плечами, одновременно пытаясь привести в порядок одежду. Выглядела это забавно, она напоминало курицу, отряхающую с себя пыль. Несмотря на трагизм момента, все невольно заулыбались.

Встрепанная полонянка, видимо, только теперь заметила группку людей, никак не напоминающих разбойников, мельком оглядела нашу компанию, гневно дернула плечом и встала возле Ксении.

Женщины невольно прижались друг к другу, словно ища, друг в друге поддержку в мужском доминировании, а Чувак уже приказывали сподвижникам:

– Завяжите им глаза.

Разбойники вытащили из-за пазух заранее приготовленные холщевые мешочки с затягивающимися тесемками и начали надевать их на головы моих спутников. Все, кроме строптивой пленницы, охотно подставили головы, она же и тут попыталась оказать сопротивление и фыркала на мужиков, как разгневанная кошка. Однако они, не церемонясь, даже мне показалось, с удовольствием, зажали девушку, натянули ей на голову мешочек и только после этого неохотно отпустили. Я остался единственным зрячим из всей команды чужаков. Когда все было готово, атаман приказал:

– Теперь пошли.

Однако никто из пленников не двинулся с места, не понимая, что от них хотят. Пришлось вмешаться мне:

– Держитесь друг за друга, – сказал я и помог выстроить незрячую шеренгу. Девушка, когда я взял ее за руку, чтобы помочь найти руку царевны, попыталась вырваться, но, ощутив тонкие пальцы Ксении, сразу же успокоилась. Первым в строю оказался Нахальчик, и именно его мне пришлось вести за собой.

– Куда идти? – спросил я Чувака.

Тот молча кивнул в сторону болота. Я повел слепую братию, стараясь выбрать дорогу поровнее, чтобы слепцы не очень спотыкались. Мы медленно двигались по территории лагеря, конвоиры молча нас сопровождали. Со стороны это, наверное, выглядело забавно, но пленникам своего нелепого слепого движения видно не было, да и было им в эти минуты совсем не до смеха. Они жаждали одного, свободы.

Возле самой воды я остановился. Цепочка людей дернулась и тоже послушно замерла на месте. Дальше были деревянные мостки, что-то вроде маленького причала, и большая, грубо сделанная лодка типа пироги.

– Помогите им сесть, – приказал Чувак разбойникам.

Два здоровяка, те, что привели пленницу, начали бесцеремонно закидывать пленников в лодку и рассаживать их на дно. Последними на берегу остались мы с Павлом. Чувак кивнул мне, и мы с ним отошли в сторону.

– Ну, до свиданья, Леша, – сказал он расслабленным от умиления голосом. – Надеюсь, скоро свидимся. Значит, если я тебе понадоблюсь, действуй, как договорились.

– Спасибо тебе, Дима, – сказал я, впервые называя его настоящим именем. – Я на тебя очень рассчитываю!

– О чем звук! Все будет путем! – договорил он на современном русском языке. Мы обнялись, после чего атаман как-то неопределенно махнул рукой и, не оглядываясь, пошел в сторону своего шатра.

– Садитесь, – тихо сказал нам с Павлом один из сопровождающих, – пора отплывать.

– А где наши лошади? – спросил я его шепотом, поддерживая общий настрой на таинственность.

– Уже на месте, – ответил он, помогая мне взобраться на пирогу.

После меня сели Павел и провожатый. Разбойник опустил в заросшую болотной ряской воду весла и принялся шумно грести. Я смотрел на него во все глаза. Мы сидели в привязанной к причалу пироге, а парень, надрываясь, греб, сильно раскачивая лодку. Я вопросительно глянул на Павла. Он усмехнулся и пожал плечами, понимай, мол, как хочешь.

Особенно понимать здесь оказалось нечего, видимо, таким способом разбойники обманывали пленных, чтобы те не навели карателей на их лагерь.

Таким образом, мы «плыли» минут двадцать. Пленники все это время напряженно сидели на днище, вцепившись руками в края пироги, боялись, что сильно раскачивающаяся посудина может перевернуться. Мне оставалось только наблюдать за происходящим, не вмешиваясь в сам процесс.

Когда гребец посчитал, что «проплыли» мы достаточно, чтобы окончательно запутать «гостей», он убрал весла, отвязал веревку от причала и оттолкнулся от берега шестом. Пирога медленно двинулась вперед, продираясь сквозь прилипчивую болотную растительность.

