Текст книги "Игла в квадрате"

2

В диверсионной группе, приписанной непосредственно к штабу армии, никто не удивился решению командира не пускать американцев в Белов. В этой группе вообще ничему не удивлялись. Получили бы приказ взять свой штаб – взяли бы. А старшина, ходивший в диверсантах с финской войны, считался легендой. Остаться в живых после семи рейдов в тыл врага – это какого же ангела надо иметь в кумовьях? После высадки на Кубани из двадцати восьми диверсантов живыми остались двое – старшина и испанец Хуан. Василий был ранен в живот, испанец – в ноги, и тем не менее старшина приволок испанца в хлев и отсиделся в нем, держа под дулом автомата хозяев хутора, старика и старуху. Нескольких раненых разведчиков казаки сдали немцам, и они были расстреляны на месте. Подлечившись в госпитале, Василий вернулся в станицу и без суда и следствия расстрелял одного из доносчиков. От трибунала его спасло, во-первых, то, что он и так был смертником, а во-вторых, фамилия. В наказание старшину, правда, попытались отправить в одну из частей формирующегося Войска польского, но он послал куда следует и поляков, не явившись к месту формирования.

Под горячую руку ему лучше было не попадаться, и об этом хорошо знали подчиненные.

– Расстраляю! – перекатывалось твердое белорусское «р» старшины, и у провинившегося подгибались колени – ведь действительно расстреляет…

Но сегодня закончилась война, и воины расслабились.

– Товарищ старшина, может, к немцам за шнапсом сбегать? Небось, в подвалах этого добра хватает.

– Так надоть и немку на закуску!

– А что, ихние бабы на наших похожи.

– Наши лучше.

– Эти зато по-русски не говорят. Моя баба золотая была б, если б не язык.

– Сейчас она тебе золотой и с языком покажется.

– Да уж…

– Я тут одну немочку видел, – сбил на ухо пилотку Кузнецов, – полжизни бы отдал, чтоб пошпрехать с ней ночью.

– Ты сейчас не то что с немкой – и с козой готов шпрехать!

Бойцы заржали.

– Отставить разговорчики!

Василий с некоторым недоумением осмотрел бойцов. Надо же – у Борисова жена. А он думал, что они все здесь вольные птицы, которым нечего терять, кроме жизни. И сразу про немок, стервецы…

А может – и правильно?

Они вошли в городок, по привычке держа наготове автоматы. Но Белов был уже забит нашими войсками – танки, пехота, в здании магистрата штабная суета. Где они все вчера были?

Василий направился в штаб, даже не взглянув на часового, попытавшегося заступить дорогу.

– К командиру.

– А пропуск? – вякнул за спиной солдат.

– У Петра спросишь.

– Какого Петра? – опешил часовой.

– Который в рай пропускает.

Часовой отстал.

В штабе он сунулся в одни двери, в другие, а за третьими обнаружил полковника, отправлявшего группу на задание.

– Заходи! – махнул тот рукой.

Напротив него сидел майор, на столе – бутылка спирта, два стакана и вскрытая банка американской тушенки.

– Ну что, диверсант, кому на этот раз башку отрезал? – весело спросил полковник.

– Так ведь приказа не было, – снял с плеча и приставил к стене автомат Василий.

– Он самый, – заговорщицки подмигнул майору полковник, – командир диверсионной группы. Семь вылазок в тыл врага!

Майор покосился через плечо, но ничего не сказал. Чувствовалось, бутылка на столе была не первая.

– Все живы? – взял в руки бутылку полковник.

– Так точно.

– Вот за это и выпьем. Давай кружку.

Василий подождал, когда осушит стаканы начальство, выпил и достал пальцами из банки кусок мяса.

– Майор, тебе комендант нужен? – наклонился к собутыльнику полковник.

– Нужен, – мотнул головой майор, был он уже сильно пьян.

– Вот, – ткнул пальцем в старшину полковник. – Ей-богу, я его сам боюсь! Посмотрел личное дело – кошмар… В разведшколе под Сочи сколько дней бой шел?

