Текст книги "Брестская крепость"

Возмездие

Три года ждали жители Бреста своих освободителей. Ждали напряженно в первые часы 22 июня 1941 года, когда на улицах уже с веселой и жестокой деловитостью победителей хозяйничали чужие солдаты и люди, прислушиваясь к грохоту сражения, доносившемуся со всех сторон, старались догадаться, что происходит на фронте. Ждали с возрастающим нетерпением в первые дни и недели войны, когда на западе, не умолкая, гудел бой у стен крепости и казалось, что вот-вот такой же гул послышится с востока, возвещая возвращение своих. Ждали потом с глухой тоской, с охватывающим иногда ощущением безнадежности, не веря порой, что удастся пережить страшное время оккупации и дождаться желанного дня. И, наконец, ждали со все ярче разгорающейся надеждой, по мере того как с фронта шли вести о победных ударах Советской армии и о поражениях гитлеровских войск.

С наступлением лета 1944 года предчувствие близкого освобождения охватило всех. Войска маршала Рокоссовского и генерала армии Черняховского стояли перед Витебском, Оршей, Могилевом, на первых километрах белорусской земли, и они назывались войсками Белорусских фронтов. Южнее фронт выдвинулся далеко на запад и подошел вплотную к Ковелю, остановившись совсем недалеко от Бреста. Затишье, которое царило тут в последнее время, было явно предгрозовым – не могло быть сомнений, что наступила очередь освобождения Белоруссии.

Как ни бодрились оккупанты, как ни старались их печать и радио распространять наигранные уверенность и оптимизм, лица немецких солдат и офицеров становились все более озабоченными и хмурыми. Изменилось поведение полицаев и прежних фашистских прихвостней – люди теперь видели на их лицах заискивающие, льстивые улыбки, слышали порой от них презрительные реплики в адрес своих хозяев, а то, бывало, и узнавали, что тот или иной полицай подался к партизанам «замаливать грехи». Только те, чьи руки уже были в крови, кто понимал, что им не приходится рассчитывать на снисхождение и предстоит держать ответ как палачам, в эти дни вели себя с еще большей злобой и жестокостью. И потому к радостному ожиданию, охватившему людей, примешивались чувства тревоги и опасения за себя, за своих близких – все знали, как свирепствуют враги и их приспешники перед отступлением, вымещая досаду на мирных жителях.

Уже были освобождены все оккупированные области Российской Федерации, свободны почти вся Украина, часть Молдавии.

Думая об этом, жители Бреста иной раз не могли не посетовать на своего рода историческую несправедливость своей судьбы. Они первыми приняли на себя огонь войны, неожиданный удар врага, первыми попали в гитлеровскую неволю, а теперь свобода, избавление от фашистского ига приходит к ним почти в последнюю очередь. Впрочем, было понятно, что дело здесь не столько в истории, сколько в географии.

А наши полководцы во фронтовых и армейских штабах, планируя на картах будущую белорусскую наступательную операцию, не раз думали о другой исторической и географической несправедливости. Природа Белоруссии всегда на стороне обороняющегося. Ее непролазные пущи, ее непроходимые болотные топи делают эту республику естественной крепостью. Здесь очень удобно обороняться и очень трудно наступать.

Как много могла бы помочь нам эта белорусская лесная и болотная земля в 1941 году и как обидно мало помогла она на деле. В том не ее вина. Героические, но необстрелянные, не подготовленные к такой борьбе войска, стоявшие в приграничных районах, были захвачены врасплох первым сильным и неожиданным ударом врага, потеряли почти всю свою технику, штабы и управление и вскоре оказались деморализованными непрерывными поражениями. В этих условиях они не смогли использовать преимуществ белорусских лесов и болот, и противнику удалось очень быстро преодолеть все естественные препятствия на его пути.

Теперь за трагические ошибки сорок первого года надо было снова платить кровью и жизнями. Теперь природа Белоруссии становилась невольным союзником врага. Его прикрывали болота, его защищали леса. И если в 1941 году был силен тот, кто наступал, и по многим причинам оказался слабым тот, кто оборонялся, то в 1944 году положение стало иным. С обеих сторон фронта стояли две мощные, закаленные в боях армии, густо насыщенные техникой и умеющие сражаться. Наступающий был во всеоружии, но и обороняющийся, в отличие от 1941 года, имел большие силы и стоял, готовый встретить любые неожиданности. Исход дела решали искусство полководцев, воля и дух войск.

То, что произошло на белорусской земле летом 1944 года, начиная с 23 июня, когда под гром артиллерийской канонады двинулись вперед войска Белорусских фронтов, было грозным историческим уроком для германской армии и германского государства, многозначительным искуплением и возмездием для тех, кто ровно три года назад вступил на эту землю с мечом. Все повторялось в обратном порядке. Колесо истории, остановившее свое вращение на берегах Волги, сейчас с возрастающей скоростью поворачивалось в другую сторону – с востока на запад.

Что должны были теперь думать те люди в германской армии, которые еще не потеряли способности мыслить и рассуждать? Что должны были чувствовать те немногие оставшиеся в живых ветераны, что прошли здесь победным маршем в сорок первом году? Тогда самоуверенные, веселые, опьяненные быстрыми победами, совершавшие «танковые прыжки» в десятки километров, завоеватели огромных пространств, они не видели перед собой никаких преград. Война казалась уже выигранной, и где-то совсем близко был парад на Красной площади, обещанный фюрером.

Правда, зимой все как-то неожиданно застопорилось. Россия дохнула им в лицо ледяным декабрьским ветром Подмосковья и нанесла ответный ошеломительный удар, заставивший их попятиться назад. Но ведь потом были новые победы, поход через донские степи, и они черпали касками воду из Волги и Терека, и все снова казалось надежным и прочным. И вдруг все опять изменилось круто и непонятно.

Откуда-то из глубин этой бескрайней и загадочной страны потекли на фронт несметные свежие полки, рекой полились танки и самолеты, пушки и минометы, и война, тяжело повернувшись у волжских берегов, теперь зашагала назад, с востока на запад, медленно, но неуклонно. И вот они снова у тех же рубежей, с которых начинали свой восточный поход. И сорок четвертый год приходил для них расплатой, возмездием за сорок первый, странно похожий на него, как бывают похожи фотография и ее негатив.

Такое же лето, те же леса, поля и болота, те же деревеньки и хутора. И такие же танковые «клинья», такие же частые окружения – «котлы», только роли переменились: «клинья» стали советскими, а в «котлах» теперь барахтаются не красноармейцы, а солдаты фюрера. И опять под Минском множество дивизий завязано в плотном «мешке», но на этот раз «мешок» – советский, а дивизии – германские. И так же по дорогам, ведущим от фронта, движутся бесконечные, унылые колонны пленных, но сейчас они идут не на запад, а на восток, и одеты эти солдаты не в красноармейские гимнастерки, а в серо-зеленые френчи.

Были совпадения, казавшиеся удивительными и зловещими.

После первого внезапного удара немецким войскам понадобилось меньше месяца, чтобы дойти от Бреста до Смоленска. Советская армия, у которой внезапности уже не могло быть, прошла почти то же расстояние, по тем же местам, приблизительно в то же время года, за срок немногим больше месяца.

В 1941 году 4-я немецкая армия стяжала победные лавры на земле Белоруссии, наступая вслед за танками Гудериана и Гота.

Теперь та же самая 4-я армия была искромсана, рассечена и разгромлена советскими танковыми частями в тех же памятных ей местах. Но, конечно, только номер этой армии остался неизменным – за три года войны на Восточном фронте уже не раз сменился ее состав.

А тот 12-й армейский корпус немецких войск, который 22 июня 1941 года замкнул кольцо вокруг Брестской крепости, а две недели спустя рапортовал об уничтожении ее гарнизона, теперь сам оказался в кольце под Минском и отметил трехлетие своей брестской победы тем, что остатки его сдались в плен.

Все было похоже, и все – наоборот. Но никто не сомневался, что одно существенное различие неизбежно будет между войной сорок первого и сорок четвертого годов. Теперь она не остановится там, откуда начала свой путь, – за Брестом, за Бугом. Она пойдет дальше, на свою родину – в Германию, до самого Берлина. Она понесет туда возмездие.

Вал советского наступления безостановочно катился вперед, и один за другим получали долгожданную свободу белорусские города и села. Орша, Витебск, Могилев, Минск, Барановичи… Подходила очередь Бреста.

Ключ к Варшаве, ключ к Польше – так оценивали значение Бреста в ставке Гитлера. Любой ценой отстоять Брест – был приказ фюрера. Используя крепость и укрепленный район на Буге, противник надеялся удержать в своих руках этот «ключ к Варшаве».

Немцы ждали удара с юга, от Ковеля, – там войска Рокоссовского были ближе всего к Бресту. Но, освободив Ковель, наши дивизии двинулись дальше на запад и форсировали Буг. Через несколько дней был занят польский город Люблин. Советские войска, таким образом, оказались в тылу Бреста, на земле Польши, и теперь держали в руках «ключ к Варшаве».

Брест попал в полукольцо. С востока, с запада и юга фронт неотступно приближался к нему. Но зато северозападный участок обороны казался противнику особенно прочным. Сильно укрепленный опорный пункт – районный центр Пружаны – и огромный массив Беловежской Пущи, по мнению немецких генералов, делали невозможным русское наступление на этом участке.

И вдруг именно там рванулись вперед части генерала Батова, казаки Плиева, и гарнизон в Пружанах пал, а пуща была пройдена насквозь. Бои завязались уже на другом берегу Буга; последние коммуникации, ведущие от Бреста на запад, очутились под угрозой, и участь города была решена.

По еще одному любопытному совпадению, армией, которая освобождала Брест, командовал генерал-полковник Василий Попов. В 1941 году, тогда еще генерал-майор, В. С. Попов был командующим 28-м стрелковым корпусом, стоявшим в районе Бреста. В состав этого корпуса входили и 6-я и 42-я дивизии, части которых вели оборону Брестской крепости.

Генерал Попов отступал на восток вместе с остатками своих войск, дравшихся на промежуточных рубежах, редевших и таявших в беспрерывных тяжелых боях. Всю горечь, все отчаяние и унижение этих поражений испытал он, как и многие другие, на том страдном пути. И вот сейчас, три года спустя, его дивизии, теперь закаленные, превосходно вооруженные, стали освободителями этого города, где встретил он первое утро войны и где в оккупации осталась и его семья.

Прекратились взрывы снарядов, прилетавших из-за Буга, смолк перестук пулеметов на окраинах, с ревом промчались на запад танки, осторожно, крадучись вдоль домов, прошла разведка, и потекли по полуразрушенным улицам города бесконечные колонны пехоты. Толпы ликующих жителей запрудили тротуары, и люди с необычайным волнением жадно вглядывались в пыльные, усталые, но победно веселые и такие родные лица солдат с привычными звездочками на пилотках и еще незнакомыми погонами на плечах. С удивлением и восторгом они смотрели на эту сильную, уверенно шагающую вперед армию, на ее оружие, богатую технику, и слезы застилали их глаза. То были не слезы страха и отчаяния, с которыми провожали они отступавших солдат в сорок первом. Нет, люди плакали сейчас от радости, гордости, счастья. Но в этих слезах были и капли горечи прежних воспоминаний, тоски о тех, кого уже нет, мыслей о том, что пережил и выстрадал народ.

В тот день войска вошли и в Брестскую крепость. Суровые руины казарм из темно-красного, цвета запекшейся крови, кирпича здесь и там еще дымились – враг взорвал перед уходом свои склады, а при штурме города крепость бомбили и наши самолеты.

Но для передовых частей, спешивших на запад, следы боев сорок первого года еще были скрыты дымкой недавнего сражения. Да и слишком уж часто доводилось им видеть всевозможные развалины – привыкший глаз долго не задерживался на них. И что знали эти молодые воины сорок четвертого года о событиях, когда-то разыгравшихся здесь? Лишь немногие слышали какую-то смутную легенду о боях за Брестскую крепость. История ее героической обороны лежала еще далеко впереди, за чередой будущих лет, а перед ними, творцами мировой истории, была неоконченная война, еще не до конца добытая победа.

С любопытством поглядев вокруг, они ушли вперед, на запад, за Буг, преследовать и добивать врага. А над Брестом, над разрушенной крепостью, над спокойным, как и в то памятное июньское утро, Бугом уже стояла тишина фронтового тыла. И на берег реки, на восстановленную границу Советского государства, выходили солдаты в зеленых пограничных фуражках.

Часть третья. Большая семья

Пятнадцать лет спустя

Летом 1956 года советский народ отметил пятнадцатилетие героической обороны Брестской крепости.

Еще в последних числах июня в Бресте состоялась встреча жителей города с участниками обороны Яковом Коломийцем и Григорием Гудымом. Там, на развалинах старой крепости, ее защитники поделились своими воспоминаниями о памятных событиях героических и трагических дней 1941 года.

Такие же встречи и вечера, посвященные славной годовщине, организовали в те дни жители Краснодара. Известно, что в рядах легендарного гарнизона было немало бойцов-кубанцев, а в самом Краснодаре сейчас живут герои обороны Петр Гаврилов, Анатолий Бессонов, Петр Теленьга и другие. Как раз в это время на экранах краснодарских кинотеатров появился фильм «Бессмертный гарнизон», а приехавший туда на гастроли Николаевский драматический театр показал мою пьесу «Крепость над Бугом». Все это, конечно, вызвало большой интерес краснодарцев к Брестской обороне и к ее участникам.

В июле Министерство обороны СССР решило провести в Центральном доме Советской армии в Москве торжественный вечер, посвященный пятнадцатилетию подвига гарнизона Брестской крепости. На этот вечер должны были приехать бывшие защитники крепости. К сожалению, всех героев Бреста, которые к этому времени были нам известны, вызвать не удалось, и приглашения послали семерым из них – П. М. Гаврилову, С. М. Матевосяну, П. С. Клыпе, А. И. Семененко, А. А. Виноградову, Р. И. Абакумовой и еще одному участнику обороны, найденному мною незадолго до того. Это капитан запаса Константин Федорович Касаткин, ставший в дни боев начальником штаба отряда майора Гаврилова и вместе с ним руководивший обороной Восточного форта. В 1956 году К. Ф. Касаткин работал инженером на одном из предприятий Ярославля.

Первым прибыл в столицу Матевосян. Он приехал еще до получения вызова, командированный сюда по своим служебным делам.

Как раз летом 1956 года геологическая экспедиция, которую он возглавляет, обнаружила в горах Армении новое месторождение золота, и Матевосян привез в Москву образцы породы. Его принял министр геологии и охраны недр П. Я. Антропов, и работа экспедиции получила полное одобрение. После этого Матевосян еще совершил поездку на Урал, знакомясь там с опытом золотодобычи, а потом вернулся в Москву, чтобы присутствовать на торжественном вечере.

Вслед за ним, тоже случайно, приехал другой участник обороны крепости, бывший помощник начальника штаба 44-го полка, сослуживец Гаврилова и Семененко, а сейчас колхозник из Вышневолоцкого района Калининской области Николай Анисимович Егоров. Как раз в это время в партийной комиссии Московского военного округа рассматривался вопрос о восстановлении его в партии, и Н. А. Егоров был вызван сюда. Дело его благополучно разрешилось: он восстановлен в рядах КПСС с прежним стажем, и с него даже сняли старое, еще довоенное, партийное взыскание.

Потом приехал Петр Михайлович Гаврилов из Краснодара.

К этому времени московская печать уже заинтересовалась предстоящим вечером и участниками героической обороны, и им начали уделять внимание на страницах газет и журналов.

Первым из журналистов, «атаковавших» героев Брестской крепости, был корреспондент «Вечерней Москвы» Юрий Ульянов. Еще до того как участники обороны съехались сюда, он решил отправиться в Краснодар и написать очерк о майоре Гаврилове. Но, сойдя с поезда в Краснодаре, он узнал, что всего несколько часов назад Гаврилов выехал в Москву. Тогда Ульянов, как истый газетчик, решил перехватить его в пути. Он долетел на самолете до Воронежа и сел в тот же поезд, в котором ехал Гаврилов. После этого Ульянов всю дорогу до Москвы сидел в поездном радиоузле и посылал вызовы Гаврилову, но, к сожалению, на них никто не ответил. Как выяснилось впоследствии, П. М. Гаврилов находился в том же вагоне, через купе от радиоузла, но, будучи после контузии немного глуховатым, он не слышал призывов Ульянова и приехал в Москву, так и не встретившись с ним.

Короче говоря, Ульянов застал Гаврилова только вечером этого дня в гостинице Центрального дома Советской армии. Рассказ корреспондента немало позабавил всех: для того чтобы проехать каких-нибудь два километра из редакции «Вечерней Москвы» на Чистых прудах сюда, в гостиницу, на площадь Коммуны, Ульянову пришлось совершить большой крюк через Краснодар и Воронеж.

На следующий день на Курском вокзале мы с цветами встречали героиню обороны крепости Раису Ивановну Абакумову, приехавшую из Орловской области. В тот же день из Вологды прибыл Анатолий Александрович Виноградов.

Вечером все собрались в гостинице, и вдруг неожиданно здесь появился только что приехавший из Николаева Александр Иванович Семененко. Можно себе представить, с каким волнением он заключил в объятия своего бывшего полкового командира П. М. Гаврилова, и оба, конечно, не смогли сдержать слез.

А на другое утро мы оказались свидетелями еще более волнующего свидания. В вестибюле гостиницы встретились старые боевые товарищи – П. М. Гаврилов и его начальник штаба Константин Федорович Касаткин, прибывший из Ярославля. Вскрикнув, они бросились друг к другу и заплакали.

Потом появился Петр Клыпа, и участники обороны сразу узнали в нем прежнего воспитанника 333-го полка, четырнадцатилетнего подростка, который, как они помнили, с особым чувством мальчишеского достоинства, облаченный в полную военную форму, ходил, бывало, по крепости, и все тогда приветливо встречали этого маленького бойца.

Накануне вечера столичная печать уже широко освещала пребывание защитников крепости в Москве. Тогда же по радио стали передавать мои рассказы о поисках героев Бреста. За день до предстоящего торжества, 23 июля, участники обороны выступили по московскому телевидению. С тех пор, где бы они ни появлялись, москвичи узнавали их, подходили к ним, чтобы поприветствовать, останавливали и расспрашивали о том, что они видели и пережили в дни боев.

Получилось так, что в Москве собралось значительно больше участников обороны, чем мы ожидали.

Около гостиницы Центрального дома Советской армии то и дело происходили новые встречи. Вдруг появился бывший политрук Петр Павлович Кошкаров, который сейчас работает начальником одного из гаражей в Москве. Кошкаров сражался в центральной Цитадели вместе с полковым комиссаром Фоминым, капитаном Зубачевым, лейтенантом Виноградовым, и сейчас, узнав, что здесь находятся его товарищи по обороне крепости, он пришел к гостинице.

Узнав друг друга, он и Виноградов горячо обнялись.

В тот же день неожиданно приехали бывший командир взвода полковой школы 44-го полка, а теперь маляр из Ворошиловградской области Федор Забирко; интендант того же полка Николай Зориков; однополчанин Петра Клыпы, музыкант Минской филармонии Михаил Гуревич и сын полкового комиссара Фомина, молодой киевский юрист Юрий Фомин. Пришел в гостиницу участник обороны Восточного форта, работник одной из московских мебельных фабрик Николай Разин; позвонил по телефону еще один герой крепости – москвич, инженер Алексей Романов.

24 июля в Краснознаменном зале Центрального дома Советской армии состоялся торжественный вечер. В президиуме сидели защитники крепости, представители Министерства обороны, генералы и офицеры, поэты и писатели, а в зале собрались сотни солдат и офицеров Московского гарнизона.

Минутой молчания почтили москвичи память погибших героев Бреста. Я сделал короткое сообщение об обороне крепости, познакомил присутствующих с находившимися здесь участниками памятных боев. Затем с воспоминаниями выступили сами защитники крепости. Были оглашены многочисленные приветствия от предприятий и учреждений, от участников обороны, живущих в других городах. В свою очередь, собрание послало приветственные телеграммы всем бывшим защитникам крепости, адреса которых были известны, а также семьям погибших командиров – руководителей легендарной обороны. Этот вечер, закончившийся большим концертом и кинофильмом «Бессмертный гарнизон», прошел в необычайно душевной, сердечной атмосфере.