Текст книги "Шатун"

Глава 4
ДАДЖБОГОВЫ ДНИ

Князь Всеволод пребывал в прескверном расположении духа. Впрочем, в последние месяцы Торусе не доводилось видеть Великого князя с просветленным ликом. Это тем более удивительно, что дела в радимичских землях складывались совсем не худо. Взятый было ганом Гораздом под свою руку Берестень был вырван из рук хазара боготуром Рогволдом. Конечно, Рогволд среди любимцев Всеволода не числится, но ведь против воли князя, тем более при нынешних щекотливых обстоятельствах, боготур пойти не посмеет. И тем не менее князь Всеволод отвечал на приветствие приехавшего с дарами по случаю предстоящего празднества Торусы с печальным, чтобы не сказать злым, лицом.

В великокняжий детинец съезжались гости из ближних и дальних городов. Среди гостей Торуса с удивлением обнаружил хазарского гана. Как пояснил Торусе боготур Брайко, ган Карочей доводился Всеволоду сестричадом. Прежде, однако, Торуса этого сестричада в княжьих покоях не встречал. Всеволодовы ближники поначалу настороженно отнеслись к хазарскому гану – уж не лазутчик ли он кагана? И не станет ли склонять Всеволода на сторону Битюса, внося тем самым разлад в ряды ведунов? Что там ни говори, а Великий радимичский князь был самым слабым звеном в этих рядах. К тому же по стольному граду ползли слухи о предстоящем набеге печенежской орды, и эти слухи не могли не смущать дух Всеволода. Боготур Вузлев, прибывший в детинец вслед за Торусой, не скрывал тревоги по поводу нестойкости Великого князя. На срочно собранном по этому случаю совете, где кроме Торусы присутствовали боготуры Брайко и Скора, было решено присматривать за ганом Карочеем, а также за неожиданно пожаловавшим в стольный град старшим братом князя Бориславом Сухоруким. Борислав всегда прохладно относился к славянским богам, и его желание поучаствовать в предстоящих празднествах боготуры сочли подозрительным. Тем более что вслед за Сухоруким явились многие сочувствующие ему старейшины. Гнать их из города и со двора ни у Всеволода, ни тем более у боготуров причин не было, но присмотреть за ними следовало.

Ган Карочей пока не оправдывал опасений, высказанных на его счет Вузлевом. В разговорах он большей частью жаловался на кагана Битюса, который принуждает-де хазарскую старшину кланяться новому богу и не берет в расчет того, что тем самым вносит раскол в отношения ганов с простыми родовичами. Карочей был молод, на вид даже простоват, и трудно было поверить, что каган Битюс поручил ему серьезное дело соблазнения Великого князя. В довершение всего ган Карочей заявил, что задумал жениться и присматривает невесту среди дочерей радимичских старейшин, дабы не обрывать связь с землей, которая была родиной его матери. Породниться с ганом охотников среди радимичей нашлось немало, и Карочея стали приглашать в гости наперебой.

В стольном граде ждали прибытия волхвов Даджбога, чтобы с их легкой руки запустить огненное колесо по радимичской земле, на радость всем старейшинам и простым людям, которые этот праздник почитали одним из самых значительных. Ибо от того, как разогреешь Солнечного бога в эти смурные дни, будет зависеть, насколько быстро он погонит своих коней по новому кругу. И тут уж никак нельзя было дать маху. Леность в Даджбоговы дни могла обернуться большим уроном на исходе лета, когда придется подсчитывать урожай, собранный с полей. Даджбог иной раз бывает подслеповат, а то и обидчив, поэтому не следует упускать случай напомнить ему о том, что его печальники не обнесут своего бога хвалениями и дарами.

А дни становились все короче, а темные ночи все длиннее, и тут уж в самое твердое сердце закрадывалось сомнение – сумеет ли разогнать своих уставших коней Даджбог, или, испугавшись холода, они, чего доброго, сойдут с круга. Дни, предваряющие Даджбоговы празднества, самые разгульные для всякой нечисти, и, чтобы противостоять ей, следует объединить усилия не только людей, но и богов.