– Двое суток, – нехотя сказал Василий.

– Чуешь – двое суток, – положил майору руку на плечо полковник. – А с кем воевали? С морской пехотой. Нашей. Подрались на танцах – и в бой. Потом этих… казаков перестрелял. Тоже наших. За что ты их, а, старшина?

– Прадатели, – отвернулся и стал смотреть в окно Василий.

– Вот потому мы и победили фашистов!.. – грохнул о стол кулаком полковник. – И никому нас не сломать! На первое время тебе только такой комендант и нужен.

Полковник снова налил в стаканы и кружку:

– За коменданта!

И лишь сейчас Василий понял, что это не шутка.

– Какой из меня комендант? – шевельнул он плечами. – В разведшколе другому учили.

– Но ведь по-немецки ты говоришь? – с размаху хлопнул его по спине полковник.

– По-немецки?.. – с усилием поднял голову майор. – Пр-равильно, нам надо по-немецки… И чтоб порядок!

– Порядок будет у тебя такой – в сортир без разрешения не сходят! – засмеялся полковник. – До особого распоряжения, товарищ старшина, назначаетесь комендантом города… как он называется?

– Белов, – буркнул Василий.

– Города Белов, – кивнул полковник – и удивился: – А откуда у них наши названия?

– Тут их много, – пожал плечами старшина, – Буров, Лисов, Блудов… Я, когда карту изучал, тоже подумал…

– Слушай, старшина, а что за бой шел вчера? – вдруг вспомнил полковник. – Боеспособных немецких частей здесь со второго мая нет. Американцы чуть не разнесли утром город. Мы два раза парламентеров высылали.

– Не знаю, – снова стал смотреть в окно старшина.

– Но ведь это ты сообщение передал?

– Я.

– Говорил я тебе, что он кому хочешь башку отрежет? – потряс майора за плечо полковник. – А, майор Гаврилов? Отставить спать!

– Есть!.. – попытался подняться со стула майор.

– Ты сиди, но не спи. У меня есть агентурные сведения, что кое-где наши вошли, так сказать, в соприкосновение с союзниками. А, старшина? Сколько негров положил?

– Да они сами нарвались… Прут, понимаешь, без разведки. Тут любой мог…

Полковник еще раз разлил спирт по стаканам.

– За негров, старшина, я тебя к ордену представить не могу, но за выполнение специального разведывательного задания Славу первой степени обещаю!

Они чокнулись и выпили. Майор лишь пригубил.

– Ну, приступай, – кивнул на дверь полковник. – Сейчас вот он приказ напишет.

Гаврилов кивнул и негнущимися пальцами стал расстегивать планшет.

Старшина вышел из штаба, достал трофейные сигареты, закурил.

– Новое задание? – вывернулся из-за угла с котелком, полным дымящейся каши, Патрикеев.

– За это я тебя, сержант, и люблю – из-под земли кашу достанешь, – раздумчиво сказал Василий. – Только что получил приказ быть комендантом города.

– Кто?! – вытаращил глаза сержант.

– Я. А ты, Патрикеев, назначаешься командиром комендантского взвода. Это мой первый приказ. А второй – возьмешь под особый контроль отношения с американцами. Ясно?

– Так точно, хер комендант! – щелкнул каблуками новеньких сапог, добытых, вероятно, вместе с кашей, сержант.

– Что-что?!

– Так вы же теперь настоящий герр комендант, товарищ старшина!

Разведчики, стоящие неподалеку, попадали от хохота.

Старшина выбросил окурок и направился назад в штаб. Надо хотя бы узнать, какие у коменданта задачи и полномочия.

3

На что было железное здоровье у старшины, сутками таскавшего на спине в рейдах ящики со взрывчаткой, но и он сломался.

