Текст книги "Шатун"

Часть вторая
ЗАГОВОР

Глава 1
КАГАНОВ ПИР

Каган Битюс нечасто радовал стольный град своим вниманием, предпочитая переезжать с места на место по своим обширным владениям, которые, в отличие от других плативших ему дань земель, все чаще называли Хазарией. А где заканчивается эта Хазария, не знал, пожалуй, и сам каган. Сразу же за Лесной Русью начиналась бескрайняя степь, где кочевали роды славянские, скифские, печенежские, булгарские, угорские и прочие. В Хазарии немало было городов, и городов богатейших, но строены они были греками во времена давние, а потому более оглядывались на Византию, чем на кагана. Власть Битюса в тех городах была условной, хотя дань они ему платили, и не столько за защиту, сколько во избежание неприятностей. Степная вольница вряд ли способна была смести с лица земли эти величественные каменные города, но зато вполне могла разорвать связи византийских и причерноморских купцов с Русью, нурманами и поморами. На первых порах Византия активно поддерживала каганов в их стремлении обуздать норовистую Степь, но в последнее время отношение империи к каганату стало меняться. Причиной тому не в последнюю очередь явилось принятие верхушкой каганата новой веры – иудаизма. Отношения Хазарии испортились не только с Византией, но и с Русью, где зашевелились городские князья, задумавшие сбросить тяжелую каганову длань со своих плеч. Борьба началась давно, но сейчас она, похоже, вступала в решающую фазу. Сам каган Битюс не только не уклонялся от борьбы, но готов был одним ударом разрубить клубок накопившихся проблем.

Ныне из Руси шли тревожные вести, и, наверное, именно поэтому были приглашены в каганов дворец Битюсовы ближники, среди которых оказался и ган Горазд. По слухам, каган был сильно недоволен потерей Берестеня, и Горазд не на шутку опасался, что зовут его для суда, который у Битюса всегда был решительным и скорым.

Единственным светлым пятном в жизни гана Горазда в последние дни стало возвращение Бреха. По словам мечника, изменник Осташ, к которому ган питал лютую злобу, сгорел на глазах пораженных этим зрелищем людей. Горазд от души позлорадствовал по поводу незавидной участи Рады, Ицхаковой любимицы, которая на поверку оказалась ближницей колдуна Хабала. Хороши у Жучина лазутчицы, ничего не скажешь. Мудрено ли, что, имея таких осведомителей, Митус и Ицхак бесславно провалили дело, порученное каганом, и подставили под удар Горазда. Брех уверял, что боярин Драгутин непременно повесит женщину, и ган впервые пожелал своему врагу даджану успеха. Мечника Горазд обласкал, выдал обещанную плату в двадцать гривен и взял в свою дружину. В столь смутное время нужны верные люди, а на Бреха в любой ситуации можно опереться. В последнее время Горазд все больше склонялся к мысли, что дружину лучше набирать не из родовичей, а из людей пришлых, неподвластных влиянию старейшин. Тогда разговор с лучшими мужами рода у гана будет совсем иной.

В каганов дворец званы были только славянские и скифские ганы из прилегающих к стольному граду земель. Похоже, Битюс всерьез был обеспокоен возрастающей силой князей и их стремлением к объединению.

Место Горазду отвели хоть и не во главе стола, но и не в охвостье. Гану почему-то было приятно, что Жучин, прежде располагавшийся много выше Горазда, ныне сидел с ним рядом. Судя по всему, влияние Ицхака в кагановом окружении сильно ослабло после поражения в радимичских землях. Впрочем, Ицхак не выглядел удрученным и приветствовал Горазда сердечно и весело. Ган сильно подпортил ему настроение, рассказав о незавидной участи женки Рады.

– Жаль, – покачал головой Жучин. – Она бы нам пригодилась.

Разговор пришлось прервать, поскольку у стола появился каган Битюс в сопровождении двоих самых знатных славянских ганов – Синеока и Митуса. Синеок сел одесную Битюса, а Митус – ошуюю. Прежде они садились в обратном порядке, все это заметили и отметили немилость Битюса к толстому гану. Горазда слегка удивило то обстоятельство, что сопровождавший всегда Битюса что на пиру, что в походе ган Ачибей ныне отсутствовал, как отсутствовали и прочие ближние к кагану печенежские вожди.

– Ачибей с каганом в ссоре, – шепнул Ицхак Горазду, – и большая часть печенежских ганов откачнулась за ним.

Весть была неприятной, а за ней уже чудилась распря между каганом и печенегами. Сейчас не время было расспрашивать Жучина о причинах ссоры, но слова его Горазд на ус намотал. И, пораскинув умом, пришел к выводу, что эта ссора ему, пожалуй, на руку. Ибо вряд ли каган при столь щекотливых обстоятельствах станет чинить спрос пусть и с крупно промахнувшихся, но преданных ему славянских ганов.

Пустив братину по кругу, каган навис над столом нахохленным гавраном.[27]27
  Гавран – ворон.


[Закрыть] Битюс был годами немолод, но крепок и станом, и духом. Морщины только-только тронули его лицо, хотя седина уже изрядно посеребрила волосы и бороду. Каган от природы был темноволос, а потому седина особенно бросалась в глаза наблюдателю. По вечно смурному лицу кагана трудно было определить, в каком настроении он пребывает. Впрочем, Горазд имел все основания полагать, что настроение Битюса не из лучших. Иудейская вера, сплотившая было разноплеменных ганов, ныне становилась камнем преткновения в отношениях с Русью, и Битюс не мог не отдавать себе отчет в том, что этот камень может обрушиться ему на голову в самое ближайшее время.

Каган Битюс очнулся наконец от дум и поднял голову, чем сразу же заставил примолкнуть разгулявшихся было языком гостей. Начал каган без предисловия и не говорил, а словно бы облаивал своих врагов:

– Ныне многие не чтут волю кагана, а того не понимают, что каган – единственная опора порядка, установленного на наших землях. Падет, каган и все рухнет. И все племена захлебнутся в усобицах. Все хотят кланяться своим божкам и не хотят понимать того, что единый для всех ряд только единый Бог удержать сможет. А рука Бога на наших землях – каган. Иные правду нового Бога называют кривдой. Но только этот Бог может остановить межплеменные и межродовые усобицы, которые ведутся от имени божков и пращуров. От правд многих божков наши земли приходят в запустение. Так-то вот, ганы. И среди вас есть такие, которые не хотят кланяться истинному Богу, а значит, не желают признавать единого для всех ряда. Почему продолжаете жертвовать божкам и пращурам? Ища личную выгоду, вы рушите выгоду общую, которая одна только может поддержать мирную жизнь на наших землях.

Каган умолк так же внезапно, как и заговорил, и ганы, затаив дыхание, смотрели, как Битюс пьет, захлебываясь вином и яростью. Вино обильно лилось на алый кафтан кагана и шитое серебряной нитью покрывало, но ярость Битюса не прорвалась наружу, сумел он все-таки утопить ее в вине.

– Дело не в старейшинах, – осторожно заговорил, прокашлявшись, скифский ган Карочей, – иные уже давно кланяются иудейскому Богу, другие готовы поклониться не сегодня, так завтра. Но как быть с простолюдинами? Наши родовичи и одноплеменники привыкли чтить пращуров и своих богов и от их защиты не откажутся. А раскол между старейшинами и народом может обернуться большими бедами.

Опасения, высказанные ганом Карочеем, разделяли многие из сидевших за столом, а потому его слова были встречены одобрительным гулом. Каган Битюс метнул в сторону скифского гана злобный взгляд, но промолчал, давая высказаться и другим. Родовые ганы хоть и побаивались гневить кагана, но и не спешили его поддерживать, отлично понимая, что такая поддержка может обернуться большой усобицей между хазарами и ближниками славянских богов.

– Где это видано, чтобы пастухи оглядывались на стадо, ган Карочей? – подал голос среди неловкого молчания ган Синеок. – Мало ли что может прийти в бараньи головы, так неужели нам бежать за ними к пропасти? Ганы и старейшина должны сплотиться вокруг кагана Битюса, не считаясь ни с родовыми, ни с племенными различиями, в этом наше общее спасение.

К словам гана Синеока присутствующие не остались безучастны, и одобрение ему выражали даже горячее, чем молодому Карочею. Ган Синеок славился острым нюхом, позволявшим учуять выгоду там, где ее никому и в голову не пришло бы искать. Со своим родом Синеок давно уже не считался, а по части ростовщичества мог переплюнуть любого хабибу. Иные осуждали Синеока, живущего не по правде славянских богов, но большинство ганов и старейшин лишь завистливо вздыхали, глядя на удачливого человека.

– А пойдут ли простые хазары за ганами или, чего доброго, станут искать других пастухов?

Этот заданный с дальнего конца стола вопрос так и повис в воздухе. Для гана Горазда было абсолютно ясно, что кагана поддерживают богатые старейшины самых могущественных родов, а также ганы, имеющие под рукой наемные дружины. А для того же гана Карочея переход в иудейскую веру будет означать разрыв с родом и дружиной, сплошь состоящей из печальников славянских богов. Каган и его ближники не столько от родов зависят, сколько от дани, получаемой с окрестных земель. Этот кус им только пришлый бог может обеспечить, вот почему они так за его интерес хлопочут. Если бы услуги гана Горазда щедрее оплачивались из каганской казны, он тоже не стал бы держаться за родового пращура, а на заведенный славянскими богами ряд просто махнул бы рукой.

Глава 2
В ГОСТЯХ У КУПЦА

За кагановым столом Горазд помалкивал, но, оставшись наедине с Жучином, высказал умному хабибу все, что на душе накипело. Разговор шел вдалеке от Битюсовых соглядатаев, в доме Ицхака, куда гостеприимный хозяин пригласил гостей. Кроме Горазда в горнице находился еще и ган Карочей, озабоченный и собственной речью на пиру, и недовольством этой речью кагана Битюса.

– Пока благополучие ганов и старейшин зависит от рода, не будут они кланяться твоему богу, Ицхак, – сказал Горазд в заключение.

Горазда горячо поддержал Карочей, а Жучин призадумался, поглаживая рукой черную бородку. Ганы с интересом разглядывали стены нового Ицхакова жилища. Дом был каменный, поменее, конечно, каганова дворца, но роскошью ему не уступающий.

Карочей исходил завистью. Горазд, попривыкший уже к княжеским теремам и дворцам ближних к Битюсу ганов, не столько завидовал, сколько злобствовал. Если хотят каган и его ближники ганского единства, то пусть поделятся толикой получаемого с дальних и ближних земель серебра.

– Если городские князья откажутся платить дань кагану, то и ныне кланяющиеся новому богу ганы вернутся на старые капища, – сказал с усмешкой Горазд. – Печенеги-то из-за платы поссорились с Битюсом?

– Угадал, – подтвердил Жучин. – Ачибей требует большей доли, но каган считает, что время для повышения оплаты печенежских услуг еще не приспело.

– А если печенеги поднимутся против кагана? – спросил Карочей.

– Не поднимутся, – успокоил Ицхак. – Ачибей человек разумный, покипит и успокоится. Если каждый ган начнет сам определять свою долю в общем пироге, то тогда каган нам не нужен. Битюс готов платить щедро, но только тем, кто ему верно служит.

Ган Горазд криво усмехнулся: каганова любовь ненадежна, сегодня тебя златом и серебром одарят, а завтра голову снесут, если оплошаешь. Пока за ганами идут простые родовичи, Битюс вынужден будет с ними считаться, а не будет за ганами силы, каган отмахнется от них как от надоедливых мошек. Верных слуг каган может набрать где угодно и из кого угодно. Помогать Битюсу в его борьбе с ведунами Горазд готов, но только для того, чтобы самому сесть на место городского князя. А быть приблудой при кагановом дворе, в этом для гана и чести мало, и пользы.

– Не о том вы думаете, ганы, – вздохнул Ицхак. – Пока ведуны кланялись каждый своему идолу, власть кагана только усиливалась, но ныне они своих богов объединить норовят, чтобы сообща наступать на Хазарию и кагана. Вот в чем сейчас главная опасность и для Битюса, и для вас. Ибо если победа останется за ведунами, то в хазарских землях произойдет то же самое, что уже имеет место быть в землях радимичских, новгородских и полянских. На твоих землях, ган Карочей, будет сидеть боярин Драгутин, а на твоих, ган Горазд, боготур Торуса, и править они будут по установленному их богами ряду.

– Эти боги не только их, но и наши тоже. Они нас в обиду не дадут.

– А разве ты, ган Карочей, будешь толковать волю богов? – усмехнулся Жучин. – Ведь ты же не божий ближник? Ты даже не вправе сам жертву принести богам, а только при посредстве волхвов и ведунов. И как принудить бога сделать нужное дело для рода или племени, ты не знаешь. А боярин Драгутин знает. Ну что там от богов идет, а что от расторопных ближников – поди, разберись. Сегодня поутру к нам приплыл купец Верига, я успел с ним парой слов переброситься, но вести он привез важные. Боярин Драгутин стал тайным мужем богини Макоши, и Верига с твоим, Горазд, хазаром эту свадьбу видели собственными глазами.

– Быть того не может! – ахнул Карочей. – Разве ж простой смертный достоин возлежать на ложе богини?!

– Простой смертный, вроде меня или тебя, ган, естественно, недостоин, но ведун и кудесник – совсем другое дело, – засмеялся Жучин.

Новость, что ни говори, была оглушительной. Можно, конечно, принудить бога к малой услуге, но чтобы завалить на ложе богиню Макошь, надо иметь редкостную силу и такое же нахальство.

– А кто из моих хазар вернулся? – спросил Горазд.

– Гудяй, – отозвался Жучин. – Я встретил их на пути к кагану, поэтому не было времени расспросить подробнее. Пригласил их к себе, но что-то задерживается купец.

Про Гудяя Брех говорил, что тот сгинул в устроенной Драгутином ловушке, но, выходит, ошибся мечник – вывернулся удатный хазар из расставленных даджаном сетей!

Вбежавший служка доложил о прибывшем купце, и Жучин обрадованно махнул рукой: зови. Верига вошел не один, а с хазаром Гудяем. Горазд хазара обнял и одобрительно похлопал по спине. С Веригой ганы тоже были знакомы, случалось обращаться за помощью. И, надо признать, купец меру знал и не требовал большого роста со славянских и скифских вождей.

Ицхак, как гостеприимный хозяин, поднес по гостевой чарке Вериге и Гудяю. Гости слегка замешкались, привечать ли хозяйских щуров, но потом решили от обычаев не отступать и сплеснули немного вина на блистающий пол. Впрочем, несмотря на обилие чужих вещей, уклад в доме Ицхака был вполне славянским, что никого из присутствующих не удивило, ибо Жучин родился и вырос в Хазарии, а его дед и отец служили еще отцу Битюса.

Разговор начали неспешно. Верига подробно обсказал, какие ныне цены на торгах и что слышно в землях радимичских и новгородских. Купец хвалил мед нынешнего сбора и жаловался на дороговизну.

– А куда делись Глузд с Хветом? – спросил Горазд у хазара.

– Уговорила их женка Рада послужить колдуну Хабалу, – пояснил Гудяй. – Мол, колдун Хабал нового бога породил и выращивает, а они, значит, будут его ближниками. Звал меня Хвет с собой, но я пока ума не лишился.

– Никогда не слышал, чтобы простой смертный сам выращивал себе бога, – удивился Горазд.

– Хабал человек непростой, – возразил Гудяй, – ходил он в дальние страны и набрался всякой всячины у тамошних колдунов.

– Говорят, под рукой Хабала уже более тысячи шалопуг, – подтвердил слова хазара купец Верига. – Нашего брата он не трогает, а божьих ближников зорил и в землях кривицких, и в землях новгородских. У многих простолюдинов от его посулов помутилось в голове. Думаю, изведут его ведуны, как изводили всех прочих колдунов.

– А что с богиней Макошью? – напомнил ган Карочей.

– Собственными глазами видели, – понизил голос Верига. – Сошла богиня Макошь на ложе к боярину Драгутину, и то ложе сразу же взялось голубым пламенем.

И еще много чего рассказали купец с хазаром удивленным ганам. Скептически хмыкавший поначалу Ицхак к концу рассказа посмурнел лицом. Не похоже было, что выдумали все это Верига с Гудяем, уж больно складно у них получалось, как у истинных свидетелей из ряда вон выходящего происшествия.

– Интересно, зачем понадобилась эта свадьба божьим ближникам? – задумчиво спросил ган Горазд. – Уж не в каганы ли они прочат новоявленного мужа Макоши?

– Вряд ли, – покачал головой Ицхак. – Свадьба была тайной.

– Где же тайной, если о ней весь свет знает?! – возмутился Карочей.

– Тем не менее боярин Драгутин так и останется тайным мужем богини, и не более того. Каганом ему не быть, этого не допустят ближники других славянских богов.

Верига, пересказав все новости, засобирался восвояси. Купец долго благодарил Ицхака за хлеб-соль и степенно кланялся. Хозяин в долгу не остался и проводил гостя до дверей. Верига, конечно, птица невеликая, но коли в дом зван, то почет ему следует оказать, как того требует обычай. Гудяй тоже распрощался с хозяином и ганами, и на его поклон Жучин ответил поклоном, хотя до дверей провожать не стал.

– Гана Карочея надо послать к Всеволоду, – сказал Горазд, когда дверь за Веригой закрылась.

– А почему меня? – удивился скиф.

– Твоя мать доводится сестрой князю Всеволоду. Негоже дядьку обижать невниманием. Неужто Великий князь укажет на порог сестричаду?

– На порог не укажет, но и доверием не проникнется, – усмехнулся Карочей.

– А ты к дядьке с подходцем, – посоветовал Горазд. – Нудит-де каган Битюс принять новую веру, а у тебя душа не лежит к пришлому богу. Пусть Всеволод поможет тебе разрешить сомнения.

– А как посмотрит на это каган Битюс? – засомневался Карочей. – Мои сегодняшние слова не очень-то ему понравились.

– С каганом я договорюсь, – заверил гана Жучин. – А твои сегодняшние слова нам только на руку. У Всеволода имеются свои соглядатаи в каганавом дворце, и слухи о твоих разногласиях с Битюсом очень скоро достигнут его ушей.

– И что я, по-вашему, должен посоветовать Всеволоду?

– Ничего не советуй, обрати только внимание Великого князя, как ловко орудуют даджаны на его землях.

– Князь Всеволод и сам все знает.

– Одно дело сам знает, а другое, когда все вокруг начинают болтать: ослаб-де Всеволод, в своем доме уже не хозяин. Среди радимичских старейшин у Драгутина немало врагов.

– И первейший из них другой твой дядька, Борислав Сухорукий, – подсказал Жучин. – У Борислава есть свой интерес к Листянину городцу. Для кагана лучше, если городец у излучины перейдет в руки брата Великого князя.

– Задали вы мне задачку, – задумчиво протянул Карочей. – Одному не справиться.

– А мы поблизости будем, – неожиданно для Горазда сказал Жучин.

Ган Горазд уже открыл было рот для возражения, но, перехватив взгляд Жучина, передумал. Главным сейчас было выпихнуть нерешительного Карочея к дядьке Всеволоду в гости, а там видно будет.

– Ну хорошо, – нехотя согласился скиф. – А кагану ты скажи, Ицхак, что ган Карочей ему предан всей душою.

В преданности скифского гана Битюсу ни Горазд, ни Жучин не сомневались, но вот что касается изворотливости Карочея, то тут были большие сомнения. Всеволод далеко не дурак, и, чтобы обвести его вокруг пальца, требуется много ума. Не то чтобы ган Карочей глуп, но тягаться с тем же Драгутином ему будет трудновато.

После ухода гана Карочея Горазд все-таки высказал ряд сомнений по поводу затеваемого предприятия, сославшись при этом на понесенные им самим убытки на радимичских землях.

– Сложить там голову мы запросто сможем, но благодарности от Битюса вряд ли дождемся.

– Каганская благодарность – штука ненадежная, – неожиданно легко согласился Жучин, – но есть в Хазарии люди, готовые очень щедро оплатить наши с тобой труды, Горазд.

О существовании таких людей ган догадывался и разговор этот с Жучином завел неспроста. К чести Ицхака, он не стал наводить тень на плетень, а честно сказал, на какую долю пирога может рассчитывать ган Горазд в случае, если сумеет прибрать к рукам город Берестень и Листянин городец. Сумма была настолько существенной, что у гана перехватило дух.

– Кто владеет этим участком речного пути, тот держит под своим контролем всю торговлю в радимичских и новгородских землях, – пояснил Ицхак. – Теперь ты понимаешь, почему покойный князь Берестеня Твердислав согласился перейти под руку кагана?

Горазд понял. Понял он и то, почему столь решительно, беспощадно, а главное – слаженно действовали ближники Даджбога, Перуна и Велеса, которые прежде редко приходили к согласию.

– Можно рискнуть головой, когда есть за что рисковать, – согласился Горазд. – Но я надеюсь, Ицхак, что все это не обернется пустыми разговорами.

– Не обернется, – сказал Жучин и бросил на стол изрядного веса кожаный мешочек. – Это частичная оплата предстоящих трудов, а полный расчет будет по завершении дела.

Монеты в мешочке были золотые, из чего Горазд заключил, что люди, положившие столь приличную плату за его труды, играют всерьез и дело с ними иметь можно. Правда, задачу, которую им с Ицхаком придется разрешить, никак не назовешь легкой. Но ведь в этом мире ничто не дается даром.