Текст книги "Шатун"

Глава 10
РЕВНОСТЬ

Всемила, проводив нежданно нагрянувшего боготура Торусу, впала в задумчивость. Осторожный боготур долго ходил вокруг да около, но в конце концов высказал кудеснице свои сомнения по поводу боярина Драгутина. И эти Торусовы сомнения больно царапнули по сердцу первой Макошиной ближницы. Самое неприятное в этих подозрениях – Искар. Вспоминая лицо отрока, Всемила мысленно соглашалась с боготуром и корила себя за то, что не углядела несомненного сходства. Хотя при первой встрече что-то шевельнулось в ее душе, словно она увидела кого-то родного, но слегка подзабытого. А теперь с уверенностью можно сказать, что опознала она в нем, пусть не разумом, а сердцем, Драгутина двадцатилетней давности. Совсем молоденькой была тогда ведунья Всемила, всего шестнадцать лет было за ее плечами, но, несмотря на юные годы, место ее было не последним близ богини. Вознеслась она не собственными стараниями, а величием семьи и рода. Князь Гостомысл Новгородский был ее отцом, и об этом знали все, кому положено знать. Драгутин тогда был изгнанником, по его следу шли люди его дядьки Богуслава с единственной целью извести мятежного боярина, вздумавшего бунтовать против Великого князя полян. Князь Богуслав склонялся к чужому богу, а потому беда молодого Драгутина могла обернуться бедою для всех ближииков славянских богов. Немногие тогда это понимали, а в окружении тогдашнего Великого радимичского князя угнездилась измена. Великий князь молчал, когда его сыновья Борислав и Богдан в открытую похвалялись своей близостью к кагану и заявляли о намерении отринуть правду Велеса-бога. Драгутин был для них костью в горле. Грядущую опасность понял не только князь Гостомысл, поняли ее и кудесник Вадимир, ранее непримиримый в отношении даджан, и ведун Сновид, тогда еще не первый, но весьма влиятельный среди Велесовых ближников.

А потом появился Лихарь… Точнее, он появился одновременно с Драгутином. Самым неприятным для тогдашнего Великого радимичского князя было то, что Лихарь приходился сыном Листяне Урсу и внуком Ичкирю Шатуну, которых их соплеменники почитали как богов. Сразу же зашевелились притихшие после смерти Листяны урсские ганы. Да и старейшины многих радимичских родов заволновались, рассчитывая при поддержке кагана оттеснить ведунов от городских столов. Старая распря между родовыми ганами и ведунами, почти сошедшая на нет в последние десятилетия, грозила вспыхнуть с новой силой. В такой ситуации Великий радимичский князь Будимир, терявший последние силы из-за тяжелой болезни, вполне мог объявить преемником не боготура Всеволода, а сухорукого Борислава, любого кагану Битюсу, тогда только-только утвердившемуся на вершине власти.

Всемила поднялась с лавки, подошла к дверям и крикнула прислужнице, чтобы позвали стражницу Малушу. Следовало предпринять упреждающие действия, дабы не нажить в будущем большой беды. Неужели Драгутин обманул ее тогда? Сделать это было, конечно, нетрудно. Ведунья Всемила была слишком молода и доверчива. Мир, в который она попала волею родовичей, оказался слишком сложен для неокрепшего разума, а потому и жила она тогда, больше полагаясь на сердце. С тех пор утекло много воды, и в этом мире для кудесницы Всемилы почти не осталось тайн, но даже при нынешней ее опытности сердце вдруг напомнило о себе в полный голос и на какой-то срок заглушило, похоже, голос разума.

– Поезжай на выселки у Поганых болот, – сказала Всемила вошедшей Малуше, – найди Ляну и передай от моего имени приказ вернуться в обитель немедленно. А по пути загляни к боготуру Вузлеву, и, если застанешь у него Божибора, то передай «белому волку», что я хочу его видеть.