– Уже скоро, – сказал мне Павел, которому надоело молчать.

Действительно, минут через пять мы причалили к лесистому берегу метрах в трехстах от лагеря. Отсюда его видно не было, так что пленные были уверены, что мы уже находимся где-то далеко.

– Снимай мешки! – весело распорядился сопровождающий. Люди засуетились и начали поспешно освобождаться от душной холстины.

Мы с Павлом первыми вышли на берег, за нами потянулись остальные.

Ваня с нахальчиком уже поняли, что оказались на воле, но женщины и датчанин продолжали, затравлено озираться, опасаясь какого-нибудь подвоха со стороны разбойников.

– Все в порядке, вы на свободе, – сказал я в ответ на их вопросительные взгляды, – я с атаманом обо всем договорился.

– Ваши лошади там, кивнул гребец в сторону высоких деревьев. – Смотрите, больше нам не попадайтесь, в другой раз так легко не отделаетесь!

Не дожидаясь ответа, парень оттолкнулся от берега и повел лодку дальше, вглубь болота, видимо, только для того, чтобы окончательно запутать бывших пленных. Мы всемером, остались одни.

– Пошли, – просто сказал я и, не оглядываясь, направился к указанным гребцом деревьям. Остальные, еще не осознав до конца, что все плохое позади, медлили, видимо, не умея сразу воспользоваться обретенной свободой.

– Давайте быстрее! – крикнул я, обернувшись, и вся ватага, обгоняя друг друга, бросилась прочь от опасного места.

– Как тебе это удалось? – спросила, заглядывая мне сбоку в лицо, царевна.

– Очень просто, – ответил я, не собираясь вдаваться в подробности, – всего-навсего, выкупил вас.

– Но как же? – продолжила Ксения, но тут загалдели остальные, спеша после пережитого страха выплеснуть эмоции, и она больше ничего не спросила.

Только двое по прежнему шли молча, Павел и незнакомка. Девушка продолжала жаться к царевне, и было видно, что вообще ничего не понимает, ни кто мы, ни почему ее вдруг отпустили, ни чем ей это может грозить. Мы дошли до деревьев, где, как и было обещано, оказались привязанными к стволам деревьев мой донец и Ванина кобыла. Лошади, увидев людей, заволновались, а мой скакун потянул в мою сторону морду, рассчитывая на лакомство. Я дал ему припасенный кусок круто посоленного хлеба, и он, осторожно взяв его мягкими губами, благодарно фыркнул и замотал головой.

– Ну, вот и все. Теперь идем в деревню вот к этому человеку, – указал я на Павла, – там вы отдохнете, помоетесь, и тогда уже будем решать, что делать дальше. Девицы поедут на лошадях, а мы пойдем пешком.

Против такого расклада никто не возразил, хотя мне показалось, что Ксюшин немец посмотрел на меня удивленно. Отношение к женщинам на Руси, да и в Европе, были еще далеки от совершенных, так что ему, возможно, показалось странным, что он, аристократ, будет бить ноги, а неизвестная девка поедет на лошади. Однако, возможно, я и ошибался в его, в тот момент, не совсем беспристрастной оценке.

Задерживаться в разбойном лесу никто не хотел, потому никого и не пришлось подгонять. Недавние пленники старались как можно скорее уйти отсюда подальше. Павел, как местный житель, пошел вперед, показывать дорогу, за ним следовал я, держа в поводу своего донца с совершенно растерянной девицей, следом датчанин вел Зорьку с царевной в седле и замыкали шествие Ваня с Тарасом Макаровичем.

Не знаю, крутил ли и путал следы мой Иванушка-дурачок, но путь в деревню оказался довольно длинным. Правда, вел он нас хорошо протоптанными тропинками, на которых только изредка попадались поваленные деревья, так что прогулка получилась не утомительной. День как начался, так и остался теплым и солнечным, так что никто не роптал и не жаловался на усталость.

Переговорить с Ваней и расспросить его, как его содержали разбойники, пока не было возможности, он шел последним. Со своей будущей наложницей мне так же наладить контакт не удавалось. Она сидела на лошади как истукан, держалась обеими руками за высокую луку казацкого седла и смотрела куда-то вверх.