К большой радости городских обывателей, в начале самого короткого дня года в ворота въехали сразу два возка, в которых сидели кудесники и самые близкие к ним старцы-волхвы. Кудесника Сновида в городе хоть и изредка, но видели, а вот Солох, первый ближник Солнечного бога, объявился в радимичских землях чуть ли не впервые и изумил своим прибытием всех, а в первую голову князя Всеволода. Прежде в стольном радимичском граде огненное колесо запускали Даджбоговы волхвы невысокого чина.

Князь Всеволод встречал гостей на Торговой площади, подчеркивая тем самым значимость события. Несмотря на изрядный морозец, князь был в не застегнутом на груди кожухе, демонстрируя тем самым силу и удаль, а также несокрушимую уверенность в неизбежной победе тепла и жизни над холодом и смертью. Окружающие князя боготуры и вовсе были в одних кафтанах, их горячей бычьей крови мороз был нестрашен.

Божьи старцы явились на глаза горожанам в одних рубахах и босы, отчего у многих стоявших в толпе обывателей мороз побежал по коже. Иным и в теплых кожухах было студено. А волхвов мороз как будто не касался, белые волосы и бороды стелились по плечам и груди. У кудесника Солоха борода была ниже колен, а волосы отросли чуть ли не до пят. Стар был первый ближник Даджбога и телом худ, но твердо ступал босой ногой по снегу. Боготуры Брайко и Скора подхватили Солоха под руки и понесли к детинцу. И хотя кудесник в их помощи не нуждался, но против обычая не пошел. Велесова кудесника Сновида к детинцу понесли Торуса и Рогволд. Прочие волхвы, числом шесть, пошли к детинцу сами. Волхвами не скудели земли славянские, но в нынешние праздничные дни шесть волхвов даже для людного стольного града было много, ибо в присутствии божьих старцев нуждались и иные грады и веси. По всем славянским землям должны были ныне прокатиться огненные колеса, дабы не осталось ни одного темного места, где могла бы угнездиться нечистая сила.

Городские обыватели уже на протяжении семидницы подкармливали своих щуров, прося их о поддержке, не забывая одаривать и старших возрастом, ибо их связь с щурами была крепче. Не забывали и себя, потчуя брагой для согрева крови, но меру соблюдали, ибо выпасть из ума в столь ответственный момент значило почти наверняка попасть под влияние нечистой силы. А нечисти с оскудением солнечных лучей становилось все больше, и, чтобы обезопасить себя от их происков, многие к ночи меняли обличье, напяливая на себя кто шкуру звериную, а кто личину. Ночным шумством старались отогнать нечисть. Стольный град в последние дни практически не спал, ибо трещотки и била не умолкали ни на минуту. Не только сами спасались, но и выручали соседей, особенно тех, кому минувший год не принес удачи. Их дома особенно старались оберечь, дабы к заведшейся там гнили не прибавилась бы новая.

Шум долетал и до детинца, где, впрочем, тоже не зевали. Все чада и домочадцы Всеволода готовились в урочный час включиться в битву с нечистыми. Перед наступлением темноты сели к столу, чтобы набраться силы для предстоящего ночного противостояния. Во главе стола сидели Солох со Сновидом, а также князь Всеволод и боярин Драгутин, прибывший вслед за волхвами в сопровождении двоих бояр – Ратибора и Володаря. Вместительная гридня княжьего детинца, в которой разом могло усесться за стол до пятисот человек, ныне была заполнена с избытком. Вперемешку сидели радимичские волостные князья, Велесовы боготуры, старейшины самых многочисленных и влиятельных родов и близкие к Великому князю мечники.

Торуса сидел много ближе к переднему концу, чем к охвостью, имея одесную боярина Ратибора, а ошуюю гана Карочея, которого с другой стороны подпирал боготур Вузлев. Ган Карочей боготурским соседством отнюдь не тяготился, а с любопытством поглядывал и на Торусу, и на сидевшего неподалеку боярина Ратибора.