Всемила ревновала, глупо было от себя это скрывать. Но дело было не в ревности, а в том, что поведение Драгутина вполне можно было расценивать как предательство. Речь шла не только об измене Всемиле, но и об измене делу божьих ближников и славянской правде. Если подозрения Торусы подтвердятся, то прощения боярину Драгутину не будет ни от кудесницы Всемилы, ни от «белых волков» Перуна. Даджан, видимо, упустил из виду, что имеет дело не с глупой девчонкой, обмирающей от счастья в его объятиях, а с зрелой женщиной, которую богиня Макошь сделала своей наместницей в славянских землях.

Всемила готова была простить Драгутину старую оплошку, совершенную по молодости лет, хотя неверность боярина в пору их страстной любви наполняла ее сердце горечью и обидой, но она не могла ему простить сегодняшнего молчания, за которым таилось коварство такой глубины, что об этом даже думать было страшно. А ведь Всемила сделала все от нее зависящее, чтобы даже тень подозрения в связях с нечистыми не пала на боярина. Своей волей, несмотря на глухое недовольство многих ведуний, числивших за Драгутином несмываемые грехи, возвела она его на Макошино ложе, принудив богиню к акту любви и всепрощения. Всемила знала, что над головой Драгутина висит приговор и что тайные убийцы рыщут по его следу. Этот приговор был ему вынесен от имени Кибелы, и многие ведуньи склонялись к мысли, что приговор вынесен справедливый. Так было, пока боярин не стал на священном ложе тайным мужем богини. Сей торжественный акт любви, совершенный на глазах кудесника Сновида, снимал все подозрения о немилости к боярину богини, которая в иных землях называлась Кибелою, а в землях славянских стала Макошью. А значит, не правы те, кто утверждает, что ложе Кибелы попало в славянские земли случайно, что вывезено оно было из старого храма обманом и что богиня никогда не возляжет на него, тем более с мужем славянским. И еще говорили многие, что Кибела по-прежнему желает властвовать над миром и первенствовать среди богов Ойкумены, а быть просто Макошью и бабьей богиней ей срамно. Тайный брак с боярином Драгутином доказал, что не крови жаждет богиня, а любви. Эта любовь способна заполнить чадами пустующие ныне земли и наполнить жизнь славян великой радостью.

Так истолковала волю богини после ночи любви, проведенной на священном ложе, кудесница Всемила, и это ее толкование подтвердили кудесник Велеса-бога Сновид, кудесник Даджбога Солох и кудесник Перуна-бога Вадимир. Истолкование это было распространено по всем землям, где кланяются этим же богам, хотя и под другими именами.

Толкование Всемилы основано было на том, что боярин Драгутин хоть и вершил дела, не всегда угодные богам, но сердцем чист. А ныне выходило, что первая ближница Макоши ошиблась, исказив волю богини в угоду своему любящему сердцу. Выходило, что правы те, кто считает, что богиня в любом из своих воплощений жаждет власти и кровавых жертв. И служить ей должны не женщины, а мужи-скопцы, которые лучше понимают волю богини. Сейчас в сердце Всемилы закрадывалось сомнение – уж не этим ли силам служит боярин Драгутин? Не с теми ли он связан людьми, которые считают, только впитавшая жертвенную кровь и помолодевшая от этой крови богиня-мать Кибела способна противостоять тому богу, которого ныне прочат в вершители судеб мира иудеи и истиане? Драгутин долго жил в иных краях, и нет у Всемилы полной уверенности в том, что не оступился там боярин и не пал в капкан, расставленный силами, чуждыми славянскому. Память возвращала Всемилу ко временам почти двадцатилетней давности. Драгутин боролся тогда не только с дядей своим Богуславом, но и с каганом Битюсом, грабя купеческие караваны и разбивая в прах хазарские отряды, которые наводнили в те времена радимичскую землю под предлогом наведения порядка. В стольном радимичском граде одесную дряхлеющего князя Будимира сидел Битюсов наместник ган Жита, а из-под его руки скалились в сторону ближников славянских богов скифские и печенежские ганы. И среди них в пору еще молодой, но уже тогда толстый и жадный – Митус, которому богатства радимичской земли и по сию пору не дают спать спокойно. Бок о бок с Драгутином сражались «белые волки» Божибор и Буривой, родовичи Всемилы. Их нападения на хазарские отряды сильно досаждали наместнику Жиряте, и он грозил войной Гостомыслу Новгородскому, если тот не уймет «белых волков» и не выдаст боярина Драгутина. Князь Будимир только головой кивал в знак согласия со словами Жиряты, а его сыновья Борислав и Богдан в открытую стали на сторону хазар. Случилось неслыханное прежде в славянских землях: мечники гана Митуса и Борислава Сухорукого захватили Макошину обитель и обвинили тогдашнюю кудесницу Светляну в пособничестве разбойникам.