– Скоро дойдем! – наконец сообщил Павел. – В деревне не говорите, где были, а то не далеко и до греха!

Что он имеет в виду под «грехом», хитрован не сказал. Единственным изо всех нас замазанным в связях с разбойниками был он один, так что наше молчание было выгодно только ему.

– А там есть баня? – спросила Ксения, когда я обернулся назад.

– Павел! – окликнул я проводника. – У тебя есть баня?

– Как же без бани! – весело ответил он. – Как придем, сразу же прикажу истопить.

Кому он собирается приказывать, я не знал, как я понимал из прежних разговоров, он жил один. Если, конечно, он не врал о себе все от начала до конца.

Когда мы дошли, было уже начало дня, и в деревне, как и накануне, народа не оказалось. Все крестьяне или прилежно трудились в полях и лугах, в чем я уже начал сомневаться, или занимались более прибыльными видами бизнеса. До самой Павловой избы нам не попалось ни одного живого человека. Теперь, когда мы оказались в самом селении, все сразу повеселели. Во дворе я помог «наложнице» слезть с высокого донца. Девушка еще не совсем пришла в себя, но стала значительно спокойнее. Она, когда оказалась на земле, даже слегка мне улыбнулась. Надо сказать, что теперь, когда она не дралась, девица стала выглядеть вполне пристойно.

– Идите в избу, отдыхайте, – распорядился хозяин, когда гости, столпившись посередине двора, ожидали дальнейшего развития событий. – А нам нужно расчесться, – тихо добавил он, многозначительно глядя мне в глаза.

Я понял его сомнения в моей состоятельности и пообещал:

– Иди, решай вопросы с едой и баней, а когда все устроишь, сразу же получишь деньги.

В тот момент рассчитаться я с ним не мог, моя «мошна» была спрятана в его же горнице, и мне не хотелось пробуждать у жулика ненужных иллюзий по поводу возможного легкого заработка методом ночного грабежа. Денег у меня было еще много, и от вида такого «богатства» вполне могло снести крышу и у более порядочного человека.

Павел недовольно пожал плечами и пошел решать наши бытовые проблемы, а разношерстная компания начала размещаться и устраиваться в избе. Делать здесь внутри в теплый солнечный день было нечего, но людям хотелось стабильности, а стены всегда придают большую уверенность в безопасности и создают чувство защищенности. Потому все расселись по лавкам, настороженно молчали, не зная, чем здесь можно заняться.

Компания оказалась такая разнородная, что говорить, кроме как об общем плене, им было не о чем.

– Как с вами обращались? – спросил я Ваню. Однако вместо него затараторил оживший Тарас Макарович.

– Мы бы не за что не дались, да кобыла ногу подвернула. Я спрыгнул на землю и пошел класть их одного за другим. Иван тоже не подкачал. Раскатали человек десять! Если бы ты не сбежал, то мы никогда бы не сдались. Надо было тебе подскочить с тыла, вот мы бы им задали!

– Ничего обращались, – дождавшись, когда у Тараса кончится воздух, и он на мгновение замолчит, ответил Ваня, – не били, и кормили хлебушком.

– А вас как задержали? – спросил я датчанина.

Он сидел рядом с Ксенией, нежно на нее поглядывая, и не сразу смог понять, что я у него спрашиваю. Наконец перевел для себя вопрос и, с трудом подбирая русские слова, рассказал:

– О, мы с принцессой скакали как ветер, но разбойники уронили дерево на дорогу. Наши кони очень сильно испугались. Я бился, но их было слишком много, и пришлось сдаться на волю победителя!

– А ты? – спросил я «наложницу».

Девушка посмотрела на меня и вдруг заплакала. Сначала слезы просто текли по ее щекам, но постепенно она вошла в раж и начала всхлипывать. Это вышло достаточно неожиданно, никто ее здесь не обижал, и теперь, после спасения, плакать было совершенно не обязательно. Царевна села рядом с ней на лавку и обняла за плечи. Девушка прижалась к Ксениной груди и разразилась такими рыданиями, что все встали со своих мест, не зная, что с ней делать.

– Принеси ей воды, она там, в сенях, в бочке, – попросил я Ваню.