Войск, которых до этого в нужном месте всегда не хватало, вдруг оказалось столько, что они походили на тесто, лезущее из кадушки. Василий едва успевал отправлять их транзитом куда подальше. Хватало мороки и с частями, размещенными в городке, – накормить, оформить документы на передислокацию, не допустить сведения счетов с поверженным врагом, а также удержать от пьянки. Пили все, от офицеров до рядовых. Победа!

Но на третьи сутки он упал вдруг головой на стол и уснул.

– Надо бы его на кровать отволочь, – посмотрел на коменданта Патрикеев. – Подумают, что на рабочем месте напился.

– У нас все койки заняты, – сказал Кузнецов, которого Патрикеев взял в заместители.

– А кто в соседнем доме на постое? – выглянул в окно сержант. – Ну-ка, сбегай на разведку.

В доме, к счастью, нашлась свободная комната, и неважно, что в ней жила хозяйская дочь.

– Герр коменданту нужен покой, – строго сказал Патрикеев, поглядывая на дочь, которая быстро собирала платья, белье, гребешки с побрякушками.

«Чисто живут, – подумал он. – А у моих, небось, и крыши над головой нет».

Хозяева, надменный старик и его жена с заплаканными глазами, послушно кивали:

– Яволь, герр офицер, все будет сделано как надо…

Здесь, на севере Германии, бои были не такими ожесточенными, как на подступах к Берлину, и половина домов в городке уцелела. В первые дни жители прятались в них, как в норах, но постепенно стали выползать на улицы, и оказалось, что их не так уж и мало. Изможденные лица, бегающие глаза, шаркающая походка, пугливые жесты, – но изредка и ненавидящий взгляд в упор.

Случаев нападения из-за угла пока не было, но Василий ночное патрулирование городка не отменял. Он никак не мог привыкнуть, что враг, против которого ты воевал долгие годы, уже не враг.

Однако прошла неделя, и у полевых кухонь в полдень стали выстраиваться очереди из местных. Кашевары, покрикивая, орудовали черпаками, немцы тянули к ним тарелки и миски, и это не вызывало недовольства ни среди командиров, ни у рядовых бойцов.

– Мои тоже сюда ходят? – кивнул на чинную очередь Василий.

– Кто, товарищ старшина? – подскочил Патрикеев.

– Хозяева.

– Не знаю… – озадаченно посмотрел на очередь сержант. – Наверное, не ходят.

– Почему?

– Дак он же бургомистр был, ваш хозяин.

– А ты откуда знаешь? – всем телом повернулся к нему старшина.

– В разведку ходил, – хохотнул сержант.

– Замечу, что завел шашни с девкой… – Василий запнулся.

– Расстраляю, – подсказал Патрикеев.

– Точно. А я шутить не умею.

За все дни Василий столкнулся с Лизхен раза два или три, но разглядел и щечки-яблочки, и легкую ножку под юбкой, и вздрагивающую грудь. А главное – лукавый взгляд, от которого в голову мужику ударяет моча.

Хороша была девка, диво как хороша!

А вокруг – табун застоявшихся жеребцов.

– Штабные вокруг вашего дома прям дежурство установили, – обиженно сказал из-за спины Патрикеев. – Может, пугнуть?

– Отставить, – буркнул старшина. – Приедете домой – там погуляете.

– Дак тут у них май, товарищ хер комендант – щепка на щепку лезет!

Василий стал приходить на свою квартиру каждую ночь. Во-первых, в кабинете на составленных стульях не выспишься, а во-вторых, бургомистру с женой спокойнее. Он приказал и обед для них приносить ровно в час. Сам Василий обедал в комендатуре – и только тогда, когда вспоминал об обеде.

Постель теперь его ожидала всегда свежая, и постелена она была, чудилось, руками Лизхен. Он падал в нее, как в яму, успевая уловить запах чистого молодого тела…

Однако каким ни крепким был сон, он все же проснулся от шума за окном. Матерные крики перемежались с глухими ударами, зазвенело разбитое стекло. Василий поспешно натянул штаны, всунул ноги в сапоги, выскочил за дверь и наткнулся на Лизхен с зажженным фонарем в руке.