Жирята грозил сжечь Макошин городец волею кагана, если ведуньи не выдадут дочь князя Гостомысла. Но Всемилы уже не было в обители, кудесница Светляна успела переправить беременную женщину в дальнее сельцо как раз накануне Митусова напуска. Настигли Всемилу Митусовы и Бориславовы псы и там, в местах далеких от княжьих и ганских свар, но услужающих Жиряте хищников постигла неудача, нарвались они на засаду и отошли с большим уроном. Всемилу из-под носа преследователей успел вытащить спешивший ей на помощь боярин Драгутин. Говорили тогда, что засаду на Митуса устроил Лихарь Урс, и это ему Всемила обязана своим спасением. Те суматошные дни, когда Драгутин, теснимый со всех сторон, вынужден был отходить все дальше и дальше в непроходимые болота, Всемила помнила плохо. Пришла пора ей рожать, и роды начались трудно. Если бы не Горелуха, вовремя подвернувшаяся в одном из лесных сел, то и вовсе не выжить бы Всемиле. Именно там, под кровом Горелухи, тогда еще нестарой и справной женщины, оставил Всемилу боярин Драгутин, ибо везти ее дальше не было никакой возможности. И именно там гонимая врагами Макошина ведунья родила дочь Ляну. Родила в муках, но даже в забытьи Всемилу не оставляла уверенность, что все будет хорошо, ибо волею богини в ее ушах все время звучал плач младенца, и этот плач придавал ей силы, не позволяя забыться навсегда, до той минуты, когда она услышала уже не в бреду, а наяву плач Ляны.

А Драгутина с той поры она не видела более пятнадцати лет. Ибо одним из условий признания Всеволода в качестве Великого князя, поставленных каганом Битюсом, было удаление из радимичских земель «белых волков» и боярина Драгутина. Только в этом случае Битюс соглашался отозвать своего наместника Жиряту с хазарской дружиной, изрядно потрепанной, но еще способной пополниться свежими силами в считаные дни. Дабы избежать продолжения кровавой распри, князь Всеволод и Велесовы волхвы приняли условия кагана. «Белые волки» ушли в Новгород, боготуры остались при князе Всеволоде, а боярин Драгутин укрылся в чужих землях, ибо за его голову кагановы прихвостни обещали большие деньги. И вместе с боярином Драгутином исчез с радимичской земли человек, называвший себя Лихарем, сыном Листяны.

Ночь Всемила провела без сна, перебирая в памяти события давнего прошлого. О Лихаре она слышала много всякой всячины, но увидеть его воочию ей не привелось. По слухам, под рукой Лихаря собралось немало урсов. Наверняка ган Жирята пытался привлечь его на свою сторону, но в большей степени он просто пугал внуком Ичкиря Шатуна и сыном Листяны Великого князя Будимира. Этот Лихарь был и для гана Жиряты, и кагана Битюса просто находкой, ибо, объединив вокруг себя урсов, он мог развязать кровавую распрю на долгие годы.

Угрозой Лихарь оставался и для князя Всеволода, и для Велесовых волхвов. Так что исчез сын Листяны Колдуна удивительно вовремя.

Что же касается Искара Шатуненка, то Всемила узнала о нем от боярина Драгутина, который предложил ей и кудеснику Сновиду отдать ведунью Ляну за сына Лихаря Урса и тем самым положить конец слухам, что Шатуны исконные враги славянских богов. Этот брак потомка Шатунов с ведуньей, в жилах которой течет кровь ближников Перуна и Даджбога, внесет успокоение в умы урсов и покончит с происками кагановых ближников, использующих веру в оборотней-колдунов, для того чтобы вводить в смущение простолюдинов. Оборотни стали появляться и в землях полян, и в землях кривичей, и в землях древлян, и в землях новгородских. И уж конечно появлялись они неспроста и неспроста подбивали людей к бунту – за всем этим чувствовалась сильная направляющая рука. Лже-Шатун Хабал уже собрал вокруг себя большую шайку бродяг и грозил ведунам карами нового, взращенного им бога. Убить Хабала нетрудно, но на его месте непременно объявится новый лже-шатун, который назовется все тем же Хабалом, только поменявшим личину. Драгутин хотел объявить внука Листяны единственным истинным Шатуном, который пришел в мир, чтобы бороться с Лжешатунами. Это предложение Драгутина было одобрено кудесниками всех славянских богов.

Божибор приехал ближе к полудню, сильно удивленный внезапным приглашением кудесницы. Божибор постарел, конечно, за эти двадцать лет, но силы не растратил, а синие глаза по-прежнему смотрели из-под вечно насупленных бровей строго и властно.

– О Лихаре я хотела тебя спросить, Божибор, – сразу же приступила к главному Всемила, – видел ли ты его двадцать лет назад, сталкивался ли с ним лицом к лицу?

Вопрос кудесницы поставил ведуна в тупик, – видимо, он менее всего ожидал, что его будут расспрашивать о событиях давно минувших. Божибор вот уже двадцать с лишним лет отстаивал правду своего бога в противоборстве с кагановыми ближниками, и события, столь памятные Всемиле, для него остались лишь полузабытым эпизодом в насыщенной жаркими схватками жизни.

– О Лихаре я слышал, – сказал Божибор, – но лицом к лицу с ним не сталкивался. У сына Листяны была вполне понятная неприязнь к «белым волкам». Хотя слухи о том, что именно мы казнили Шатуна, ложны. Листяна умер от ран еще до того, как «белые волки» захватили его городец. А ранен он был в схватке с хазарами гана Жиряты, который сначала поддержал урсов, а потом переметнулся на нашу сторону.

– А вы с Драгутином не пытались устранить Лихаря?

– В этом не было необходимости, – пожал плечами Божибор. – Лихарь жаждал отомстить Жиряте, а потому и щипал его хазар нещадно. Купцами-хабибу он тоже не брезговал. Мы всегда могли свалить часть своей вины на Лихаря, если нам по какой-то причине невыгодно было сознаваться в содеянном. Как ты помнишь, мы поддерживали Всеволода, а будущему Великому князю не слишком нравилось, когда его союзники били радимичей, и более того – его родовичей, которые во множестве тогда толпились вокруг Борислава Сухорукого.

– Иными словами, если бы Лихаря не было, то его следовало бы выдумать?

– Возможно, но он был, и на него шла серьезная охота.

– Охотился Жирята?

– И Жирята тоже, – подтвердил Божибор. – Но были и другие люди, чужие и радимичам, и хазарам.

– Жрецы Кибелы?

– Скорее всего, это были именно они.

– И эти люди убили Лихаря?

– Вероятно, убили, но не в радимичских землях. По моим сведениям, Лихарь объявлялся в стольном кагановом граде уже после того, как Всеволод утвердился во власти. Говорили, что именно Лихарь убил гана Жиряту.

– А Хабал был в то время связан с Лихарем?

– Не знаю. Хабал действительно из урсов, долго жил в Хазарии, учился искусству магов в Персии и иных землях, но среди предков Хабала Шатунов не было. Многие урсы считают его лже-шатуном и никогда не встанут под его руку.

– Но они встанут под руку внука Листяны Искара-Шатуна. – Божибор взглянул на Всемилу с тревогой и удивлением.

– Но ведь именно для этого Драгутин вытащил Искара с Поганых болот. Старейшины урсов, насколько мне известно, интересовались отроком. Очень может быть, что Драгутин пытается с помощью Искара перетянуть урсских ганов на свою сторону и предотвратить нежелательный для нас исход событий.

– На свою, Божибор, – с нажимом произнесла Всемила, – но не на нашу. Боготур Торуса обратил мое внимание на одно весьма странное обстоятельство: Искар Шатуненок похож на боярина Драгутина.

– Я Искара видел мельком и судить не берусь, – растерянно произнес Божибор.

– Искар – сын Драгутина, я в этом абсолютно уверена. А что до Лихаря, то такого человека не было вовсе.

– Быть того не может! – возмутился Божибор.

– Собственными глазами ты Лихаря не видел, – продолжала Всемила, – а слухи о нем были вам выгодны. Но слухи не рождаются на пустом месте, вот почему в медвежьем капище у Поганых болот объявился некто назвавший себя Шатуном. Этот некто убил человека по имени Веско Молчун и надругался над женщиной по имени Милица. Потом он подбросил ребенка, рожденного этой женщиной, ее родовичам, чтобы в удобный для себя момент вновь воскресить слухи о Шатуне и извлечь выгоду для себя.

– Но в чем же эта выгода?

– В лучшем случае Драгутин пытается с помощью Искара Шатуненка утвердиться в радимичской земле, оперевшись на урсов.

– А в худшем?

– В худшем он ставленник тех сил, которые пытаются противопоставить матерь всех богов Кибелу богу Ягу. Вот почему Драгутину понадобилось стать тайным мужем богини Макоши, ибо Макошь – одно из воплощений Кибелы. И он это сделал с моей помощью.

– Но ведь Макошь его не отвергла, и значит…

– И значит, о наших подозрениях не должен знать никто, – сверкнула глазами в сторону «белого волка» Всемила, – даже Перунов кудесник Вадимир. Богиня могла обмануться, введенная в заблуждение своей кудесницей, но она сумеет исправить ошибку моими же руками. Если Драгутин виновен – он должен умереть, но приговор ему могу вынести только я. Ты понял, Божибор? Пока я не произнесу слово «виновен» ни один волос не должен упасть с головы Драгутина.

– Я установлю слежку за Драгутином и Искаром, обо всех предпринятых действиях буду сообщать тебе.

– Можешь привлечь к делу Буривоя и Торусу, – посоветовала Всемила, – но более никого. Мы не имеем права на ошибку, Божибор, наши боги не простят нам слепоты.

Глава 11
ВИЗИТ КУПЦА

Ицхак Жучин был немало наслышан о старшем сыне давно ушедшего в страну Вырай князя Будимира. Изредка они встречались на кагановых пирах, куда брата Великого князя Всеволода охотно приглашали, но серьезного разговора прежде у них не получалось. По слухам, сухорукий Борислав, лишенный из-за своего телесного изъяна возможности занять великий стол, был в давних дружеских отношениях с ганом Митусом и почтенным Моше. Из того, что Ицхак слышал о старшем брате Великого князя, можно было заключить, что Борислав скрытен и хитер, дела свои предпочитает обделывать тайно, на людях в отношении брата почтителен, но в душе его ненавидит. Борислав Сухорукий никогда не занимал и волостных столов, хотя по знатности рождения мог бы на это претендовать. Но, как и в случае с великим столом, избранию Борислава противились волхвы. Поэтому не приходилось сомневаться, что кудесника Сновида Сухорукий ненавидит еще больше, чем своего единокровного брата Всеволода.

Ицхаку нужен был союзник в радимичской земле, и, пораскинув умом, он пришел к выводу, что таким человеком вполне может стать Борислав. Кроме всего прочего, Сухорукий обладал немалым влиянием среди той части родовых старейшин, которые стояли за сближение с каганом Битюсом и ради этого готовы были поступиться обычаями предков.

В городец Сухорукого Ицхака пустили без помех, стоило ему только назвать себя. Прибыл купец в гости к брату Beликого князя в сопровождении всего лишь троих хазар, а потому и не вызвал у Бориславовых мечников подозрений. Надо полагать, купцы-хабибу были здесь частыми гостями. Городец Сухорукова был ставлен обычным для радимичей рядом и мало чем отличался от уже виденных Ицхаком, разве что убранство главного терема было побогаче иных-прочих. Похоже, Борислав не только не растерял оставленные ему отцом нажитки, но и значительно их приумножил. Такое расторопство Ицхака не удивило, ибо тот, кто с умом трется подле старого Моше, никогда не остается в накладе. По слухам, Борислав был много богаче своего брата Всеволода. И богател он не только торговлей, но и тем, что давал в рост и ближним, и дальним. Причем, как человек осторожный, он никогда не давал в рост сам, предпочитая действовать через купцов – славян и иудеев.

Хозяин встал навстречу гостю, выказывая тем самым уважение, сделал даже несколько шагов навстречу, но здравной чаши не предложил. То ли в этом доме щуров не жаловали, то ли Борислав просто не стал утруждать языческим обрядом иноверца.

Повинуясь жесту хозяина, Ицхак присел в предложенное кресло. Лавок вдоль стен, столь обычных в славянских горницах, Ицхак здесь не обнаружил. Терем был обставлен скорее на манер греческий, чем славянский. Перед хозяином на столе лежали свитки с письменами, что слегка удивило гостя, ибо в славянских землях в письменах разбирались только ведуны. Своего удивления гость скрывать не стал, чем, видимо, польстил хозяину.

– Жил при моем отце один грек, – пояснил Борислав, – вот у него я и научился сложной науке чтения.

– Дорогое удовольствие, – вздохнул гость. – Ныне мудрость в цене.

– Мудрость всегда в цене, жаль только, не у всех, – усмехнулся Борислав.

Гостю хозяин понравился умным, желчным лицом и слегка презрительной улыбкой тонких, бескровных губ. Серые глаза смотрели на купца с интересом, но не без настороженности. Видимо, Борислав Сухорукий не принадлежал к числу доверчивых людей.

– Шатуненок объявился в радимичских лесах, ты об этом слышал? – сразу же взял быка за рога Ицхак.

– Шатуны и прежде не были у нас редкостью, а ныне что-то особенно густо пошли, – усмехнулся Борислав. – Но все они самозванцы, которые водят за нос простолюдинов, смущая их умы глупыми проделками.

– Ты имеешь в виду Хабала?

– И Хабала тоже, – кивнул головой хозяин. – Вот уж не думал, что отрок урс, бывший когда-то при мне приживалой, дорастет до мага и колдуна. Но смышленый был отрок, ничего не скажешь, сызмала к грамоте пристрастился. Грек Григориус души в нем не чаял и многому его научил. Григориус хотел воспитать его в христианской вере, но вышло совсем по-иному. Отроку пала на ум богиня Кибела.

– А почему Кибела? – удивился Ицхак.

– Наверное, потому что в наших землях и вокруг великого стола много разных людей крутилось. Отец мой, князь Будимир, и сам в вере предков был нетверд, и чужие умы смущал. Были в его окружении и жрецы Кибелы. Их в наших краях многие боялись, ибо слава о них шла как о самых сильных колдунах. Всё в них было необычно: и то, что скопцы, и то, что бабью одежду носят, и то, что богине чудно поклоняются. Старейшины их сторонились, боготуры плевались, но среди городских обывателей были у них сторонники, вроде этого отрока урса. Золота у этих жрецов было много, и они просили моего отца о дозволении построить храм своей богини в радимичской земле. Но этому начинанию воспротивились Велесовы волхвы и тогдашняя Макошина кудесница Светляна. Они потребовали прогнать жрецов Кибелы, но изгнали их уже при князе Всеволоде. Уходили Кибелины жрецы в великой злобе, грозя радимичам карами своей богини.

– Занятная история, – усмехнулся Ицхак. – Но я о другом Шатуне речь веду: о Лихаре, сыне Листяны. Тебе не приходилось о нем слышать, Борислав?

– О Листяне много говорили в дни моего отрочества, он ведь спорил с моим дедом за власть над радимичской землею. Что же до Лихаря, то действительно был такой ухарь в наших краях лет двадцать тому назад. Но сын ли он Листяны или самозванец – не знаю. Думаю, все-таки самозванец.

– Почему? – насторожился Ицхак.

– Много было разговоров о несметных богатствах Листяны Колдуна, о реликвиях неслыханной божественной силы, но ничего существенного Лихарь радимичской земле не явил. Собрал только вокруг себя шайку шалопуг, которые разбойничали на дорогах и немало людей пограбили и погубили.

– А ты был знаком с Лихарем?

– Я ведь книгочей, – улыбнулся почти застенчиво Борислав. – Хотелось мне на Слово хотя бы краем глаза взглянуть, но до Лихаря я так и не добрался. Хотя своих людей я к нему посылал, и однажды его шалопуги едва меня не убили. Смутные то были времена для радимичской земли.

– А жрецы Кибелы интересовались Лихарем?

– Землю носом рыли, – усмехнулся Борислав. – Золота сулили столько, что у многих голова кружилась. И не пустые это были посулы, коли в круговерть вокруг Лихаря ввязался такой почтенный человек, как Моше. От Моше я узнал, что с вывезенными Листяной реликвиями богини Кибелы ушла из того храма божественная сила. А вместе с главным храмом стали хиреть и иные. Жрецов Кибелы стали гнать с земель, где прежде почитали и одаривали. Иные боги стали там возвышаться, а превыше всех ваш иудейский бог Ягу.

– И Моше решил помочь врагам своего Бога? – слегка удивился Ицхак.

– Кто знает, что на уме у старого Моше, – пожал плечами Борислав. – Вы, иудеи, не верите в силу чужих богов, а значит, и их фетиши для вас ничто. Так почему бы не вернуть побрякушки владельцам за хорошую плату?

– Резонно, – согласился Ицхак. – Но сдается мне, Борислав, что и ты не веришь в силу Слова?

– А вот здесь ты ошибаешься, Ицхак, – возразил Сухорукий. – Сила богов в людях, которые им поклоняются. И если люди верят в священную суть предметов, связанных с теми богами, то обладание ими утраивает их силы.

– Так что же все-таки случилось с Лихарем? – уклонился от спора на щекотливую тему Ицхак.

– Сгинул, – равнодушно отозвался Борислав.

– А если не сгинул, а только личину поменял? – мягко улыбнулся хозяину гость.

– Это вряд ли, – расплылся навстречу гостю в ответной улыбке Борислав. – С оборотнями мне до сих пор сталкиваться не приходилось, хотя баек о них я наслушался сверх меры.

– А мне вот привелось столкнуться, – вздохнул Ицхак. – И будь уверен, Борислав, оборотень самый что ни на есть настоящий.

– Кого ты имеешь в виду? – насторожился хозяин, по лицу гостя определивший, что тот не шутит.

– Боярина Драгутина.

Глаза Борислава сверкнули такой ненавистью, что Ицхак невольно поежился.

– По моим сведениям, боярин Драгутин сыграл не последнюю роль в вокняжении брата твоего Всеволода, изрядно прищемив хвост гану Жиряте.

– Хвост он прищемил не только Жиряте, но и мне, – не стал запираться Борислав. – Очень хитрый и очень коварный человек этот боярин Драгутин. И в молодые годы он был истинным сыном своего отца, которого у вас в Хазарии зовут хитрым лисом.

– Сын пошел дальше отца и стал оборотнем-шатуном, – усмехнулся Жучин.

– Мой сестричад ган Карочей говорил о каком-то десятнике из дружины кагана, якобы опознавшем в Драгутине Лихаря, но я ему не поверил. По-моему, этот человек просто ошибся либо никогда не видел ни того, ни другого.

– Исключено, – покачал головой Ицхак. – Бахрам не мог ошибиться. Вот уже двадцать лет он ходит по следу Лихаря и даже оказал ему кое-какие услуги.

– Например?

– При посредничестве твоего старого знакомого Хабала Бахрам выполнил заказ Лихаря и убил Жиряту.

– Так это Лихарь устранил гана Жиряту?! – Удивление в голосе Борислава было неподдельным. – Вот ган Митус удивится, если ему об этом рассказать!

– Я думаю, он знает, – мягко поправил хозяина гость. – По словам того же Бахрама, ган Митус был заинтересован в смерти своего отца.

– Теперь понятно, почему он так ему доверял! – в сердцах проговорился Борислав.

Ицхак в ответ деликатно промолчал, не желая ставить хозяина в неловкое положение. Эта оговорка Борислава подтвердила его догадку о том, что Лихарь-Драгутин в течение двадцати лет водил за нос Моше и Митуса, а возможно, и Борислава Сухорукого. Именно знание тайн противников и позволило Драгутину восторжествовать в радимичских землях, нанеся поражение не только Митусу, Моше и Бориславу, но и Горазду с Ицхаком, которым досталось во чужом пиру похмелье.

– Не исключено, что Лихаря вообще никогда не было, – задумчиво проговорил Ицхак. – А был тогда и сейчас есть боярин Драгутин.

– Ты считаешь, что Шатуненок сын Драгутина?

– Возможно, – пожал плечами Ицхак. – Но это не так уж важно. Мало ли под славянскими крышами растет подкидышей, которым приписывают самых невероятных отцов и матерей. Драгутин нашел такого отрока и использовал для своих целей.

– И что это за цели? – спросил Борислав.

– Не знаю, – развел руками Ицхак, – но, возможно, ты мне поможешь установить истину, ган Борислав? Или у тебя есть обязательства перед другими людьми?

Хозяин только слабо махнул рукой в сторону гостя: какие, мол, могут быть обязательства перед миром у человека, живущего в затворничестве. Ицхак этому вялому жесту не поверил. У него почти не было сомнений в том, что Борислав участник заговора гана Митуса и почтенного Моше. А зародился этот заговор двадцать лет назад, еще при покойном гане Жиряте, который спорил за власть с каганом Битюсом. Тогда заговор провалился, что не помешало его участникам и далее плести сети и для кагана, и для князя Всеволода.

– Я не скрываю свои замыслы, – разоткровенничался Ицхак. – Влиятельные и уважаемые хазарские купцы обеспокоены тем, что на важном участке оживленного торгового пути утвердились люди, настроенные недружелюбно по отношению к нам.

– Ты имеешь в виду боготуров Торусу и Рогволда? – заинтересовался Борислав.

– Дело не только в них. У нас создается впечатление, что некто весьма неглупый перехватывает наиболее важные направления на торговом пути с юга на север, перекрывая нам доступ в земли ятвягов, варягов, нурманов и далее – в земли германцев и фрягов. Нам нужны люди, дружески к нам настроенные, которые сумеют защитить наши интересы в радимичских землях. Мне показалось, что таким человеком вполне можешь быть ты, ган Борислав. Разумеется, твои услуги не будут забыты.

– Я подумаю над твоим предложением, почтенный, – отозвался после довольно продолжительного молчания Сухорукий.

Ицхак разочарованно откинулся на спинку кресла: эти слова были равносильны отказу. И скорее всего, отказ был обусловлен жесткими договоренностями с людьми, оказывающими поддержку Сухорукому в борьбе за радимичский великий стол.

– Я не отказываюсь, – попытался смягчить впечатление хозяин. – Но посуди сам, почтеннейший, твоих сил я не знаю, зато очень хорошо знаю тех, которым ты мне предлагаешь противостоять.

– Меня поддерживает каган Битюс – разве этого мало?

– Увы, – мягко улыбнулся Борислав. – Правители непостоянны в своих привязанностях. Не говоря уже о том, что они смертны. А миром правит золото, ты знаешь это не хуже меня, Ицхак.

Последнее замечание хозяина навело гостя на интересные размышления. Очень может быть, что заговор не ограничивается радимичской землею. Ибо интересы почтенного Моше не совпали не только с интересами Ицхака Жучина, но и с интересами кагана Битюса. Старый перс Джелал оказался прав: стремление Битюса к созданию мощной империи далеко не у всех соседей встречает одобрение. Кроме всего прочего, Битюс знает цену золоту и без стеснения запускает руку в мошну зачастивших в Хазарию и Русь иноземных купцов. Возможно, Моше нашел в лице Митуса более покладистого кагана, согласного умерить аппетиты и обеспечить своим чужедальним доброжелателям более благоприятные условия для торговли и ростовщичества. При таком раскладе в убытке оказываются не только ведуны и поддерживающие их славянские купцы, но и Ицхак Жучин с хазарскими купцами, опирающимися на широкие плечи кагана Битюса.