Тот бросился в сени, датчанин, сидевший к девушке ближе всех, начал неловко гладить ее по плечу, а я стоял, ждал, когда, наконец, рында принесет воду. Тот чем-то громыхнул и вернулся с целым ухватом. Все засуетились и общими усилиями отпоили бедолагу.

Снова расспрашивать, как она попала к разбойникам, я поостерегся, поинтересовался только ее именем, чтобы было, как к ней обращаться. Даже такой простой вопрос заставил девушку учащенно задышать, однако она справилась с собой и назвалась Натальей. Было похоже на то, что у нее совсем сдали нервы. Как только исчезла реальная опасность, началась бурная, совершенно неадекватная реакция на все окружающее.

Пока мы общими усилиями приводили Наталью в чувство, вернулся Павел с какой-то женщиной. Та сразу же взялась обихаживать нашу компанию, накрыла стол и повела себя как хозяйка. Павел в ожидании расчета заметно нервничал, крутился вокруг меня, заглядывал в лицо и бросал красноречивые взгляды. Чтобы не испытывать его терпение, я позвал хитреца во двор и отдал оговоренные деньги. Почувствовав в руке серебро, мужик буквально расцвел, засуетился и побежал лично топить нам баню.

Похоже, что жизнь постепенно налаживалась. Эту ночь в любом случае нам нужно было провести здесь, у Павла. Дело шло к вечеру, и ездить по дорогам в такое неспокойное время, на ночь глядя, никто не хотел. Мне пока было непонятно, что собираются делать после освобождения Ксения со спутником. Возвращаться в Москву ей было опасно, а пробираться за границу без сопровождения, вдвоем, тем более. Поговорить наедине нам пока никак не удавалось. Все толклись скопом, а выйти вместе со мной во двор она или не догадывалась, или не хотела. Следующим сложным вопросом было, что делать со случайно обретенной «наложницей». Чтобы что-то с ней решить, нужно, как минимум, разобраться в обстоятельствах ее жизни, она же пока не говорила ничего внятного. Я слонялся между бывшими пленниками, не зная, куда приткнуться, и только выпала возможность, попросил царевну узнать хотя бы, кто такая эта Наталья, и есть ли у нее родственники.

Между тем, крестьянка пригласила всех к столу. Голодных пленников не пришлось упрашивать, и они как волки накинулись на самые обычные крестьянские кушанья. Я после давешних атаманских деликатесов к простой пище отнесся, можно сказать, скептически и кислые щи хлебал больше за компанию. Разговоров, как и положено в приличном обществе, за едой не вели; все, включая царевну, ели из общей миски, черпали ложками, соблюдая очередность. Когда с едой покончили, Павел пригласил гостей в баню. Судя по короткому времени, она еще нормально не натопилась, но ждать, пока жар будет отвечать строгим правилам банного искусства, ни у кого не было желания. Потому, разделившись по половому признаку, гости скоренько и быстро смыли с себя грязь и пыль пленения, после чего вповалку улеглись спать.

Опять так сложилось, что поговорить с Ксенией наедине мне никак не удалось, и пришлось все проблемы отложить на утро. Надо сказать, я и сам за последние дни так намотался, что только преклонил голову, как сразу же заснул. Ночь, слава Богу, прошла спокойно. Никто на нас не покусился, и даже Павел не пытался присвоить мой мешок с серебром. Его мне пришлось на всякий случай спрятать на теле под рубахой.

Утром сразу же начались какие-то непонятки: нахальчик стал уединяться и о чем-то подолгу шептаться с датчанином; Ксения наконец созрела для разговора, отозвала меня в сторонку и сказала, что им с Эриком, так, оказывается, звали ее зарубежного хахаля, нужны лошади, и они очень рассчитывают, что я им уступлю своего донца и Ванину кобылу; крестьянка, та, что занималась хозяйством, ходила и бухтела что у нее, де, прямо из печи пропал котел с кашей; Наталья пребывала в несознанке и отказывалась что-либо о себе сообщать! Короче говоря, все расстроилось так, что мне оставалось только метаться по избе и посильно реагировать на все новые и новые неожиданности.