– Давай сюда! – выхватил он фонарь – и на улицу.

Патрикеев дрался с двумя лейтенантами. Старшина рванулся было к нему на помощь – и остановился. На вымощенной булыжником площади беспомощно возились деревенские сопляки, не поделившие девку, но никак не воины, и тем более не диверсант, обученный убивать одним ударом.

– Смир-но! – гаркнул старшина. – Патрикеев – ко мне, остальные на месте.

Патрикеев сплюнул, вытер рукавом губы и неохотно направился к коменданту. Лейтенанты, шумно дыша, принялись заправлять выбившиеся из-под ремня гимнастерки.

– Почему не даете спать? – оглядел с ног до головы подчиненного старшина.

– Застукал в неположенном месте, товарищ комендант.

– Сам в окно лез!.. – подал голос один из лейтенантиков.

– Видали мы таких, – добавил второй.

– Отставить разговорчики. В штрафбат захотелось? Это я вам устрою.

– Нет уже шрафбатов, – огрызнулся первый лейтенантик.

– Зато губа есть! К немкам под юбки они лезут… Своих девок будете щупать.

– Свои далеко, – хохотнул лейтенантик, чувствовалось, за словом в карман он не лез.

Старшина поднял фонарь, присмотрелся: все правильно, ухажер, один глаз заплыл, губа вздулась, из носа сочится кровь. Но и Патрикеев хорош – правое ухо в два раза больше левого.

– С немцами отвоевались – теперь между собой начали? – хмыкнул Василий. – На первый раз отпускаю, но увижу кого-нибудь возле своего дома…

– Расстраляю, – кивнул Патрикеев.

Бойцы растворились в ночи, и все в одном направлении.

В доме Василий вновь наткнулся на Лизхен, и было непохоже, что она испугана или расстроена. Наоборот, глаза блестят, как у кошки.

Старшина отдал ей фонарь, нечаянно прикоснулся к горячему плечу – и отдернулся как ошпаренный. Он готов был поклясться, что Лизхен была не против этого прикосновения.

Но за дверью хозяйской спальни, слышал старшина, затаились старики. Он покачал головой, кашлянул и направился к себе, ощущая спиной взгляд девушки, такой же горячий, как и округлое плечо.

Весна, черт бы ее подрал, майская зелень, солнце, припекающее не слабее летнего, и чувство свободы, избавившее солдат от всех уставов, приказов и ограничений.

Только сейчас он понял, что это была победа – полная и окончательная.

4

В середине дня к Василию зашел майор Воронков, начальник госпиталя.

– Получил приказ о передислокации, – протянул он лист бумаги. – С транспортом поможешь?

– Куда я денусь, – вздохнул старшина. – Раненых много?

– Полтораста человек, пригодных к эвакуации. Да еще барахла на пять машин.

– Бери вон танки, – кивнул в сторону окна Василий. – Как заведут с утра двигатели – стекла вылетают…

– Бортовые машины нужны.

– Это ясно, что бортовые… Их у американцев много. Слышь, а ведь это идея! Ко мне комендант с американской стороны приезжал, благодарил за войсковое братство. Сказал – если что, обращайтесь… Английский язык знаешь?

– На хрена мне английский? – пожал плечами Воронков.

– Вот я и говорю… Мы больше «хендехох», «шнель» и «Гитлер капут» знаем.

– «Шнапс» – хорошее слово.

Они засмеялись.

– Патрикеев! – крикнул Василий.

Немедленно явился Патрикеев.

– Как ухо? – поинтересовался комендант. – Слышишь, вроде, нормально… Кто у нас английский знает?

– Английский? – выпучил глаза Патрикеев. – Откуда у нас английский… О, Лизка знает!

– Лизка? – теперь вытаращился на него комендант. – Это что – моя Лизхен?

– Ну да, вчера мне сказала. Специальность – английский со словарем и без.

– Молодец, Патрикеев, – медленно оглядел подчиненного с ног до головы комендант. – Готовь машину, к американцам поедем.

– В их зону?

– Да, в зону. Начальник госпиталя, переводчица, я и ты. А по-русски твоя Лизка ферштейн?

– Что надо – понимает.

Комендант и начальник госпиталя переглянулись.

– У меня, оказывается, ваша родственница работает, товарищ комендант, – сказал Воронков, когда Патрикеев вышел.

– Родственница? – тупо посмотрел на него старшина.

– Медсестра Вера Малашенко. Вы ведь из Речицы?

– Точно… Малашенки – из нашей деревни. Вроде, и Верку я помню. Как она меня нашла?

– Комендантов искать не надо, – усмехнулся майор. – Они все на виду – как памятники.

– Пускай перед отъездом зайдет, – согласился Василий. – Хоть погляжу, какая она.

– Фронтовая жена капитана Сека, – сказал, глядя в окно, Воронков. – Хорошая пара. Он где-то тяжелый мотоцикл с коляской раздобыл, теперь раскатывает по городку, как фельд-маршал.

– Немецкий мотоцикл?

– А чей же еще? – удивился майор.

За окном загудел автомобиль коменданта, за рулем которого восседал Патрикеев, рядом с ним – принаряженная Лизхен.

– Поехали к американцам.

Старшина, звякнув медалями, поднялся, критически осмотрел себя в зеркале, взял со стула автомат и присоединил к нему диск с патронами.

– На всякий случай, – сказал он, поймав взгляд майора.

– Что, были случаи?

– Привычка, – поморщился старшина. – Никак не поверю, что война закончилась.

– А для меня она продолжается, – вздохнул майор. – Каждый день несколько человек умирают. Хорошо бы у американцев медикаментами разжиться.

– Попросим.

Американские войска размещались в соседнем городке, всего лишь двадцать минут езды на автомобиле. Возле шлагбаума, перегораживающего шоссе, ни души. Патрикеев несколько раз нажал на клаксон – никакого результата.

– Из автомата шмальнуть? – сказал он, разглядывая придорожные кусты.

– Идут, – остановил его старшина.

Из ближайшего домика вышли двое улыбающихся янки и без особой спешки направились к ним.

– А вы, хер комендант, гоняете нас как сидоровых коз, – кивнул в их сторону Патрикеев. – Жалко, что я не американец.

– Намажь морду ваксой и дуй к ним, – посоветовал старшина.

Лизхен потараторила с американцами, один из них побежал в домик к телефонному аппарату, второй вскочил на подножку машины и махнул рукой – поехали.

Техники в американской зоне было не меньше, чем в советской, но в глаза бросалась не она, а обилие гражданских на улицах. И немцы здесь не выглядели побежденными. Из распахнутых окон доносилась патефонная музыка, смеялись женщины, сопровождаемые бравыми вояками, старухи меняли на площади вещи на тушенку.

– Все дома целы, – сказал Патрикеев.

– Да, чуток не дошли мы до них, – кивнул старшина. – Сколько твой взвод поджогов домов предотвратил, а, Патрикеев?

– Около десятка. Но это так, по пьяни.

– Кто по пьяни, а кто и… Они же у нас все пожгли, гады.

Патрикеев взглянул на съежившуюся в углу машины Лизхен и промолчал.

Комендант американцев – рослый, рыжий, улыбчивый – встретил союзников с распростертыми объятиями. Выпили за победу, за встречу, отдельно за Сталина и Рузвельта.

– Хорошая у них самогонка, – сказал Василий майору, – не хуже нашей.

– Это виски.

– Я и говорю – самогон. Если гнать из хлеба да на хорошем аппарате – градусов шестьдесят получается. Ты ему сказал про транспорт?

– Она переводила, – взглянул Воронков на разрумянившуюся Лизхен.

Окосевший американец что-то лопотал ей на ухо, Лизхен смеялась, оглядываясь на мрачного Патрикеева.

– Никуда она не денется, – толкнул его в бок старшина. – А ты учи английский.

– Я ему счас в морду…

– Отставить. А он здоровый мужик, такие бабам нравятся.

– Вы меня, товарищ старшина, знаете – заколю, как борова.

– Но-но! – погрозил ему пальцем Василий. – Вояка… Нам машины нужны, правильно, товарищ майор?

Перед тем как распрощаться, Лизхен записала по-английски на листке бумаги фамилии, должности и звания Воронкова и Василия.

– Оу, Ко-ше-даб! – прочитал по слогам американец и выдал длинную тираду.

– Да, дважды Герой Советского Союза, родственник, – не слушая перевода Лизхен, сказал Василий. – Скажи, что при случае рассчитаемся. Ауфидерзейн!

Они вышли из штаба, с трудом погрузились в машину и покатили назад.

– Ты что, пил? – вдруг сообразил старшина, видя, что машина петляет по шоссе от обочины к обочине.

– Я пьяный вожу лучше, чем трезвый, – пробурчал Патрикеев.

Воронков спал на заднем сиденье, уронив голову на плечо Лизхен. Та отрешенно смотрела в окно, и румянец на ее щеках угас.

«Еще и слезу пустит от расстройства, – подумал Василий. – Интересно, придут завтра “студебеккеры”, как обещал американец? Надо на посту письменный приказ оставить, чтоб пропустили машины…»

Они проехали мимо озерца со склоненными над зеркальной водой ивами. Точно такие были на открытках, которые отправляли домой из Германии солдаты. Некоторые из них были даже раскрашены. Василий вспомнил свою деревню. Под кручей, которой обрывался их огород, лежала заросшая кувшинками и лилиями старица, а дальше морщился под ветром и солнцем широкий Днепр. Ребятишками они переплывали его после паводка именно в мае…

5

На следующий день в Белов вошла колонна «студебеккеров» – одиннадцать машин. Комендант направил ее под погрузку в госпиталь.

– Молодцы, американцы! – прокричал на том конце провода Воронков. – Старшина, с меня причитается! К тебе тут родственница попрощаться зайдет, передам с ней гостинец.

Под вечер к комендатуре подкатил мотоцикл. За рулем его был капитан, в коляске сидела девушка. Василий выглянул в окно – и сразу признал Веру, хоть не видел ее больше семи лет. Вера была в нарядном трофейном платье, на ногах – лакированные туфельки, волосы заколоты, как у немок. «Не хуже Лизхен», – удовлетворенно крякнул Василий.

Подтянутый сухопарый капитан тоже ему понравился.

Он обнял Веру, трижды поцеловал, ощутив сильный запах духов.

Капитан, прежде чем пожать руку, осторожно поставил на стол бутыль.

– Привет от начальника госпиталя, – сказал он.

«Спирт», – оглядел бутыль комендант.

– Ну, рассказывай, давно была в Велине? – повернулся он к Вере. – Как мои?

– А вы разве ничего не знаете? – растерялась она.

– Откуда мне знать? То в тыл к немцам, то из тыла, потом в госпиталь. Вон свищ на ноге никак не зарубцуется… Так что с моими?

– Тетка Мария умерла от тифа в сорок втором, а батька ваш в сорок четвертом, уже когда наши пришли…

– А от чего батька? Он же здоровее меня был.

– Говорили, колхозный бугай сорвался, а он корову вел… Сбил с ног, вся спина была черная.

– Не смог бугаю шею свернуть? Ослабел, видно, с голодухи. Хоть рядом их похоронили, мать с батькой?

– Под одним крестом.

– Пухом им земля… А что братья, Дима с Костей?

– Диму в армию забрали, Костя в деревне остался. У тетки Хадоски живет. В школу ходит.

– Ну и ладно, – отвернулся к окну Василий.

То ли в глаз что-то попало, то ли солнце ослепило.

– Сама-то как? – посмотрел он на хорошенькое личико сестры.

– Завтра эвакуируемся, – улыбнулась она. – Иван решил демобилизоваться, и я с ним. В Речицу уедем.

– Да, купим дом, хозяйство наладим, – прошелся по кабинету, скрипя сапогами, Иван.

Походка у него была легкая, форма сидела ладно. Бывалый вояка, наметанным глазом определил Василий.

– Мы с Верой решили пожениться, – остановился перед ним Иван, – так что давай по-родственному на «ты»?

– Давай.

– Говорят, это ты госпиталю с транспортом помог?

– Я, – сел за стол Василий, пытаясь понять, куда клонит новоявленный родственник.

– Молодец, хер комендант! – засмеялся Иван. – А нам не поможешь?

Василий, конечно, знал, как его зовут за глаза, но сейчас словцо неприятно резануло. Одно дело слышать его от Патрикеева, другое – от родственничка.

– Ну? – сказал он, упершись взглядом в стол.

– У нас с Верой кое-какое барахлишко накопилось… Надо бы на родину переправить.

– А я здесь при чем? – поднял тяжелую голову Василий.

– Но ты же для госпиталя смог машину найти?

– Ваня, пойдем! – подала голос от двери Вера.

– Госпиталь – это госпиталь, а ты – это ты. Нет у меня транспорта. Даже мотоцикла.

– Жаль… – оглядел кабинет Иван. – Зря ты взъерепенился. Они у нас не спрашивали, брать или не брать. Жгли все подряд. Мы ведь на голое место приедем.

– Ваня! – Вера открыла дверь и стояла, держась за ручку.

– Ну ладно, до встречи на родине? – посмотрел ему в глаза Иван.

– До встречи, – кивнул Василий. – Часы вот возьми. Таких ни у кого в Речице нет.

Он показал на напольные часы, стоявшие у входа. Это была действительно солидная вещь: большой циферблат с римскими цифрами, тяжелые гири, бронзовая цепь, дверца, закрывающаяся на ключ. Время они отбивали каждые полчаса, и мелодичный звон в вечерние часы слышался во всех кабинетах.

– Не шутишь? – подскочил Иван к часам, попытался сдвинуть их с места. – Тяжелая штука… Вдвоем отволочем?

– Зачем вдвоем? – посмотрел на испуганную Веру Василий. – Патрикеев!

Сержант заглянул в дверь.

– Возьми двух бойцов, и оттащите этот ящик к мотоциклу. Смотрите, чтоб аккуратно.

Василий посмотрел в окно, как мотоцикл с часами в коляске медленно развернулся на площади и укатил по центральной улице. Счастливая Вера сидела сзади за водителем, крепко прижавшись к его широкой спине.

Если бы старшина не видел, как начальство отправляло на родину грузовики с барахлом, он, может, и не отдал бы часы.

А с другой стороны – есть ли что-нибудь на земле, способное возместить его потери? Отец с матерью в могиле. Что со средним братом – неизвестно. Сам изрезан с головы до ног, хирург говорил, после ранения в живот отняли два метра кишок.

В дверь опять просунул голову Патрикеев:

– Товарищ комендант, к вам депутация.

Василий посмотрел на стол – бутылок и стаканов нет.

– Пускай заходят, – распорядился он.

В кабинет вошли три пожилых немца и Лизхен. Щечки ее опять розовели, в волосах – весенний цветок, похожий на сон-траву. Хороша девица, а женихи – кто в плену, кто в могиле. Не за русского же выходить замуж.

– Слушаю, – откашлялся Василий.

Вперед выступил отец Лизхен, старший и по возрасту, и по положению, как определил старшина. Он стал говорить о проклятой войне, унесшей миллионы жизней русских и немецких солдат, о разрушенных городах, о том, что они давно поняли пагубность политики Гитлера, но что-либо изменить никто из них, маленьких людей, не мог. Он часто останавливался, подолгу подыскивая слова, и Лизхен шепотом подсказывала отцу, но тот, дергая головой, отказывался от ее слов, ему нужны были лишь свои.

Василий понимал смысл речи бывшего бургомистра. Больших способностей к языкам у него не было, но за столько лет занятий с инструкторами и свинья научится говорить по-немецки. «Руссишешвайн». Он согласно кивал, думая, что на самом деле бюргеры не возражали ни против бесплатной рабочей силы, ни против присоединения восточных территорий, ни против уничтожения неполноценных рас. «С нами Бог!» – повторяли они вслед за фюрером.

И вдруг он подскочил. Бургомистр подошел к столу и положил на него бумажный пакет, аккуратно перевязанный розовой лентой. Пышный бант узла размещался ровно посередине пакета.

– Что это? – непонимающе уставился на пакет Василий.

– К сожалению, больших денег у нас нет, но вот собрали, сколько могли, и преподносим вам в знак искреннего уважения и с надеждой на долгое и доброе сотрудничество…

Немецкая фраза была витиевата, но Василий ее понял всю, до запятой.

– Развяжите, – приказал он.

Лизхен легко подскочила к столу, двумя пальчиками дернула за один из концов банта, зашуршала бумага. На свет появились купюры – доллары, марки и даже советские рубли.

«Откуда у них рубли?» – мелькнуло в голове.

Это была взятка. И не просто взятка – подношение добропорядочных бюргеров советскому коменданту.

Василий медленно поднял голову. Немцы улыбались – один настороженно, второй подобострастно, в глазах бургомистра был интерес хозяина, расплачивающегося с батраком. И только бледная Лизхен с ужасом смотрела на него.

Ярость ослепила Василия. Он схватил со стула автомат, который не брал в руки со дня визита к американцам, и с воплем нажал на спусковой крючок. Очередь прошла над головами. Со звоном лопнуло оконное стекло. Немцы, словно скошенные пулями, попадали на пол лицом вниз. Лизхен осталась стоять – но ненадолго. Ноги у нее подломились в коленях, и она медленно осела под стол. «Обморок», – определил Василий.

– Встать! – рявкнул он. – А ну, встать, мать вашу!..

Немцы закопошились, неуклюже поднимаясь. Бургомистр сел, растерянно смотря снизу вверх на коменданта.

– Считаю до трех, не встанешь на счет «три» – расстраляю! – уперся ему в лоб стволом автомата старшина. – Раз! Два!

– Товарищ комендант! – в дверях с автоматом на изготовке стоял Патрикеев, из-за его плеча в кабинет заглядывали бойцы комендантского взвода.

– Никого не впускать! – отдал приказание старшина. – Закрыть дверь!

– Есть! – попятился в коридор Патрикеев.

– Значит, так, – медленно сказал Василий, – если еще раз кто-нибудь придет с этим к советскому коменданту… Я его лично из этого вот автомата… Ферштеен?

Он похлопал ладонью по прикладу автомата.

– Я… я… ферцаен…

Василий брезгливо сбросил стволом автомата пакет на пол и увидел оголенную ногу Лизхен, торчащую из-под стола. Это его отрезвило. Со стариками ничего не случится, тертый народ, а девка ни за что пострадала.

Кряхтя, он подхватил ее под мышки и усадил на стул. Голова Лизхен безвольно моталась, тело сползало.

– Патрикеев! – позвал он.

Тот вошел – и бегом к Лизхен:

– Ранена?!

– Обморок, – успокоил комендант. – Чем ее привести в себя – спиртом?

– У меня нашатырь…

Патрикеев метнулся за дверь и вернулся через минуту с пузырьком. Выдернул пробку, сунул пузырек под нос. Лизхен открыла глаза, обвела непонимающим взглядом кабинет – и одернула задравшееся на ногах платье. На щеках проступил слабый румянец.

– Оклемалась, – удовлетворенно хмыкнул Василий. – Патрикеев, вывести всех на улицу и…

– Расстралять! – щелкнул каблуками сержант.

– Отпустить на все четыре стороны. Вон отсюда!

– Есть, герр комендант!

Но пришлось подождать, пока немцы собрали с пола купюры. Их оказалось не так уж и мало.

Оставшись один, Василий выдвинул из стола ящики и стал собирать свои вещи.