– Слышал я о твоем чудесном исцелении, боярин, – первым вступил в разговор общительный ган. – Неужто правда, что тебе подсобила сама богиня Макошь?

– Правда, – сухо отозвался Ратибор, который, судя по всему, не был расположен делиться впечатлениями о Макошиных ласках.

Ган Карочей не настаивал, вполне, видимо, удовлетворенный ответом, и переключил внимание на Торусу. Боготур гану внимал с интересом и на вопросы отвечал охотнее, чем смурноватый молодой боярин. Карочей добивался подтверждения слухам, гулявшим по хазарским торжищам в последние месяцы. Слухи эти касались богини Макоши и таинственного ложа, которое якобы хранится в Торусовом городце.

– Только тебе, ган, и только из-за кровного твоего родства с князем Всеволодом скажу – есть ложе.

– Я почему спрашиваю, – понизил голос Карочей. – Дошли до меня слухи, что это ложе Листяна Колдун взял из древнего храма богини Кибелы. А еще я слышал от приказного купца Моше, что за тем ложем охотятся жрецы этой богини. Они тебе, боготур, много беспокойства могут причинить, если узнают, где спрятано ложе.

Весть была важной, во всяком случае, Торуса ее на ус намотал. О богине Кибеле он знал немного, но это еще не причина, чтобы отмахиваться от предостережений молодого гана.

– А еще приказный мне рассказывал, что лет двадцать тому назад крутились вокруг его хозяина два человека, – продолжал Карочей. – Один из них называл себя сыном Листяны Колдуна, а другой отзывался на имя Хабал.

– Хабал? – удивился Торуса. – А ты ничего не путаешь?

– Я – нет, а приказный мог и напутать, все-таки тому минуло два десятка лет. По словам того же приказного, к его хозяину, почтенному Моше, приходил недавно десятник кагановой дружины Бахрам и расспрашивал о Хабале и Лихаре, сыне Листяны. Этот Лихарь якобы был оборотнем и на глазах Бахрама превратился в зверя и погубил многих людей. Про этого Бахрама приказный говорит, что он не иначе как печальник богини Кибелы.

– А к купцу Бахрам зачем приходил?

– Моше с Митусом подбивают печенежского гана Ачибея к набегу на радимичские земли. Вот Бахрам, видимо, и решил наведаться к вам в гости вместе с печенегами. Ачибей ныне с каганом в ссоре, а я вот думаю, не для того ли о ссоре Битюса с Ачибеем рассказывают всему торгу, чтобы в случае печенежских бесчинств каган остался в стороне и чист? Получив такие сведения, я словом перемолвился со многими славянскими и скифскими ганами и направил стопы к князю Всеволоду. Ачибеев набег такую распрю может развязать на наших землях, что всем солоно придется.

Вузлев с Торусой переглянулись. Полной веры Карочею у них не было, но и отмахиваться от его слов тоже не стоило. Слишком уж рассказ гана походил на правду. Теперь становилось понятно, почему князь Всеволод выглядит таким мрачным. Возможно, ган Карочей и еще что-нибудь рассказал бы заинтересованным соседям, но тут во дворе детинца ударили в било, и это послужило сигналом к прекращению пира. Первыми из-за стола поднялись кудесники Солох и Сновид, а остальным ничего не оставалось делать, как, утерев усы, бежать на мороз, где набирало силу праздничное буйство.

Торуса по древнему обычаю облачился в турью шкуру с выделанным черепом. Огромные рога могучего животного устрашающе закачались на его голове. Ган Карочей, не отстававший от боготура, напялил на себя бараний тулуп мехом наружу. А личина, доставшаяся гану, могла бы отпугнуть самого злобного и отчаянного духа. Торуса на всякий случай запомнил эту личину, чтобы не потерять из виду ее нынешнего обладателя.

На городских улицах уже вовсю бесчинствовали ряженые. В нынешнюю ночь званием никто не кичился, под звериными шкурами все были равны. Ровнее других были разве что боготуры, которых отличали по рогам главного Велесова любимца. Турьими рогами была увенчана и голова князя Всеволода, возглавлявшего шествие к городским воротам.

У князя и боготуров в руках были зажженные факелы, такие же факелы мелькали над Торговой площадью – светло было почти как днем. Однако в подступающей ночи свет этот казался почти тревожным, и, чтобы разогнать тоску, толпа плясала под звуки трещоток и рожков.

– Открывайте ворота, – распорядился князь Всеволод, на мгновение перекрыв голосом гул многотысячной толпы.

Городская стража подчинилась приказу, и орущая толпа выхлестнула из открывшегося зева на заснеженные поля. Шли к самому высокому в округе холму. Тропу по заснеженному полю торили боготуры и доброхоты из обывателей, которым никто сейчас не препятствовал лезть поперед князя. Шум не умолкал, хотя в открытом поле не так бил по ушам, как за городскими стенами.

На высоком холме вспыхнул костер, а это означало, что волхвы, шедшие другой дорогой, опередили князя Всеволода, не слишком, впрочем, торопившегося. Было бы непростительным невежеством с его стороны подняться на холм раньше божьих старцев. Полыхнувший костер толпа приветствовала радостным ревом. К горожанам присоединились жители окрестных сел, так что толпа увеличилась чуть ли не втрое против прежнего. Костры начали возжигать и на других холмах, но поле перед городом по-прежнему освещалось лишь многочисленными факелами.

Торуса взошел на холм вслед за Великим князем, который, несмотря на дородность и немалый возраст, шагал легко, опьяненный предстоящим событием. На вершине холма стояли кудесники Солох и Сновид с факелами в руках. Рядом с кудесниками расположились бояре во главе с Драгутином и боготур Вузлев. А чуть в стороне стыли истуканами три отрока, среди которых Торуса опознал Осташа, сына Данбора. Отроков привели для испытания, выдержав которое они могли получить благословение кудесника Сновида на боготурство. Кудесники ждали только князя Всеволода, чтобы с его участием зажечь Даджбогово колесо, которому предстояло катиться с холма к городским воротам. И по протяженности пути этого колеса все собравшиеся могли судить, каким будет новый круговорот и что он принесет радимичам. Колесо держали в руках отроки, готовые пустить его с горы по сигналу кудесников. Князь высоко поднял факел над головой, а потом, повинуясь взмаху руки кудесника Сновида, поднес его к колесу, которое занялось огнем к всеобщему удовольствию. Отроки раскрутили пылающий диск столь ловко, что тот уверенно покатился с холма под громкие вопли собравшегося люда. К радости присутствующих, Даджбогово колесо катилось так долго, как никогда прежде, и выкатилось чуть ли не к самым воротам. В довершение упавшее колесо вспыхнуло столь ярким пламенем, что осветило все окрест на добрые две версты. А с соседних холмов вслед главному покатились другие колеса, но ни одно из них не продержалось столь долго, как первое, слегка разочаровав запускавших их людей, которые приложили немало сил и умения, дабы не осрамиться и не подвести родовичей и соседей.

– Славно начинаете, отроки, – похвалил князь Всеволод Осташа и двоих его товарищей. – Да помогут вам Велес и Даджбог на избранном пути.

Нынешняя ночь была завершающей в череде испытаний, выпавших на долю соискателей боготурского звания. Торусу немало удивило, что Осташ, которого он всерьез не принимал, так быстро прошел все предварительные ступени и был допущен к главному испытанию уже через несколько месяцев после начала обучения. Обычно на подготовку уходили не месяцы, а годы. Впрочем, и начинали ее с мальчишеских лет. Сам Торуса шел к боготурству добрых семь лет, пролив на этом пути немало пота. Но то ли вилявому отроку кто-то ворожит, то ли он в рубашке родился. Столь стремительное возвышение отрока из простой семьи, чьи предки никогда не ходили в Велесовых ближниках, смахивало на чудо.

– Вот ведь гаденыш! – прошипел над ухом у Торусы боготур Рогволд. – Наверняка ему братан-оборотень помогает.

Окружающие князя Всеволода боготуры на шипение Рогволда отозвались одобрительным гулом. Ты посмотри, что делается на белом свете: мало того что Осташ из простолюдинов, так ведь еще и поперед других проскочил, наверняка более достойных.

– Осташ, сын Данбора, прошел все положенные испытания, – возразил недоверчивым товарищам Вузлев. – Послаблений ему не давали, да и какие могут быть послабления на осененном Велесом пути!

Никто Вузлеву не возразил: обидно, досадно, но что тут поделаешь. В словах Вузлева никому и в голову не пришло усомниться, ибо волхвы строго следили за тем, чтобы Бычья дружина прирастала достойными людьми, за которых не стыдно перед богом Велесом. Из отобранных кандидатов, а отбирали для обучения самых крепких, до главного испытания доходила половина, а боготурское звание получала от силы треть. Очень может быть, что Рогволд расстраивается раньше времени и Осташ на предстоящем пиру окажется лишним. Во всяком случае, среди собравшихся на холме четырех десятков боготуров только Торуса желал Осташу успеха, но и он вслух свои пожелания не высказывал, боясь огорчить кипящего яростью Рогволда. Тем более что новоиспеченный князь Берестеня не забыл еще, кто склонял его к обещанию, которое могло уронить его в глазах радимичской старшины. Шутка сказать, отдать девушку из княжеской семьи за простолюдина, который, даже получив бычьи рога, не станет благороднее кровью.

– Это ты напрасно, Рогволд, – холодно осадил товарища Вузлев, – перед Велесом мы все равны, и кичиться кровью в боготурском звании не пристало. О боготурах и боги, и люди судят только по их собственным делам, а не по деяниям предков.

Но боготуру Рогволду уже шлея попала под хвост, а потому ругал он Осташа чуть ли не в полный голос, не стесняясь присутствием кудесников и Великого князя. Всеволод вынужден был вмешаться и осадить не в меру расходившегося боготура:

– Если тебе, Рогволд, отрок кажется недостойным боготурского звания, то брось ему вызов, а не срами попусту.

Всеволод недолюбливал Рогволда, это знали все, но в данном случае правда была на стороне Великого князя. Хотя, надо прямо сказать, совет Всеволодом был дан не на пользу Осташу, ибо Рогволд славился силой по всей радимичской земле. Из окружавших Всеволода боготуров мало кто мог устоять против него в бойцовском круге. Того же Осташа Рогволд выше на полголовы, хотя отрока не назовешь хилым. А князь Всеволод, похоже, не просто так задорит Рогволда, тоже не шибко пришелся ему по душе смердов сын.

Глава 5
БЫКИ СКОТЬЕГО БОГА

Узнав о готовящемся испытании, народ густо повалил на холм. Боготурские игры – зрелище редкостное, и полюбоваться им доводится не каждому, а тут еще слух прошел, что к испытаниям допущен простой отрок из рода Молчунов. Городские обыватели скептически хмыкали, глядя на Осташа. Селяне откровенно сочувствовали отроку. Тем более что в толпе нашлось немало родовичей Осташа, которые отрока не знали, но зато знали его отца Данбора, который хоть и не числился в старейшинах, но и последним не был в роду Молчунов.

– Богу Велесу виднее, кого назначать в боготуры, – кричали родовичи Осташа.

– А вот мы сейчас и увидим, гож он или не гож, – ухмылялись остальные.

Костры горели уже по всему полю, и светло было почти как днем. Вокруг этих зажженных в честь Даджбога костров ходили хороводами женщины и мужчины. Княжьи служки выкатили бочки с брагой, и веселье пыхнуло к небесам не хуже огня. Каждый норовил показать удаль и тем привлечь к себе внимание бога. Тоже ведь Даджбог видит, кто ему помогает с усердием в трудный час, а кто лишь делает вид, что служит. Кое-где уже бились на кулаках. Среди городских концов давно шел спор, чей из бойцов удалее и к богам ближе.