Какие бы высокие отношения у нас раньше не были с царевной, отдать ей свою лошадь я не хотел. Те, у кого когда-нибудь были домашние животные, меня поймут. Друзей не дарят! Вместо донца и Зорьки, я предложил сладкой парочке купить других лошадей, благо денег на это у меня хватало. Ксения взвилась, обиделась и от моей помощи отказалась. Жест получился красивый, но так как у них за душой не было ни гроша, немного непродуманный. Бабе с ее пропавшей кашей я дал несколько медяков и велел купить новый горшок и не морочить мне пустяками голову. Тарасу же Макаровичу попросту пообещал, если он не прекратит плести интриги, оторвать башку или вернуть его разбойникам.

Только к обеду страсти немного улеглись, но ни одна проблема пока не была окончательно решена. Мы по-прежнему оставались в доме Павла, и, как раньше, я не знал, что делать с Ксенией и «наложницей». Нужно было рубить Гордиев узел, иначе мы так и будем сидеть, ждать у моря погоды. Потому я попросил всех участников исхода и заинтересованные лица собраться за столом.

– Нам нужно решить, что мы будем делать дальше, – сказал я, когда собрание после небольших проволочек все-таки началось.

Все молча ждали, что я скажу дальше.

– Оставаться всем вместе нам нельзя, – продолжил я. – У всех свои дела и дороги, потому давайте расходиться. Ксении с Эриком я могу предложить помощь в покупке лошадей и дать денег на дорогу. Наталья должна сама сказать, чем мы можем ей помочь. Тарасу Макаровичу уже пора отправиться восвояси. Я выкупил его из плена и больше мне помочь ему нечем.

Высказавшись, я сел и выжидающе смотрел на остальных участников совещания. Все продолжали молчать.

– Так что мы будем делать дальше ? – опять спросил я.

– Мне идти некуда! – неожиданно первой горячо воскликнула Наталья. – Если вы меня прогоните, то мне лучше утопиться!

Сообщив свое решение, она опять, как и вчера, разрыдалась.

– Хорошо, – сказал я, – хотя бы с одной разобрались. Если ты ничего не хочешь о себе говорить, то можешь идти топиться. Ксения с Эриком, что вы можете сказать?

– Мы хотим иметь ваших лошадей, – вместо царевны ответил датчанин. – У нас нет такой породы, и мы получим за такой конь много денег, хотя у нас конь лучше, чем у вас.

Беспардонная европейская простота меня на этот раз не умилила, и я отрицательно покачал головой, а потом озвучил свое решение:

– Своих коней я вам не отдам, – без политеса, прямо сказал я.

Эрик надулся, а Ксения вспыхнула, дернула плечом и отвернулась. Ощущение было такое, что мы с ней разводимся и делим имущество.

И вообще было похоже, что никто не хотел никаких обсуждений, каждый чего-то ждал от других, даже не пытаясь объяснить толком свою позицию. Мне ничего не осталось, как поставить всех перед фактом:

– Если больше никто не хочет говорить, то прощайте, мы уезжаем. Иван, иди, запрягай лошадей.

Ваня вскочил и выбежал из избы. Как и мне, ему было жалко расставаться со своей лошадью.

Только после того, как за ним захлопнулась дверь, наконец, дело сдвинулось с мертвой точки:

– Ты не можешь меня так бросить! – возмущённо воскликнул Тарас Макарович. – И это после того, что я для тебя сделал!

Я только вытаращил на него глаза, Вступать с ним в полемику по любому поводу было бы полным идиотизмом. Его нужно была просто отлупить.

– Алексей! – звенящим голосом воскликнула царевна. – Ты предаешь меня во второй раз!

И на это заявление мне нечего было ответить.

– Хорошо, но я тогда утоплюсь! – одновременно с ней сказала Наталья.

– Все высказались? – подытожил я. Никто не ответил.

– Тогда прощайте.

Я встал и направился к выходу, но был остановлен несостоявшейся наложницей:

– Я скажу, – негромко произнесла она, – только чтобы никто не слышал.

Мне показалось, что присутствующие тотчас забыли о своих разочарованиях и навострили уши. Однако девушка обращалась только ко мне и не собиралась откровенничать при всех.

– Хорошо, – согласился я, – поговорим во дворе.

Мы с Натальей вышли из избы и пошли в конец двора к бане. Вслед за нами направились все остальные. Это выглядело так смешно, что я с трудом удержался от улыбки. Однако пришлось принять «волевое решение»: