Текст книги "Брестская крепость"

Пройдут годы, и тенистый разросшийся парк в крепости станет любимым местом отдыха жителей города.

Уже позже этот почин получил дальнейшее развитие. Возникла мысль превратить всю крепость в заповедный мемориальный парк, в музей героизма нашего народа. В Бресте был создан постоянный общественный совет по увековечению памяти о героической обороне крепости. На его обращение откликнулись ботанические сады и дендрарии страны. Сюда шлют отовсюду ценные редкие породы деревьев и кустов, приезжают специалисты-садоводы, идут посадки фруктовых деревьев, и эта земля, изрытая железом войны, пропитанная кровью героев, все больше одевается в густой зеленый покров.

…В то праздничное воскресенье герои обороны долго бродили по крепости. Группами боевые товарищи шли на те места, где они сражались, клали там, на развалинах, цветы в память павших друзей, рассказывали о боях посетителям. Именно тогда минский фотокорреспондент Белорусского телеграфного агентства Михаил Ананьин сделал замечательную фотографию, которую можно поставить рядом со знаменитым снимком Марка Ганкина.

На развалинах, среди кусков развороченного взрывом бетона, приникнув всем телом к каменной глыбе, опустив на руку лицо, весь во власти нахлынувших воспоминаний, стоит человек. У него нет ноги, и рядом к камню прислонен костыль. Этот человек – Владимир Иванович Фурсов, который уже на костылях, без протеза, натрудившего ему ногу, пришел сюда, на место, где он сражался, где искалечила его на всю жизнь вражья пуля. И рядом с ним, также поглощенные воспоминаниями, задумчиво смотрят на эти камни однополчане Фурсова – служащий из местечка Жабинка Яков Коломиец, прораб минской строительной организации Павел Сиваков и председатель колхоза на Брестщине Марк Пискун.

«Проклятие войне» – так назвал свой сейчас уже широко известный снимок Михаил Ананьин. Это проклятие вместе с героями крепости посылает войне и он сам, автор снимка. Он ведь тоже боец и партизан, и, так же как В. И. Фурсов, он был тяжело ранен.

Закладкой парка и посещением памятных мест крепости еще не закончилось торжество в тот день. Позже был концерт на стадионе города, где первым номером программы хор исполнил песню о героях Брестской крепости. Вечером в новом брестском ресторане «Буг» все собрались на праздничный ужин, и день завершился гуляньем и большим фейерверком.

Как жаль, что еще так мало у нас торжественных церемоний в память славных событий Великой Отечественной войны. А они нужны и для нас, и для будущих поколений – они возвышают душу человека, открывают его сердце навстречу светлому, героическому, мужественному, они воспитывают и учат, они формируют нового гражданина в уважении к славе предков, к великим делам народа, в любви к Родине, в стремлении безраздельно служить ее благу, ее миру, ее высокой цели.

Я вижу в мечтах грандиозное торжество на поднятых из руин новых улицах славного города на Волге, где могучим усилием народа-богатыря был сломан хребет всей Второй мировой войне, где чудище германского фашизма получило смертельную рану.

Это будет всенародный и всемирный праздник с участием делегаций всех государств, сражавшихся против гитлеризма.

А какие непохожие друг на друга и удивительные торжества могли бы стать традицией в городе-герое и страдальце Ленинграде, в боевом Севастополе, в мужественной Одессе! Пусть же окажется, что Брестская крепость положила начало таким торжествам своим праздником двадцатилетия героической обороны, по-настоящему взволновавшим всех, кто на нем присутствовал.

Этот праздник в Бресте станет традицией – решено торжественно отмечать юбилей обороны крепости каждые пять лет. И когда 25 июня 1961 года герои шли по устланной цветами дороге в свой круг славы, я невольно думал о том, как будет происходить это торжество в дальнейшем.