Такого бойца холили и нежили от праздника к празднику не только родовичи, но и соседи, а об их поражениях и победах долго потом говорили на торгу и на уличных сходках. Селяне перед градскими выю склонять не собирались, и у них были знатные бойцы, готовые постоять за честь рода и общины.

Каждому было лестно показать свою силу на глазах Великого князя и кудесников. С бойцовского круга самые удатные и удалые частенько уходили в княжьи и боготурские дружины.

Торуса прохаживался между костров, приглядываясь к бойцам. Для дружины ему нужны были сильные и ловкие люди, способные постоять и за себя, и за боготура в месте глухом и опасном. В случае набега гана Ачибея первый удар придется как раз по Торусову городцу. Боготур уже перемолвился словом и с Вузлевом, и с Драгутином, оба обещали ему поддержку золотом и серебром, но что касается мечников, то тут советовали Торусе расстараться самому. В мечниках нужду испытывали все, в том числе и Всеволод, который в ответ на просьбу о помощи лишь развел руками. Торусов городец и земли вокруг него Великому князю чужие, а времена сейчас такие, что свое бы сохранить в целости.

Ган Карочей от Торусы не отставал и восклицал то и дело в восхищении:

– Не оскудела сильными мужами радимичская земля.

Добры молодцы со старанием вышибали дух друг из друга, а многочисленные старатели и радетели следили, чтобы схватка проходила по заведенным от щуров правилам. Отбор был жесткий, а к полуночи уже определились трое лучших бойцов, которым предстояло теперь схлестнуться лицом к лицу с тремя отроками, ищущими одобрения Скотьего бога.

Князь Всеволод, если судить по лицу, зрелищем остался доволен. Обласканные Великим князем, добры молодцы осушили поднесенные кубки и ссыпали в них полученное в дар серебро.

Бойцам дали роздых, а против стоявших в стороне отроков выпустили трех разъяренных туров. Место, где стояли отроки, обложили огненным кругом, дабы быки не вздумали потоптать толпу. Бывали случаи, когда огонь не сдерживал туров, и тогда только ноги спасали зрителей. А случалось, что и не спасали, но в такой смерти не было позора – была честь, ибо эти туры предназначались богом Велесом для испытания стойкости своих печальников. Убить священного быка считалось тягчайшим преступлением, за что во времена былые спрашивали не только с убийцы, но и с его ближних родовичей. Этих священных туров отбирали среди сотен собратьев, бродивших по радимичским лесам, и обхаживали годами, чтобы в урочный час, известный только волхвам, отправить в страну Вырай для пополнения Велесова стада. Но до жертвенного камня быкам было еще далеко, и ныне они с остервенением били копытами заснеженную землю, с трудом удерживаемые служками. Служки копошились вокруг туров как муравьи, по десятку вокруг каждого зверя.

– Потопчут! – ахнул ган Карочей, стоявший ошуюю Торусы.

– Всякое бывает, – отозвался боготур.

Сам Торуса хранил на теле следы от бычьих рогов, приобретенные во время боготурских испытаний. Сейчас ему казалось, что туры достались Осташу со товарищи не слишком бойкие, много спокойнее тех, которым противостоял Торуса. Ган Карочей был иного мнения и уверял собравшихся, что более мощных зверей видеть ему не доводилось.

– Пускайте, – махнул рукой в сторону служек Великий князь.

Раззадоренные шумом туры рванулись с места с таким пылом, что толпа, стоявшая за огненным кругом, отшатнулась назад. Впрочем, люди беспокоились напрасно, ибо за сполохом огня быки их не различали, зато они очень хорошо видели смельчаков, которые ужами вертелись в центре круга. Их и пытались подцепить рогами разъяренные животные. А если не удастся зацепить, то хоть стоптать копытами. В задачу отроков входило не только уклоняться от туров, но и похлопывать их время от времени по бокам. Ловчее всех здесь оказался Осташ, он умудрился прошмыгнуть под брюхом приостановившегося быка и слегка пощекотать у зверя под мышкой. Осташева шутка вызвала взрыв одобрения у собравшихся и новый приступ свирепости у потрясенных шумом и гамом животных.

– Пока сил много, можно и пошутить, – скривил губы Рогволд. – Посмотрим, что будет дальше.

Князь Берестеня был прав, в схватке с быком выстаивает не столько ловкий, сколько выносливый, а прекращается она только тогда, когда утомленному быку надоедает гоняться за ускользающим врагом. Но пока что туры и трети своих сил не израсходовали. Снег таял под их горячими копытами. Одному из товарищей Осташа бык успел-таки подкрасить бок алым. Отрок на ногах удержался и из круга не вышел, но боготуры решили на его счет, что не устоит. Рана оказалась нешуточной, и потеря крови начинала сказываться. Чести отрок не потерял, но с боготурством ему придется подождать.

– Выведите раненого, – распорядился Всеволод. Выручать отрока отправились Торуса с Вузлевом. Ловкие боготуры без труда увернулись от бычьих рогов и, подхватив окровавленного отрока, вышли из огненного круга.

– Заживет, – подмигнул огорченному отроку Вузлев. – Впредь будешь расторопнее.

Двое оставшихся продолжали нелегкую игру с быками. Осташ, похоже, даже удовольствие получал от этой кровавой забавы. И без того расположенные к нему зрители бурными возгласами одобрения встречали все его проделки. Хорош был отрок, ничего не скажешь.

– Добрый боготур может получиться из Осташа, сына Данбора, – выразил общее мнение Вузлев.

Разве что Рогволд был с общим мнением не согласен, и это несогласие отчетливо читалось на его буреющем от ярости лице.

Быки начали уставать от бесполезной погони за мелькающими перед глазами призраками. Отрокам приходилось их подзадоривать, но всем уже стало ясно, что испытание приближается к закономерному концу и что двое отроков из троих его выдержали. Уставшие туры были выведены из круга с помощью накинутых им на шеи арканов

Для отроков испытания еще не закончились. Теперь им предстояло схватиться грудь в грудь с троими победителями бойцовских поединков. Трудность для них была в том, что они вдвоем должны были противостоять троим. А тут еще боготур Рогволд вознамерился явить народу удаль и вызвал на единоборство одного из победителей в споре городских бойцов. Для простолюдина сойтись в кругу один на один с боготуром и князем – это большая честь. Даже в случае поражения почета будет не меньше, чем сраму, а уж в случае победы его слава разнесется по всем градам и весям радимичской земли. Для проигравшего боготура такое поражение обидно и позорно, ибо какой же ты после этого божий избранник, если побит простым обывателем? Но Рогволд в своих силах был уверен. Редкостным бойцом был князь Берестеня, и пока еще никому не удавалось сбить его с ног в бойцовском кругу. Соперник Рогволда был детиной ражим и в росте своему знатному сопернику не уступающим. И бился он не шутя, не делая скидку на то, что прохаживается кулачищами все-таки же по бокам простолюдина. Впрочем, особенно разгуляться Рогволд ему не дал, хотя и позорить не стал: позволил какое-то время покрасоваться перед соседями и лишь потом сбил с ног прямым ударом в голову. Удар был сильным, но не убойным. Через минуту-другую поверженный боец пришел в себя и, покачиваясь, поднялся на ноги. Рогволд, выказывая сопернику уважение, помог ему с достоинством удалиться из круга. Поступок, вызвавший горячее одобрение собравшихся. Однако намерение боготура занять место поверженного им бойца в предстоящем испытании вызвало глухой ропот толпы. Противостояние двоих отроков троим испытанным бойцам, один из которых к тому же боготур, было делом совершенно безнадежным. Многим показалось, что вмешался в схватку Рогволд не от избытка удали, а с тем чтобы помешать отроку-простолюдину стать боготуром. Весьма обоснованное подозрение вылилось в глухой ропот недовольства и даже выкрики:

– Нечестно поступаешь, боготур!

