Текст книги "Шатун"

Брех тоже успел прийти в себя и теперь брызгал слюной в сторону пленивших его городских стражников, которые на поверку оказались мечниками боготура Вузлева, присланными Осташу на помощь. Трое товарищей Бреха соображали, видимо, хуже своего начальника, а потому оторопело пялились по сторонам, не понимая, что же все-таки произошло.

– Горазд с тебя спросит, Осташ, – набросился на отрока Брех. – Семидницы ты на этом свете не протянешь. Если ган до тебя мечом не дотянется, то ядом изведет.

– Шагай. – Осташ зло толкнул мечника в спину. – Тебе не справлять по мне тризну, и за пропуск моей души в страну Вырай не пить.

По всему городу стучали била, созывая людей на вече. Обеспамятовавший от испуга народ собирался быстро. Более всего берестяне опасались, что Рогволд учинит спрос за измену не только своей семье, но и Велесовой правде. Горожане могли, конечно, сослаться на то, что князем вече выкликнуло не гана Горазда, а малого Будимира, но все отлично понимали, что это слишком слабое оправдание. Суд в городе вершил хазарский ган, и вершил его не по Велесовой правде, а по указке печальников чужого бога. И хоть суд тот далеко не всем нравился, но и ропота особого не было. Ган Горазд, если говорить по чести, судьей был справедливым, и хоть уступал мудростью князю Твердиславу, все же не настолько, чтобы зло на него таить.

Боготур Рогволд на городское вече поглядывал хмуро, но вел себя степенно и, обращаясь к народу с лобного места, шелом с головы снял. Что многими было расценено как хорошая примета. Если вздумал бы учинить взыск, то с коня бы не слез и головы не обнажил.

Многие берестяне помнили Рогводда еще в годах юных. И в те поры нрава он был буйного, особенно во хмелю. Не раз на постоялом дворе драки устраивал, а случалось, избивал и стражников, пытавшихся его усмирить. Князь Твердислав не раз спрос брату учинял, а потом и вовсе выгнал из города. И многие берестяне, узнав об этом, вздохнули с облегчением. Но ныне Рогволд, если по виду судить, не только в летах прибавил, но и в разумении. Говорил он с лобного места строго, но без угроз. Укорил один раз берестян, что они поддались на посулы Горазда, а далее уже этой щекотливой темы не затрагивал. Сказал также, что как старший в семье он вправе обратиться к вечу, и это право никто из берестян не оспаривал. И приговор прозвучал такой, какого многие ждали: быть Рогволду князем в городе и волости и сидеть на столе вместо брата своего Твердислава. А в ответ боготур поклялся, что судить он будет по Велесовой правде, никого ни в чем не ущемляя.

На том и разошлись, не то чтобы сильно довольные случившимся, но и без обид. Была, правда, у берестян опаска, что боготур Рогволд, утвердившись на столе, начнет себя вести совсем по-иному. Но тут многие возлагали надежды на боготура Вузлева, которого считали одним из самых справедливых ближников Велеса. Кроме того, боготур доводился внуком кудеснику Сновиду, а значит, была надежда, что волхвы вмешаются, если Рогволд начнет буйствовать, не зная меры в питии.

Боготур, а точнее, князь Рогволд глянул на подведенного Вузлевом Осташа без всякого радушия:

– Услугу твою помню, отрок, и слово свое сдержу: станешь боготуром – получишь Злату.

Сказано это было громко и в присутствии многих ушей, а потому Осташ остался вполне удовлетворенным. Следовало теперь порадовать Злату решением старшего родовича. Пока Рогволдова дружина обживала детинец, заливая медовой брагой его столы, Осташ отправился к своей суженой в полной уверенности, что его ждет теплый прием. Вышло, однако, совсем не так, как ожидал отрок. Опухшая от слез Злата была уже извещена о случившемся. Известил ее, скорее всего, приказный Сорока, который и наплел с три короба про Осташево предательство. Иначе с чего бы Злата, прежде ласково принимавшая Осташа, ныне окрысилась на него со злобою.

– Я служу богу Велесу, – только и нашел, что ответить отрок на поток брани, обрушившийся на его голову, – а ган Горазд изменил правде славянских богов. За это он и был изгнан из Берестеня, в котором утвердился обманом.

– Не твоего ума дело, смерд, судить о княжьих и ганских делах! – взвизгнула Злата. – А хазар, изменивший своему гану, не достоин ничего, кроме презрения. Никогда дочь князя Твердислава не станет женой простого смерда, тем более что этот смерд – изменник и трус.

Совсем ополоумела женка, выкрикивая эти слова, а опухшее и перекошенное лицо ее в этот момент показалось Осташу некрасивым. И что он, собственно, в ней нашел? Ни лица, ни тела. Одно сплошное самомнение. Княжья дочь! Скажите пожалуйста. А что, князья не трудами смердов живут? И на столы они садятся по нашему слову. Что же до хазарских ганов, то об их предательстве известно всем, и приходится только удивляться, что женщина, рожденная в семье давних ближников Велеса-бога, переметнулась в стан его врагов.

– А кто погубил моего отца?! – выкрикнула Злата. – Его убили Велесовы волхвы и даджаны!

– Твоего отца покарали славянские боги за то, что не проявил твердости в противодействии чужой кривде.

Осташ князя Твердислава не знал, а потому не испытывал к нему ни сочувствия, ни ненависти, но он был твердо убежден, что боги вправе чинить спрос со своих ближников за очевидные преступления. За то и платят смерды князьям, чтобы они судили по правде, а не по выгоде. И если Твердислав изменил правде славянских богов, то и жалеть о нем нечего.

Злате, однако, Осташ свое мнение о покойном князе высказывать не стал, женщина и так была вне себя от ненависти. Если изменник ган ее сердцу ближе, чем Велесов печальник Осташ, то о чем вообще с ней можно говорить? Хочет жить с Гораздом – пусть живет. Осташ в одиночестве не останется, на его век женок и девок хватит. А уж когда он станет боготуром, то любая пойдет за него не задумываясь.

– Никогда ты не станешь боготуром, смерд! Из тебя не получилось даже доброго хазара! Поводят тебя волхвы за нос и бросят ни с чем. Тут-то тебя и настигнет карающая длань Горазда.

Осташ на слова Златы только рукой махнул. Продолжать разговор не было смысла. Там, где вместо любви ненависть, не помогут даже самые умные речи. Скандальная женка еще пожалеет, что отвергла Осташа, осыпав его градом оскорблений. Без князей и ганов славянские роды и племена проживут, а вот без смердов все вокруг придет в запустение. Бог Белес наверняка знает об этом лучше, чем глупая дочь Твердислава.

В детинце пир шел горой. Боготур Рогволд потчевал свою дружину вином и яствами из братовых подвалов. Кроме Гораздовых нажитков в руки Рогволда попал и Жучинов товар, привезенный богатым купцом для продажи в радимичских городах. А потому и не скудела рука дающего, благо раздаривал он чужое добро. Рогволд не забыл никого, – ни своих мечников, ни Торусовых, ни Вузлевовых, ни даже шалопуг. Боготур, надо сказать, всегда славился своей щедростью. За эту щедрость его любили дружинники и часто упрекали родовичи, ибо нажитки беспрерывно утекали сквозь пальцы Рогволда, и он при всей своей удачливости в ратных и разбойных делах был гол как сокол.

Вовремя появившийся на пиру Осташ тоже не был обделен щедротами нового князя. Однако насыпанное в мошну серебро не согрело его сердца. Так же как не унял душевной горечи кубок душистого меда. Разве что в голове у Осташа зашумело от браги. Но памяти он не потерял. Мужи из Данборова жилища славились своим умением пить, ума не пропивая.

– Глузда с Брехом приговорили к веревке, – сказал сидевший рядом с Осташем мечник. – А остальным Будимировым гридям велено убираться из города.

Сказал это мечник не в осуждение Рогволду, но и без одобрения его скорому суду. Звали соседа Клычем, и служил он в дружине боготура Торусы. С Глуздом и Брехом мечник не раз сиживал за одним столом еще во времена князя Твердислава.

– Повесили?

– Завтра поутру состоится казнь. На лобном месте, при стечении народа.

По правде богов славянских, через веревку карали только лютых изменников, которым повешение перекрывало путь в Страну Света. Тризну по висельникам никто не справлял. Осташу казалось, что Глузд с Брехом такой страшной кары не заслужили, ибо богов они не предавали, а просто искали свою выгоду. Спрос с них Рогволд, конечно, учинить был вправе, поскольку речь-то шла о его голове. Попади боготур в руки кагана, пощады бы ему не было. За разбойные нападения на хабибу Битюс обещал посадить Рогволда на кол. И тем не менее Осташу почему-то стало жалко приговоренных мечников. Если бы Рогволд сгоряча смахнул голову предателям, Осташ бы воспринял это как должное, а повешенных он не любил. Потерявшие дорогу в страну Вырай висельники долго потом кружат вокруг живых, превращаясь в упырей и прочую нечисть. И уж наверняка Глузд с Брехом не забудут, что беда с ними приключилась по вине Осташа, и надумают, чего доброго, расплатиться с ним после смерти.

– Коли уж казнить, то железом, – сказал Осташ. – Для мечников в том сраму нет.

Клыч согласился с Осташем. Похоже, он тоже не ждал ничего хорошего от висельников Глузда и Бреха.

– В поруб их отвели.

Где расположен поруб, Осташ знал. Дел там всего ничего – засов отодвинуть, а уж выбраться из ямы расторопному человеку не составит труда.

– Жарковато здесь, – вздохнул Осташ. – Может, выйдем во двор и подышим воздухом?

Во дворе детинца было многолюдно. Здесь пили мечники и шалопуги, которым не хватило места за княжьим столом. Не то чтобы Осташ с Клычем сговаривались заранее, просто поняли друг друга без слов. Клыч как бы случайно отвлек стоявшего на страже Рогволдова мечника, благо тот оказался его знакомым, а Осташ, проходя мимо, тоже вроде бы случайно отодвинул засов с крышки поруба. Свершив задуманное, он присоединился к Клычу и его знакомому, поведав тем пару-тройку баек, рассказывать которые был большой мастак. Клыч с мечником надрывали животы, а потому и не слышали шороха за спиной. Осташ шорох слышал, но головы не повернул. Уходя, он задвинул засов на место. Клыч сделал вид, что ничего не заметил. Более за всю ночь они о Глузде и Брехе словом не обмолвились.

Протрезвевший к полудню Рогволд вспомнил про узников и долго ругался, узнав об их исчезновении. Но после поднесенной чарки отмяк душой настолько, что не стал даже взыскивать с мечников, стоявших на страже. Тем более что боготур Вузлев, похлопав товарища по плечу, сказал как бы между прочим:

– Начинать княжение с казни – плохая примета.

Рогволд согласился, что примета действительно паршивая, но если Глузд с Брехом попадутся ему в руки, то он их обязательно повесит. Никто князю Рогволду не возразил, тем более что сбежавшие мечники наверняка уже покинули город. Поскольку городская стража открыла ворота еще поутру. Торговая площадь уже вовсю шумела людским многоголосьем, равнодушная и к княжьему огорчению, и к несостоявшимся висельникам Глузду и Бреху.

– Шалопуг из города выпроваживай, – сказал Вузлев Рогволду. – Погуляли, получили дары, пора и честь знать. Иначе они начнут озоровать на твою голову.

– Дружина у меня маловата, – поморщился Рогволд. – Мне бы еще мечников пятьдесят.

– Будимирову дружину возьми под свою руку, – посоветовал Вузлев. – Из шалопуг подбери людей дельных и к порядку привычных. А своих мечников я тебе оставить не могу – они мне для дела нужны.

– Торуса устоит до твоего прихода? – засомневался Рогволд.

– Устоит, – уверенно отозвался Вузлев. – Я ему еще с вечера отправил на подмогу «белых волков» и семьдесят лучших мечников на двух ладьях.

– Да поможет тебе Велес, – сказал на прощание Рогволд. – И не забудь про вилявую женку.

– Не забуду, – усмехнулся Вузлев. – Да не оставят тебя твои щуры, боготур Рогволд.

Забрав своих и Торусовых мечников, Вузлев пополудни выехал из города через Южные ворота. Осташ отправился вместе с боготуром, пока в качестве мечника, но с надеждой в сердце, что Велес-бог непременно примет его в свою дружину. По словам Вузлева, дел ныне у боготуров выше головы, а сын Данбора не собирался прятаться от трудов и опасностей за чужими спинами.

Глава 18
ЗАКОЛДОВАННЫЙ ГОРОДЕЦ

Спокойствие, утерянное было за стенами детинца, вернулось к гану Горазду, когда он ступил под густую сень леса. Отыгрывать назад было уже поздно, а предстоящее непростое дело требовало холодной головы. Ган Горазд, случалось, терял терпение в делах пустячных, но никто не мог упрекнуть его в бессмысленной горячности, когда речь шла о сече или серьезном предприятии. Именно хладнокровием и расчетливостью поглянулся он в свое время Митусу. Лес не пугал гана, хотя степь была ему привычней. Жучин, если по лицу судить, тоже был спокоен. Радимичские земли пронырливый купец знал как свои пять пальцев. Не один раз прошел он здесь с товаром и в ладьях, и в возках. А вера в удачу и помощь Бога никогда не покидала Ицхака.

Тропы, которыми вела Гораздову дружину Рада, были ей, судя по всему, очень хорошо знакомы. Во всяком случае, она ни разу не сбилась, не закружилась на одном месте, что в зеленой хмари случается и с опытными проводниками. Интересная была женка. Ган Горазд частенько косил в ее сторону глазами. И лицом она была приятна, и станом пряма, жалко вот только – порченая. Под Рогволдом была, под Жучином была, и неведомо, сколько еще мужей ее пользовали. А будь она дочерью гана или ведуна, Горазд не преминул бы выразить ей свое восхищение, несмотря на то что женка годами далеко не юная. На третий десяток ей наверняка уже лет семь-восемь назад перевалило.

Шатуненок был сумрачен и молчалив. Глазами по сторонам он не шарил, в бега, похоже, пускаться не собирался, а держался рядом с Радой во главе дружины. Ган Горазд ему не верил, так же как не верил, впрочем, и другим участникам дела. Листянин городец Горазд, конечно, возьмет, но дальше был сплошной туман. Неизвестно, как поведет себя колдунья, о которой упоминал шатуненок. Выведет нечистая старуха неведомо куда, и вместо золота получит ган вечный холод в Стране Забвения.

Пока, однако, ни о холоде, ни о забвении речи не было, радимичский лес приветливо обходился с пришельцами. Ну разве что потревоженные ржанием коней и бряцаньем железа птицы испуганно щебетали над головами всадников. А вообще-то радимичские леса славны не только птичьим щебетом, по и кознями леших, которые не любят чужаков, тревожащих торжественную тишину заповедных мест. По озерам здесь в больших количествах водятся вилы. Но вилы – это еще так-сяк, среди них попадаются такие женщины, что погубленные ими души не слишком скорбят об утерянной стране Вырай.

А вот с живущими на болотах кикиморами ган Горазд в любом случае связываться бы не стал. Наслушался он в детстве рассказов об их проделках и с тех пор сторонился болот. Гиблые это места, не потерявшие связи со Страной Забвения. Недаром же медвежье капище, где был зачат шатуненок, стоит на болоте. Сколько болото человеческих душ загубило, одни только нечистые знают, а люди давно уже потеряли счет. Забредет человек невзначай в страшное место, и поминай как звали. Только вроде была твердь под ногами, но нет, заколыхалась земля, расползлась в стороны, и пропал несчастный, как его и не было на белом свете.

– Людей надо бояться, ган Горазд, – усмехнулся Ицхак. – Нечисть страшна только в сказках. Доводилось мне ходить по болоту. Если опытный проводник знает тропу, то и болотом пройти можно. А кикимор я там не видел.

– Раз жив остался, значит, действительно не встретил, – покачал головой Горазд, – а коли встретил бы, то сейчас не разговаривал бы с нами. Да и зачем кикиморе показывать человеку свое лицо, она ведь не вила? Это озерные красавицы зачаровывают нашего брата, а кикимора способна зачаровать разве что черта. Она просто хватает человека за ноги и тянет вниз.

Ехавшие вслед за ганом хазары одобрительно зашумели, а Ицхак только рукой махнул.

– В оборотней ты тоже не веришь? – рассердился Горазд.

– В оборотней верю, – серьезно ответил Ицхак, – сам их видел не раз. Правда, человеческий облик они не теряли, но личины меняли, это точно.

– Какие же это оборотни, – разочарованно протянул хазар Гудяй. – Мне дед рассказывал, как в дни его молодости в хазарском стане убили «белого волка», ближника Перуна. А потом сами не рады были, что убили, ибо мстить за своего собрата пришла волчья стая. Скота они вырезали не счесть! И людьми не брезговали. А водил за собой стаю все тот же Перунов ближник, но только не в человечьем обличье, а в волчьем.

– Совпадение, – махнул рукой Ицхак. – Мало ли волков в наших лесах и степях.

– Какое совпадение?! – возмутился Гудяй, – Отстала ведь стая, когда станичники заплатили Перуновым ведунам виру за погубленного собрата. А вира была большая, такую платят только за князя или гана. Еще хорошо, что «белые волки» взяли плату, а обычно они мстят за своих до последнего, пока весь род виноватого не изведут.

Ицхак нахмурился.

– А если в сече «белого волка» встретишь – оробеешь? – спросил он у рассказчика.

– В сече совсем другой счет, – возразил Гудяй. – Там он с мечом, и я с мечом – на чьей стороне сила, тот и угоден Перуну. «Белые волки» мстят только за убитых из-за угла, и тут уж бог на их стороне.

Ицхак ответом Гудяя удовлетворился и больше вопросов не задавал. По нахмуренным бровям Горазд определил, что Жучин чем-то сильно недоволен. О причинах этого недовольства ган догадывался. Плохо, когда хазар боится ведуна и прикидывает перед сечей, как бы его ударить поскладнее, чтобы невзначай не обидеть бога. А пока он так прикидывает, ему три раза успеют снять голову. Но ведь прежде хазары с божьими ближниками, «белыми волками», боготурами и боярами, вступали в спор разве что случайно. А когда ополчались на врага, то ведуны первыми врубались в чужую рать, показывая тем самым простым славянским ратникам, что боги с нами, а следовательно, победа будет за правыми. И хазары, и простые ратники верят, что боги утраивают силы ведунов, когда приходит нужда. Надо признать, что основания для такой веры есть. Горазд пару раз сражался с божьими ближниками плечом к плечу и видел их умение собственными глазами. Как тут ни надувай щеки, а простой хазар против ведуна один в один не устоит. Разве что ганы, из тех, кто в силе, способны биться с ними на равных. Но даже Горазд, не последний из ганов по удали, не рискнул бы бросить вызов боярину Драгутину. Хотя брошенный боярином вызов принял бы, но тут пришлось бы просто спасать ганскую честь ценой жизни. Иное дело боготур Торуса. Не хвалясь, Горазд мог бы сказать, что Торуса ему по силам. Во всяком случае, бились бы на равных, в расчете на удачу.

– А колдуны вроде Листяны в радимичских лесах ныне встречаются? – спросил Ицхак, желавший, видимо, перевести разговор на другое.

– Есть колдуны в большой силе, – отозвалась Рада. – Знаю я одного такого. Он живет на той стороне реки. Велесовы волхвы давно на него точат зубы, да взять никак не могут. А власть его в тех местах велика.

– А как ты с ним познакомилась? – насторожился Горазд.

– Случай свел, – сухо отозвалась женщина и отвернулась. Ган Горазд только головой покачал – нашел Ицхак себе помощницу, ничего не скажешь. Колдуны у нее в нечаянных знакомцах. А с нечистой силой она случайно не в родстве? Да и вообще, если умом кинуть, – Жучину она служит или еще кому? Колдуны, вступая с кем-то в тесную связь, после его уже из своих рук не выпускают. Ицхаку это, может, невдомек, но Горазду крепко следует подумать, прежде чем связываться с Радой.

Подумать Горазду не дали. Прилетевшая невесть откуда стрела сбила зазевавшегося хазара за его спиной.

– Натянуть тетивы, – крикнул Горазд, загораживая лицо щитом.

Град стрел обрушился на то место, где по расчетам хазар должен был находиться удачливый лучник, но стрелы те пропали даром. Посланный в заросли Гудяй вернулся ни с чем.

– Прозевали дозорные, – досадливо крякнул Горазд, с сожалением глядя на убитого. – Впредь надо быть внимательнее, а с нерадивых взыщу после.

– Привет от Торусы, – вздохнул огорченно Ицхак. Горазд уже и сам сообразил, что внезапного напуска не получится. Ускользнувший лучник наверняка поднимет в городе переполох. Досадно, конечно, но большой беды в этом нет. Слишком мало под рукой у Торусы мечников, чтобы дать отпор хазарам Горазда.

К городцу подъезжали с опаской, высылая дозоры далеко вперед. К счастью, никто более Гораздову рать не потревожил до самых ворот Листянина городца. Торуса успел закрыть ворота и поднять мост. Впрочем, ров вокруг тына был неглубок и сух. Пролетевшие с Листяниных времен полстолетия почти засыпали песком и гнилью отводной канал, по которому речная вода подавалась в ров.

Горазд не рискнул подъезжать к городцу вплотную, боясь нечаянной стрелы. Бревна, из которых был ставлен тын, внушали уважение. Те, что ставил Листяна, потемнели от времени, а свежие Торусовы заплаты выделялись на их фоне светлыми пятнами. Но и эти заплаты сооружались из стволов толщиною в обхват взрослого человека. Ган Горазд неспешно объехал вокруг городца, но слабых мест в его стенах не обнаружил. Вместительное было сооружение. Листяна строился с размахом, собираясь, видимо, прожить здесь долгую жизнь. Ган Горазд приблизительно знал, что ждет его за высоким тыном. Городец был построен обычным рядом и включал в себя кроме стен еще и хозяйский терем с надворными постройками и домом для челяди. Дружина обычно размещалась в первом ярусе терема, а второй занимал хозяин с домочадцами. Сам терем, сложенный из толстенных бревен, тоже представлял собой крепость, ворваться в которую с наскока вряд ли удастся.

– В ворота надо бить, – сказал сопровождавший гана Гудяй. – Ворота, как их ни крепи, всегда самое хлипкое место в любом городце.

– А решетка? – напомнил Ицхак.

– Выбить решетку из деревянных пазов труда не составит, – пояснил опытный в осадных делах хазар. – Привратная вежа заново отстроена Торусой, значит, именно в этом месте Перуновы ведуны пробивались к Листяне Колдуну. Самое слабое место здесь, это я вам точно говорю.

– Слабое место обычно лучше всего стерегут, – возразил Ицхак.

– У Торусы мало мечников. Если мы их пугнем со всех сторон, то и вовсе растащим по всему тыну.

Горазд все больше склонялся к мысли, что Гудяй прав. Будь у Торусы побольше мечников, ган побоялся бы ломиться напролом, но в данном случае стремительный натиск оправдан.

– Готовьте таран, – распорядился Горазд. – С тына глаз не сводите, как только появится голова, так сразу бейте, спуску не давая.

Слегка тревожило гана то обстоятельство, что городец не подавал признаков жизни, словно и не замечал готовящегося напуска. Ни на стенах, ни в привратной веже никто так и не появился. Этому, впрочем, могло быть здравое объяснение: опытный Торуса хорошо знаком с меткостью хазарских лучников и не желает рисковать попусту людьми.

Таран быстро соорудили из толстенного дерева, срубленного неподалеку. Но только-только хазары приготовились преодолеть ров по уже выложенному их товарищами настилу, как подъемный мост неожиданно опустился, а ворота распахнулись настежь. Ган Горазд был несказанно поражен такими необъяснимыми действиями защитников городца. Одно из двух: либо Торуса готовил вылазку, либо отдавал городец без сопротивления. Изготовившиеся было для удара хазары отбросили таран в сторону и взялись за мечи, их товарищи вскинули луки…

– Совсем боготур Торуса ума лишился, – сказал Будимиров дружинник Синяга, стоявший в двух шагах от спешившегося Горазда с обнаженным мечом в руке.

Однако никто из городца не вышел. И даже человеческого голоса не подал. Слышно было только, как ржут во дворе кони да хрипло лают собаки. Самое время было врываться в гостеприимный городец, но Горазд медлил, не понимая, что происходит, и опасаясь ловушки со стороны коварного врага. Хотя какую, собственно, ловушку мог устроить боготур, располагающий горсткой мечников?

– Может, Торуса ушел из городца? – неуверенно предположил Синяга.

– Это мы сейчас проверим, – холодно сказал Горазд. – Первая сотня, спешиться и за мной, а остальным стеречь вежу и навершие тына. Да по сторонам смотрите, чтобы со спины не ударили.

Ган Горазд шагнул к городцу первым, зорко цепляя глазами привратную вежу, но там и муха не прожужжала. Спешившиеся хазары двинулись за своим ганом, готовые в любую секунду прикрыться щитами от летящих с тына стрел и сулиц. Но и на тыне все было тихо. Ган Горазд ускорил шаги, а потом и вовсе побежал, несмотря на отягчающий плечи колонтарь. Несколько более легких на ногу хазар обогнали гана, чтобы в случае нужды первыми принять удар. Мост преодолели одним махом и бурей ворвались во двор, готовые смять любого, кто станет на пути. Но двор был пуст. Растерянные хазары остановились и с облегчением перевели дух.

Облегчение оказалось преждевременным. Ган Горазд услышал скрип за спиной и стремительно обернулся. Путь назад перегородила решетка, а подъемный мост поднимался, отрезая нападающим путь к отступлению. И в ту же секунду из всех щелей надворных построек полетели в хазар стрелы.

– К терему! – крикнул Горазд, прикрываясь щитом от летящей в лицо смерти.

Захваченные было врасплох хазары опомнились быстро и, соорудив из щитов непробиваемую стену, сгрудились у красного крыльца. Горазд с мечником Синягой успели даже взбежать на это крыльцо, но тут дверь распахнулась, и из проема вывалился закованный в броню человек, превосходивший гана и ростом, и весом. Секира в его руке отливала синевой. Горазд успел закрыться щитом, но после мощного удара на ногах не устоял и покатился вниз, считая ступеньки собственными ребрами.

– Бояре! – крикнул в ужасе Синяга, разглядев на нападающем знакомый солярный крест, и тут же умолк навечно.

Оглушенный ударом, Горазд все-таки успел подняться на ноги. По всему двору рубились его хазары, хотя и изрядно поредевшие числом, но не потерявшие присутствия духа. Откуда в Листянином городце взялись бояре, Горазду выяснять было недосуг, но числом тех бояр было около двадцати. Если бы не стрелы, разившие хазар со всех сторон, то неизвестно, чей бы в результате был верх. Горазд попробовал пробиться к Торусе, который выделялся среди бояр своим рогатым шеломом, но сумел лишь опрокинуть вставшего на пути мечника. Под напором защитников городца нападающим пришлось отступить к конюшне и прижаться к толстым бревнам спинами. Рядом с Гораздом один за другим падали его хазары, но сам он пока что был невредим, хотя успел уже потерять шелом и наручье. Огромный боярин с секирой в руках развернулся в сторону гана, и тот уже готовился с честью принять смерть, но в это мгновение раздался голос Торусы:

– На тын!

Своим спасением Горазд был обязан Жучину, который бросил хазар в отчаянный напуск на стены городца. С помощью подвернувшихся под руку стволов и веревок хазары густо полезли наверх, где их, впрочем, успели перехватить защитники городца. Воспользовавшись тем, что двор почти обезлюдел, Горазд рванулся к привратной веже. С помощью уцелевших хазар ему удалось оседлать ворота, оттеснив в сторону Торусовых мечников.

– Опускайте мост! – крикнул Горазд Гудяю, который и без того уже сообразил, что надо делать.

На стенах ожесточенно дрались, но, судя по всему, защитникам удалось остановить хазар, а за пределами открывающего зев городца послышались крики, весьма удивившие Горазда. Там, похоже, завязалась нешуточная сеча, правда, пока непонятно с кем.

– «Белые волки»! – крикнул Гудяй и кубарем скатился с вежи.

– Много? – остановил его внизу Горазд.

– Две ладьи причалили к берегу! – крикнул измазанный своей и чужой кровью Гудяй. – Уходим, ган.

Горазд бросился по опущенному мосту вслед за Гудяем, за ними гурьбой повалили уцелевшие хазары. Жучин, собрав вокруг себя сотню конных, отчаянно отбивался от наседавших с берега мечников. Нападающих было числом поменее, чем хазар, и у Ицхака появилась возможность сбросить их в воду при поддержке гана Горазда, но тут из зарослей густо посыпались стрелы, смешав хазарские ряды.

Ицхак сам подвел в поводу гану его коня и крикнул, перекрывая шум сечи:

– Уходим, Горазд.

Из городца выбегали на подмогу «белым волкам» бояре и мечники, стрелы летели не только из зарослей, но и со стен.

Положение становилось безвыходным, и Горазд повернул своего гнедого коня вслед за белым Ицхаковым жеребцом.

После страшного разгрома уцелело чуть больше сотни хазар, но и среди уцелевших было немало помеченных клинками и стрелами. Прорывались прямо сквозь заросли, ломая копытами коней выросший чуть ли не в человеческий рост подлесок. Гану рассекло веткой щеку и едва не выбило глаз, но из ловушки они выскочили более-менее удачно.

Погони не было, а потому ган Горазд придержал хрипящего коня. Возбуждение проходило, а на смену ему накатывала горечь пополам с яростью. Ведь говорил же Горазд Ицхаку, что нельзя доверять вилявой женке! Но упрямый Жучин только усмехался да пожимал плечами. Горазд, быть может, обругал бы Ицхака последними словами, но вовремя вспомнил, что в беде тот его не бросил и если бы не купец, то гнить бы сейчас гану в овраге близ Листянина городца.

– Моя вина, – хрипло сказал Ицхак, не дожидаясь упреков. – Обвел нас с Митусом вокруг пальца боярин Драгутин.

– А где Рада? – повел глазами по сторонам Горазд.

– Ищи теперь ветра в поле, – присвистнул уцелевший Гудяй.

– Шатуненок тоже пропал. Может, стрелой сбило, а может, сбежал.

Горазд все-таки не удержался и грязно выругался в пространство. Виноватых отыскать, конечно, легко, но ведь у гана Горазда на плечах имеется своя голова. Допустим, не мог отказать гану Митусу в напуске на Торусов городец, но зачем, спрашивается, полез в расставленные опытным птицеловом силки? Ведь чувствовал же, что боготур неспроста открыл ворота. А тут еще невесть откуда взявшиеся бояре и «белые волки», ударившие с реки…

– Наших много разбежалось по лесу, – сказал Гудяй, оглядываясь по сторонам. – Надо бы их подождать.

– Дождемся беды на свою голову, – возразил ему Хвет. – Кто знает, сколько лучников тут прячется по кустам.

Замечание было здравым, и ган Горазд первым тронул с места уставшего коня.