С каждым пятилетием станет все больше редеть эта колонна героев, – что поделаешь, люди смертны. И через несколько десятков лет, быть может, только два или три старых, седых ветерана понесут свое знамя в целлофановом чехле по такой же усыпанной цветами дороге славы. А потом уже не останется никого из защитников крепости, но так же толпы народа затопят Центральный остров. Другие, молодые руки вынесут боевое знамя из музея, и оно снова поплывет над многотысячной толпой, и опять цветочный дождь посыплется на это бессмертное знамя нашей доблести и славы, алое, как пролитая тут кровь героев.

Большая семья

Она действительно уже большая, семья героев Брестской крепости, – мы знаем больше трехсот бывших участников обороны. И это в самом деле семья, хотя она собирается во всесоюзном масштабе только раз в пять лет. Она сформировалась там, в крепости над Бугом, ее узы скреплены кровью павших, закалены в огне бешеных боев и нерасторжимо связаны тем пережитым вместе, что никогда не в силах забыть человек. Нет крепче таких уз, нет прочнее такой связи. Члены этой большой семьи рассеяны по всему громадному пространству нашей страны, и каждый из них занят своим трудовым делом. У них разные профессии, разное образование, различные интересы и стремления. Но перед Брестской крепостью, перед памятью тех святых и страшных дней сорок первого года они все равны – и колхозник, и кандидат наук, и слесарь, и заслуженный артист, и крупный хозяйственник, и скромный сельский фельдшер.

Перед ней, этой памятью, они все – рядовые солдаты Родины, защитники первых метров отеческой земли, жертвы войны и узники мрачного фашизма. Два слова – «Брестская крепость» – делают их одинаковыми, как одинаковы их предвоенные фотографии, выставленные в крепостном музее, на которых все они одеты в одни и те же гимнастерки с отложными воротниками, и порой и не разглядишь, что там, на петлицах этого воротника, – «шпалы» майора, «кубики» лейтенанта, треугольники младшего командира или же это простой боец безо всяких знаков различия.

Если случится им встретиться где бы то ни было – знакомы или не знакомы, – они как родные обнимутся и разговорятся. Если придется одному проезжать через город, где живет другой, дорогим гостем и братом будет он в доме боевого товарища. В тех местах, где живут несколько защитников крепости, они постоянно встречаются, поддерживают тесную дружескую связь. Другие регулярно переписываются, приезжают навещать побратимов.

И я за эти годы поисков героев крепости и работы над темой Брестской обороны невольно тоже стал как бы членом этой большой семьи. Я тоже навещаю их, когда приходится бывать в других городах, и они, приезжая в Москву, стараются встретиться со мной или хотя бы позвонить по телефону. Многие постоянно пишут мне, извещая обо всех своих новостях, о радостях, а порой и печалях.

Впрочем, теперь редко получишь от кого-нибудь из них печальное письмо: кончились для брестских героев дни бед и горестей, и они повсюду окружены заботой, почетом, уважением, славой. Мелкие человеческие неприятности уже не в счет. И только смерть порой приносит беду в эту сейчас счастливую и большую семью героев Бреста.

Несколько лет назад умер в городе Камышине бывший защитник Восточного форта Иван Яковлевич Ефимов, с которым мы встречались, когда в 1957 году я приезжал в Сталинград. О смерти Ивана Яковлевича написал мне его брат. Он умирал в камышинской больнице, находясь в полном сознании, и, прощаясь с братом, сказал:

– Я умираю не от ран, не от болезни, не от возраста, а от немецких фашистов, и пусть они будут трижды прокляты за это. Так и скажи всем, а товарищам из Брестской крепости отнеси мой прощальный привет.

Умер в Луганске Михаил Афанасьевич Кононенко, бывший сапер 44-го полка; умер скоропостижно фельдшер 84-го полка, живший в Каменской области, Сергей Емельянович Милькевич; внезапно оборвалась жизнь чудесного человека и превосходного врача из Москвы Ивана Кузьмича Маховенко; умер в Тамбове тяжело и долго болевший художник Александр Степанович Телешев; свел в могилу туберкулез героического интенданта Брестской крепости Николая Ивановича Зорикова, умершего в 1963 году в городе Спирове Калининской области, и бойца 455-го полка, потом брестского партизана, Ивана Петровича Оскирко. Скончалась тамбовская «мама» – Ольга Михайловна Крылова. И прав был покойный Ефимов: от каких бы причин ни умирали эти еще не старые люди, они умирают от немецкого фашизма…

Над нашими городами не было атомного взрыва, после которого и теперь, спустя десятилетия, лучевая болезнь уносит в могилу жителей Японии. Но у нас есть своя радиация минувшей войны – страдания и бедствия, принесенные фашизмом на нашу землю, раны на телах, незримые раны в душах, оставленные диким гитлеровским пленом, все невероятное напряжение сил народа в той смертельной борьбе и долголетняя, сжимающая сердце боль о погибших. Это неистребимые следы войны, радиация фашизма, оставленная его зловещими, смертоносными лучами. Именно от нее в конечном счете уходят теперь раньше времени из жизни наши люди. И проклятие, посланное фашизму со смертного ложа героем Брестской крепости Иваном Ефимовым, – это проклятие всенародное и всесветное, проклятие всего мирного человечества.

Но герои Брестской крепости – бойцы и в мирной жизни. Они не сдаются ни старым ранам, ни болезням, ни возрасту. Их большая семья живет повсюду горячо, интересно, полнокровно.

Редкие печальные события тонут в потоке других, радостных вестей о новых успехах, победах, достижениях этих людей в их работе, в общественной деятельности, в быту, в семье.

Вот свежее письмо из Брянска – от Петра Клыпы. В нем – фотография двух малышей, родившихся у него один за другим в последние годы. Петр рассказывает о своей недавней поездке в Минск, куда его пригласила одна из школ. Он пишет, как был взволнован, когда перед замершим строем пионеров председатель совета отряда, подняв руку в салюте, доложил ему:

– Товарищ Петр Сергеевич Клыпа! Отряд имени героя Брестской крепости Пети Клыпы построен на торжественную линейку для встречи с вами!

Вот другие письма. Сергей Бобренок из Львова, счастливый, сообщает о рождении дочери; как и у Петра, у него теперь дочь и сын. Николай Белоусов спешит поделиться своей новостью – он стал директором Орловского драматического театра. Александр Филь коротко извещает, что его наградили Почетной грамотой Якутской АССР. Зовут на новоселье сразу двое – Раиса Абакумова из Орла и Илья Алексеев из Рязани. Свою книгу «Введение в биологию», только что вышедшую в Минске, шлет Владимир Иванович Фурсов; новый сборник стихов прислал из Харькова Роман Левин.

Многие из участников обороны уже написали и выпустили в свет свои воспоминания. Сергей Бобренок – автор уже трех книг; в Краснодаре вышли записки Анатолия Бессонова; в Тбилиси на грузинском языке изданы воспоминания защитника крепости Александра Каландадзе; вышла из печати книга педагога из города Котельнича Кировской области Николая Исполатова, который вместе со своим братом-близнецом Алексеем, ныне доцентом Московского инженерно-строительного института, был участником обороны.

Новые дети, новые книги, новые квартиры, новые работы – жизнь большая, стремительная, интересная, полная до краев. Она бьет кипучим ключом из конвертов со штемпелями разных городов, из листков, исписанных разными почерками. И за всем этим встает дыхание сегодняшней страны, весь наш народ, в строю которого стоят рядовые солдаты и труженики Родины, ее защитники и работники – герои Брестской крепости.

Вместо эпилога. Память

Память человека слабеет с годами. Память народная, наоборот, – крепнет. Чем дальше мы отходим во времени от Великой Отечественной войны, тем выше и значительнее становится в нашем представлении подвиг борцов против гитлеровского фашизма. Так, нельзя оценить высоту горы, если стоишь слишком близко к ней, и надо отойти на расстояние, чтобы увидеть ее в цепи других вершин.

Я помню, как накануне двадцатого Дня Победы, в мае 1965 года, переполненный зал Кремлевского дворца съездов гремел бурной и долгой овацией в ответ на оглашение Указа Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Брестской крепости звания «Крепость-герой». Я помню, как взволнованно притих зал Брестского городского театра и влажно заблестели глаза бывших защитников крепости, собравшихся на сцене, когда в том же году, несколько месяцев спустя, первый заместитель Председателя Совета министров СССР, белорусский партизан Кирилл Трофимович Мазуров по поручению правительства прикрепил к крепостному знамени Золотую Звезду. Эта высокая оценка была выражением любви и благодарности поистине всенародной.

Еще задолго до этого в Белоруссии был объявлен сбор средств на будущий памятник героической обороне Брестской крепости.

И счет в Госбанке, открытый для этой цели, стал расти с удивительной быстротой. Деньги присылали не только белорусы – многотысячные посетители крепости, приезжавшие туда из других республик, спешили внести свою лепту в создание памятника. За короткое время было собрано около двух миллионов рублей. Эта сумма давала возможность воздвигнуть не просто памятник, но целый мемориальный комплекс и одновременно законсервировать по последнему слову науки и техники оставшиеся развалины крепостных зданий.

Прошло много лет, прежде чем проект мемориала был выбран, одобрен и утвержден. Авторами его стала группа скульпторов и архитекторов во главе с народным художником СССР, лауреатом Ленинской премии Александром Павловичем Кибальниковым. В 1970-м и 1971 годах в крепости развернутым фронтом шли строительные работы.

В конце октября 1971 года состоялось открытие мемориала.

На него были приглашены почти все известные к тому времени защитники крепости, многочисленные почетные гости, делегации от городов-героев, от всех областей Белоруссии.

Под гром оркестра подъезжали к перрону вокзала поезда, и толпы брестчан гостеприимно встречали приезжих. Только на этот раз все было еще торжественнее и пышнее, чем обычно.

Гостей сажали в машины и везли через город в новые кварталы Бреста, туда, где за Московским шоссе на берегу Мухавца еще недавно стояли деревянные хибары, а теперь поднялись многоэтажные дома и среди них высотная, вполне современная гостиница. А те из защитников крепости, которые приехали сюда впервые после войны или давно не были тут, с удивлением оглядывались вокруг. Они не узнавали прежнего Бреста. Теперь это был город крупных заводов и комбинатов, институтов и техникумов, город рабочего класса и молодежи, многолюдный, нарядный и оживленный.

Но особенно всех поразила совершенно преобразившаяся крепость. Широкая, как проспект, выложенная бетонными плитами дорога, продолжая собой прямую асфальтовую ленту Московского шоссе, вела в центр крепости сквозь новые парадные ворота – пятиконечную звезду, затейливо прорезанную в бетонном массиве. А там, в самой середине Центрального острова, вырастая из невысокого холма развалин инженерного корпуса, поднялась над всей Цитаделью огромная, почти 35-метровая серая глыба – как бы увеличенная во много раз часть разрушенной крепостной стены. Наверху этой глыбы, слитая с ней и в то же время будто в могучем усилии пытающаяся отделиться от нее, нависла над развалинами чуть склоненная гигантская голова воина с лицом суровым и мужественным, со взглядом, исполненным выражения твердой и отчаянной решимости.

В стороне, неподалеку от этого горельефа, взметнулся в небо на стометровую высоту узкий четырехгранный обелиск из нержавеющей стали – словно выступающий наружу штык исполинской винтовки-трехлинейки, скрытой в глубинах этой политой кровью земли.

Внизу, у основания штыка, полыхало на ветру пламя Вечного огня.

А между штыком и глыбой с головой воина, связывая их воедино, протянулись один над другим три ряда надгробий с именами павших тут героев, и среди них часто повторялась надпись «Неизвестный» – в крепости за последние годы были раскопаны и перезахоронены останки многих безымянных героев обороны.

В день, когда происходило торжественное открытие мемориала, тысячи людей заполнили крепостной двор. Окруженные этим пестрым и шумным людским морем, рядом с трибуной тесной толпой стояли защитники крепости. Я видел, как ошеломленно и растерянно смотрели они вокруг, словно не веря глазам и не узнавая свою старую крепость. И я, признаюсь, испытывал вместе с ними те же чувства – новый мемориал как-то резко изменил привычный для нас вид крепостного двора. Массивная бетонная глыба с головой воина, высоко поднявшаяся в середине Цитадели, сразу сделала приземистыми, незаметными и остатки краснокирпичных казарм, и белый двухэтажный дом музея, и даже полуразрушенное церковное здание – бывший клуб 84-го полка, который до этого господствовал над всем Центральным островом.

Неудивительно, что у людей, привыкших к прежней крепости, ее новый облик вызывал порой сложные и противоречивые чувства. И когда я пытался разобраться в них, мне невольно пришла на ум одна мысль. А имеют ли право участники, очевидцы и современники тех или иных событий выносить свой окончательный приговор и самим этим событиям, и их мемориальному воплощению? Разве защитники крепости, сражаясь в ее стенах тогда, в сорок первом, или вспоминая об этом потом, в первые послевоенные годы, думали о том, какой подвиг они совершили, разве могли они оценить его смысл и значение?

Подвиг их уже не принадлежит им – он стал драгоценным достоянием их Отчизны. И мемориал возведен в крепости не для них и даже не для нынешних поколений – он больше всего адресован будущему, нашим потомкам. Как воспримут его, с какими чувствами будут стоять перед этими памятниками наши правнуки и праправнуки через пятьдесят, сто, двести лет?

Отгремели залпы орудийного салюта, прозвучавшего над крепостью в тот день, погасли огни праздничного фейерверка, закончились торжества, и бессмертный гарнизон Брестской крепости-героя, рассыпанный сейчас по всей стране, вернулся к своей обычной жизни.

Как всякая жизнь, она полна и радостей и потерь, и бойцы крепостного гарнизона то одерживают в ней новые победы, то продолжают нести боевые потери, ставшие естественными для нашего поколения пожилых и старых людей.

Несколько лет назад ушел от нас бывший врач Брестской крепости, доктор медицинских наук ленинградец Юрий Викторович Петров. Не стало одного из братьев-близнецов, сражавшихся в Брестской крепости, – Николая Исполатова – ленинградского педагога, брестского старшины Михаила Игнатюка, Соса Нуриджаняна из Еревана, Андрея Кастрюлина из Азербайджана, Николая Санжиева из Калмыкии и некоторых других.

И все же пока еще чаще, чем эти печальные вести, доходят до нас свидетельства новых побед и свершений бывших защитников крепости-героя, которые по-прежнему в большинстве своем стоят в трудовом строю народа.

Орденом Ленина был награжден бывший сержант Брестского гарнизона, а ныне профессор Алма-Атинского университета Владимир Иванович Фурсов. Уже народным артистом РСФСР стал Николай Степанович Белоусов, играющий теперь на сцене Тульского драматического театра. Новая пьеса Алеся Махнача о детях, участвовавших в обороне крепости, поставлена на сценах нескольких театров юного зрителя. Не сходит с заводской Доски почета в Брянске имя лучшего токаря, ударника коммунистического труда Петра Клыпы. Военкомом одного из крупных районов города Днепропетровска стал Герой Советского Союза Михаил Мясников. Работает над своими воспоминаниями постаревший, но еще не сдающийся возрасту и болезням Петр Михайлович Гаврилов. Ушли на заслуженный отдых, но ведут большую общественную работу Александр Санин в Омске, Константин Касаткин в Ярославле…

Героический гарнизон Брестской крепости живет и борется.

1954–1973

Люди, которых я видел

Ему выпало своими глазами увидеть такой полный успех дела, на которое он потратил всю свою сознательную жизнь, узнать на себе такую популярность, о какой писателю, собственно, даже и мечтать неприлично и какая в наше время достается только поп-звезде или шумному политику. По улице с ним невозможно было ходить ни в провинции, ни в Москве – люди тыкали пальцем, заговаривали, трогали. Его это не смущало, он чувствовал себя как рыба в воде. Сначала радовался, потом привык. Он умер в шестьдесят лет от рака легких в больнице на Волоколамском шоссе и тотчас после смерти провалился в забвение столь же полное, каким был успех при жизни.

Летом 1955 года он рассказал по радио, как искал участников обороны никому в ту пору не известной Брестской крепости. Передачи вызвали ошеломляющий поток писем, и почти каждое несло в себе трагическую судьбу и вопль о помощи. Розыск забытых Богом и людьми героев войны и восстановление справедливости стали на много лет его работой и содержанием передачи «Рассказы о героизме», которую он постоянно вел на телевидении.

Он умер в 1976 году. Следы его деятельности исчезли с поверхности или, вернее сказать, в сознании толпы перестали связываться с его именем. Не сохранились радио– и телепередачи, их не найдешь в архивах. И, наконец, главное, что должно оставаться от писателя, – книги, а в применении к нему прежде всего книга. «Брестская крепость», дело его жизни, пролежала под спудом 18 лет – срок достаточный, чтобы выросло поколение читателей, сроду о ней не слыхавших.

Странная судьба у этой книги. После шумного успеха, переизданий, перевода на полтора десятка языков, после Ленинской премии набор ее был рассыпан по распоряжению Суслова в связи с тем, что один из ее живых героев, Самвел Матевосян, был исключен из партии за злоупотребление служебным положением. Последним документом, который отец диктовал в больнице, зная, что умирает, было письмо в защиту Матевосяна. Обвиняя партийного следователя в предвзятости (а Матевосян был любимцем прежнего хозяина республики, за что и поплатился при новом), он пуще всего настаивал на том, что никому не дано зачеркнуть фронтовое прошлое Матевосяна, возглавившего в крепости первую штыковую атаку, немногочисленные участники которой еще были в живых (сегодня – ни одного).

Не успел отец умереть, как я стал с удивлением обнаруживать, что на разных этажах политической системы – той самой, что присудила премию и создала в крепости внушительный мемориал, – книга и само имя автора вызывают глухое, но стойкое недоброжелательство. Сначала майор из Главного политуправления как бы нехотя заметил в разговоре, что книга далеко не бесспорна и что отец сам виноват, потому что доверял людям, не заслуживающим доверия. Потом на Урале от знакомого офицера я узнал, что книгу изъяли из библиотеки части по распоряжению свыше. И, наконец, человек, работавший в то время в подмосковном райкоме, рассказал мне, что приезжавший инструктор ЦК вполне официально сообщил лекторам сети партийной пропаганды, что имеются документы, уличающие Смирнова в подтасовке фактов, что он выдумывал героев и приписывал им подвиги, которых они не совершали. Благо, Смирнов был уже в могиле и ответить не мог.

Тем временем дети мои ходили в школу и учились по «Родной речи», в которой по-прежнему красовался отрывок из книги деда. Армия завязла в Афганистане, проблема наших пленных торчала занозой, и тон газет менялся в сторону, хорошо знакомую. Правители мерли один за другим, и к каждому очередному мы обращались с письмами. Иногда нас с матерью приглашали на Старую площадь, кивали сочувственно, говорилось даже, что брестская книга – «наше национальное достояние», обещали помощь. Но как только доходило до типографии, неведомая сила вставала поперек. В издательстве «Молодая гвардия» тогдашний главный редактор уже безо всяких околичностей государственным голосом объявил мне, что «героизация плена есть вещь недопустимая», что книга может быть переиздана только при условии, что из нее будут полностью исключены «поверхностная и неверная оценка первого этапа войны» и упоминания тех, кто был в немецком плену – то есть всех до единого героев книги, оставшихся в живых, поскольку в крепости, когда фронт был уже у Смоленска, миновать плен можно было, только застрелившись или записавшись в полицаи. Хотел бы я, чтобы этот сукин сын прочел эти строчки – за точность цитат ручаюсь, я записал их сразу за дверьми его кабинета.

В 1991 году, после 18-летнего перерыва, благодаря издательству «Советская Россия» книга вновь предстала перед читателем. Еще через девять лет, к 55-й годовщине Победы, стараниями Валентина Осипова и издательства «Раритет» появилось еще одно издание – благотворительное. На прилавках книга не появлялась, весь тираж ушел на подарки ветеранам, участникам Парада Победы и в фонды армейских библиотек.

По правде говоря, я так и не нашел сколько-нибудь вразумительного ответа на вопрос – какова была подлинная причина гонений на эту, в сущности, идеологически девственную книгу? Меня, например, раздражало, что автор никогда не забудет отметить, что такой-то был парторгом или комсомольцем, точно беспартийные воевали хуже или погибали реже. И объяснялось это не правилами игры или конъюнктурой – отец был коммунистом вполне сознательным и в партию вступил на фронте в то время, когда его собственный обожаемый им отец сидел в лагере в Мордовии. Чем же все-таки не угодила книга армейским и аппаратным пастырям? Разгадки я не знаю, могу только высказать предположение.

В книге чередуются два сюжета – оборона крепости и розыски ее защитников, и в обоих исключительную роль играет элемент личный, или, выражаясь сегодняшним языком, частная инициатива. Сначала описывается, как автор шел по следу героя, куда пришлось обращаться и какие препоны одолеть, чтобы добиться справедливости – реабилитации одного, помилования другого, пенсии третьему. Но вот герой нашелся и заговорил. Горькая картина встает из его воспоминаний. Боеприпасы кончились, сухари съедены, а они все еще воюют в глубоком тылу у немцев, группками и поодиночке, прячутся в развалинах, нападают и убивают. Поражает в этих людях личная заинтересованность в исходе войны, почти инстинктивная, сильная настолько, что не желает считаться ни с реальным соотношением сил, ни со страхом смерти. Сплетаясь, обе истории – обороны и поисков – образуют единый рассказ о том, как человек по своей воле выполняет свой долг вопреки безнадежным обстоятельствам. В сущности, это и есть тема книги, в ней, наверное, секрет и читательского успеха, и последующих злоключений.

Он получил больше миллиона писем, ответить на них не было физической возможности, пришлось создать специальную команду на телевидении, которая все еще разбирала почту, когда его самого уже не было в живых. Чувство, вызвавшее этот страстный многоголосый отклик, мне кажется, – то самое слезное, очищающее душу умиление, которое испытывает верующий, читая жития. Тут и жадное внимание ко всем страданиям святого в земной юдоли, заставляющее сердце содрогаться от негодования, подтверждая, что добро в загоне, а мир сей лежит во зле, тут и горячая жажда воздаяния, потребность в торжестве высшей справедливости, пусть и запоздалой, но все-таки существующей. Чувство это, родившееся в православном храме, никогда не умиравшее в душе русского человека, и пробудилось с такой силой, хотя автор, герои да и большинство читателей считали себя атеистами.

Как-то в Переделкине Корней Иванович Чуковский, расхваливая отцовскую статью о литературной критике, сказал: «Вот прекрасная вещь, которая стоит всех ваших брестских крепостей».

Не знаю, что отец ответил, но мне он рассказал об этом с усмешкой, в которой сквозили горечь и даже презрение. Чуковский был для него патриархом, он питал к нему любовь и почтение, но в подобном случае не колебался – по его понятиям, то была не бестактность даже, а промах непростительный. Он жил в литературе, говорил на трех языках, читал на пяти, но думаю, что судьба одного живого человека в его глазах перевешивала всю мировую культуру, и к званию народного заступника, которым наградила его молва, относился с тайной гордостью, стараясь его не ронять. Хорошо это или плохо – другой вопрос, тут он следовал традиции, на которой воспиталось не одно поколение русских интеллигентов. Его выбор был сделан.

Андрей Смирнов,

актер, режиссер, сценарист, драматург