Дабы сгладить возникшую неловкость, князь Всеволод предложил одному из бойцов сойти с круга. Однако это было против всех правил: боец мог сойти с круга только побежденным. А добровольный уход расценивался как бесчестье.

– Пусть кто-нибудь присоединится к отрокам, – предложил боготур Скора. – Надо полагать, радимичская земля не оскудела бойцами.

Предложение было справедливым, но пользы отрокам от такого послабления, скорее всего, не сулило, ибо где же вот так с пылу с жару найти бойца, равного по силе боготуру Рогволду. Тем более что самые умелые бойцы уже побывали в круге, потерпели поражение, и обратного хода им уже не было до следующих празднеств.

– Я выйду, – поднял руку какой-то смельчак, продвигаясь в первые ряды.

Князь Всеволод недоверчиво прищурился в его сторону, питаясь в неверном свете костров получше разглядеть новоявленного бойца. Роста боец был высокого, плечист и, если судить по внешнему виду, ухватист. Зрители на удальца смотрели с изумлением, но за своего его не признали ни горожане, ни селяне.

– Чей будешь? – спросил Всеволод.

– Искар из рода Молчунов.

– Осташу, значит, родович?

– Братан, – подтвердил Искар. – Под одним кровом выросли.

– Шатуненок, – ахнул Торуса, но услышал его только ган Карочей.

Князь Всеволод дал добро. Народ к поступку Осташева родовича тоже отнесся с пониманием – а кому еще за своего заступиться, как не братану? Искар скинул кожух и рубаху, после чего ступил в круг. На кулаках всегда бились обнаженными по пояс. Многие тут же отметили, что Осташев родович телом далеко не хил и с любым из бойцов сможет потягаться. Однако никто не предполагал, что удалец из рода Молчунов выберет Рогволда.

– Не буду я с ним биться, – взъярился боготур, – я уже бросил вызов Осташу.

– Это когда же, – насмешливо удивился Искар, – если Осташ еще не выходил в круг?

Толпа захохотала, заулюлюкала, отказ Рогволда посчитали признаком слабости, а поведение – позорным для боготура. Мыслимое ли дело, отклонить вызов, твердо стоя в бойцовском кругу!

– Если вызов не принимаешь, то сходи с круга, – решительно потребовал боготур Скора, главный распорядитель состязания. – А если решил с Осташем потягаться, то одолей сначала Искара.

Рогволд уже и сам понял, что хватил лишку, а потому махнул рукой в знак согласия. После этого в круг вышли Осташ с товарищем и два бойца, один из которых был городским обывателем, а второй смердом из соседнего сельца. Оба бойца уже получили приглашение в великокняжыо дружину и горели желанием доказать Всеволоду, что он не ошибся в своем выборе. Горожанин выбрал Осташа, а селянин – его товарища, которого, представляя народу, назвали Всеславом.

– Откуда здесь взялся Шатуненок? – спросил ган Карочей у Торусы.

– Не знаю, – покачал головой боготур.

– Какой еще Шатуненок? – спросил, поворачиваясь в их сторону, князь Всеволод.

– Искар из рода Молчунов, – с готовностью отозвался ган Карочей. – По слухам, он рожден от Шатуна.

Князь Всеволод застыл в изумлении, а бойцы тем временем уже сошлись лицом к лицу. Рогволд, видимо, торопился покончить со своим противником, а потому не принял мер предосторожности. Такое легкомыслие обошлось ему в два удара по ребрам, после которых боготур едва устоял на ногах.

– Хорош, – сказал Торуса и скосил глаза в сторону боярина Драгутина, который стоял чуть в стороне, скрестив руки на груди, и внимательно следил за действиями бойцов. На лице даджана не было и тени беспокойства, хотя Шатуненка он должен был узнать сразу. А ведь у Драгутина был большой зуб на Искара, поскольку расторопный отрок вырвал у него из рук женщину, которую боярин собирался повесить. Пожилой мечник протиснулся сквозь боготурский строй к князю Всеволоду и что-то прошептал тому на ухо: